И суровыми стражами ели стояли.
Под обрывом стремниной река.
И хранила земля вековые печали.
И конвой, и винтовку стрелка.
Столько люду слегло
в безымянных могилах.
Сколько горя и слёз, и тоски,
всё впитала река, под камнями и илом
А разливы её по весне глубоки.
Мы сидели у костра. Отсветы пламени выхватывали девичьи лица. Искры взлетали вверх и пытались раздвинуть сумерки. Пламя освещало острые пики старых елей. Они походили на стражников. Мы ничего не знали об этой земле.
В нашей команде было два мужчины. Один из них носил царственное имя Соломон. И осанка, и взгляд с поволокой его иудейских мудрых глаз были тоже царственны. Рядом с ним сидел высокий, худощавый парень, студент Володя.
Команда филологов, заброшенных дней на десять в Чердынскую землю. А оружие у нас обычное, тетради и карандаши. Шариковые ручки ещё не изобретены. О сотовых телефонах мы ещё и не знали, что они будут. Если бы нам кто-то сказал, что будут такие телефоны…, мы бы решили, что это фантастика
И завтра нам предстоит идти по этой деревне и знакомиться с народом.
К костру подходит незнакомый мужчина. Он ведёт за уздечку лошадь. Лицо у незнакомца доброжелательное, он здоровается и присаживается к нам. Мы отмахиваемся от надоедливых комаров.
Представился, как вольно поселенец. Нам это ни о чём не говорит. А лошадь он зовёт ласково Голубка. По очереди мы катаемся верхом. И незнакомец проводит кобылу вокруг костра. И мне понравилось сидеть верхом на Голубке. Она идёт шагом и полностью доверяет своему хозяину.
Накануне у нас была дорога на поезде. Древний город Чердынь и Ныроб с его старинными купеческими дворами. Взгляд выхватил машину, в кузове которой везли арестантов в полосатых робах и таких же полосатых шапочках. А у заднего борта сидели стрелки с овчарками. В сознание закралась тревога.
Мы ещё не знали о лагерях, о зонах, о Варламе Шаламове, об Осипе Мандельштаме, о Ныробе, ставшем одним из островов ГУЛАГА. Мы не знали, что в Ныроб по ложному навету был сослан дядя первого будущего царя Михаил Никитич Романов. Здесь он будет умирать в яме. А уже в наше время сюда потекут паломники.
Разбитый допотопный автобус выбросил нас в каком-то забытом Богом месте среди непроходимой тайги. Её остроконечные пики угрюмо высились повсюду. А мы были на крутом берегу реки Колвы, которая через несколько километров встретится с другой уральской рекой Вишерой.
Аборигены, как назвала местных жителей иронично моя умная однокурсница, неприветливо отозвались на наш приезд неожиданной репликой:
- Опять б….й привезли!
И мы не поняли, почему нас так приняли.
В утреннем холодном тумане шла по деревенской улице женщина неопределённого возраста. На голове её был повязан серый платок. Она шла с ведром на руке и глубоко затягивалась крепкой папиросой. Видно, шла на утреннюю дойку.
Я поздоровалась. Она что-то хмыкнула и еле кивнула в ответ.
Днём мы разбрелись с тетрадочками, кто куда, чтобы записать в транскрипции наш старинный уральский говор. Но он перемежался таким матом, что мы растерялись и задали Соломону вопрос:
- И мат записывать?
Я вошла в чей-то двор. На крыльце появилась женщина в сапогах и телогрейке. Она вскинула ружьё и выстрелила в какую-то птицу, пролетавшую мимо. Видно, это было обычным делом - стрелять из ружья прямо с крыльца.
А её муж сказал мне фразу, которую я запомнила:
- А чо тут такого… Я вот одни чуни с Серго Орджоникидзе носил.
Прошёл день. На полу учительской настелена свежая золотистая солома. Это наша спальня. Мужчины тоже на соломе спят в директорской.
Наверное, это была начальная школа. Но ночь мы закрывались изнутри.
И однажды в темноту ворвался отчаянный женский вопль:
- Помогите! Убивают!
Женщина кричала и билась возле наших дверей.
Соломон рисковал нашими жизнями. Мы были беззащитны, безоружны. Но девчонки и Володя уговорили его открыть дверь.
На пороге школы лежала вся в крови, израненная молодая женщина. Володя поднял её на руки и унёс в один из классов. За ним последовала одна из нас, имеющая навыки медсестры.
Как выяснилось, её не могли поделить два уголовника.
Когда Володя вернулся к нам, я от волнения и из чувства благодарности неожиданно для себя чмокнула его в щёку. Он вёл себя как настоящий мужчина. А у Соломона прибавилось седых волос. Потом мы узнали, что в эти места ссылали из Москвы и Ленинграда тунеядцев и проституток.
Как меняется время…
А потом, в девяностые годы, люди будут жить без работы. Профессора пойдут подметать улицы, и сокращённые медсёстры будут торговать на рынке перчатками и первыми жвачками.
А в наш русский язык, который мы изучали, чтобы понять его и сохранить, лавиной хлынут чужие слова.
И я вспомню , как, уже работая в сельской школе, вспомню, как надо бескорыстно помогать пожилым людям, делая тяжёлую работу дружной командой, расскажу им о том Тимуре Гайдаре, которого я знала по его рассказам. Ребята увлекутся , вгрызаясь лопатами, будут раскидывать снег, переносят кучи дров. Но из района придёт команда назвать их чужим словом «волонтёры».
Вот так и вошли в наш язык менеджеры, фитнесклубы... и прочие чужие нашей земле слова.
А земля Чердынская готовила нам ещё испытания.
фото автора