11. Медведи, кругом одни...

Александр Антоненко
Продолжение. Начало в http://www.proza.ru/2015/04/01/2000 



       Постепенно повседневные заботы вытеснили ночные кошмары, и всё вошло в привычное русло. Но с карабином  я уже не  расставался ни днём, ни ночью: днём он был у меня на плече,  а  на  ночь  ставил  его  в  изголовье, что едва не привело нас  к весьма трагическим последствиям.

      Работа  наша  приближалась  к  завершению.  Несмотря  на  март, морозы стояли «крещенские». И как не пытались мы натопить, температура в избе не поднималась выше десяти градусов: сквозило из всех щелей. А к утру воздух  в  избе  охлаждался ниже двадцати  градусов мороза.  Спасали  двойные  спальники: внутренний на верблюжьей шерсти и наружный - овчинный. Самым неприятным было утром вылезать из теплого спальника и растапливать печурку.

       Радикальным способом, чтобы согреться, была заготовка дров. Летом это не представляло бы особой проблемы: всё побережье завалено плавником. Но зимой брёвна, вмёрзшие в прибрежный песок, покрыты прочным настом. И пока откопаешь их, вырубишь ломом, дотащишь до избы, то пар от тебя так и валит. А потом уже вечерком при хорошей погоде распиливаем брёвна и колем на поленья.

     И вот в один из таких вечеров рядом с избой мы  с  Жорой  распиливали  брёвна на импровизированных козлах,  а  Серёга  колол дрова.  И когда в очередной раз он разогнул спину, то так и ахнул:  «Медведи!»
 
        При его возгласе в нашем воображении возникла целая стая медведей, галопом несущихся на нас… На самом же деле их оказалось трое:   медведица  с  двумя уже совсем взрослыми пестунами.  Они отнюдь не  бежали,  а   подкрадывались к нам, низко припадая к земле, и  я  успел  перехватить  висящий  неподалёку  карабин.
 
        Медведи уже успели отрезать  нас  от  входа  в  избу.  И нам пришлось, пятясь отступать, чтобы можно было бы успеть несколько раз передёрнуть затвор. Мы отошли за угол дома, и безоружные ребята стали уговаривать меня  забраться  на  его  крышу, что  и  сделали  не  без  труда: я подсаживал ребят, а сам опасался, что медведи как раз набросятся, пока у  меня заняты руки.

      Теперь уже  находясь  в  относительной  безопасности,  я попытался передёрнуть затвор, чтобы дослать  патрон в патронник, но не тут-то было. Затвор будто бы заклинило. В чём же дело? А всё оказалось очень просто: поскольку я постоянно носил с собой карабин, внося с мороза и избу и вынося обратно, то затвор,  постоянно  оттаивая  и  снова  замерзая, покрылся слоем льда и примёрз. И мне пришлось порядком потрудиться, чтобы привести его в рабочее состояние. Не заберись мы вовремя на крышу, вряд ли медведи дожидались бы, пока я управлюсь с затвором.
               
      Выстрел  спугнул  медведей, они скатились на припай и скрылись  за  торосами. Мы спрыгнули с крыши, и, прихватив ещё два охотничьих ружья,  атаковали хищников. Убедившись в нашей решительности, противник вынужден был отступать.  Преследуя,  мы  гнали  медведей, пока совсем не стемнело, и уже нельзя было различить их на фоне торосов.

      Это явилось назидательным уроком, и впредь карабин   висел у нас в холодном коридоре. Но вне избы с ним мы уже не расставались.  Тогда  и  в  помыслах  у  нас  не  было  застрелить  медведя,  просто  мы  были  вынуждены  обороняться.

       Теперь  же  мы  искали  встречи,   без  разницы  с  кем,  то  ли  оленем,  то  ли  медведем,  именно  чтобы  убить,  и  уже  сочли  бы  за  деликатес  и  воняющую  ворванью  медвежатину.  Но,  увы – всё  напрасно!  Ни  оленя,  ни  медведя... Сколько  мы  ни  всматривались  в  бинокль – горизонт  был  по- прежнему оставался пуст.

        Казалось,  что  всё   живое  вымерло,  и  белое  безмолвие  медленно  и  неотвратимо  затягивает  нас  в  воронку  небытия.  Дни  были  похожи  друг  на  друга,  как  ледяные  торосы,  выстроившиеся  грядами  до  самого  горизонта.

      Только  когда,  намаявшись  на  морозе,  мы  залазили  в  свои  спальники,  Морфей  уносил  нас  в  иные  края.  Где  кроме  слепяще-белого,  есть  и  другие  цвета  радуги,  где  много  еды,  где  кроме  обветренных,  почерневших  и  заросших  щетиной  лиц,  есть  красивые  женщины  и  цветы, и  всё  то,  что  осталось  в  таком  далёком  и  нереальном  для  нас  теперь,  мире. А  утро  вновь  жестоко  возвращало  в  безмолвную  белую  голодную  явь.


Продолжение в http://www.proza.ru/2016/01/03/458