Продолжение. Начало в http://www.proza.ru/2015/04/01/2000
Самолёт дал прощальный круг и, помахав на прощание крыльями, положил курс на юг. В такие минуты невольно сжимается сердце. Замечательные люди – эти полярные лётчики. На утлых одномоторных АН-2 – жестянках с перкалевыми подкрылками, практически в любую погоду, доставляли и снимали нас, используя площадки, казалось бы, совершенно не пригодными для посадки и взлёта.
А это братское помахивание крыльями... Здесь не существует деления на белую и чёрную кость. Все – полярники. Все одной крови, как говаривал товарищ Киплинг.
Да простит мне читатель некоторое отступление, но мне хочется периферийно обозначить в этом повествовании ещё несколько зарисовок о людях этой замечательной романтической профессии. Отважные и рискованные были люди.
Припоминаю, как то во второй половине мая, мы летели из Амдермы на полярную станцию Тадибеяха, что в переводе с ненецкого значится, как колдун-река. На Мысе Каменном подсели на дозаправку. Оставалось пролететь чуть более сотни километров, наискосок пересекая Обскую губу. Торопиться было некуда – полярный день уже вовсю вступил в свои права и солнце, круглые сутки не покидало небосвода. Через губу я летел первый раз, поэтому с интересом наблюдал в иллюминатор.
Внизу раскинулась всторошенная ширь губы, и малюсенькая тень самолёта, как бегун через барьеры, перепрыгивала гряды торосов. Утомившись однообразием, я отвлёкся на разговор со своим попутчиком – старым заядлым охотником, который за свою долгую жизнь исколесил чуть не всю Арктику до самой Чукотки, зимуя на самых удалённых полярных станциях. Вначале рядовым метеорологом, затем старшим, а уж потом начальником полярок.
Теперь он осел в Амдерме – дочь нужно учить в школе, но на месте не сидит, а инспектирует полярные станции. И, будучи сам себе начальником, составляет график инспекций так, чтобы не пропустить гусиную охоту, и в нужный момент быть в нужном месте.
Вот и теперь, с его лёгкой руки мы летели в Тадибеяху, заранее ощущая охотничий зуд, и предвкушая ни с чем несравнимую весеннюю охоту на гуся.
– Ведь, что такое олень?! – рассуждал он, – груда мяса – и всё. Охота на оленя – просто добыча пропитания. Утка, кулик и прочая мелочь, так вообще не заслуживают внимания. Осенняя охота на водоплавающую дичь, включая и того же гуся – лишняя трата времени... ни душе, ни сердцу, – резюмировал он.
– И вот только весенняя охота на гуся, в скрадке, с профилями – вершина охотничьего азарта! – с блеском в глазах восклицал опытный охотник.
В беседе время скороталось быстро, но что-то удивляло, что-то тревожило меня, при периодических косых взглядах в иллюминатор. Торосы уже не мелкими бороздками проплывали внизу, а проносились с бешеной скоростью, чуть ли не задевая лыжи самолёта, чья тень уже не казалась мелкой птичкой, а пласталась по льду в натуральную величину нашего АН-2. Задавать лишние вопросы в нашей среде не принято, но после приземления и ужина, я, провожая пилотов в обратный путь, спросил всё же о причине полёта на столь малой высоте.
– Было сильное обледенение. Могли рухнуть, поэтому и летели на высоте порядка десяти метров, чтоб было, если вдруг придётся, то ниже падать, но чтобы и торосы не зацепить, – как о каком-то пустяке поведал пилот.
– Однако, – подумал я себе...
Это было в первый год моей работы на Севере и первое боевое крещение обледенением.
Много позже годами, когда я уже достаточно обкатался в различных экспедиционных передрягах, летели мы с Мыса Каменного в Амдерму.
Было начало лета. Мы пересекали Ямал. Уже появились первые проталины, на южных склонах начала пробиваться трава, чётко обозначились контуры рек и озёр.
На подходе Байдарацкая губа, пересекать которую в летнее время одномоторному самолёту запрещала лётная инструкция. Но… огибать её вдоль побережья, вдвое увеличивая маршрут?! Полярные лётчики народ рисковый! Мы полетели поперёк губы. Поначалу всё было прекрасно: припай был сплошным, а начавшееся обледенение – дело привычное...
У середины губы появились первые разводья и обледенение усилилось.
Самолёт прижался к торосам чуть не вплотную. Успокаивало, что заторошенность льда не слишком высока и размер льдин вполне допускал приземление (приледнение). Потом разводья стали встречаться всё чаще и размер льдин, резко уменьшился. Я перешёл в кабину пилотов.
Пилоты сидели «как на иголках». Их волнение передалось и мне. Мы высматривали подходящие для посадки льдины и, слегка меняя курс, перелетали от одной, к другой. Я невольно закусил губу и крепко стиснул руками поручни.
Через плечо бросил косой взгляд в салон: мои попутчики, обрадованные скорым возвращением домой, беспечно резались в карты, развалясь на багаже, и даже краем глаза не поглядывая в иллюминатор. С нечеловеческим напряжением, перелетая от льдины к льдине, нам удалось-таки дотянуть до берега, вырвавшись из коварных объятий Карского моря.
Да, рисковые ребята эти полярные лётчики! Бывало, летали в такую метель, что и в десятке шагов ничего не разглядишь, и сажали машину на крохотный пятачок земли, где и повернуться-то негде. А бывало, летали и неполным экипажем – без бортмеханика. В надежде на русское: авось пронесёт! И проносило... но не всегда!
Помнится, был такой случай. Летели мы раз на Ямал на АРМС Усть-Юрибей. Эта станция смонтирована в устье реки Юрибей, что знаменита находками целых туш мамонтов.
Дело было зимой и светлого времени – с заячий хвост. Пилоты очень спешили, так как планировали подсесть по пути на фактории Яронго. В те времена на фактории можно было разжиться кое, каким дефицитным товаром.
Не знаю, то ли им что-то надо было на фактории, то ли факторщик им что-либо заказывал. Мы не вникали в эти тонкости, но знали точно, что подсадка эта неофициальная и, узнай об этом начальство, пилотов не пожалуют. Из зоны слежения Амдерминской диспетчерской службы самолёт уже вышел, и можно было надеяться на то, что никто не прознает об этой неплановой посадке.
Со своими делами на фактории пилоты управились быстро и, пока двигатель не остыл, стали готовиться к взлёту. Мотор, однако, запускаться напрочь отказывался. Бортмеханика, как назло в экипаже не было. Что тут делать?! Не просто..., мороз прижимает, двигатель остывает, посадка халтурная...
Пилоты чуть не плача, с последней надеждой обращаются к нам: спасайте, мол, братцы! В другой ситуации, мы бы конечно отказались: какие из нас бортмеханики?! В устройстве запуска – ни в зуб ногой..., но понимаем, что положение безвыходное…, надо!
Пытаемся вникнуть в суть дела. Стартёр не реагирует на запуск. Разрядились аккумуляторы? А где они? Пилоты разводят руками. Осмотрели всю кабину, но аккумуляторов не обнаружили. Обыскали салон, но, увы! И там их нет! Но где то они должны же быть?! Новый более тщательный обыск и, наконец-то, обнаруживаем их в самом хвосте самолёта. И кто бы мог только представить, что их туда запёрли?!
Тестер у нас, слава Богу, с собой всегда, а аккумуляторы, они и в Африке – аккумуляторы, какая разница в АРМСе или на самолёте?! Проверили напряжение на клеммах – норма! На стартёре – ноль! Стало быть, обрыв где-то в шлейфе. Надо бы вызвонить провода, да где отыщешь их под обшивкой?! Что же оставалось делать?! Размотали мы свои монтажные провода, присоединили их к клеммам аккумуляторов и пробросили через салон в кабину.
Через несколько минут мы были в воздухе. Сами понимаете, как были благодарны нам пилоты. А мы тоже были довольны, что не только пилоты выручали нас из самых затруднительных ситуаций, но и мы смогли им помочь. Да и нашему самолюбию льстило, что нам, дескать, не только АРМСы, но и самолёты ремонтировать по плечу.
Продолжение в http://www.proza.ru/2016/01/03/435