Уверен, у каждого в жизни было что-то такое, о чем не хочется вспоминать. Более того, как было бы здорово, если бы этого вообще не было! Но, увы! Это было!
Говорят, что с возрастом слабнет память на недавние события, зато вдруг неожиданно всплывает то, что было много-много лет назад. И думаешь: - А действительно ли это было? Или это сложилось из крупиц пережитого, а то и просто где-то услышанного, прочитанного?...
Нет, это было. Не бог весть что, с одной стороны… Но с другой…
Третий класс. Да, это был именно третий класс, так как в нашей барышевской начальной школе было всего две классных комнаты, и в каждой занималось по два класса: первый – с третьим и второй – с четвертым. Людка точно была первоклашкой, значит я – в третьем…
… На перемене в тот день внимание всех в классе было обращено на Людку, вернее, на огромную печеньину в ее руке, на похрустывание, сопровождавшее неспешное пережевывание чего-то, наверное, очень вкусного, заставлявшего от удовольствия прикрывать глаза.
- Печенье китайское! – сглотнул тягучую слюну кто-то из девчонок. – Вчера в магазин привезли…
Тетя Тася, Людкина мама, была продавщицей в нашем магазине. Все стало ясно. Кто ж первым попробует невиданное лакомство, если не Людка. Еще, правда, Сашка был, ее брат, и еще кто-то. Они не так давно в наше село приехали. Дядя Леня был зоотехником, тетя Тася – продавщица. В общем, были на виду.
Так что на любую печеньюшку в Людкиных руках мы бы обратили внимание. А тут – вон какая! Так я впервые узнал, что есть на свете вафли.
Почему-то мне не встретилось раньше упоминаний об этой продукции, хотя книжек я читал много, всяких. Может, они вообще только появились? Был тогда год 1958-59-й.
Надо сказать, несмотря на казахстанскую глушь, к нам, бывало, завозили какие-нибудь невиданные сладости, консервы. Помню, как-то с новогодней «елки» (для взрослых) родители принесли очень красивые конфеты, на палочках, в очень красивых обертках, точно, заморских, и еще - очень вкусные длинные трубочки (вафельные, как теперь понимаю), с кремом. Примерно в то же время впервые попробовал зефир. Мне он не понравился своею влажной мягкостью…
А в магазине «на Опытном» - это в поселке института зернового хозяйства, института всесоюзного, руководимого академиком Бараевым, о котором на целине знали все, на прилавке стояли точно такие ванночки, как в «Москва слезам не верит», с икрой. И с черной, и с красной.
Страна делилась с Целиной…
В общем, не такая уж и невидаль – эти вафли. Но почему-то следующая запомнившаяся, к сожалению, навсегда, встреча с ними произошла только года через три. Вот о ней и рассказ.
В пятый класс я пошел уже в другую школу, в другом селе. Так получилось, что я серьезно заболел, даже один учебный год пропустил, и в интернат (в Барышевке школа была только начальная) меня отдавать побоялись. Все заботы обо мне взяла на себя старшая сестра, которая работала фельдшером в Новокубанке – большом селе, с настоящей больницей и со школой-десятилеткой.
Школа была старая, но с просторными классами. Система была не кабинетная, у каждого класса – своя комната. Мы были хозяевами кабинета биологии, так как классным руководителем у нас была Мария Фоминична, биолог.
Рядом с классом – узенький коридорчик школьного буфета, куда мы устремлялись на большой перемене за пирожками. В застекленной до потолка буфетной выгородке - всегда улыбающаяся тетя Тереза.
Обычно, как только заканчивались пирожки с повидлом – основной продукт нашего потребления, Тереза Львовна буфет закрывала. На буфетной полке виднелись какие-то конфеты, печенье, но их мало кто покупал.
Недавно именно о таких пирожках, с повидлом, за пять копеек, как всегда эмоционально говорил бессменный лидер одной из партий на Госсовете, посвященном вопросам образования.
Не вспомню, в позитивном смысле или нет упоминались на высоком собрании эти пирожки, а я всегда вспоминаю их с теплотой. Несмотря даже на то, что горячее повидло часто попадало на школьную форму, особенно на галстук. И с большим трудом оттиралось. Не без следов.
Терезу Львовну в окружении ее уже взрослых детей и многочисленных внуков недавно увидел в «одноклассниках». Как большинство казахстанских немцев, они тоже уехали в Германию. И как очень многие из уехавших, периодически выкладывают свои фото в надежде, думаю, на то, что кто-то лайкнет, кто-то – отзовется коротеньким интернетовским сообщением…
Только через этот буфетный коридор можно было попасть в библиотеку – место не менее посещаемое и не менее важное в моем повествовании.
Библиотека – это огромное помещение, перегороженное на две части массивным деревянным барьером. За барьером – стеллажи под потолок, шкафы поменьше, стол, а за столом – Анисья Захаровна, библиотекарша. Мы ее побаивались, больше не из-за ее, сейчас бы я сказал – аскетического, почти никогда не улыбающегося лица, а из-за того, что она была женой Степана Арсентьевича, преподававшего нам алгебру с геометрией, а иногда еще и географию. Вот его мы боялись по-настоящему. И в то же время, как стал понимать позднее - любили.
Анисью Захаровну внешне была похожа на Пистимею из фильма «Тени исчезают в полдень». Кстати, Пахотных были из Сибири, а как они попали в Казахстан, в Новокубанку, не знаю. Помню, Степан Арсентьевич на географии рассказывал о тайге, об обилии ягод в тайге, о специальных совочках, которыми собирали бруснику. Я эти совки-грабилки увидел и испытал будучи в Мурманске. Не так уж они и удобны. Или это я не смог их освоить должным образом? Опять отвлекся…
На меньшей половине библиотеки, где толпились на переменке школьники, даже если им не нужны были книжки, деревянными рейками и простынями был выгорожен школьный медпункт.
Выгородка была довольно вместительная – пара шкафов с медикаментами, какими-то инструментами, книжками и медицинскими карточками, стол, медицинская кушетка, еще что-то, кажется, были весы, ростомер. В общем, настоящий медицинский кабинет. В то время, о котором хочу рассказать, школьным фельдшером была моя сестра Галя.
Родился Вова – второй ее сынишка, по причине чего она была вынуждена перейти из роддома с круглосуточными дежурствами на дневную работу в школу. И детский садик с яслями был рядом.
Несмотря на молодость, Галю, чувствовалось, уважали как медика, часто в этот импровизированный кабинетик к ней за помощью, за советом обращались и наши преподаватели. Ученики по своей воле приходили к фельдшеру не часто, в основном, когда хотели по каким-то причинам опоздать или совсем пропустить урок. Галина Станиславовна им не потакала.
Я на переменках часто заглядывал к ней, присаживался на кушетку, что-то рассказывал, но больше слушал, поглядывая на проем между простынными стенками, все ли видят, как я вольно себя чувствую в святая святых школы…
В тот раз у нас почему-то не было урока, и после звонка, когда шумная ребячья толпа покинула библиотеку, я остался в медпункте. И еще у барьера, у стола Анисьи Захаровны задержалась какая-то незнакомая мне девчонка. Она была помладше меня, из четвертого, а может даже из третьего класса. Анисья Захаровна ей что-то говорила о звонке, та отвечала, но не уходила.
Галя была занята работой, заполняла какие-то карточки, что-то записывала в журнал. В углу на тумбочке стоял бумажный пакет, в каких в магазинах, да и в нашем буфете, продавались конфеты, печенье.
- Покушай, - показала на пакет рукой Галя, не отрываясь от работы.
Я заглянул в пакет, там лежали … вафли. Одна к одной. Их было штук, ну, может, восемь - десять. Вынул из шуршащей стопки одну, откусил хрустящий кусочек, потом второй… Когда потянулся к пакету за второй, уловил пристальный взгляд…
Это смотрела девочка, которая продолжала стоять возле Анисьи Захаровны, но смотрела не на нее, а на меня, вернее, на вафлю в моей руке. Смотрела пристально… Так продолжалось несколько минут. Целых несколько минут…
Мне стало неловко, я отодвинулся вглубь кушетки и продолжал свою трапезу, но старался уже не хрустеть осторожно откусываемыми кусочками, медленно их рассасывая, поглядывая периодически в щелочку между простынями в сторону библиотечного стола.
Вот Анисья Захаровна вышла из-за барьера, потом – вообще из библиотеки, через пару минут вернулась, приобняла продолжавшую стоять насупленную девчонку, и что-то сказала ей. Девочка подняла глаза, улыбнулась ей и откусила от большой, точно такой же, как и у меня, вафли. Анисья Захаровна еще раз притянула ее к себе, потом легонько подтолкнула в сторону выхода…
Попросила ли у нее девочка? Или женщина поняла ее по-матерински? Скорее – последнее.
Вскоре покинул библиотеку и я.
Тереза Львовна, навешивавшая на фанерную дверь буфета замок, попросила подержать большой таз, в котором приносила из рабкооповской столовой пирожки. Белое полотенце еще сохраняло их вкусный запах. Но мне казалось, что все вокруг пахнет вафлями. И что я никогда больше даже не взгляну на них. Даже если с шоколадной начинкой.
А на полке за мутным стеклом буфетной витрины возвышалась горка тех самых вафель.
Дома я ждал, что Галя что-то мне скажет. Она не могла ничего видеть, но Анисья Захаровна должна была ей рассказать. И, скорее всего, рассказала. Уже не спросить. Давно уже нет Анисьи Захаровны, нет и нашей Гали.
А вдруг прочитает эти строчки та детдомовская девчонка?! У нас в селе был тогда большой детский дом. Его воспитанники учились вместе с нами.