Каждая жизнь – это урок и последующий экзамен, приводящий нас к Господу. И длительность ее, порой, зависит только от быстроты усвоения материала.
1
Один только Бог видел, как все это начиналось…
Метель поднялась не шуточная, тем более – для последнего мартовского дня. Я совсем чуть-чуть не успела на автобус. Стояла на пустой остановке, пританцовывая от холодного ветра и поглядывая на проезжающие машины с мыслью – «Не остановить ли мне попутку?». Через час ко мне в гости должна была прийти Маринка, а я еще даже с работы не уехала. Дорога от работы домой обычно занимала не меньше 40 минут, и я все-таки решила поймать попутку. Подняла руку и почти сразу остановилась машина, как я успела заметить, – «семерка». В ней сидели 2 парня, у меня быстро мелькнула мысль, что не стоит так рисковать. Но тут подул ветер, и я, представив, как буду торчать на остановке в одиночестве не меньше, чем полчаса, отогнала ее. Села на заднее сиденье, назвала адрес.
- Что это такая красивая девушка и вечером в одиночестве?
- С работы еду, мне компанию с собой везде таскать что ли?
- Давай, мы тебе составим компанию.
- Во-первых, мы не переходили на «ты», а во-вторых, если мне понадобится компания, я вам сообщу, хорошо?
- Ладно, как зовут такую агрессивную девушку?
- Я с работы, устала, еду домой, и не особо хочу разговаривать, понятно?
- Ты замужем что ли?
- Да, замужем и детей куча, и давайте без вопросов.
- Ну, как скажешь... Какая злая и не общительная девушка! Кто тебя укусил? Может, в другой раз встретимся? Выпить хочешь?
- Нет, у меня нет настроения - ни встречаться, ни пить, спасибо. Я просто хочу доехать домой. Как такси, понимаете? Просто отвезите меня домой, я заплачу и на этом все, хорошо? Или высадите меня здесь, если я вам мешаю или кажусь неприятной.
Я подумала, что, пожалуй, лучше выйти и поймать другую машину, но тут была такая безлюдная местность, мало мне знакомая, что выходить стало тоже страшно.
- Ладно, ты, не пугайся, довезем мы тебя, - словно прочитав мои мысли, сказал тот, кто был за рулем.
Я не ответила, решив подремать, в тепле меня слегка расслабило. Как показало будущее, это было моей фатальной ошибкой. Когда мы остановились, и я открыла глаза, то за окном было поле, все в снегу.
- Куда вы меня привезли???!
- Че, испугалась? Да ладно, не целка ведь, трахаться умеешь, сейчас обслужишь нас, да отвезем - куда тебе там нужно.
Они заржали в два голоса, так противно, что ближайшее будущее тут же пронеслось у меня перед глазами. Далее следовала борьба, совсем не долгая – я вцепилась одному в омерзительную, толстую рожу, мне сильно дали по голове несколько раз, и наступила темнота.
Когда я пришла в себя, меня насиловало мерзкое и толстое чудовище, лежа всем своим огромным весом на моей груди и не давая мне дышать. Я прохрипела что-то неразборчиво-нечеловеческое, потом меня стошнило прямо на него, и чуть не захлебнувшись в собственной рвоте, я успела еще прошипеть:
- Слезь с меня, уродливая толстая тварь!
Он еще раз меня ударил, и я опять отключилась в сладостное забытье.
Пришла в себя, когда меня опять потянули за ноги. Я завизжала, как сумасшедшая, просто не имея возможности защититься более ничем, кроме крика. Второй парень брезгливо поморщился, видимо, на мое счастье, ему стало противно. Да как можно вообще было возбудиться на меня – избитую, облеванную, визжащую мерзким писклявым голосом?!
Я, трясущимися руками, судорожно натянула колготки и сапоги, плохо вообще что-либо соображая. После этого они вытащили меня из машины, бросили на снег, прямо в платье, и уехали. Неподвижно лежа на снегу, я проследила взглядом удаляющиеся задние фары, доползла до обочины, умылась снегом, поискала пальто и сумку поблизости – их не оказалось. И тут я побежала. Быстро, без оглядки, прямо в чистое, покрытое снегом, поле.
«Куда идти?» – стучала молоточком мысль. «Что вообще делать? Денег нет, где нахожусь, не имею малейшего понятия, вокруг поле, сколько видят глаза. Холодно, уже ночь и зима на улице, хоть и март, а я в платье, замерзну, надо все время двигаться. На дорогу не пойду, вдруг они решат вернуться и добить меня, к примеру, чтобы я не заявила в милицию. Пойду по полю, даже если увидят, вряд ли проедут по нему, снег очень высокий, значит, догнать не смогут».
И я продолжала идти, когда устала бежать. В бесконечное холодное неизвестное. Снег был выше колен, сверху образовался наст, ноги проваливались и обдирались об него. Очень скоро мои коленки покрылись ссадинами, ноги постоянно пронизывала боль. Тогда я поползла по насту. Проваливалась, лежала на снегу, плакала…
Я не осознавала опасности, не думала о том, чтобы повернуть назад, не понимала – где север, запад, юг или восток, где находится мой дом, не слышала никаких звуков и не ощущала никаких признаков того, что где-то поблизости может быть город. Я не понимала – когда может кончиться это бесконечное поле и сколько еще мне предстоит идти. Часов у меня не было, казалось, что прошло уже очень много времени. Сзади я не видела уже ни дороги, ни той лесополосы, возле которой происходили эти мерзости. Замерзла жутко, на улице было ужасно холодно, изо рта с дыханием вырывался пар. Ноги перестали слушаться, захотелось спать, и я прилегла отдохнуть прямо на снег, под какими-то трубами. Закрыла глаза и почувствовала откуда-то взявшееся, растекающееся по телу, тепло. Стало так хорошо – как будто ложишься спать, укрываешься одеялом и проваливаешься сознанием в нирвану.
2
И тут я резко вспомнила, что все хотят спать перед тем, как замерзнуть. Не знаю, как в моей разбитой голове еще могли появляться какие-то здравые мысли. У меня было такое ощущение, что я уже умерла и ничего не чувствую – как будто нахожусь в коме. Тогда я стала бить себя по щекам. Стало страшно – вот так глупо замерзнуть тут, где, может, никто и никогда меня не найдет вовсе, даже могилки-то не будет, куда сможет прийти и поплакать мама, да она и не сможет, она же не ходит. Так стало жалко себя, и маму, опять расплакалась и стала кричать, чтобы расшевелить засыпающее тело:
- Я сама в этом виновата! Дура! Доверчивая дура, которая плюс к этому не слушается собственной интуиции! Ведь она тебе подсказывала – не садись в эту машину! Холодно тебе было, вот получай теперь, бестолочь! Спать тут собралась, совсем в жижу превратилась, слабачка, трусиха! Бабушка моя, прости меня, милая, прости за то, что я такая слабая дура! Ты меня растила-растила, чтобы я так тупо здесь замерзла??? НИ ЗА ЧТО! Знаю, что ты на небесах ждешь меня… И очень скучаю по тебе… Но ведь мне всего 20 лет! Я еще столько всего могу совершить! Я обязательно дойду куда-нибудь, я обязательно выберусь отсюда! Я знаю, что сейчас хочу убить этих уродов, этих нелюдей, которые бросили меня здесь умирать в одном платье на морозе, в какой-то непроходимой глуши, хотя я ничего плохого им не сделала. Хочу, чтобы они испытывали самые невыносимые мучения и боль! Но я знаю, что это пройдет. Я их просто когда-нибудь прощу и забуду про этот кошмар!!! Я буду жить дальше и сделаю все, что хотела! Ничего у вас не получится!
Я прокричала все это во весь голос, стоя прямо посередине этого огромного поля. А потом пошла дальше – шагом, ползком, со стучащими от холода зубами. Я не знаю, сколько шла, в какой-то момент мне показалось, что это поле бесконечное, опять легла на снег, опять расплакалась, опять накричала на себя…
Не помню – сколько это длилось, и сколько я шла… Через некоторое время вдали показались какие-то огни. Дальше я просто «летела». Из последних сил. Там был какой-то завод, везде ограждения, колючая проволока. Я походила под забором и стала кричать, но вместо крика раздавался какой-то странный шелест. Зубы без перерыва стучали от холода, периодически попадая по ничего не чувствующему языку, губы не шевелились. Я не узнавала свой голос, такой тихий, как шелест, его как будто не стало:
- Помогите! Кто-нибудь, помогите, пожалуйста!!! Выйдите, мне очень холодно! Мне нужна скорая!
Голос совсем не слушался, вырывался какой-то искаженный шепот, я махала руками и стучала по забору руками, потом искала какую-нибудь палку, потому что все это было не громче писка мыши… Но чудо все-таки случилось. Через какое-то время из здания вышел мужчина и услышал мое тихое «шкрябанье» по забору:
- Кто здесь?
Я, срывающимся полушепотом-свистом, еле-еле смогла сказать:
- Вызовите, пожалуйста, скорую, я замерзла, я сейчас упаду и умру здесь от холода…
- Откуда ты здесь взялась?
- Меня увезли на машине, я не знаю, где я… и откуда пришла… всю ночь по снегу иду…
Меня завели внутрь и укрыли одеялом, дали горячего чая и вызвали скорую. Мысли мои путались, в ушах шумело, ужасно хотелось спать. Было уже 7 часов утра, когда приехала скорая. Я плохо помню больницу, дорогу туда, и как я шла до палаты, кажется, мне сделали снимок. Я была в каком-то полузабытье. Очнулась я днем, уже в более-менее адекватном состоянии, спросила какое число и сколько время. Время было 2 часа дня, нужно было срочно найти телефон и позвонить на работу. Я вышла в коридор и тут же наткнулась на черноволосого высокого мужчину в белом одеянии врача.
- Извините, пожалуйста, вы не подскажете, откуда можно позвонить?
- Как Вас зовут?
- Валерия… Нежинская.
- Вы утром поступили?
- Да.
- Пойдемте со мной.
Я позвонила из ординаторской Марине, которая потеряла меня еще вчера, и попросила ее приехать за мной с какой-нибудь верхней одеждой. Потом позвонила на работу, сказала, что неожиданно заболела. Посмотрев на себя в зеркало, ужаснулась: Вид у меня был непередаваемый. Вместо привычных карих глаз с поволокой – какие-то запавшие щели, без искр, измученные горем, над правым глазом ссадина, под левым - синяк, лицо опухшее и изможденное, спутанные каштановые волосы, запекшаяся кровь в уголках широкого рта. Однозначно, придется взять «больничный». Как я буду это все объяснять маме??? Я утешила себя, что все это временно и пошла спать.
Маринка приехала за мной часа через 4, в больницу на машине, привезла свою куртку. По дороге мы почти не разговаривали. Я попросила ее пока ни о чем меня не спрашивать, сказала, что расскажу обо всем, когда успокоюсь и буду в состоянии говорить об этом. Приехала домой, буркнула маме: «Привет, прости, у меня был трудный день, я очень устала» и легла спать.
Утром нанесла на себя все маскирующие средства, что имелись в наличии, и вышла из комнаты.
Мне стало стыдно. Мама была вся немытая, с неприятными запахами, совершенно запущенная. Я в очередной раз сказала себе, что кроме меня у нее нет никого, и что я обязана о ней заботиться. Мама была полностью парализована после инсульта, и не ходила самостоятельно уже 3,5 года. Не разговаривала, только глаза – ее большие карие глаза – могли иногда выражать ее страдания. Мы жили совершенно обособленно от всех, так как чужое горе, как известно, отталкивает, а помощи просить я не умела никогда.
Я помыла ее, причесала, поговорила о том, что на улице скоро станет тепло, и мы попробуем скоро купить коляску и выйти погулять. Очень старалась не плакать. Потом взяла выписку и отправилась в поликлинику.
Первые 2 недели после случившегося кошмара прошли как в тумане. Я была на «больничном», с диагнозом – сотрясение головного мозга. Почти все время хотелось спать, и в этом сне постепенно уходили воспоминания о пережитом кошмаре. Казалось невероятным, что у меня хватило сил идти всю ночь по морозу в платье, и при этом я даже не схватила насморк. Я моталась в милицию, давала показания, нервничала, переживала все заново, хотя чувствовала, что как можно скорее хочу обо всем забыть. Вряд ли будет толк от этих моих мытарств, потому как я не знаю ни их фамилий, ни адресов, ни номера машины. И вообще – хватит ли у меня времени и сил ездить месяцами в милицию, и бесконечное количество раз отвечать на вопросы, на которые я не хочу отвечать, просматривать бесконечное количество фотографий и фотороботов, в надежде, что они есть в существующей у милиции картотеке. И еще не факт, что все это даст какой-либо результат. В общем, по истечении этих 2 недель я забрала свое заявление, и окончательно вычеркнула всю эту историю из своей памяти.
3
Мама умерла через 3 недели после моего изнасилования.
Я не плакала. Видимо, где-то внутри еще не утихла боль от всех ее предательств. И я считала, что там ее больше не беспокоят такие проблемы, как беспомощность, неумение ходить и ухаживать за собой. А может быть, я просто не могла осознать, что ее больше нет. В тот момент, когда я ехала в автобусе рядом с ее гробом на кладбище, я просто размышляла о себе и своем детстве…
Как мама бьет меня наотмашь по лицу, раз, два, три… Щеки начинают гореть… Потом по всему телу, ремнем, больно… Мне года 4. Я не помню – почему это было, я что-то натворила. Я закрываюсь руками, начинаю пищать от страха, боли, стыда и отвращения. Она кричит:
- Заткнись, дура, маленькая, бестолковая уродина! Уйди от меня, спрячься куда-нибудь, идиотка! Ты несешь глупости, и делаешь гадости, ты все портишь, ты мерзкая тварь! Безмозглое, бесполезное и уродливое создание! Исчезни куда-нибудь! Я не желаю тебя видеть и слышать!
Как мама бьет меня скакалкой в 10 лет за нечаянно порванное новое платье. Я хожу в школу вся в красных рубцах, учителя спрашивают, откуда они, а я вру им, что так неудачно прыгала на скакалке. Почему я врала? Меня, в общем-то, никто об этом не просил. Просто мне было стыдно за маму, и было жалко ее. Я боялась, что если я расскажу другим о том, что она бывает такой злой, то все будут думать, что она такая плохая… Я любила ее, не смотря на все ее злые поступки, и иногда до отчаянья хотела услышать от нее слова одобрения…
Вместо этого я слышала:
- Лучше бы ты молчала, умнее бы казалась!
- У всех дети, как дети, ты же у меня – идиотка!
- Что ты ко мне пристала со своими картинками, рисуешь какую-то чушь! Не умеешь ты рисовать, зачем мараешь бумагу?
- Заткнись, тупая маленькая тварь! Иди спать, ты надоела мне со своими глупыми историями!
- Как ты меня достала, отстань!
Я училась почти на одни пятерки, но все равно была самой тупой из всех 7 миллионов, живущих на нашей планете людей. Со временем я стала больше молчать, чтобы казаться умнее и носила в себе миллионы мыслей. Я научилась анализировать, все, всех и вся. Не знаю почему, просто в какой-то бесконечной погоне за истиной.
….В 8 лет я встретила педофила. Точнее, не встретила, а сглупила во всей силе своей детской наивности. Мы пришли с двумя девчонками ко мне домой после субботника, болтали и дурачились, как вдруг в дверь позвонили. Я пошла открывать, спросила: «Кто там? – услышала мужской голос, решила, что это пришли к маме (не понятно почему), и открыла дверь. Стоял мужчина, не страшный, обычный, с русыми волосами и голубыми глазами, не очень старый, как мне показалось. Он попросил сходить в туалет, и я до сих пор не могу объяснить, почему я ему это разрешила. То ли из страха перед взрослыми не смогла сказать нет, то ли стало жалко его. Он зашел в туалет, который находился в коридоре (как и во всех квартирах), а я вернулась к девчонкам и рассказала им, что произошло. Они испугались, мы тихо сидели в комнате и ждали, что будет дальше. Он позвал меня:
- Девочка! Подойди сюда!
Я ужасно боялась, что он украдет что-нибудь, или сделает что-нибудь плохое. Мне хотелось, чтобы он поскорее ушел, и чтобы об этом никогда не узнала моя мама, потому что она просто убьет меня. Я подошла, буравя глазами пол, так как, подходя, заметила, что штаны у него спущены. Остановилась подальше, чтобы в случае чего успеть отскочить.
- Принеси мне, пожалуйста, вату и одеколон.
- Зачем? Я не помню, где он лежит… - я говорила ужасно, голос дрожал, язык заплетался.
- Значит, принеси духи и вату.
Я пошла на поиски хоть чего-нибудь, напоминающего одеколон, руки тряслись, ноги подкашивались. Подошла к девчонкам, они сидели, вытаращив глаза. Мы начали шептаться.
- Мы пойдем домой лучше.
- А как же я? Вдруг он меня убьет?
- Ну, давай кто-нибудь из нас пойдет и позовет на помощь. А вторая останется с тобой.
- Я сейчас скажу ему, что скоро мама придет на обед, если на него это не подействует, и он не уйдет, я либо крикну вам, либо приду, и тогда одна пойдет за помощью, а вторая останется на месте и будет сильно кричать, чтобы напугать его.
В итоге я подошла к двери ванной и сказала из-за угла:
- Дядя, вам лучше уйти, у меня мама на обед сейчас придет.
- Ты принесла мне ватку?
- Нет! Я не буду искать ни ватку, ни одеколон, ни что-либо еще. Уходите!
Странно, но или мои слова подействовали на него, то ли мой резкий тон, но он как будто испугался. Он быстро оделся и ушел. Когда я выросла и вспоминала об этой истории, то очень удивлялась, что его визит обошелся без последствий.
….Потом я помню, как я постригла волосы, в 10 с половиной лет, мне не нравилась зализанная прическа, не нравился мой открытый высокий лоб, не нравились вечные хвосты и косички. После этого мама таскала меня за волосы, била меня об стены и кричала, что я дура, что я стала еще страшнее, чем была и окончательно изгадила свою внешность… Что она обреет меня налысо, раз мне не нравятся длинные волосы. Я, кричащая ей:
- Мамочка, можешь ненавидеть меня, я все равно люблю тебя, мамочка! Только мне почему-то очень часто хочется умереть…
И ее пощечина после этих слов. И мои рыдания.
…Когда мне было почти 11 лет, у мамы появился мужчина. Он много пил, они постоянно ругались, я уходила в комнату и затыкала уши, чтобы не слышать все те гадости, что они кричали друг другу…
Затем был еще один мужчина, трогающий меня за попу в мои неполные 12 лет. Я пожаловалась маме, она назвала меня маленькой шлюхой и сказала, чтобы я поменьше виляла задницей перед взрослыми мужчинами.
4
Мне 12,5 лет. Мама отвозит меня в интернат, решив, что этот ее новый муж слишком много смотрит на меня, и я мешаю ей устраивать свою личную жизнь. Бабушка – единственная, кто любила меня и пыталась воспитывать правильно, в это время сильно болела, лежала в больнице после операции на сердце и даже не знала об этом. Я стою со своим детским чемоданчиком с вещами и книжками на пороге незнакомого дома. Смотрю на кучу незнакомых детей с глазами бездомных щенят и не понимаю: почему все так, почему я здесь, что меня здесь ждет???
Какие-то сердитые женщины, напуганные и одновременно злые девочки, пытающиеся унизить меня и превратить в служанку, которая убирает за ними, выполняет их обязанности и вообще живет жизнью, которую ей навязывают. Совершает не те поступки, которые хочет совершать, отдыхает не так, как хотела бы. Я не могла драться со всеми постоянно, хотя я и делала это время от времени. Давала сдачи, пиналась, и отказывалась подчиняться. У меня был действительно злой язык, и если даже я не всегда могла больно дать сдачи, то я обязательно говорила такие слова, чтобы человек чувствовал себя смешанным с грязью. Я не боялась боли, или что меня убьют, кто в здравом уме будет ценить ТАКУЮ жизнь, которая была у меня? Постепенно меня с моим странным характером оставили в покое, понимая, что результата нет, и что я унижаю их так, что непонятно становится, кто в результате испытал худшие эмоции – я с синяками, или они, с рубцами в душе, которые я разбередила своими словами. Я верю, что они хотели меня убить иногда за мой язык, и даже пару раз лежала в изоляторе с побоями, и потеряла зуб. В общем, за год жизни в интернате я стала напоминать дикую кошку, которая ходит сама по себе и никого не впускает в свою жизнь. Потом бабушке стало лучше, после третьей операции. Когда она начала потихоньку передвигаться, то забрала меня к себе из интерната, и больше домой я не возвращалась. Мне было тогда уже 14 лет.
…В старших классах я все еще хорошо училась, меня ставили в пример сверстникам, хотя особой радости мне это не приносило, скорее рисование, и то, время от времени, по настроению. Я была талантлива, как говорила моя учительница, но нужно было заниматься этим постоянно, научиться правилам, а не спонтанно выражать свои эмоции «как ляжет рука». Тогда я пошла учиться в художественную школу. Где ее искать, я узнала от учительницы, взяла несколько рисунков, поступила и начала заниматься по 2 раза в неделю. Моя милая бабушка оплачивала мои занятия. Я рисовала много. Зачеркивала, рвала, мяла эти рисунки. Но те, что оставались, были действительно красивыми.
Ночь, размытые сверху звезды, отражающиеся на темно-синей глади реки. Ветки деревьев, тянущиеся к воде… Плывущие между кувшинок цветы… Стоящая на берегу девушка в полупрозрачной ночной рубашке до пят. Ее поникшая голова с распущенными светлыми волосами до пояса наводила на мысли о том, что она пришла утопиться. Так говорила мне бабушка. Она всегда разгадывала мои рисунки.
Серая комната, кучкой стоящие дети со злыми лицами и сжатыми кулаками и маленькая девочка, схватившая коричневого плюшевого медведя. В ее отрешенных глазах такая сила, что злые дети не решаются напасть. Вокруг полно разбросанных игрушек, но именно этот медведь является яблоком раздора.
Светло-голубое небо, растворившееся в нем очертания гор, слегка пожелтевшая от солнца трава, зеленые деревья на склонах гор. Среди этой красоты – маленькая белая церковь с золотыми куполами, сверкающим колоколом и изразцами на окнах. Идущая к церкви пара, взявшись за руки.
Еще я нарисовала собаку, мне казалось, что именно такой была Му-му. Маленькая грязно-белого цвета, неопределенной породы, с пушистой мордашкой и умными, "говорящими" глазами. Она печальными глазами смотрела на мир, сидя в конуре, а рядом росли тюльпаны.
Я никогда не рисовала просто пейзажи, без людей вся эта красота казалась мне неполной… Когда встал вопрос о том, куда мне идти учиться после школы, я рассматривала несколько ВУЗов. И решила, что хочу быть художником, даже если это не самая перспективная профессия.
После жизни в интернате маму видеть я не хотела. Совсем. Но когда у нее отнялись ноги, и встал вопрос о том, что за ней нужно ухаживать (мне в этот момент было 18 лет, и я только что поступила в институт), я сказала, что не брошу ее в такой беде. Мы с бабушкой взяли ее к себе и, как могли, заботились о ней. Так и жили втроем, год, потом бабушка умерла, во сне, у нее остановилось сердце.
Это был зимний, ужасно холодный и до невероятности леденящий душу день – день похорон моей бабушки. Она казалась мне такой маленькой и замерзшей в своем белом саване в синий цветочек, что я, сидя в автобусе, рядом с гробом, говорила ей, что не смогу без нее жить и просила проснуться. Слезы лились из моих глаз, не переставая. Мне казалось, что я выплакала все свои слезы тогда. С нами ехали дядя с тетей и соседи, они все думали, что я сошла с ума, и старались погладить меня по голове, увести в сторону. А я просто не понимала, что она по-настоящему умерла. У меня не укладывалось это в голове, пока какие-то незнакомые мужчины не начали забивать гвозди в крышку гроба. Никто не плакал, только все зачеркивающий, останавливающий и отрезвляющий стук молотка по гвоздю. Это была не я. Я не узнала свой голос.
- Не надо!!! Не закапывайте ее!!!
- Лера, успокойся, перестань!
- Я не смогу без нее жить! - Я бросилась на гроб, обняла его, мне уже не было страшно, я не могла позволить, чтобы мою бабушку закопали в эту холодную землю, я не могла представить, что никогда больше не увижу ее.
Меня накачали какой-то дрянью, наверное, водкой, прямо на кладбище и дальнейшие события я помню плохо. Меня отлепили от гроба, отвели в сторону, но я слышала, как ударялись комья земли о крышку, это было последнее, что я помнила. Очнулась я уже в скорой. В больницу не легла, взяла себя в руки, как смогла, написала отказ от госпитализации и поехала домой. В наш дом, с больной мамой и ужасающим своей бессмысленностью будущим. Череда унылых и серых дней похожих один на другой... Мне кажется, что нет никакой разницы – как ты живешь, кода в жизни совершенно нет радости. Есть обязанности и долг – единственное, что удерживает от настоящего сумасшествия и безумного желания умереть.
Вот и все, что я успела вспомнить по дороге на кладбище. Еле выдержав все соответствующие ритуалу процедуры, последующие поминки и соболезнования, я уехала домой. Наконец, пришли спасительные слезы… Не знаю – кого мне было жалко больше – маму или себя. Я поняла, что осталась совсем одна во всем этом огромном мире.
После похорон мамы у меня появилось непреодолимое желание сменить место жительства, город, работу, род деятельности, прическу, стиль одежды, стать другой настолько, чтобы я сама себя не узнавала. Не могу сказать, что воспоминания о пережитом изнасиловании очень сильно меня мучили, но думаю, что это было связано именно с тем, что я не хотела больше видеть всех этих мест. Не хотела больше быть той, которой было так плохо, страшно, унизительно и больно в этом городе, и предполагать даже возможность подобной встречи с этими подонками в дальнейшем своем будущем.
Так я уехала от своей прошлой жизни. Уехала навсегда и без сожалений. В Санкт-Петербург.
5
Город встретил меня моросящим весенним дождем и свежим запахом моря. Приехав, я прямо на вокзале купила газету и сразу же устроилась на работу горничной. Не могу сказать, что мне особенно нравилась уборка и богатые снобы, но это позволяло мне экономить на съеме жилья, так как мне предоставили маленькую комнату в той же квартире, что я работала. Потому что, параллельно с уборкой и приготовлением еды, я исполняла обязанности по уходу за бабушкой хозяина квартиры. Платили мне хорошо, вполне хватало, чтобы откладывать. В выходные я гуляла по знаменитой набережной и много фантазировала, иногда брала с собой карандаш и делала зарисовки. В Питере очень красивые пейзажи, они были моим вдохновением и желанием жить.
Через месяц я решила, что когда накоплю достаточную сумму, то продам квартиру, которая осталась в городе моего детства и куплю жилье здесь, на окраине города. Меня очень радовал мой переезд и жизненные перемены, которые последовали за ним, нисколько не расстраивало отсутствие личной жизни и рутинная работа. Жизнь моя была, пожалуй, чрезвычайно скучна, но вместе с тем – в ней не было времени на горе и воспоминания. А это для меня было важнее всего остального.
Так, совершенно незаметно пролетел почти год. Наступал Новый 2000 год, который я решила провести с Маринкой. Это было преддверие праздника, буквально 29 число. Дорога в поезде занимала чуть больше суток. У меня была нижняя полка. Когда я зашла в купе, на меня шквалом посыпались вопросы.
- Ой, какая девушка! К нам, да на праздник! Подарок судьбы просто! Как вас зовут?
- А вы что пьете? Чем вас можно угостить?
- А песни любите?
- Давайте не так. Набросились все сразу. Для начала давайте познакомимся. Меня зовут Лера.
- Это Валерия, типа? Меня – Денис.
- Сергей.
- Женя.
- Да, Валерия. Пью я сок, больше люблю апельсиновый. Или коктейли, какие-нибудь, приятные на вкус. Что отмечаете?
- Начало отпуска, присоединитесь?
- Хорошо, если хулиганить не будете.
- А вино вы пьете?
- Только в самых исключительных случаях – со смехом ответила я.
Сергей быстро сбегал за вином. Мы общались о прекрасном и не очень, шутили, они пели мне песни под гитару. Новогоднее настроение уже пронизывало весь поезд, так как отовсюду слышались разговоры, тосты, смех, пение и самые неожиданные и прекрасные поздравления. Так приятно всегда наблюдать, когда буквально все вокруг ощеломляюще счастливы. Мальчишки оказались приятными собеседниками, шутили, смеялись. Неловкое ощущение от того, что я еду в купе с 3 мужчинами скоро улетучилось.
Женя смотрел на меня, не отрываясь. От этого мне было страшно лишний раз посмотреть на него. Он рассказывал мне потом, что в тот момент, когда я зашла в купе, его как будто пронзила молния. Мы долго не могли уснуть и разговаривали о Булгакове, о мистике, о любви и верности. Как трудно остановить диалог, когда ты счастлив! Мы совпали с ним тогда – в этом поезде, как параллель совпадает с меридианом в определенном отрезке времени и пространства. Мы одинаково чувствовали, думали и дышали. И совершенно не замечали окружающих.
Это было такое состояние вселенской любви и блаженства, которого я никогда не знала до этого. Не знала даже, что такое бывает. В книгах много о чем пишут, и любовь упоминается по делу и «без» – где только можно. Но так, чтобы это остро почувствовать на себе – что слово это вовсе не пустой звук, и все твое существо пронизывает безграничное счастье, отзываясь мурашками во всех возможных точках… Женя сидел рядом со мной, его друзей в купе не было.
- Моя девочка проснулась?
- Почти. Так хорошо, даже не чувствуется бессонной ночи…
- У меня тоже ни голова не болит, ни глаза не слипаются. Ты – моя самая большая радость!.. Ты знаешь, что мы теперь никогда не расстанемся?
- Прямо так уж и никогда?
- Никогда и ни за что! Я не отпущу тебя никуда из своей жизни!
- А как же Маринка, твой дом и родители? Новый год, в конце концов?
- Разве это проблема? Ну, максимум, мы разъедемся по домам на чуть-чуть, я все приготовлю и прилечу за тобой сразу же.
На вокзале мы долго не могли оторваться друг от друга, чем вызывали кучу усмешек Женькиных друзей, а потом все-таки чинно-благородно разъехались в разные стороны. Я еле успела зайти к Маринке, задушить ее в объятиях и разуться, как раздался звонок.
- Зайка, ты уже приехала? Я хотел сказать тебе… Я ужасно соскучился.
- Я тоже ужасно соскучилась, Женя…
- Как ты красиво называешь мое имя… Я ни о чем не могу думать, а ведь завтра – уже новый год.
- Когда мы целовались на прощание, я думала, что оторваться уже не смогу и утащу тебя куда-нибудь, где нас никто не увидит.
- У меня были примерно такие же мысли.
- Не забывай, сегодня наступает новый год, так что это возможно только завтра, то есть в следующем году.
- Ты что, я не смогу ждать так долго! Хочешь, чтобы я умер от тоски что ли? Я сейчас за тобой приеду.
- Женя, ну как можно, я только зашла… Мы еще даже не поговорили…
- Успеешь еще, пообщаешься, ты же не завтра уезжаешь? Собирай вещи к Новогодней ночи, бери Маринку, я скоро приеду за вами.
- Что это за стремительный роман, о котором я не знаю? – Маринка сгорала от любопытства.
- Мы познакомились в поезде, пока я ехала к тебе. Его зовут Женя, и я его люблю.
- Ого! Таких слов я не слышала от тебя ни разу. Любовь за 2 дня... Сказка да и только...
- Собирайся быстрее, он ведь и правда скоро приедет. И рассказывай – как твоя жизнь.
Жизнь у Маринки тоже била ключами по разным болевым точкам. Развод, смена работы, еще она очень увлеклась фотосъемкой и пыталась поупражняться на мне, рассказывая мне в чрезвычайно урезанном виде события последнего года. Женька приехал через 40 минут – с конфетами и невероятно счастливыми глазами.
После новогодних курантов, застолья и всевозможных шуток и плясок, мы наконец-то избавились от общества и едва не задушили друг друга от счастья. От усталости уже не хотелось говорить, Женька почти сразу уснул, а я лежала и слушала, как бьется его сердце. И мне казалось, что если оно остановится, то вместе с ним прекратится и моя жизнь. Мы слились и стали одним целым, и это было так по-настоящему! Что я ощущала все, что он чувствует, своей кожей, эмоциями, глазами, пальцами, ушами – всем тем, чем я могла ощущать. В такой момент самое больное, что может случиться - это разлука. Как будто от тебя отрывают половину тебя, с которой ты только что срослась. Мурашки рассыпались по коже от всех этих мыслей, пока ночь не забрала меня в свою спасительную негу снов.
Утром Женька долго смотрел на меня, а я, почувствовав это, проснулась и не хотела открывать глаза от счастья
- Лерка... Моя невероятная и невозможная... Я так люблю твое лицо... Мне кажется, люди встречаются неслучайно и вообще в нашей жизни все неслучайно. Мне никогда не было так хорошо с девушкой, я невыразимо благодарен тебе за все, ты мне очень-очень нужна.
- Ты – наполняешь мою жизнь смыслом, которого я уже не ждала. Я впервые за долгое время действительно хочу жить.
- Я хочу дышать тобой, ангел мой, моя жизнь без тебя не имеет смысла. Странно, что я раньше не знал этого.
- Ты говоришь, что ты меня не удивляешь... Я до сих пор удивляюсь тому, что это не сон. Жители неба, наверное, до сих пор улыбаются.
- Нашей встрече?
Женька поцеловал меня и спрыгнул с кровати.
- Я хочу сделать тебе завтрак. Ты родишь мне дочку и еще кого захочешь.
Он так нежно улыбался мне, прислонившись к дверному обшарпанному косяку, что я чуть не заплакала от счастья. Вообще, вся наша история была так похожа на новогоднюю сказку, что мне постоянно хотелось, чтобы время остановилось.
- Что эта жизнь без Вас? Нет смысла в ней и света…
Я из того не делаю секрета:
Я б умер, не смотря в твои глаза!
Женька кричал из кухни какие-то полустихи, а я не верила, что все это происходит со мной. С той, которую никто и никогда не любил, кроме бабушки.
- Убей меня и воскреси, мне очень нужно обновленье,
Где каждый час, минута – жизнь, а не клубничное варенье
Как часто я хочу того, чего на свете быть не может
Но пусть вас это не тревожит, тарам парам, парам тарам
Я несу тебе яичницу с ветчиной, как ты там, моя девочка? Не замерзла?
- Сладкий мой! Люблю тебя так сильно, что иногда не верю, что так вообще бывает!!!
Мы уехали жить в Питер. Я продала квартиру, как и собиралась. Мы купили небольшую «однушку», сделали ремонт. Выбирали и клеили вместе обои, отмывали друг с друга клей, кружились в пустой комнате, держась за руки и закрыв глаза от всепоглощающего счастья... Это было самое невероятное время, что мы подарили друг другу. Воистину, наш мир существует еще и потому, что разделен на мужчин и женщин, иначе вся составляющая его свелась бы только к функциям выживания и размножения. Большинство произведений искусства были созданы под влиянием любви – счастливой и неразделенной, большинство подвигов и достижений науки были созданы под влиянием любви. Через год с лишним после знакомства я узнала о своей беременности. Женька работал в фирме, занимающейся продажами запчастей для автомобилей, я работала так же – горничной – сколько позволял мой выросший живот, а потом, дома – стала рисовать. Близнецы родились 15 октября. Мы назвали их Мишей и Гришей. Первое, что я сказала Женьке после роддома:
- Прости, что я не родила девочку, как обещала…
Он приложил палец к моим губам и прошептал:
- Я хочу вечно смотреть в твои глаза, испытывая дрожь и изнеможение… Нетерпение, ожидание, надежду и радость… Отражаясь в них, мое счастье становится ощутимее и покрывает нас двоих как облаком. Спасибо тебе за то счастье, которое ты даешь мне, Лера… Потому что я знаю теперь – что такое вечность. Такая любовь, как у нас, длится всю человеческую жизнь и не заканчивается.
- Женька, мой Женька… Я читала и слышала об этом, только в жизни не встречала и не видела. Мне невероятно нравится то ощущение заботы и защищенности, которое ты даешь мне… Никогда раньше ни один мужчина не давал мне его настолько полноценно. Мне кажется невозможным твое умение вселять в меня уверенность в своих силах и то божественное спокойствие, которое меня окутывает, словно облаком, после звуков твоего голоса… Ты кажешься мне невероятно красивым, сильным и мужественным… Я принимаю и понимаю тебя всего, и если у тебя есть недостатки, то я принимаю и люблю их вместе с тобой.
6
Зимой Женьку сократили с работы, он стал часто уходить к друзьям и пить с ними. Весной у него появилась любовница. И мы окончательно перестали понимать друг друга.
Я сначала пыталась бороться. Одевала красивое белье, которое его не трогало, придумывала новые рецепты для ужина, рисовала ему забавные записочки на холодильнике. Но он принимал все это как должное, и всего этого было мало. Тогда я опустила руки и перестала хотеть – видеть его, готовить ему еду, ждать его – откуда бы он ни пришел... У меня были двое маленьких годовалых детей, я отдавала свою любовь им, и мне вполне этого хватало. Жили мы впроголодь, если бы не периодическая помощь соседей и моих бывших работодателей, даже не представляю – как бы мы выжили в то время.
Потом Женька, как будто, очнулся и стал пытаться вернуть нашу любовь. Он стал нежным, интересовался моим настроением, иногда приносил цветы и помнил о датах. Занимался с детьми и уговаривал меня порисовать. Но это все равно напоминало снежный ком, который катился с горы в пропасть. Ничто уже не могло остановить его. Что бы ни делала я, как бы ни вел себя Женька – наши отношения катились к финалу.
Знакомо ли вам это чувство? Когда в который раз вынашиваешь внутри себя надежду, желание любить, маленьким цветочком прорывающиеся наружу, не смотря на пережитую боль и раны… Даже когда их об этом совсем не просят… Человек так устроен: ему необходимо любить кого-то, верить, желать. Он не может без этого обходиться так же, как без пищи. И когда этот цветок, упрямо прорывающийся наружу все таки дает о себе знать, и ты говоришь мужчине, что скучаешь, что желаешь его, не смотря на совершенные вами ошибки и прожитые годы, видишь в нем то же желание - быть вместе… Вот оно счастье, казалось бы? В этот момент мужчина отчего-то решает проверить, крепко ли держится этот росток эмоционального подъема и чувств, которые он еще вчера так отчаянно хотел вернуть. И он говорит: «Я уезжаю на работу в ночь, давай подождем с этим разговором до завтра. Если до завтра ты подумаешь, насколько серьезны твои чувства ко мне и все еще будешь этого хотеть…»
Так вот я спрашиваю, знакомо ли вам чувство, когда плачешь, понимая, что в эту секунду рухнули все эти прорастающие надежды? Как будто кто-то умер. Плачешь и не можешь остановиться, и начинаешь нервно вытирать слезы… А он молча утешает, гладит тебя по голове, нежно обнимает, а тебе больше не хочется, чтобы он оставался… Тебе хочется прекратить это унизительное чувство, когда затоптали то, что выращивали, и что ты все-таки решилась отдать… Так ли оно нужно – это чувство бесконечной уверенности, что эта любовь – навсегда? Не я ли так сильно сама этого хотела недавно? Или это просто сказка, про журавля и цаплю, которые бесконечно ходят друг за другом по болоту и нужны друг другу только, когда одному кажется, что второй недосягаем? В тот момент я понимала, что никакого «завтра» уже не будет. Потому что я закопаю эту ямку от цветка так хорошо, и даже затопчу ее, что даже сама не буду понимать: как я могла…
Мы мучили друг друга еще год, а потом наша любовь с Женькой превратилась в кошмар – такой же яркий, какой была сказка в начале.
Когда неожиданно раздался звук поворачиваемого замка, я даже не сразу в это поверила, ведь он был закрыт на защелку. Я поняла, что теперь уже поздно, и то, чего я боялась, сейчас случится. Он влетел, как разъяренный зверь, только разве, что, не обнажив клыки. Я этого не видела, но представляла все так ясно, что даже немного могла заглянуть в будущее. Я лежала, стиснув зубы, и ждала, пока он бросится на меня. Он сорвал меня с кровати и начал бить – ногами, руками, швыряя об стены… В соседней комнате сладко спали наши малыши. Потом я упала, он уселся сверху, не давая мне дышать, я сначала подумала, что он меня задушит. Но нет, зачем… Это был бы слишком легкий путь.
Он сначала пытался меня придушить, пока я не начала испытывать боль в шее и в груди – от недостатка кислорода в легких. А потом он взял мою голову и начал стучать ей об пол, так, что в ней зазвенело. Я выкрикивала ему всевозможные гадости, на которые только способен человеческий язык, царапалась, щипалась и сопротивлялась, пыталась даже безуспешно оторвать ему предмет, который отвечает за продолжение рода, лишь бы прекратить это, неважно как. Пусть он убил бы меня, лишь бы не терпеть эти унижения и боль. После этого я начала терять сознание и повисла в его руках как безвольная кукла…
Это стало ему неинтересно, видимо основной поток ненависти он уже выплеснул. Несколько раз пнув меня для самоудовлетворения, он пошел спать. И уснул сразу, не мучаясь ни душевными переживаниями, ни совестью. Как победивший герой – легко и без угрызений. А вот я начала метаться, меня била истерика. Я подошла к детям – они спали, меня колотило, просто жутко. Я начала звонить, не отдавая себе отчета, просто, чтобы кто-то приехал и как-то исправил эту ситуацию, которая давно уже вышла из-под моего контроля. Я позвонила в милицию, потом Маринке, и только после этого сообразила, что время 4 часа ночи и взяла себя в руки.
Я простила его. Это звучит дико, но тогда по-другому быть не могло … Конечно же, он просил прощения на следующий день, не понимал – как он мог, говорил о последнем шансе и о том, как он меня любит. О том, что мы с ним созданы друг для друга, о том, что он ошибся, о том, что у нас прекрасные дети, и мы должны их вместе вырастить и состариться. И о том, что у нас неземная любовь и будущее – такое, о котором мы мечтали вместе… Он знал, что мне нужно сказать, чтобы я поверила, и сделал это в самых верных и прекрасных выражениях. Я повела себя как дурочка, сейчас я это ясно понимаю. Только мое прощение ничего не изменило. Ведь проблемы не возникают на пустом месте и не уходят сами по себе в никуда. Как там очень верно говорят – время все расставит на свои места? Или, что тот, кто сможет ударить женщину, будет делать это всю жизнь…
Почему я это сделала? Мне потом много раз задавали этот вопрос. Разве я не знала прописных истин? Или была такой глупой, что не могла проанализировать все происходящее? Нет, просто тогда я еще любила его. Какие-то маленькие угольки от прежнего яркого пламени моей любви все еще продолжали тлеть в моей душе. Еще у нас были наши маленькие сыночки. На вопрос о том, что я буду делать сейчас, если мы расстанемся, и он уйдет и перестанет меня содержать, я не могла ответить. И поэтому решила, что я дам ему возможность исправиться и искупить свои ошибки.
Потом у нас были 2 или 3 месяца полного и безоблачного счастья.
А потом все повторилось. Потому что когда капля крови попадает мужчине на руки, он не может остановиться. Его не оставляют мысли – разрушить до конца то, что он начал разрушать. И не важно, что становится причиной – беспочвенная ревность, желание обращаться с женщиной, как с вещью или ощущение того, что он – повелитель мира, имя которому – женщина. Страшно, что я будила в нем подобные желания. Еще страшнее – что наша ненависть друг к другу росла, приобретая очертания огромного монстра, который уже не умрет, пока мы оба живы.
Мои чувства к нему трансформировались. Я стала видеть в нем двух людей – одного из них я любила, а второго – хотела убить, буквально – первым подвернувшимся под руку ножом. И было так страшно от того, что это могло случиться в реальности... Потому что некоторые поступки людям нельзя совершать – иначе смывать их придется собственными страданиями и кровью, а я не готова была страдать еще, в моей жизни и так страданий было намного больше, чем радости... Эти противоречия и страхи не давали мне покоя. Я знала, что следующий раз обязательно случится и не знала – чем он может закончится. Поэтому я подала на развод.
7
Я заблокировала дверь подъезда снаружи щеткой, которую успела схватить, когда полуодетая выбежала из квартиры и подбежала к мужчине, который шел по дороге навстречу. Был холодный мартовский вечер. Я даже не успела толком его разглядеть.
- Помогите, пожалуйста, за мной гонится муж.
- Чем я могу вам помочь?
- Спрячьте меня.
Я не понимаю, как мои слова подействовали на совершенно незнакомого человека… Или в моем облике было что-то такое… Но он быстро схватил меня за руку и мы оказались в подъезде. Там, в темноте я смогла отдышаться.
- На мне есть синяки?
- Я не успел заметить, кажется, какие-то ссадины на вас были. Что с вами случилось?
- Банально. Он хочет меня убить за то, что я не хочу с ним жить.
- Знаете, по странному стечению обстоятельств, я – адвокат. Нечасто занимаюсь семейным правом, но в общем, думаю, что смогу помочь вам, если вы собираетесь разводиться. Как вас зовут?
- Валерия… Лера, очень приятно.
- Будем знакомы, Роман. Как же вас угораздило так вляпаться, Лера? У вас есть дети.
- Дети! Они же остались одни! Надо бежать домой… - Лера схватилась за дверную ручку.
- Сейчас ночь, они же спят? Думаю, вам не о чем волноваться. Сколько им лет?
- Им по два года, близнецы, Миша и Гриша.
- Как вы хотите вернуться?
- Не знаю, он может ждать меня дома.
- Это не первый раз, как я понимаю?
- Да, не первый, он примерно раз в месяц буйствует. Я не хочу с ним жить, но он не уходит. У меня никого нет – ни мамы, ни отца, ни какой-либо другой защиты, он знает. Милиция приезжала несколько раз, но они разводят руками – мол, он ваш муж, по закону имеет право жить с вами.
- Почему же вы не подаете на развод?
- Я подала один раз, он перед судом на коленях стоял и умолял начать все сначала, я забрала заявление. Это было 3 месяца назад.
- Знаете, Лера, я вас почти не вижу, здесь темно. И совсем вас не знаю. Но у меня появилось твердое желание помочь вам. Возьмите мою визитку и позвоните мне завтра.
Потом были три месяца бракоразводного процесса – с разбирательствами, угрозами отнять детей, глупым поведением, мерзкими выражениями в мой адрес, слезами и попытками примирения. И еще год агонии наших отношений. Большая любовь не умирает в одночасье. Даже после измен, кулаков и разочарований.
Мы не могли вот так глупо расстаться, но это случилось. При всем своем уме, красоте и многих других достоинствах, мы не смогли сохранить самое главное – любовь. И уже ненужным и не важным стало то, к чему мы шли все это время. Слишком ли это были большие испытания, выпавшие на нашу долю? Недостаток или избыток чувств? Даже если мы ответим на эти вопросы, это уже ничего не изменит – реальность останется реальностью. Моя душа будто раскололась надвое – разве можно склеить все обратно? Я знаю, что когда-нибудь боль совсем притупится. Притупится так, что можно будет дышать, как-то жить, есть и думать о будущем. О не нашем с тобой будущем.
8
Я выкинула сумку с его вещами прямо из окна. С 8 этажа. Как истеричка. И крикнула сверху:
- Не смей меня вспоминать, Женя! Больше никогда не смей!
Думаю, что он этого не услышал. Ему было безразлично все, что со мной происходит и произойдет впоследствии. С этого момента я всячески избегала общения с ним. Женя был стерт тем же безжалостным ластиком, которым я удаляла из памяти все, что приносило мне боль и разочарования. Даже наши общие дети никак не влияли на это. Я не видела в мальчиках отца. Какое-то время он приходил к ним. Мишка и Гришка радовались его нечастым визитам. Бежали, прыгали на ручки. Я старалась не смотреть, не разговаривать, не рассказывать о себе и не давать ему никаких надежд на будущее. Алименты были совсем маленькими, что не могло не добавлять презрения в мои давным-давно угасшие к нему чувства.
«Я смогу, я справлюсь, я сильная…» - мысли стучали в висках, подгоняемые сердцебиением. Жуткий пессимизм постоянно давил им на пятки: « Одна с двумя детьми на руках, родителей нет, помочь некому…».
Я должна… должна… Просто обязана быть сильной… Кто еще, кроме меня, может вырастить моих мальчиков?.. Моих прекрасных ангелочков?… Я не могу иначе. Не имею права думать сейчас о себе, о своей боли, душевных переживаниях, желаниях, трудностях… Я не собираюсь больше думать о тебе, о том, что у нас не получилась семья. Не сложилось, и что? Жизнь на этом не заканчивается. Когда-нибудь я буду вспоминать это время, как страшный сон. Хотя он и не был всегда страшным, а временами напоминал самую прекрасную из всех прекрасных сказок. А сейчас я просто не буду обо всем этом думать, иначе моя голова разорвется…
Я выстроила картину своей жизни, в которой не было места мужчинам. Желающие быть рядом встречались, но я была настолько поглощена своими целями и раздавлена собственными страхами из прошлого, что не допускала даже такой мысли. Мне было достаточно кучи работ, детей и моих далеко идущих планов.
Жизнь потекла своим чередом. Дом, дети работа, учеба в институте, куча дел, бессонные ночи, детские болезни, крики… Все, как у всех и не как у всех. Никто не понимал, как я могу все это выдерживать. Как я могу работать на четырех работах, содержать няню, маленьких детей, так мало спать и отдыхать, и при этом находить в себе силы для позитива и улыбок.У всех моих знакомых были семьи, где папа брал на себя часть забот о детях, материальные заботы. А я все тащила на себе сама. Спала по 5-6 часов в день, не ходила в клубы, не ездила на море, не заводила любовников. Спала по 5-6 часов в день, не ходила в клубы, не ездила на море, не заводила любовников и считала себя счастливой, потому что у меня есть дети.
Наступивший апрель не принес радости. Только яркое искрящееся солнце. Я научилась улыбаться без ощущения счастья в душе. Становилась все сильнее. Убивала в себе уныние и оставшиеся иллюзии. И наступило долгожданное облегчение. Как будто от сердца наконец-то оторвали гирю в 16 кг. Можно быть счастливой и без мужчин. Ведь они не сделали счастливой ни мою маму, ни мою бабушку. Они необходимы нам просто для того, чтобы у нас были дети. И все. Потом их нужно вычеркивать их своей жизни и сердца. Я постараюсь вырастить своих сыновей другими. Господь поможет мне в этом.
Никто не знает о моих домашних истериках, когда кричали дети, а я не находила в себе сил больше слушать эти крики, отталкивала их от себя и закрывалась в ванной или на лоджии и затыкала себе уши. Никто не знает, как я временами, превращаясь в свою мать, кричала на них, говорила им ужасные слова и била их. Никто не знает, как я в моменты депрессии подумывала скинуться с лоджии и прекратить этот кошмар. Никто не знает, как в самые мерзкие и тяжелые моменты я шла ночью на улицу, покупала пиво и, чувствуя себя алкашом, пила его дома в одиночестве, чтобы хоть немного расслабиться и получить «мнимое» удовольствие от опьянения и полузабытья. Никто и никогда этого не узнает, и я очень этому рада. Никогда не показывайте своим детям свою нелюбовь к ним! Никогда не бейте их и не говорите им плохих слов! Потому что эти же слова они будут говорить своим детям. И эта ужасная цепочка никогда не закончится...
Когда детям исполнилось по 5 лет, мне стало гораздо легче со всем справляться, потому что они стали слушать, понимать, помогать, стали самостоятельнее, и у меня появилось свободное время, которое я сначала, с непривычки, даже не знала – куда девать. Тогда я опять стала рисовать.
9
Множество картин из моей головы вдруг стали появляться в фантазиях, на полотнах – пейзажи, птицы, люди... Перемешиваясь и сливаясь я яркие разноцветные пятна, они кружились вихрем вокруг меня – так, что я уже не понимала ни свою реальность, ни – кто я...
И вдруг я перестала ощущать и тело, и мысли, и начала понимать, что все мои страдания закончились. Мне снился мой последний в жизни сон. Последний сон – невероятно красочный, наполненный событиями и радостью, такой настоящий, что я ощущала все, до последней слезинки и радуги на небе после дождя… Последний сон, подаренный кем-то, завершающий всю неинтересную жизнь, которую у меня так нелепо и неожиданно отняли тем мартовским вечером.
Замерзая в поле, я успела за последний час, пока мое сердце не окоченело от холода, увидеть во сне свою несбывшуюся жизнь, своих детей и все, что со мной могло бы произойти... Могло бы, если бы я не уснула там, рядом с этими трубами. Я поняла так же, что все эти события произошли со мной по-настоящему где-то в другой реальности – до того отчетливы были пережитые ощущения. Это означало, что в следующей моей жизни у меня будет возможность страдать гораздо меньше, чем – в этой.
Я поняла, что это был сон, когда моя душа, освободившись от тяжести тела, полетела в какой-то бесконечный яркий коридор. И наступило состояние легкой радости, любви и неземного покоя, которое нельзя было сравнить ни с чем, испытанным мною ранее. Как будто я возвращаюсь в свой настоящий дом, где меня любят и ждут.
Оглянувшись на одну секунду, я увидела себя, лежащей в невероятно красивом белом поле, ставшем моей последней постелью, и серое ночное небо сверху, и растопыренные ветки голых деревьев над головой с прилетевшими недавно черными грачами, ожидающими запоздавшую весну… Никто и никогда не вспомнит о моем существовании, никто не принесет цветов на мою могилу, никто даже не найдет меня здесь… Я понимала, что моя мама дня через 2 умрет от голода, но уже ничего не могла сделать в этом состоянии нечеловеческой невесомости.
Я умерла с такой счастливой улыбкой на лице, какая у человека бывает от силы раз в жизни. И совершенно не важно – была ли я счастливой на самом деле или стала ею только в последний час – пока смотрела этот сон длиною в жизнь.