Новая русская сказочка 11. Герцог Тухедский

Сергей Дрозд 2
Герцог Тухедский

     Трипятнадцатое герцогство прославилось своим местным экзотическим колоритом.  А заключался этот колорит в правителе этой страны. 
    Правил ею герцог Тухедский, что в переводе с английского означает – двухголовый.  Он и на самом деле был двухголовым, в том смысле, что у него было две головы.  Туловище было одно, а вот головы, как ни странно, было две.
Что-то наподобие сиамского близнеца.
     Трипятнадцатое герцогство находилось как раз рядышком с тритринадцатым государством, где на  своих урановых копях жил папаша Змея Гаврилыча – Гаврила Никитич.  И вот мать герцога Тухедского как-то раз и похитил Змей Гаврила Никитич.  В общем, он её не по злобе похитил, а для пользы дела.  Он как раз в ту пору вёл переговоры о сдаче в аренду этих чёртовых урановых копей с заокеанским миллиардером Брымовичем.  Ну и за одним из ужинов, после обсуждения условий сделки, его заокеанскому партнёру захотелось чего-нибудь этакого.  Ну, вот Змей Никитич ему «этакое» и соорудил, хотя сам, по правде сказать, такими вещами особо не баловался.
     Герцогиня пробыла у него несколько дней.  Сделка была подписана, Брымович укатил к себе за три-сороковой океан, а герцогиню отправили домой.  Но видать ей что-то пришлось по душе в змеином логове, потому что, как сказывали сведущие люди, она ещё неоднократно бегала туда.
     И вот через некоторое время у неё родился хорошенький мальчик.  Одна беда – был он двухголовый.  В народе пошёл шепот: «Сбылось предсказание!»  А дело в том, что гербом этого герцогства исстари был двухглавый орёл.  Кто придумал этот герб уже никто и не упомнит, однако все всегда удивлялись, откуда такое чудище на гербе появилось.  И вот на тебе, здрасьте, приплыли!
     Как увидел герцог сына, так и повалился в обморок.  Неделю лежал он на кровати лицом к стене, ни с кем не разговаривая.  А когда встал он с неё – оказалось, что он лишился дара речи.   Погоревал так герцог год-другой, да и почил в бозе. 
     Мамаша долго не страдала – такой уж женщины народ.  «Я не стара ещё, – сказала, – мне на фиг нужен сей урод».  И в один из дней она улетела на пролетающем мимо Змее-Горыныче на ПМЖ к Брымовичу.
     Ну, а что Тухедский?   Делать нечего, надо как-то жить.  Пока был он маленьким, за него дядья правили.  А потом он подрос, а дядьки состарились, и стал Тухедский править, как ему разум подсказывал.  Вот одна только была заковыка – разум-то у него был двухстандартный.  Ну, никак две головы в согласие прийти не могли.  Это примерно, как одна голова водку хлещет, а вторая похмельем мучается.  Вот и так с двухглавым  руководством.  Сегодня один указ издаётся, а назавтра другой – полная ему противоположность.  Народ, сначала в смущении был – какой указ выполнять наисрочнейшим образом.  А потом и народ сам запутался, и стал выполнять тот указ, который ему больше по душе, и который он больше понимал.  Так это и стало называться – «жить по понятиям».
     Впрочем герцог Тухедский был славным малым.  У него было всегда много гостей.  Он проводил пышные, красивые балы с заморскими гостями.  Вот только не понимал он до поры до времени, что съезжались к нему заморские гости не из любви к нему, не из чувства уважения, а так просто, чтобы посмотреть на чудо-юдо, тварь двухглавую.  А вот когда он понял это, то с его психологическим портретом произошли разительные перемены.  Он замкнулся в себе – повыгонял из замка почти всю обслугу, прекратил балы и приёмы, и заперся у себя в апартаментах, куда разрешил доступ только камердинеру, повару, и первому министру – карлику-негру, которого прозвали Черномордин. 
     Вот так и жили в этом трипятнадцатом герцогстве – государь сам по себе, а народу по барабану.
     Но, как говорится, время лечит.  Постепенно пришёл в себя герцог Тухедский от такого несправедливого и омерзительного отношения к себе, и увидел, что в его замке и людей практически не осталось никого.  Он ведь их сам разогнал.
     И стал тогда герцог Тухедский потихоньку набирать себе челядь.  Сначала на кухне появился одноглазый повар.  Потом у замковых ворот на охрану заступили однорукие стражники, а в замковых покоях засеменили одноногие лакеи. 
     Эта странность не укрылась от бдительного глаза общественности.
    А дальше – больше.  Как-то само собой получилось, что около замка нашли себе приют коты с переломанными лапами и слезящимися, гнойными глазами, собаки с отрубленными хвостами, а на близлежащих деревьях стали селиться птицы с переломанными крыльями.
     В народе пошёл слушок о том, что по ночам над замком летают драконы, а если подойти поближе, то можно услышать из-за плотно  закрытых ворот тихий, но очень жуткий и проникновенный вой.  От всех этих непонятностей у народа распространилась болезнь под названием «нервный тик», которая выражалась в подергивании глазного века, от чего казалось, что тебе человек постоянно подмигивает, либо в судорожном дёрганье рукой, от чего казалось, что твой собеседник собирается засветить тебе кулаком в лоб.  Поэтому жители близлежащих государств разделили жителей герцогства  на две категории, и прозвали первых «мигунами», а вторых «дрыгунами».  Но это ещё полбеды.  Через некоторое время «мигуны» и «дрыгуны» стали сторониться друг друга.  Дошло дело до того, что «мигунша» не могла выйти замуж за «дрыгуна», исходя из чисто кастовой принадлежности, и соответственно наоборот.   На этой почве даже разразилась межклановая война между уважаемыми семействами Мигунетти и Дрыгунетти.
     Постепенно и город разделился на две части.  В одной проживали исключительно «мигуны», а во второй «дрыгуны». 
     Но хошь не хошь, а  законы экономики действуют и в сказочных царствах-государствах.  Поэтому для общения этих вдруг вновь возникших диаспор нужны были посредники.   И они объявились тут как тут.  Их прозвали «тутейшие».  Они проживали на нейтральной территории между районами поселения «мигунов» и «дрыгунов».   Они проводили через себя все торговые операции.  Более того – они наладили связь и с замком.  Ведь туда надо было доставлять провиант.  Правда у «тутейших» тоже была странная особенность – они постоянно почёсывали затылок, как будто были вечно озабочены решением какой-то сложной математической задачи.   Поэтому их стали прозывать «вечно тутейшие».