- Висит?
- Висит. Здравствуйте, что ли…
Эмма Никитична феноменально умела разговаривать, удерживая на губе беломорину. Похожие на крашеный пельмень толстые губы растягивались в улыбке или складывались в презрительную гримасу, но пожеванный бычок висел вопреки всем законам тяготения. Как Ира ни старалась, ее взгляд упорно сползал на эту примечательную деталь помятой физиономии.
- Что вы все мне в рот смотрите? Зубы считаете?
Квартира плавала в сизом дыму. Обои, когда-то бывшие голубыми, теперь превратились в желто-серые – только на самом верху еще можно было видеть их первоначальный цвет. Ира медленно пробиралась на кухню, чувствуя себя айсбергом, плывущем в сплошном тумане. Не хотелось сослепу треснуться об угол или своротить что-нибудь.
- Вы там примерзли или уснули? Идите смело, я коридор еще не заминировала.
В кухне все было еще хуже – несмотря на открытую форточку, шестиметровое помещение напоминало газовую камеру. Глаза у Иры слезились с непривычки, и только морковная голова Эммы Никитичны служила ей маяком.
- Вот. – Один из шкафов на кухне был выдвинут. Женщина перегнулась через него и удовлетворенно констатировала: - Живая.
Ира последовала ее примеру и увидела зажатый между стеной и шкафом кошачий лоток, в котором приютилась сиротливая какашка. Эмма Никитична лихо перекинула папиросу в другой угол рта и взглядом указала Ире наверх. Там, в тесном промежутке между вентиляционным коробом и кухонным шкафом висела Тайка. Цепляясь лапами за раскрошенные деревянные рейки, маленькая черная кошка висела там уже почти два месяца.
- Она пропала, едва вылезла из переноски. Я фортку открытую держу, чтоб курево выносило, так сразу подумала, что она дала деру. Мне и звонить вам страшно было – хороша хозяйка, у которой кошка в первый же день в окно выбросилась. А потом я ее тут нашла. Не сразу, правда, дня через два - после того, как она у меня сковородку котлет сожрала.
Лежу я ночью и слышу: ЗВУКИ… Знаете, когда двадцать лет одна живешь, от полуночного чавканья на кухне обосраться можно. Не помню, как свет включила – тут она, сердешная, и метнулась наверх. А котлеты сожрала, паразитка, потом сутки животом маялась – так из своей дырки стреляла, что никаким куревом не перешибешь. Тут я ей лоток и поставила, думала, она недельку повисит и слезет.
Она слазит. Ночью. Когда думает, что я сплю. – Водянистые глаза в упор смотрели на Иру, – слазит и шуршит на кухне, по плите шарится, жрет да гадит. Ночью звуков много, но я ее все равно слышу. Дом наш, это же Вавилон чистый…да, Вавилона кусок – шуршит, гремит, бормочет. Вы вот думаете, тишина существует? Нет ее! Я почитай уже девятнадцать лет не сплю, с тех пор как сына убили в первую чеченскую, все прислушиваюсь ночью к тишине – оглохнуть можно. И тут она: ТОП-ТОП-ТОП!!!
Думает, я сплю…
А зачем мне? На сосновых досках высплюсь. -
Эмма Никитична пожевала потухший бычок, все так же не отводя глаз от Ириного лица. - К утру дом просыпается, начинает дверями хлопать, тут и я встаю. И все – как я встала, так она висит. Почитай два месяца уже.
Тайка была дикошарая от слова «совсем», в руки не давалась. Несколько месяцев Ира стучала в дверь, прежде чем войти в комнату, чтобы дать этой козе возможность спрятаться, потому что при виде человека у нее начиналась настоящая паника, даже жалко было дуру.
Надежду подарила трехлетняя Полинка – в один прекрасный день она просто подошла и взяла на руки полупарализованную от страха Тайку. У Иры зашлось сердце, а ну как порвет, с дикарки станется. Но Тайка повисла безвольной черной тряпочкой на руках ребенка, и даже не пикнула, когда Полинка стала жамкать ее совершенно по-свойски. С тех пор процесс пошел.
И вот однажды Ира сочла, что Тайка вполне созрела для передачи в семью, да и претендентка, Эмма Никитична, выглядела вполне здравой женщиной. Все складывалось как нельзя лучше, и вот… полное фиаско.
Ира тяжело вздохнула и пошла обратно в коридор за переноской.
- Дайте мне табуретку, я так не достану.
- Чего не достану? – беломорина на губе удивленно дрогнула.
- Кошку не достану. – Запах курева действовал на нервы, а мысль о том, что всю одежду придется перестирывать – еще больше. Хотя главной причиной Ириного расстройства, конечно же, была неудача с Тайкой.
- А зачем ее доставать? Пусть висит.
- Нет. Я ее забираю. Это не жизнь. Вы уж извините, но кошка должна по земле ходить, а не висеть на стенах. Не получилось, так не получилось, наверное, это не ваша кошка. И вы не могли бы хотя бы на время перестать курить – в таких условиях и я бы на стену полезла…
Эмма Никитична сощурила глаза и снайперским плевком выплюнула окурок в раковину. Словно издеваясь, она взяла с подоконника пачку, вытащила и спокойно прикурила следующую сигарету:
- Если я захочу, я буду по потолку ходить. Это мой дом. И если моя кошка хочет, она будет висеть, где ей угодно. Это ее дом. А вы забирайте свою клетку и чешите отсюда. Нашлась тут умная…
Примерно через месяц Ире позвонили с незнакомого номера.
- Ирина? – дохнула трубка сипатым шепотом, - это я, Эмма Никитична, хозяйка Тайки. Помните меня?
- Не то, чтобы добром, но помню. Что случилось?
- Угадайте, откуда я вам звоню? Со своего домашнего! Потому что до сотового дотянуться не могу, я и до домашнего-то левой ногой дотянулась. А знаете, почему?
Пьяная она, что ли?
- Потому что ее черножопое величество решило слезть и уже два часа лежит у меня на коленях. Вот так, без объявления войны, она слезла, обошла всю квартиру и теперь почивает на мне. Даже мурлычет! Вы представляете, мурлычет! Вот, послушайте, я ей трубку дам… У меня все затекло к чертовой матери, но пусть лежит, я ее сгонять не буду. Я терпеливая, мне спешить некуда…