Гений разведки

Исторический портрет Николая Ивановича Кузнецова.


27 июля 1911 года в семье старообрядцев-крестьян Ивана Павловича и Анны Петровны Кузнецовых случилась радость - родился первый сын.
Крещён он был Никанором – для домашних Ника, или Никоша.
 Имя, полученное от деревенского попа, однако, почему-то ему не пришлось по сердцу. И позже сам себя он стал называть Николаем.
 Позднее, в 1931 году, Кузнецов и официально сменил имя Никанор на Николай.

Он появился на свет в небольшой уральской деревне Зырянка Камышловского уезда Пермской губернии. Ныне - село в Талицком районе Свердловской области.

 Отец - Иван Павлович Кузнецов был в деревне приметным человеком.
Семь лет отслужил в столичном гренадёрском полку. За добросовестную службу и меткую стрельбу пожалован был серебряным рублём, часами и голубой кружкой с портретами царя.
 Человек энергичный, грамотный и для уральской деревни повидал немало.
Грамота и незаурядное трудолюбие позволили ему собственными руками сколотить хорошее середняцкое хозяйство. В нём применял Иван Павлович даже кое-какие новшества агрономии.

Мать - Анна Петровна простая крестьянка.
По отзывам односельчан, имела доброе сердце и золотые руки.

    В семье Никанор рос 3-м ребенком. Старшими были сёстры Агафья и Лидия, младшим – брат Виктор.

Мальчик рос в дружной, верующей, трудолюбивой семье с крепкими моральными устоями.
Рос он крепким, здоровым мальчишкой.
Развивался Ника не по годам быстро. Рано научился читать и писать. Был любознателен.
Его старшая сестра Агафья сумела до революции закончить шесть классов женской гимназии в Камышлове. Это в те времена давало право преподавать на селе. Сельской учительницей и работала Агафья Ивановна долгие годы. Одним из первых её учеников стал брат Ника.
 Крепкий сероглазый мальчишка научился с её помощью читать, а затем и писать уже в 6 лет…
И сразу же стал заядлым книгочеем.
Надо сказать, что книг в семье было немного. Но относились к ним с особой уважительностью, даже почтительностью. Книги берегли. Раскрывали с некоторой торжественностью и читали долгими зимними вечерами не спеша, с чувством и расстановкой. Читали так, что каждая перевёрнутая страница откладывалась в памяти мальчика глубоко и надолго.
Родители не только читали. Но и рассказывали сказки и старинные предания.
 В частности, Иван Павлович очень любил всё связанное с ратной историей русского народа. Причём, начиная от сказаний о былинных богатырях и вплоть до солдатских притч о геройских защитниках Севастополя.
    И не случайно, по воспоминаниям родных, первым стихотворением, которое запомнил наизусть Ника Кузнецов, уже тогда поразивший их необыкновенной памятью, было «Смерть Сусанина» – героическая песнь патриота и революционера Кондратия Рылеева.
Односельчане вспоминали, что он отличался хорошей памятью и наизусть - единственный во всем селе! - выучил стихотворение «Бородино».
В праздничные дни в доме Кузнецовых нередко можно было видеть такие сценки: стоит на стуле маленький Ника и звонким голосом декламирует лермонтовское «Бородино» или «Братьев-разбойников» Пушкина.
 
• Виктор Иванович Кузнецов (брат) вспоминал:

«В редкие вечерние часы отдыха, когда к нам приходили соседи, отец любил слушать, как его шестилетний сын с гордым вызовом звонко как бы отвечал врагам словами Ивана Сусанина:
- Предателя мнили найти вы во мне? –
Их нет, и не будет на русской земле!
Отец слушал Нику, и глаза его лучились гордостью, счастьем…»

Конечно, не случайно, что и «Смерть Сусанина», и «Бородино» уже тридцатилетний Николай Кузнецов не раз декламировал в глубоком тылу гитлеровцев своим товарищам по борьбе у партизанского костра…

 От родителей он перенимал аккуратность и любовь к порядку, трудолюбие, целеустремлённость.

Учиться Ника Кузнецов начал в 1918 году – в родной Зырянке.
А потом перешёл в Балаирскую школу. Каждый день отмеривал, и в ненастье, и в стужу, добрый десяток километров в оба конца.
Учился он хорошо.
И вот что характерно: учителя обеих школ и много лет спустя единодушно отмечали редкостную память Кузнецова. За вечер он был способен выучить наизусть без малейшего напряжения почти столько же стихотворений, сколько мог прочитать.

Советская власть после Октября просуществовала на Урале недолго. Контрреволюция сумела подавить на время ещё не окрепшие Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Первый удар в спину революционному народу нанёс атаман Дутов.
Затем последовал мятеж белочехов.
 А в ноябре 1918 года на Урале и в Сибири установилась кровавая диктатура царского адмирала Колчака.
Крестьяне познали полной и горькой мерой, что такое белый террор…
Неподалёку от Зырянки лежит село Балаир. Многие зырянцы и балаирцы связаны были узами родства и свойства. Сюда летом 1918 года ворвался отряд карателей-казаков. Под плач детей и женщин выволокли из домов – навело местное кулачьё – сельских активистов и сочувствующих Советской власти. Шестерых порубили зверски на людях тут же, возле изб…
 Среди зарубленных был и родственник Кузнецовых Иосиф Дерябин, дядя Ося.
 Похороны жертв революции в братской могиле на всю жизнь запомнил потрясённый Ника. Ему тогда только-только исполнилось 7 лет...
Недолго длилась власть омского правителя. Уже через год под ударами Красной Армии белогвардейские войска неудержимо покатились на восток.
Колчаковцы орудовали на временно захваченной ими земле не только огнём и мечом. Но ещё и лживым, провокационным словом. Долгие месяцы изо дня в день запугивали они население городов и деревень, мифическими «зверствами большевиков и комиссаров». Потерявшим в круговерти Гражданской войны ориентацию людям твердили, что красные отбирают землю и скот, убивают, грабят, насилуют. Нелепые и лживые слухи эти сеяли смутный страх и тревогу. Тяжко жилось трудовому крестьянству при Колчаке. Но перемена власти всё же пугала именно потому, что измученные люди не ждали уже ничего хорошего ни от каких перемен, ни от какой власти.
Да и что вообще они могли знать тогда о большевиках?
Среди таких одураченных людей оказался, к сожалению, и Иван Павлович.

•   Дети его, Лидия и Виктор, много лет спустя вспоминали:

«Не разобрался в сложной политической обстановке хлебороб Иван Кузнецов. Верный крестьянской привычке не раз подумать, все взвесить, а потом отрезать, – он на этот раз изменил своему правилу. Тяжёлой оказалась чаша весов, на которую легли белогвардейская пропаганда, предрассудки и отсталость захолустья…
Увидав в потоке беженцев, уходивших на восток, три подводы знакомых крестьян из соседней деревни, наш отец собрал домашний скарб и двинулся в сторону Тюмени…
Курс «гражданской академии», как любил потом говорить сам Иван Павлович, закончился для него внезапно. Колчаковцы, удирая от наседавших красных частей, открыто начали грабить мирное население. Кузнецовы решили остановиться на небольшой железнодорожной станции. Но пока отец раздумывал, как ему добраться обратно домой, колчаковцы отобрали у него лошадей. Глава семьи пошёл искать работу. На станции случай свел его с железнодорожником Неволиным. Узнав, какие пути привели сюда крестьянина, рабочий-большевик высмеял опрометчивый поступок хлебороба. «Ты подумай, – говорил Неволин, – родня ли твоим мозолистым рукам белые барские ручки? По пути ли тебе с теми, кто век сидел на шее трудящихся, а сейчас бежит от гнева народного?»
Не по пути. Это твёрдо знал теперь крестьянин Кузнецов, насмотревшийся в дороге на бесчинства, которые творили колчаковские банды.
    С приходом войск Пятой армии Иван Павлович вступил в ряды красных бойцов, участвовал в боях против колчаковцев, дошёл до Красноярска, перенёс тяжёлый тиф, а в марте 1920 года, как достигший 45-летнего возраста, был демобилизован».

Незаметно подоспело и первое расставание с отчим домом…
 Осенью 1924 года Ника уезжает в Талицу. Это - маленький городок на берегу речки Пышма.
13-летний паренёк за небольшую плату и со своими харчами поселяется здесь на частной квартире.
 В Талице есть школа-семилетка.
Вот туда и пошёл Ника, чтобы учиться дальше.
Хоть и невелика Талица, но всё же город. Не чета какой-то там Зырянке.
 Казалось бы, потеряется в новой школе паренёк из глухой деревушки, растворится без следа в среде более развитых да бойких товарищей. Но этого не произошло. Новичок очень быстро, причём без нажима, без какого-то к тому особого стремления, в его возрасте вполне оправданного, стал в классе самой заметной фигурой.

•   Заслуженная учительница Анна Зиновьевна Снегирёва, в те годы заведовавшая Талицкой школой, ещё тогда записала в свой рабочий дневник:

«Новичок - собранный мальчик, с большими задатками, подготовлен для учебы хорошо, при живости характера на удивление внимателен».

•    А вот воспоминание ещё одного преподавателя Кузнецова – математика Василия Михайловича Углова:

«Кузнецов всегда был подтянутым, собранным. Зимой ходил в полушубке, подпоясанный ремнём с бляхой. На голове носил белую кубанку, надевая её чуть набок. В классе он всегда был дисциплинирован…
Мне казалось, что он из семьи кадровых военных. Об этом говорила его выправка. Постоянная собранность – типичная черта Ники Кузнецова. Вот таким он и остался в моей памяти».

Люди, близко знавшие Кузнецова-разведчика, действовавшие вместе с ним во вражеском тылу, отмечая такие его качества, как изумительные лингвистические способности, умение молниеносно перевоплощаться, обаяние, находчивость, мужество, тоже ставили на первое место в его характере именно собранность и выдержку…

В то время ещё не было радио в каждой деревне. Не добирались в Зауралье выездные гастрольные труппы. С запозданием и далеко не в каждый дом приходили газеты. И, тем более, журналы.
 Школа и всё, с ней связанное, были потому естественным центром жизни учащейся молодёжи.
В её стенах зародились тогда кружки – литературный, театральный, музыкальный.  Они были, по сути дела, своеобразными окнами из деревенской глуши в большой мир. В них, как океан в капле воды, отражалась бурная, кипящая накалом огромных дел жизнь необъятной Страны Советов.
Пареньки и девушки со всем пылом и непосредственностью молодости обсуждали здесь большие и малые события, которые волновали республику. Спорили азартно и непримиримо о дальнейшем развитии мировой революции. Выносили порой излишне безапелляционные, но всегда искренние оценки внешних и внутренних событий.
И приучались любить искусство – страстное, революционное искусство 20-х годов.
Настоящим событием для всей округи стала постановка отдельных сцен из знаменитой пьесы Тренёва «Любовь Яровая».
Разумеется, все кружковцы рвались к героическим ролям «своих» – красных. И потому просто поразил их семиклассник Кузнецов. Он сам вызвался сыграть… врага, жестокого, умного и циничного белогвардейского офицера. И сыграл. Да так, что и спустя многие годы участники и зрители этого школьного спектакля  помнили его в этой совсем необычной для подростка, к тому же деревенского, трудной роли.

Браться за самое трудное стало навсегда одной из главных черт в характере Кузнецова.

В школьном же кружке Николай научился играть на гармонике.

Несомненно, именно в эти годы проявились впервые его незаурядные лингвистические способности.
Известно, какую важную роль играет первый преподаватель. Хотя бы потому, что именно от него зависит, увлечётся ли ученик предметом или будет относиться к нему всю жизнь, как к зубной боли.
В этой отношении Кузнецову повезло. Учительница Нина Алексеевна Автократова великолепно знала немецкий язык (как, впрочем, и французский). Ведь в своё время она получила образование в Швейцарии.
Поскольку увлечение Кузнецова немецким факт достаточно общеизвестный, можно полагать, что со своей основной задачей его первая учительница справилась хорошо.
Нина Автократова стала день за днём развивать в нём эту способность к языкам. Заинтересовывала его всеми доступными ей немецкими книгами. Нередко говорила с ним по-немецки.
Не довольствуясь занятиями в классе, Кузнецов отдавал всё свободное время загадочной для многих его товарищей дружбе с преподавателем по труду.
 Секрет объяснялся просто: учитель этот был из бывших военнопленных немцев. Он осел на уральской земле. С ним Ника упражнялся в разговорной речи, набираясь, в частности, живых фраз и выражений.
Третьим наставником Кузнецова стал провизор местной аптеки. Тоже бывший пленный. Но, правда, не немец, а австриец.
Весьма примечательная, не столь уж часто встречающаяся у подростков черта характера: взявшись за что-либо, не довольствоваться тем, что дано тебе как бы само собой. А активно изыскивать возможности для совершенствования и самому.
Не один Кузнецов, должно быть, получал у Автократовой хорошие отметки. Но только он понял, что грех упускать такую возможность – говорить по-немецки с людьми, быть может и не столь образованными, как Нина Алексеевна, но для которых всё же этот язык родной. А поняв, не забыл на следующий день, не отложил благое намерение на послезавтра – немедленно перешёл к делу…

Тогда же Ника увлёкся и эсперанто.
Старожилы-таличане долго потом помнили объявления, которые вывешивались в двадцатых годах у рабочего клуба и на других видных местах города.
Объявления эти звали, вопрошали, требовали:
«Эсперанто - незаменимое средство связи рабочего класса всех стран в его борьбе с буржуазией. Самый лёгкий из языков. Доступен для изучения человеку всякой народности, умеющему читать и писать на своём языке. Не упускайте удобного случая изучить в два месяца! Спешите! Запись будет производиться в клубе только один день!..»
 Первыми откликнулись семиклассники.

•   Вот как позже рассказывал об этом один из тогдашних талицких семиклассников Л. Н. Остроумов:
 
«Шёл 1925 год. Мы жили в ощущении неизбежности революции во всём мире. И наши учителя в школе говорили, что международный язык эсперанто станет «латынью» победившего пролетариата. Вот мы и стремились овладеть этой «латынью».

Среди кружковцев был и семиклассник Николай Кузнецов, будущий легендарный разведчик...
Он сразу же после начала занятий явился в красный уголок, где в те годы собирался кружок эсперантистов. Кружок был довольно большой. В нём состояло 40 человек.
 Руководил им опытный эсперантист Георгий Николаевич Беседных.

 «Коля Кузнецов недурно владел эсперанто, - писал в своих воспоминаниях Беседных, - и я предложил ему быть моим помощником в кружке. Он оказался весьма обаятельным мальчиком. Участвовал во всех наших мероприятиях. Прекрасно декламировал, играл на гармошке, забавлял всех шутками, был чрезвычайно находчив».

Изучая эсперанто, Николай впервые узнал, что языки можно придумывать и что существует целая наука о языках, которая называется лингвистикой. Может быть, тогда у него и возникла мысль стать лингвистом. Как вспоминают его боевые друзья по партизанскому отряду, Николай Кузнецов неоднократно делился с ними мечтой посвятить себя после войны этой профессии.
Окончив школу-семилетку, Н. Кузнецов не забросил эсперанто.

«Однажды во время праздничного шествия над головами демонстрантов появился громадный плакат с лозунгом на эсперанто: «Vivu la 9 jaro de Granda Oktobra Revolucio!» Это наш Николай втайне даже от своих друзей-эсперантистов изготовил сей плакат и предложил развернуть его на площади перед самой трибуной».
(Виктор Клочков, журнал «Урал»).

Тогда же продолжал самостоятельно изучать немецкий язык. Читал в оригинале произведения немецких классиков. Интересно, что позже и диплом инженера он защищал на немецком языке.
 В итоге Николай овладел немецким в совершенстве. Позднее в ориентировке абвера указывалось, что он владеет 6-ю диалектами немецкого языка.
А позже он также выучил английский, польский, украинский языки и язык народа коми.

23 июня 1926 года Кузнецов получил свидетельство об окончании семилетки.
На семейном совете решено было единогласно – нужно учиться дальше.
 Но где?
Выбор был невелик. Он ограничивался теми средними специальными заведениями, которые имелись поблизости – в уральско-сибирском, разумеется, измерении.
 После долгого обсуждения юноша отправился в Тюмень.
 И осенью 1926 года будущий разведчик поступил на  агрономическое  отделение Тюменского сельскохозяйственного техникума.

Но учиться там ему довелось всего лишь год...
Сорвало с нового места и вернуло домой первое настоящее горе. От скоротечной чахотки неожиданно умер отец Иван Павлович…
16-летний юноша стал теперь старшим мужчиной в семье со всеми вытекающими отсюда обязанностями и ответственностью.
Тюмень же была слишком далеко от родного дома. И Ника снова возвращается в Талицу.

 В 1927 году он продолжил учёбу в Талицком лесном техникуме.
На плечи Кузнецова легла не по возрасту большая нагрузка.
Учиться в техникуме было нелегко. Кроме чисто «лесных» и лесотехнических дисциплин, здесь изучали топографию, геодезию, топографическое черчение, ориентирование на местности, охотоведение.
Само собой, разумелось, что будущий лесничий должен превосходно ходить на лыжах, уметь хорошо стрелять.
К этому времени Кузнецов уже был комсомольцем (вступил еще в Тюмени). А в ячейке дел всегда было хоть отбавляй.
Его избрали председателем комитета профсоюза техникума.
А тут ещё:
-   суточные дежурства на метеостанции,
-   утомительные многочасовые обходы в лесопитомнике,
-   занятия в спортклубе «Орлёнок»,
-   занятия в кружке по изучению «эсперанто»,
-   участие в художественной самодеятельности,
-   обсуждение с товарищами прочитанных книг,
-   разовые комсомольские поручения – всего и не перечесть...

И на всё нужно было время, на всё нужна была энергия.
Очень немногие, самые близкие друзья только знали, как ухитрялся ещё Кузнецов регулярно помогать домашним по хозяйству.
Он по-прежнему много и увлечённо читает.
Круг литературных интересов Кузнецова уже вполне определился – он любит М. Горького. Любит произведения, герои которых способны из патриотических чувств на подвиг, на самопожертвование. Кузнецов читает всё, что может достать, о выдающихся людях отечественной и мировой истории.
Однокашник Кузнецова по техникуму Н. Крутиховский вспоминал: Николай любил биографические книги.
Позже, на «Уралмаше», в его библиотеке были первые книги начавшей выходить серии «Жизнь замечательных людей».
 Его интересуют не столько факты биографии героев, сколько главное – что стояло за их делами и поступками, что придавало не знающую преград силу их духу.
Увлечение языком не остыло, и за круговертью дел и хлопот, не отошло на задний план. Почти каждый день Кузнецов выкраивает часок, чтобы поговорить по-немецки с лесничим Гунальдом из тех же бывших пленных.

Между тем назревали большие события...

Страна вступала в «год великого перелома».
 Шла коллективизация.
Повсюду организовывались сельскохозяйственные артели.
 Нелёгкое это было дело – убедить трудовое крестьянство вопреки кулацкой агитации в преимуществах колхозного строя. Под руководством Коммунистической партии большую организаторскую и пропагандистскую работу вёл и сельский комсомол.
К коллективизации уральской деревни привлекли и комсомольцев Талицкого лесного техникума.

Активно участвовал и словом и делом в коллективизации уральской деревни и комсомолец Кузнецов.

«Я учился на курс позже Н. Кузнецова, – вспоминал позднее его товарищ по техникуму В. Т. Кальсин. – По заданию райисполкома вместе с ним мы проводили в Зырянке землеустроительные работы. По просьбе Кузнецова собрали сход односельчан. Комсомолец призвал зырянцев беречь лес от пожаров, охранять от хищнической порубки. Потом разговор зашёл о колхозах. Как здорово он умел говорить! Речь его была образна, доходчива. Он хорошо знал, чем «дышит» каждый крестьянский двор, знал, сколько десятин земли, сколько скота у того или другого хозяина. Под конец собрания даже старики, сомневавшиеся в жизненности колхоза, согласно кивали головой, когда Кузнецов говорил: «Мелким хозяйствам из нужды не выйти».

Кузнецов убеждал не только земляков. Лучшей агитацией за колхоз Николай посчитал личный пример.
Он настоял, в мае 1929 года, чтобы вступила в одну из старейших на Урале коммун «Красный пахарь» и его собственная семья. Она передаёт в общее пользование весь сельскохозяйственный инвентарь, скот, надворные постройки.
Тогда  же Николай помог колхозникам составить правильный, обоснованный план посевных площадей. Это была серьёзная помощь. Так как крестьяне, привыкшие иметь дело с узкими индивидуальными наделами, на первых порах чувствовали себя нерешительно на больших участках с перепаханными межами.

Надо сказать, что «год перелома» надломил и судьбу Николая.
Вдруг,  неожиданно - тяжёлый, злой, незаслуженный удар…
Активность Кузнецова, его принципиальность и требовательность пришлись не по вкусу некоторым его однокашникам.
Сплелись в тугой узелок задетое самолюбие и зависть. Это был настоящий заговор со всем арсеналом подлых средств от подтасовки протоколов (как потом выяснилось, большинство членов бюро ячейки, хорошо знавших Кузнецова, отсутствовали на спешно созванном его недругами заседании) до прямой клеветы.
Кузнецова обвинили в кулацком происхождении, в дружбе с «сомнительными элементами» и Бог весть в чём ещё.
Отца его, действительно совершившего когда-то ошибку, но искупившего её последующей честной службой в Красной Армии, произвели в… белогвардейские офицеры.
Абсурдность всех пунктов «обвинения» была очевидна.
Сильный и чистый человек, Николай Кузнецов был готов к любым испытаниям, но только не к испытанию подлостью. Он вспылил в первый и последний раз в своей жизни. Этого только и ждали от него провокаторы…
В результате происков завистливых недоброжелателей в 1929 году Кузнецова исключили из комсомола как «антисоветского элемента» за «сокрытие своего кулацкого происхождения».
Это его-то, активиста, ударника учёбы!
Но что случилось, то случилось...
 Отныне парень должен был всем всегда доказывать, что не заслужил наказания, что он «не рыжий»! Не сын белогвардейца и кулака, не разложившийся тип...
 
А затем, по настоянию бюро ячейки, Николая отчислили ещё и из техникума.
Добивался справедливости, но безуспешно...
 
Нужна была недюжинная сила воли, чтобы выстоять, не впасть в отчаяние, не озлобиться, не растерять веры в людей и людскую справедливость.
Кузнецов выстоял.
Доказательство тому вся его последующая жизнь...

Проработав несколько месяцев дома, в коммуне, Николай покинул Талицу.
 И весной 1930 года отправился в город Кудымкар Коми-Пермяцкого национального округа.
Здесь он начал работать помощником таксатора по устройству лесов в окружном земельном управлении.
Так закончилась юность Николая Кузнецова…

Годы, проведенные в Кудымкаре, стали счастливыми годами в жизни Николая Кузнецова.
Работая в Кудымкаре, Коля Кузнецов познакомился с местной девушкой. Звали его сердечную зазнобу Еленой Чугаевой. Она работала медсестрой в хирургическом отделении окружной больницы.
4 декабря 1930-го - счастливая свадьба.
Но личная жизнь не сложилась...
 И, бац! Уже 4 марта 1931-го - развод.
Почему, отчего - абсолютно непонятно…
 Ведь была Елена Чугаева женщиной очень достойной. Окончила потом медицинский. Завершила войну в звании майора и демобилизовалась после победы над Японией. Никому не рассказывала, не хвасталась: я - жена Героя...

Здесь, в Кудымкаре,  Кузнецов нашёл интересную, целиком захватившую его работу.
Нашёл новых друзей.
Наконец, вновь обрёл то душевное равновесие, которого, почти было, лишился в последние месяцы в Талице. Ведь после апелляции в Центральный Комитет ВЛКСМ все «обвинения» против него были сняты. А сам он в 1931 году был восстановлен в комсомоле.
После восстановления в комсомоле Николай привёл в порядок и свои дела в техникуме. Администрация, осознавшая, что произошла тяжёлая ошибка, охотно пошла ему навстречу. И он восстановился в техникуме. Правда, диплом защитить не разрешили — ограничились бумагой о прослушанных курсах…

Грамотных, к тому же и политически достаточно подготовленных работников в отдалённых, глухих местностях, каким считался Коми-Пермяцкий округ, тогда не хватало. И каждого дельного человека старались использовать со стопроцентной отдачей его сил, способностей и энергии, не говоря уже о знаниях.
Загрузили и Николая. Кроме своей основной работы, он непрестанно выполняет задания исполкома в проведении различных сельскохозяйственных кампаний и по коллективизации.
 Изъездил, исколесил за четыре года не только прилегающие к Кудымкару места, но и территорию всего округа, вплоть до самых его дремучих углов.
По воспоминаниям, в те годы Николай был строен, сухощав.
Носил ладно сидевшую на нём комсомольскую юнгштурмовку, перехваченную портупеей, и единственную на весь Кудымкар кудлатую белую папаху.
 Приметен был жизнерадостностью и удивительно ровным характером.
В отличие от многих сверстников он уже тогда умел рассчитывать своё время.
Николая можно было встретить на работе, на занятиях в кружке политграмоты, в самодеятельности, на собраниях, лыжных и стрелковых соревнованиях. И ко всему прочему он ещё готовился поступать в институт. Потому как твёрдо решил сменить специальность и стать инженером-конструктором. А также  изучает языки.
Да-да, именно языки, а не язык.
 Ведь, кроме немецкого, Кузнецов взялся ещё и за очень трудный язык  коми. Так как справедливо полагал, что нельзя успешно работать с местным населением, если не владеть его родной речью, не знать его культуру.
В то время познакомился с ним в Кудымкаре коми Андрей Кылосов, ставший впоследствии в Свердловске известным скрипичным мастером. Так вот, этот мастер вспоминал, что Николай настолько хорошо владел языком, что он, Кылосов, некоторое время даже серьёзно думал, что Кузнецов тоже коми по национальности.

Работая таксатором, Кузнецов обнаружил, что руководство лесоустроительной партии занималось хищениями, составляя подложные ведомости. Кузнецов, поступив в этот коллектив, заметил неладное не сразу. Но как только заметил, сразу решил пресечь махинации. И никакие уговоры со стороны начальства, ни угрозы, ни попытка подкупа не смогли его заставить изменить позицию. Николай заявил в милицию. 
Но только в начале июня 1932 года он и сам был арестован. Причём в доме Игнатьева на ул. Ленина, где он снимал квартиру, был даже обыск!
Суд приговорил расхитителей к срокам по 4-8 лет тюремного заключения. А Кузнецова — к году исправительных работ с удержанием 15 % зарплаты. За, так сказать,  «проявленную халатность».
Говорили, будто Николай отнёсся к этому спокойно - мол, ерунда, формальность.
Да нет.
Травма на всю жизнь. И судимость на нём оставалась...

При этом Кузнецова снова исключили из комсомола.
На сей раз из-за судимости по хозяйственному делу, как впоследствии выяснилось - сфабрикованному.

После лесоустроительной партии Кузнецов некоторое время работал в Коми-Пермяцком «Многопромсоюзе» (Союз многопромысловых кооперативов) в должности конъюнктуриста (была и такая).

Плодотворно трудился он и на должности секретаря бюро цен там же.

 Затем - около полугода - в промартели «Красный молот».

Участвовал в коллективизации. Участвовал в рейдах по сёлам и деревням. Подвергался нападениям со стороны кулаков.

Активное участие Кузнецова в борьбе с кулачьём и в коллективизации крестьянства едва не стоило ему жизни.
Однажды ночью в глухом месте города на него совершила нападение группа кулацких сынков. Жизнь Николаю спас в тот раз старый, времён империалистической войны наган. Он был ему выдан накануне для поездки в дальний район за значительной суммой казённых денег. Бандиты, уверенные, что не встретят серьёзного сопротивления, нарвались на человека не только смелого, но и вооружённого…

После того, как Кузнецов лихо отбился от напавших на него бандитов, он попал в поле зрения оперуполномоченного Овчинникова.
 Коми-пермяк по национальности, тот с удивлением обнаружил, что недавно приехавший сюда молодой русский не только храбр и силён, но говорит - и причём свободно - на его родном языке.
Он быстро понял, что пусть и случайно, но попал на самородка. И предложил Николаю работать в негласном штате ОГПУ.
И Кузнецов дал согласие.
Тогда же ему был присвоен кодовый псевдоним «Кулик».

С этого времени Кузнецов также участвует в операциях ОГПУ округа по ликвидации в лесах бандитских групп.


Летом 1932 года Кузнецов берёт отпуск, приезжает в Свердловск и успешно сдаёт приёмные экзамены на заочное отделение индустриального института.
К тому времени в столицу Урала перебирается на постоянное жительство и вся его семья. Чтобы быть ближе и к ним, и к месту учёбы, через два года едет в Свердловск и Николай…
Но мать Кузнецова, Анна Петровна, встречи со старшим сыном не дождалась. Она в 1933 году умерла так же неожиданно и скоропостижно, как умер и отец, Иван Павлович.

С 1934 года Николай работает в Свердловске - статистик в тресте «Свердлес».
 Затем непродолжительное время чертёжником на Верх-Исетском заводе.
Ещё один год – и последний – отдаёт Кузнецов старой лесной специальности.

 А затем переводится с заочного отделения на вечернее и поступает работать на знаменитый «завод заводов» – «Уралмаш», сердце индустриального Урала.
С мая 1935 года Кузнецов работает там расцеховщиком конструкторского бюро.

Одновременно он продолжал активное сотрудничество с чекистами - теперь уже из Свердловского областного управления НКВД.
 Там ему присвоили новое оперативное имя – «Учёный». Одной из целей была объективная разработка лиц, подозревавшихся в шпионаже и вредительстве.

 Служебные обязанности Николая – следить за прохождением бесчисленных чертежей по всем цехам завода-гиганта.
Сохранилось очень немного документов от этого периода жизни Кузнецова.
 
•    Хотелось бы привести хотя бы один из них – производственную характеристику:

«Принятый на должность расцеховщика в БТК конструкторского отдела тов. Кузнецов Н. И., будучи на испытании с 5 мая по 5 июня 1935 года, проявил себя как хороший работник с первых дней. Усвоил за испытательный срок возложенные на него обязанности прекрасно. Работой интересуется, стремится к усовершенствованию. В целях создания бесперебойного снабжения цехов чертежами тов. Кузнецов работает не покладая рук и готов выйти на службу при первом его вызове. В общественной работе участвует».

Спецагент, сотрудник негласного штата Николай Кузнецов на «Уралмаше» - центре военно-промышленного комплекса - без дела не сидел. Там - масса иностранных специалистов. В том числе и немцев, приехавших ещё во времена кризиса 1929 года. Естественно, были и их агентура, и фашисты. Многие уехали, но остались ими завербованные люди. И Кузнецов отвечал за оперативную разработку иностранных специалистов, которые в то время там трудились. Сообщал о настроениях, выявлял агентов. Тут и наводка, и вербовка, и проверка, и установка.
Уралмаш, надо сказать, стал для Кузнецова настоящей профессиональной и жизненной школой.
Там Николай получил практически неограниченную возможность совершенствоваться в немецком языке. Ведь в  те годы на заводе, как и на других предприятиях страны, работало немало иностранных инженеров и мастеров, особенно - из Германии. Так как своих, отечественных, специалистов у нас ещё не хватало.
Это были разные люди. Некоторые из них приехали в СССР только для того, чтобы заработать побольше денег (платили им в твёрдой валюте). Другие искренно стремились помочь Стране Советов своими знаниями в строительстве социализма.
Обаятельный и общительный, умевший легко сходиться с самыми разными людьми, Кузнецов вскоре завёл знакомство с несколькими такими специалистами. Он встречался с ними и по работе, и в домашней обстановке во внеслужебное время, беседовал по-немецки на самые разнообразные темы, брал читать книги.
Инженеры, с которыми он познакомился, происходили из разных частей Германии. Благодаря этому Николай Иванович стал теперь практиковаться не в немецком языке вообще, но изучать многие его диалекты и наречия.
 Это чрезвычайно помогало ему впоследствии в боевой деятельности, когда, вращаясь повседневно в среде гитлеровских офицеров, он в зависимости от обстоятельств выдавал себя за уроженца той или иной местности Германии. Недаром сам гаулейтер Восточной Пруссии Эрих Кох после получасовой беседы с Николаем Кузнецовым не только ничего не заподозрил, но без тени сомнения признал в нём… своего земляка – пруссака.

•    Инженер Н. И. Баранов вспоминает:

«Летом 1935 года Николай Иванович некоторое время жил у меня на квартире по улице Стахановцев, 10. Я удивлялся той настойчивости, с которой он отрабатывал разговорную речь на немецком языке. Встану утром рано, часов в пять, а его уже нет. Значит, сидит у дома в скверике и штудирует словарь…
Когда я… задал вопрос, зачем он столь глубоко изучает иностранный язык, для чего это ему нужно, он ответил: «Для современного культурного человека недостаточно знать только свою родную речь, только нравы и обычаи своего народа. Знать два языка – прожить две жизни».

В общении с немецкими специалистами Кузнецов не только совершенствовал языковые навыки, не только разговаривал о всякой всячине. Он также стремился перенять у них и их специальные знания, и опыт, и манеры поведения, и обычаи.
Приносил от них домой не одну только беллетристику, но и технические книги.
Его успехи, наверное, и определили судьбу будущего разведчика...

Было бы ошибочным полагать, что напряжённая работа на заводе, учёба, занятия языком, общественные поручения отразились на характере Кузнецова, сделали из него нелюдима-затворника. Вовсе нет.
Кузнецов свердловской поры – завзятый театрал. Он не пропускает ни одной премьеры, ни одного концерта именитых гастролёров.
Он - организатор весёлых пикников за городом и шумных товарищеских вечеринок.
Он по-прежнему увлекается лыжами и стрельбой.
По-прежнему превосходно читает «Сказки об Италии» Горького, отрывки из «Анны Карениной».

Не одобряли многие, и родные, и друзья, знакомств Николая с иностранцами.
Старый знакомый по Кудымкару Андрей Кылосов прямо спросил как-то Кузнецова:
- Зачем ты связываешься с иностранцами? Ты видишь, время неспокойное. Надо тебе порвать эту дружбу.
- Не волнуйся, Андрейко, - спокойно ответил Николай Иванович. - Я патриот, а к патриотам грязь не пристанет.
Прямой начальник Кузнецова тоже с тревогой спросил как-то его:
- Почему вы так часто встречаетесь со спецами? Они на удочку вас не зацепили? Смотрите, как бы плохо не кончилось!..
- Не волнуйтесь, - сказал в ответ Николай Иванович. - Я ж не зря ношу голову на плечах. Я лишь практикуюсь. Положение с Германией у нас не весьма приятное. Может, придётся воевать с фашистами. Знание немецкого языка пригодится. Я не стар, и воевать мне придётся.

В январе 1936 года Кузнецов уволился с работы. Он стал выполнять задания органов государственной безопасности в качестве спецагента.

Скоро страна вступила в трудную полосу, вошедшую в историю под названием «ежовщина».
Волна репрессий не обошла стороной и Николая Кузнецова.
Он тоже был арестован (в 1938 году).
Молодой человек действительно допустил ошибки по неопытности и горячности, которые признал и о которых сожалел. Никакого умысла в его действиях не было и в помине.
В подвалах внутренней тюрьмы Свердловского управления НКВД Кузнецов провёл несколько месяцев.
К счастью, нашлись люди, которые сумели его освободить…
 
Весной 1938 года Кузнецов находился на территории Коми АССР. Он был в аппарате наркома НКВД. Помогал как специалист по лесному делу.

И тут Николаю вновь повезло - судьба свела его с наркомом НКВД Коми АССР Михаилом Ивановичем Журавлёвым. Эта встреча определила всю дальнейшую жизнь Кузнецова…
Журавлёв чуть позже позвонил в Москву начальнику отдела контрразведывательного управления ГУГБ НКВД СССР Леониду Райхману. Мол, у меня есть один прекрасный парень, которому нечего тут делать. И предложил тому взять Кузнецова в центральный аппарат НКВД как особо одарённого агента, блестяще владеющего немецким языком и знающего ещё несколько языков.
Назначили Кузнецову встречу в Москве.


Когда начальник секретной службы НКВД П. В. Федотов, куда Николая Кузнецова прислали в 1938 году с отличными рекомендациями, увидел его биографию, он схватился за голову: дважды исключён из комсомола, две судимости…
В то время схлопотать срок было несложно, даже если ты невиновен. А потому начальник П. В. Федотов спрятал анкету за семью замками, взял на себя ответственность и оформил Кузнецова как «особо засекреченного агента».
Кузнецов получил особый статус в органах госбезопасности: особо засекреченный спецагент контрразведки с окладом содержания по ставке кадрового оперуполномоченного центрального аппарата.
Ему присвоили уже третье кодовое имя «Колонист».
Для работы с немецкой агентурой для Кузнецова была «слегендирована» профессия инженера-испытателя московского авиационного завода № 22.
Русского, уральца Кузнецова превратили в этнического немца Рудольфа Вильгельмовича Шмидта.
Под этим именем Николай с 1938 года выполнял спецзадание по внедрению в дипломатическую среду Москвы.
Отсюда началась вторая, тайная жизнь Николая Кузнецова…
Кузнецов вербовал немцев.
 Добывал секретные документы.
Компрометировал чужих дипломатов, заставляя работать на нас.
Теперь часто публикуют фото Николая Кузнецова тех времён: он в форме старшего лейтенанта советских ВВС с тремя «кубиками» в петлицах. Но вот что интересно, или даже характерно. Той лётной формы ему никто не выдавал. Он ведь никогда не служил в армии и не имел воинского звания. Сам достал. Где-то раздобыл, придумал легенду. Якобы работает в Филях, на заводе, где выпускаются самолёты. Выдавал себя за инженера-испытателя.  Это привлекало его «приятелей», немецких разведчиков.
Купил фотоаппарат и быстренько переснимал передаваемые ему секретные документы.
 Машину научился водить тоже сам.

«Завзятый театрал и балетоман» Рудольф Шмидт имел знакомых балерин. Те никогда не отказывались приятно провести время с ним и его «друзьями»…
Балерин можно понять. Зарплата у девушек не очень-то. А иностранец и чулочки привезёт, и тушь из Парижа, и ещё что-то подкинет.
Кузнецов, ясное дело, никого никому не подкладывал. Прекрасные дамы и без него своё дело знали. Но среди балерин были и его источники, многое Кузнецову рассказывавшие.

Однажды в театре Шмидт познакомился с одним из членов делегации из Германии. А тот в свою очередь познакомил с женщиной - сотрудницей германского посольства. Завязался роман.
 Советская разведка стала получать информацию.
Он активно знакомился с иностранными дипломатами. Посещал светские мероприятия. Выходил на друзей и любовниц дипломатов.
 Общаясь с немцами, Николай, как губка, впитывал всё, что пригодится ему впоследствии. Их манеры, привычки, образ мыслей, шутки, анекдоты…
Но и пользу контрразведке принёс немалую.

-  Так, в частности,  им был завербован советник дипломатической миссии Чехословакии в Москве Гейза-Ладислав Крно (по совместительству -  разведчик). Тот давал хорошую информацию, в том числе немецкий посольский шифр.

-  Завербовал он также Флегеля – личного камердинера посла Германии.

-  При его непосредственном участии в квартире военно-морского атташе Германии в СССР фрегаттен-капитана Норберта Вильгельма фон Баумбаха был вскрыт сейф и пересняты секретные документы.

- Также Кузнецов принимал непосредственное участие в перехватах немецкой дипломатической почты, когда дипкурьеры останавливались в гостиницах (в частности, в «Метрополе»).

 - Вошёл в окружение военного атташе Германии в Москве Эрнста Кёстринга. Это позволило спецслужбам наладить прослушивание квартиры дипломата.

В «Пакт Риббентропа-Молотова»  разведчики не верили. Райхман со товарищи даже написали об этом рапорт.
Но Меркулов, их тогдашний шеф, бумагу разорвал со словами:
 «Наверху этого не любят, но работайте так, как вы здесь мне всё изложили».

- В 1941 году Кузнецов выехал в Западную Украину, в город Черновцы. Установил там контакт с давно законсервированным немецким разведчиком Кестнером. Вручил ему документы, а взамен получил чемодан с валютой и драгоценностями, который привёз в Москву.
Благодаря разработанной советской контрразведкой операции, удалось задержать матёрого немецкого разведчика.


Наступило 22 июня 1941 года…
В первые же дни Великой Отечественной войны Николай подал рапорт с просьбой использовать его в «активной борьбе против германского фашизма, на фронте или в тылу».
Первая попытка Кузнецова попасть на фронт закончилась было успешно. Как спортсмена-парашютиста, владеющего стрелковым оружием, хорошего лыжника, да ещё знающего немецкий язык, его зачислили в воздушно-десантные части. До фронта оставалось совсем немного – дождаться сформирования подразделения.
Прыгать с парашютом – и много – в ближайшем будущем Кузнецову довелось. Но вот десантником он не стал. И во вражеский тыл прыгнул лишь единожды и то более чем год спустя.
Распоряжение одного начальника, поспешившего зачислить Кузнецова в десантники, было беспрекословно отменено другим, более высоким и – главное – более дальновидным начальником. Тот рассудил, что человека с таким знанием немецкого языка использовать в обычном парашютно-десантном подразделении просто нецелесообразно.
В результате из списков личного состава парашютно-десантных войск фамилия Кузнецов была перенесена в совсем другой список, где фамилий было много меньше. Из этого особого списка людей на фронт не отправляли. Их забрасывали за фронт. И не в составе подразделений, а поодиночке. В крайнем случае – маленькими группами.
Личные достоинства этих людей, их знания, опыт позволяли использовать их в условиях сложной и весьма специфической работы.
Танкисты, лётчики, другие военные специалисты были нужны Родине после 22 июня 1941 года отнюдь не в меньшей степени, чем разведчики. Но научить человека водить танк или управлять самолётом всё-таки легче, чем сделать его своим солдатом в стане врагов.

Почти год…
Долгие, томительные месяцы ожидания в бездействии (хотя и не в безделье).
 Рапорт за рапортом – и отказ за отказом.
Он бродил часами по городу и стыдился собственной молодости и здоровья – мужчин его возраста в то время в столице можно было встретить лишь в военной форме или на костылях. Николай поймал себя как-то на мысли, что боится присесть в трамвае на свободное место, чтобы избежать укоризненных, а то и презрительных взглядов всего вагона.
Уже воевал младший брат Виктор. А он, старший, всё еще топтал асфальт московских улиц.
    Москва в первую военную осень…
Перекрещённые бумажными полосами окна квартир. Заложенные мешками с песком витрины магазинов. Серебристо-тусклые колбасы аэростатов в ночном небе. Белые стрелы на стенах домов с надписью: «Бомбоубежище». Счетверённые зенитные пулемёты на крышах.
Почти каждую ночь надсадно завывали сирены воздушной тревоги. Вонзались в черноту беспощадные дымящиеся лучи прожекторов. Яростно и неумолчно рвали воздух зенитки, осыпая мостовые дождем тяжёлых стальных осколков с зазубренными краями. И каждое утро дворничихи заливали доверху водой бочки на чердаках всех домов в городе. Ещё до дворничих немногочисленные оставшиеся в городе мальчишки (спешить им было некуда – школы в ту зиму не работали) выбирали со дна бочек блестящие чёрные стабилизаторы и обгорелые корпуса немецких зажигалок. Ребята постарше их тушили во время налётов.
И всё же, невзирая на бомбардировки, нехватку продовольствия, несмотря на то, что враг стоял ещё в какой-то сотне километров от стен города, Москва жила и работала. Каждое утро переполненные трамваи и автобусы развозили тысячи москвичей по фабрикам и заводам. В классных комнатах, превращённых в госпитальные палаты, склонялись над ранеными врачи. На пустырях вчерашние девятиклассники изучали трёхлинейки и ползали по-пластунски.
И совсем почти как до войны заполнялись по вечерам театральные и концертные залы. На экранах кинотеатров шли «Боевые киносборники» и довоенная комедия «Сердца четырёх».
Николай Кузнецов жил жизнью этого города и… по-прежнему посылал рапорт за рапортом начальникам всех рангов и степеней.

•   Вот текст последнего из них:
   
«…Я, как всякий советский человек, в момент, когда решается вопрос о существовании нашего государства и нас самих, горю желанием принести пользу моей Родине. Бесконечное ожидание (почти год!) при сознании того, что я, безусловно, имею в себе силы и способность принести существенную пользу моей Родине, страшно угнетает меня. Как русский человек, я имею право требовать дать мне возможность принести пользу моему Отечеству в борьбе против злейшего врага. Дальнейшее пребывание в бездействии я считаю преступным перед моей совестью и Родиной.
Прошу довести до сведения руководства этот рапорт…
Я вполне отдаю себе отчёт в том, что очень вероятна возможность моей гибели при выполнении заданий разведки, но смело пойду в тыл врага, так как сознание правоты нашего дела вселяет в меня великую силу и уверенность в конечной победе. Это сознание даст мне силу выполнить мой долг перед Родиной до конца».

Когда Кузнецова вызвали к одному из руководителей разведки, он думал, что обязан этому убедительности своего письма. Но дело обстояло, конечно, иначе: дошла очередь и до него.
Следует отметить, что после начала Великой Отечественной войны 5 июля 1941 года для организации разведывательно-диверсионной работы в тылу врага была сформирована «Особая группа при наркоме внутренних дел СССР».
Её возглавил старший майор государственной безопасности Павел Анатольевич Судоплатов («Терминатор Сталина»).
 В январе 1942 года данная группа была преобразована в 4-е управление НКВД.
Вот в эту группу и был зачислен Николай Кузнецов…

За прошедшие месяцы была успешно освоена новая форма работы во вражеском тылу с использованием небольших, специально подготовленных и возглавляемых чекистами партизанских групп.
Некоторые из них специализировались, к примеру, в диверсиях на железной дороге. Другие – в сборе военной информации. Работали они чрезвычайно плодотворно, потому что действовали в тесном контакте с местным населением. Иными словами, при активной поддержке советских людей, оставшихся по разным причинам на оккупированной территории. Обычные методы фашистской контрразведки и карателей против таких отрядов оказывались малоэффективными.

Командование решило включить Кузнецова в состав одного из таких отрядов, который должен был действовать во вражеском тылу, поблизости от какого-либо важного административного центра.
Его функции были особого рода…
Ему предстояло работать непосредственно в городе, причём в мундире офицера гитлеровской армии.
Внедрить Кузнецова в какое-нибудь военное учреждение немцев в таком качестве в те сроки, какими располагало командование, практически было невозможно. Поэтому он должен был находиться на одном месте не постоянно, а как бы периодически наезжать. Обоснованием таких визитов сейчас как раз и занимались чекисты, которые разрабатывали его будущую легенду.
О его роли в отряде не должен был знать никто. Кроме, конечно, непосредственных командиров и тех разведчиков, которые будут работать в контакте с ним. В списке бойцов он будет числиться под псевдонимом.
Отныне он становился Николаем Васильевичем Грачёвым. А его подлинную фамилию засекретили на всё время войны.

В заключение Кузнецова спросили:
 Согласен ли он и в состоянии ли выполнить это задание?
Кузнецов задумался. Нет, он не собирался отказываться от сделанного ему предложения. Не для этого он год добивался чести быть посланным в тыл врага. Не боялся он и возможной смерти от рук фашистских палачей. Его смущало совсем другое. И он почёл своим долгом поделиться этим сомнением со старым чекистом.
Тот понял Кузнецова с полуслова.

- Конечно, вы правильно сделали, что высказались… По отзывам встречавшихся с вами наших специалистов, Германию в целом вы знаете отлично, языком владеете в совершенстве, даже диалектами, внешне похожи на настоящего пруссака, даже, я бы сказал, аристократа. Но мы, как и вы, понимаем, что вы не знаете германскую армию, как её должен знать немецкий офицер.
В вашем распоряжении есть ещё несколько недель. Трудиться вы умеете, преподавателей дадим отменных, мы очень надеемся, что вы к нужному сроку успеете преобразиться в настоящего лейтенанта вермахта. Кстати, когда вы вошли в мой кабинет, я отметил про себя, что у вас превосходная выправка, хотя вы никогда в армии не служили.

…Последующие недели были заполнены самым напряжённым трудом, какой выдавался когда-либо в жизни Кузнецова.
Подготовка занимала едва ли не круглые сутки.
 Ему помогали старые чекисты с большим опытом разведывательной работы: Л. Сташко, А. Вотоловский, С. Окунь и другие.

Недели, проведённые в Центре подготовки, были заполнены напряжённой работой. Учёба и тренировки длились круглые сутки.
 2 раза в неделю Кузнецов выполнял прыжки с парашютом.
Он:
-  Тренировался в ориентировании на незнакомой местности, в стрельбе из всех видов советского и немецкого личного оружия.
- Обучался способам шифровки и дешифровки, различным методам диверсионных операций.
-   Овладевал приёмами владения холодным оружием и самбо.
Доведись ему участвовать в соревнованиях по стрельбе, он мог бы стать чемпионом. Ибо отличался редким хладнокровием и умением сосредоточиться в нужный момент.
 -  И многое, многое другое…

Первоначально легенда для Кузнецова заключалась в том, что он является офицером военно-воздушных сил Германии (Люфтваффе). Правда, не лётчиком, а представителем инженерно-технического состава. Однако эту легенду было трудно подкрепить соответствующими документами.
Кроме того, для выполнения оперативных задач лучше было выступать в роли офицера сухопутных войск, который находится в командировке и проходит службу в какой-то отдельной воинской части.
Поэтому продолжали подбор более надёжных вариантов.
  Вскоре в Центр поступили личные дела офицеров вермахта, захваченные Красной Армией в боях под Москвой. Они передавались непосредственно в спецотдел разведки для изучения и возможного использования в оперативных целях.
Среди личных дел было отобрано дело обер-лейтенанта Пауля-Вильгельма Зиберта, погибшего в боях.
  На основе изучения имеющихся в деле Зиберта материалов спецотдел документации совместно с 4-м управлением решили создать легенду-биографию для Н. И. Кузнецова. Зиберт и Кузнецов были почти одного возраста и имели внешнее сходство.
  Николай Иванович перед этим забраковал не одну легенду. Когда же ему показали дело Зиберта и подготовленную легенду-биографию, он воскликнул:
«Это же, товарищи, то, что мне нужно!»

Непрерывные повторения, до оскомины в зубах, легенды – его новой биографии, знать которую он должен во сто раз лучше настоящей.
Пауль Вильгельм Зиберт.
Лейтенант 230-го пехотного полка 76-й пехотной дивизии.
Сын лесничего в имении князя Шлобиттена, неподалёку от Эльбинга в Восточной Пруссии.
Отец – Эрнст Зиберт – погиб в 1915 году на фронте.
Мать Хильда, урожденная Кюнперт, умерла за несколько лет до этой войны.
До поступления в военное училище служил в том же имении помощником управляющего.
Участвовал в походе во Францию.
После тяжёлого ранения под Курском, временно, до полного выздоровления, является чрезвычайным уполномоченным хозяйственного командования по использованию материальных ресурсов оккупированных областей СССР в интересах вермахта – «Виршафтскоммандо» (сокращенно «Викдо»).
Награждён медалью «За зимний поход на Восток» (немецкие солдаты между собой называли её непочтительно, но метко «Мороженое мясо»), кавалер ордена «Железного креста» второго и первого классов.

Пауль Зиберт должен был знать многое: место и край, где родился и рос, образ жизни, обычаи, традиции, привычки и склад ума своих «земляков» - немцев.
Он должен был запомнить, осмыслить и увязать друг с другом множество фактов, историй, деталей.
Запоминать, запоминать, запоминать…

 -  Адреса магазинов, в которых мог покупать перчатки лейтенант Зиберт.

-  Названия ресторанов, кинотеатров, кафе, концертных залов, где он мог бывать с девушками.

-  Результаты матчей по футболу и по боксу, на которых он мог присутствовать.

-  Мелодии популярных песенок, которые он мог слышать.
Вполне естественно было ожидать от лейтенанта Зиберта, что, оказавшись в дружеской компании в каком-либо кафе, он вместе со всеми подхватывает слова популярной песни, рассказывает пикантные анекдоты, умело ухаживает за девушками, демонстрирует завидное мастерство в игре в карты.

-  Инструктор особо старался, чтобы инженер с Урала приобрёл необходимые знания по истории вермахта и фашистской партии.

- Кузнецов до тонкостей – в мельчайших деталях – проштудировал организацию и структуру вооружённых сил Германии.
 Изучил особенности официальных и неофициальных отношений между военнослужащими различных чинов и званий.
Награды, звания, знаки различия всех родов войск полиции и СС.
Имена, фамилии, чины, звания и должности огромного количества людей – от высших гитлеровских сановников и до своих бывших батальонных и ротных командиров.

-  Николай внимательно изучал захваченные подлинные немецкие документы – от солдатской книжки и до железнодорожных билетов.
Читал дневники и письма, взятые у пленных или снятые с убитых гитлеровцев.

-  А две немецкие девушки-антифашистки, ещё перед войной нашедшие политическое убежище в Москве, поведали Кузнецову об особенностях обхождения с женским полом в их стране.

Чтобы лучше ориентироваться в быте, нравах и порядках немецкой армии, для вживания в образ Николай некоторое время - зимой 1942 года - проводит в лагере для немецких военнопленных в Красногорске. Там он усвоил солдатский и офицерский жаргон, узнал, что «Волынская лихорадка» - это окопные вши, «Швейная машинка» - советский самолёт У-2.

•   А Фёдор Иванович Бакин, который в Москве готовил его и других товарищей к работе в тылу врага, впоследствии писал:

 «Особое внимание Н.И. Кузнецов уделял отработке легенды - биографии. Проявлял при этом не просто усердие, а необыкновенную настырность. Часто говорил: не предусмотрим какой-то пустяк - вот и провал.
  Задача была непростой, предстояло сочинить собственную биографию, максимально похожую на жизнь ему не известного немца Пауля Зиберта. Это значило построить картину детства, юности, учёбы, наконец, родословную и множество деталей «своей» жизни. И все это нужно было создать в четырёх стенах конспиративной квартиры.
  Документами, литературной работой Николай Иванович занимался с утра до позднего вечера, порой забывая вовремя перекусить. Он буквально истерзал меня массой требований: достать планы городов, фотооткрытки, справочники, газеты, афиши, образцы проездных документов, списки членов местного самоуправления и прочее из прошлых времен, что помогло бы ему действительно выглядеть выходцем из Восточной Пруссии.
  Этот труд Николая Ивановича не оказался напрасным. В последующем при общении в немецкой среде ни у кого ни разу не возникло подозрения, что Зиберт не тот, за кого себя выдаёт. У него были блестящие лингвистические способности. Немецкий язык он знал безукоризненно, как настоящий интеллигентный немец, разбирался в диалектах, знал грамоту в исполнении готическим шрифтом.
  Запомнился мне Николай Иванович как образец дисциплинированности, как простой русский парень и большой патриот».
«Николай Кузнецов работал по 14-16 часов в сутки, «проглатывал» гору книг по немецкой философии, истории, искусству, труды немецких военных мыслителей».

Наконец, Николай Кузнецов впервые видит себя в большом зеркале, облачённым в полную полевую форму лейтенанта гитлеровской армии.
Да он ли это?!
По спине невольно пробежал холодок – таким ненавистным показался ему, Николаю Кузнецову, незнакомый человек, стоящий перед ним во весь рост.
Но с точки зрения разведчика Николая Васильевича Грачева лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт выглядел превосходно.
Подтянутый, строгий, по-мужски привлекательный. Форма сидит, словно родился в ней. Погоны, пуговицы, ремень с пряжкой, орёл над правым карманом, сжимающий в когтях свастику, петлицы – всё в полном порядке. Под левым карманом наглухо приколот «Железный крест» первого класса. В петлю второй пуговицы продернута красно-бело-чёрная ленточка второго.

•    Будущий партизанский врач Альберт Цессарский вспоминал много лет спустя, как он впервые увидел Кузнецова в немецкой форме:

«…Я просто не верил своим глазам. Он гордо запрокинул голову, выдвинул вперёд нижнюю челюсть, на лице его появилось выражение напыщенного презрения.
В первое мгновенье мне было даже неприятно увидеть его таким. Чтобы разрушить это впечатление, я шутливо обратился к нему:
– Как чувствуете себя в этой шкурке?..
Он смерил меня уничтожающим взглядом, брезгливо опустив углы губ, и произнёс лающим, гнусавым голосом:
– Альзо, нихт зо ляут, герр арцт! (Но не так громко, господин доктор!)
Холодом повеяло от этого высокомерного офицера. Я физически ощутил расстояние, на которое он отодвинул меня от себя. Удивительный дар перевоплощения!»

Перед зеркалом Кузнецов расхаживал часами, отрабатывая движения, позы, манеры.
Учитывалось всё. В советской армии, например, по стойке «смирно» всегда полагалось руки плотно прижать к телу. А в германской прижимали только ладони, локти же при этом выворачивались наружу, отчего по-петушиному выпячивалась грудь.
То, что Кузнецов был человеком штатским, неожиданно кое в чём помогло. Ведь кадровому советскому офицеру самое обычное воинское приветствие, которое после многих лет службы отдаётся под козырек всей ладонью, конечно, совершенно механически, переделать на немецкое было бы чрезвычайно трудно.
В сущности, Николай Иванович занимался сейчас уже мелочами. Но их, этих мелочей, было такое огромное множество, что, в полном соответствии с законами диалектики, количество перерастало в качество. Именно их точное и полное соответствие и должно было превратить сугубо штатского русского человека в кадрового прусского лейтенанта. И любая из этих мелочей могла бы провалить разведчика. К примеру, вздумай он взять под козырёк полной ладонью, как того требует Устав Красной Армии, на улице Ровно его немедленно изобличит даже не опытный следователь контрразведки, а первый же встречный рядовой солдат.

Ещё в школе Николай привык не просто зубрить, но непременно использовать какой-либо собственный метод, помогавший лучше овладеть предметом. Теперь он тоже придумал своеобразный метод более успешного перевоплощения в личность другого человека: он внушал себе, что всё, что он штудирует, – это не новое, глубоко чуждое ему, но нечто действительно бывшее когда-то с ним, как с Зибертом, и это нужно не разучивать вовсе, а как бы лишь припомнить.
Час за часом, день за днём…
Долбёжка уставов, чтение ворохов иллюстрированных журналов, просмотр трофейной кинохроники. И снова долбёжка. На сей раз с внесением поправок после встреч с настоящими гитлеровскими офицерами.
    Русскую литературу старался не читать, чтобы не «отключаться», не выбиваться из русла, по которому шёл всё более и более уверенно. Ограничивался лишь беглым просмотром московских газет.
А газеты и радио приносили в то лето дурные вести: немцы наступали. 19 мая Красная Армия оставила Керчь. 4 июля после неслыханной по героизму обороны завершилась вторая Севастопольская страда. 24 июля сдан Ростов. Неудачи под Харьковом и Воронежем. Немцы заняли Донбасс, вышли к Сталинграду и Кавказу.
На всех фронтах шло грандиозное сражение, а Николай Кузнецов готовил и готовил себя к исполнению роли офицера пока всё еще одерживающей победы германской армии. Иногда становилось настолько муторно, что Николай Иванович еле подавлял нестерпимое желание бросить всё к чёрту, отказаться от задания, просить командование направить его рядовым десантником, чтобы собственными руками уничтожать врагов…

Уже подходило к концу лето 1942 года, когда Кузнецову сообщили, что днями он вылетает за линию фронта...
 25 августа 1942 года он был заброшен самолётом на оккупированную территорию Украины - в леса Ровенской области. В отряд специального назначения «Победители», которым командовал полковник Дмитрий Николаевич Медведев.
Ровно, где ему предстояло работать, был не обычный город.
Этот город гитлеровцы объявили столицей рейхскомиссариата «Украина»!
 Там располагались резиденция одного из ближайших к Гитлеру людей – рейхскомиссара Украины, гаулейтера и президента Восточной Пруссии Эриха Коха.
 И там же расположились:
-   верховный немецкий суд для оккупированных территорий,
-  штаб генерала фон Ильгена, командующего особыми (карательными) войсками на Украине,
- штаб начальника тыла германской армии во главе с авиационным генералом Китцингером,
-  штаб интендантской службы группы армий «Юг»,
-  и много других военных формирований и учреждений (246!)…
Они-то и должны были стать объектами его самого пристального внимания.

•   Вот как описывает в книге «Сильные духом» свою первую встречу с Кузнецовым Дмитрий Медведев, командир специального партизанского отряда «Победители», в состав которого входил Николай Кузнецов:

«Ещё при первой встрече с Кузнецовым меня поразила спокойная решимость, чувствовавшаяся в каждом движении этого малоразговорчивого, спокойного, но внутренне страстного человека. Помню, он вошёл в номер и начал прямо с того, что заявил о своём желании лететь в тыл врага».

Николаю  к моменту прибытия в отряд особого назначения «Победители» (25 августа 1942 года) исполнился 31 год.

Это был боец чуть выше среднего роста, с правильными чертами лица, прямыми светлыми волосами и серыми глазами.
Кузнецов был разведчиком высокого класса и таланта. Он в совершенстве владел немецким языком. Причём он говорил на всех немецких диалектах как чистокровный немец, житель той или иной области Германии.
У него был удивительный дар перевоплощения.
Великолепная память, которую юный Коля начал проявлять ещё в школе, заучивая наизусть обширные фрагменты стихотворений. Память позволила Кузнецову не только точно вызубрить его сложную легенду, но и досконально знать все немецкие уставы и неформальные порядки, царившие в вермахте.
 Совершенное владение немецким языком – в молодости Кузнецов трудился на «Уралмаше», где ему посчастливилось оттачивать знание языка Гёте, общаясь с работавшими там немецкими инженерами и мастерами.
Безукоризненная выправка прусского офицера – и это притом, что Кузнецов до войны был человеком сугубо штатским, в армии не служил.
Невероятное самообладание, неоднократно позволявшее ему выходить из самых сложных ситуаций.
Умение расположить к себе случайного собеседника, дабы выведать у него нужную информацию и наработать новые связи.
Смелость, решительность, сила воли.
Был случай: Кузнецов, чтобы проверить себя, попросил хирурга, делавшего ему операцию после ранения, выполнить её без наркоза…
Говорят, надевая фашистский мундир, Кузнецов, словно актёр, моментально преображался – становился таким себе холодным и надменным нацистским воякой, «истинным арийцем, беспощадным к врагам рейха».
Это было крайне важно: ведь советского разведчика, русского человека, могла выдать любая мелочь в поведении!
Но манеры и внешность Кузнецова в этом отношении всегда были безупречными.

Как рассказывали боевые товарищи разведчика, «забросили Кузнецова на территорию  оккупированной Украины с пистолетом и гранатой, - и всё! Но у фашистов земля загорелась под ногами…»
    
19 октября 1942 года Кузнецов отправился первый раз в Ровно.
Главное в задании - походить в форме, привыкнуть к ней, наметить план вживания и вернуться.
Для него снарядили бричку, в качестве кучера и проводника поехал Владимир Струтинский, который хорошо знал дорогу до города и сам Ровно.
Кроме него в городе Кузнецова охраняли Николай Приходько и Поликарп Вознюк.
После возвращения из города Кузнецов доложил Д.  Н. Медведеву о том, что видел.
В образ обер-лейтенанта были внесены некоторые уточнения…
С октября 1942 года Кузнецов под именем немецкого офицера Пауля Зиберта с документами сотрудника тайной немецкой полиции вёл разведывательную деятельность в Ровно.
Он постоянно общался с офицерами вермахта, спецслужб, высшими чиновниками оккупационных властей, передавая сведения в партизанский отряд.
Источники информации Зиберта порой бывали самыми неожиданными...
К примеру, обер-лейтенант покупал свежие продукты в маленькой лавочке, принадлежавшей некоему пану Померанскому. Проникнувшись доверием к постоянному покупателю, лавочник проболтался, что разрешение на торговлю ему выдал с выделением помещения руководитель одного из отделов СД доктор Йоргенс за то, что тот стал его секретным осведомителем. Он похвастался, что в 1941 году по его доносам немцы провели несколько успешных операций против местных партизан.
 К хозяину лавки частенько заходил его приятель, также информатор СД Янковский. Он рассказал Зиберту, что в партизанских отрядах Волыни действует немецкий агент Васильчевский, сумевший втереться в доверие к некоторым командирам. Со временем он стал связным между партизанами и городскими подпольщиками. Таким образом, ему удалось провалить многих патриотов или же поставить их работу под контроль оккупантов. Янковский описал внешность этого агента.
Информацию Кузнецова командование передало в Москву. А Центр предупредил штабы отрядов об опасном провокаторе.

Но главным, конечно, в эти дни был сбор информации военного характера. Помимо Николая Ивановича её добывали партизаны Шевчук, Гнидюк, Приходько, Довгер, многие другие. Сравнительно небольшой город и установленный в нём режим безопасности исключали для «Колониста» возможность пользоваться рацией. Её работа была бы быстро засечена. Поэтому Кузнецов, как и другие разведчики, собранную информацию должны были доставлять в отряд лично, либо передавать через связных.
Разведчики и связные прямо в отряд не шли. Их путь завершался, к примеру, на «зеленом маяке» близ села Оржева, в четырех километрах от станции Клевань. Удобным маяком был хутор Вацлава Жигадло. Когда на маяке появлялся Кузнецов, то его охраняли не только там, но и на всём пути до лагеря и обратно. Первое время Кузнецов добирался лошадьми. Но вскоре в его распоряжении появились машины и мотоциклы. Все они были похищены разведчиками, перекрашены и снабжены новыми номерными знаками.

Довольно скоро Вильгельм Зиберт обзавёлся широким кругом приятелей во многих звеньях военного и чиновничьего аппарата Ровно. В том числе в таких ключевых звеньях, как Рейхскомиссариат «Украина», некоторых штабах и даже в отделах германских спецслужб.

Особенно ценил Зиберт знакомство с комендантом фельд-жандармерии майором Ришардом.
В отличие от других кадровых офицеров, этот оказался падким на даровое угощение, к тому же Зиберт иногда «проигрывал» ему в карты. Умело подогреваемый Зибертом, майор сообщал ему о намечаемых в городе облавах. Давал пропуска и пароли для ночного хождения.
Эти сведения помогали обеспечивать безопасность разведчиков и связных. Благодаря Ришарду Зиберт раздобыл ценный документ - служебный перечень телефонов.

      Кузнецов добыл много ценных разведывательных данных, которые позволили советскому народу приблизить Великую Победу.

Приведу только несколько из них:


* Кузнецов узнал о местонахождении личной ставки Гитлера «Вервольф» на территории Украины (под Винницей).

Вот как это было.
Партизанский штаб получил задачу: установить местоположение полевой ставки Гитлера.
После внимательного анализа обстановки Медведев пришёл к выводу о необходимости ограничить круг поисков тремя географическими пунктами: Ровно, Луцк, Винница.
Первые два пункта быстро отпали, оставалась Винница. К тому же поступила информация, что летом 1942 года немцы вели под Винницей какое-то большое строительство и туда выезжал на несколько дней рейхскомиссар Кох - вызвать его мог только сам фюрер.
Так зародилась идея захватить «языка» с помощью подвижной засады или, как образно назвал её Кузнецов, «охоты на индюков».
Зимой 1942-1943 годов было проведено несколько подвижных засад под руководством Кузнецова.
И одна такая подвижная застава увенчалась успехом…
7 февраля 1943 года.
По шоссе Ровно - Костополь уже три часа двигаются повозки, запряженные сытыми лошадьми. На первой повозке восседал немецкий офицер, а рядом с ним - дюжий полицейский с трезубцем на пилотке. На других подводах переговаривались люди с полицейскими повязками на рукавах.
Дорога шла среди безлюдных полей. Впереди показалась легковая машина. Когда она притормозила, объезжая колонну, офицер подал знак, и сидевший с ним «полицай» соскочил с подводы, бросил гранату. Машину перевернуло.
Пассажиры остались целы. Задержанных немцев доставили в лагерь отряда Медведева.
Один из них оказался майором, графом Гааном, начальником отдела рейхскомиссариата.
Второй был имперский советник связи Райс, прибывший в Ровно из Берлина по служебным делам.
Пленные были возмущены тем, что немецкий офицер работает на русских. Этим они подтвердили, что Кузнецов вжился в роль.
Но главное, майор Гаан и берлинский посланец дали обстоятельное пояснение в связи с обозначениями на топографической карте, обнаруженной у них среди секретных документов.
На карте были обозначены пути сообщения и средства связи не только на территории Украины и Польши, но и в самой Германии. В частности, значилась ярко выраженная линия от Берлина до точки, расположенной между сёлами Якушинцы и Стрижевка, в десяти километрах от Винницы. Это был подземный бронированный кабель, связавший Берлин со ставкой Гитлера под Винницей - бункер под кодовым названием «Вервольф».
Информация об этой ставке фюрера была срочно передана в Москву.

•   Как вспоминал Николай Струтинский, партизан и разведчик, полковник КГБ СССР, боевой товарищ Кузнецова:

«После раскрытия тайны «Вервольфа» мы возвращались в отряд. На реке Случь попали в засаду отряда атамана Бульбы, но, вступив в бой, захватили в плен 13 человек. Кузнецов посмотрел, как они одеты – лапти, одежда бедная. Выстроил их в шеренгу, а мне говорит: «Коля, расстреливать их не будем. Это просто обманутые люди, крестьяне…» А им сказал: «Мы воюем с немцами, а не с украинцами. И отпускаем вас с условием, что оружия в руки больше не возьмёте». Они поклялись, и были отпущены».


       * Кузнецову удалось получить чрезвычайно ценные сведения о подготовке гитлеровцами крупнейшего наступления на Курской дуге, известного как операция «Цитадель». Причём, непосредственно от самого рейхскомиссара Коха (31 мая1943 года).

Дело было так.

С весны 1943 года, Николай Кузнецов несколько раз пытался осуществить своё главное задание  –  физическое уничтожение рейхскомиссара Украины Эриха Коха - чиновника высшего ранга и личного друга Гитлера.

Первую попытку он предпринял  20 апреля 1943 года.
Хотел убить Коха  во время военного парада в честь дня рождения Гитлера. Кузнецов вместе с Валей пробрался к самой трибуне. Но тогда Кох не пришёл на парад…

Подходы к Коху, по расчётам командира отряда Д. Н. Медведева, надо было  искать оперативным путем. И подходы эти были найдены.
Обер-лейтенант Зиберт познакомился с дрессировщиком собак рейхскомиссара Коха обер-ефрейтором Шмидтом.
Благодаря этому он добился у Коха аудиенции.
Поводом стало получение «девушкой» (по легенде) Зиберта ровенчанкой Валентиной Довгер повестки на отправку на работы в Германию.
Кузнецов-Зиберт должен был хлопотать перед рейхскомиссаром, чтобы его «невесту» как фольксдойче от этой повинности освободили.
Аудиенцию в резиденции Коха Паулю Зиберту и Валентине Довгер назначили на 31 мая 1943 года.
В этот день Кузнецову удалось попасть вместе с Валей Довгер на приём к рейхскомиссару Эриху Коху.
Операция была хорошо продумана. На улице сразу несколько разведчиков - соратников Кузнецова - должны были прикрывать его отход.
И всё же шансов выбраться из логова Коха практически не было. Конечно же, Кузнецов это отлично понимал. Но, как всегда, он был готов пожертвовать собой, зная, какое огромное психологическое значение будет иметь столь громкий и дерзкий теракт для подъёма подпольного и партизанского движения на оккупированной Украине. Это был его долг, долг советского солдата. И Кузнецов, не задумываясь, выполнил бы его.
Но всё вышло не так, как предполагалось. Оказавшись в кабинете Коха, Кузнецов сразу же понял, что убить фашиста не получится даже ценой своей гибели.
 Гауляйтера, видимо, всерьёз опасавшегося за свою жизнь, охраняли не только три вооружённых эсесовца, но ещё и две громадные овчарки. Расположение охранников, кресла хозяина кабинета и стула для посетителя – всё было, как показалось разведчику, продумано и просчитано с математической точностью. Стоило бы Кузнецову сделать резкое движение, чтобы выхватить пистолет, как его тут же пристрелили бы телохранители, или же в руку его впились бы обученные собаки!
Кузнецов провёл в кабинете полчаса.
 Правда, ему всё же удалось убедить Коха, поначалу не одобрявшего «любовный выбор» Зиберта («Вы, кадровый офицер германской армии, а связались с какой-то местной девицей весьма сомнительного происхождения»), что Валентина Довгер – чистокровная немка из семьи, преданной рейху и лично фюреру.
И от отправки в Германию наша разведчица была спасена.
Но задание-то было провалено. И Кузнецов с горечью был вынужден с этим смириться.
Как вдруг в беседе с Кохом произошёл неожиданный поворот.
Почему-то матёрый фашист проникся симпатией к молодому офицеру, попавшему к нему на приём по сугубо личному вопросу. Наверное, потому, что Кох узнал – Зиберт его земляк, родом из Восточной Пруссии.
 Угостив просителя египетскими сигаретами, Кох спросил его:
«За что получили «Железные кресты»?
«Первый - за поход во Францию, второй - в России  - таков был ответ (чётко, согласно легенде разведчика). - Теперь жду возвращения на фронт, к своим солдатам».
«А где сейчас ваша часть?»
«Под Курском, господин рейхскомиссар».
«Под Курском? Фюрер готовит большевикам сюрприз как раз в этом районе! Мы нанесём русским такой удар, который переломит Ивану хребет».
А дальше Кох, не ведая, кто перед ним, разболтал немало ценной информации о плане наступления, про «тигры», «пантеры» и прочее.
 Провал операции неожиданно обернулся немалой удачей.
Кузнецов из разговора с Кохом узнал, что готовится решающее наступление немцев под Курском.
И в тот же вечер в Москву улетела радиограмма, подробно излагавшая содержание беседы Зиберта-Кузнецова с Кохом...


* Из бесед со штурмбанфюрером СС Ульрихом фон Ортель Кузнецов выудил уникальные сведения – о разработке в Германии «вундерваффен» - «чудо-оружия», первых самолётах-снарядах «Фау-1».

* Ему также удалось узнать о покушении, которое нацистские спецслужбы – СД и абвер – готовили на «Большую тройку».
Именно от него первого была получена информация о подготовке операции «Длинный прыжок»  - покушения на лидеров «Большой тройки» на Тегеранской конференции.
Фашистские убийцы во главе с гитлеровским диверсантом Отто Скорцени готовились оборвать жизнь руководителей великих союзных держав – И. В. Сталина, Франклина Д. Рузвельта и Уинстона Черчилля.
Благодаря полученной информации советской стороной были приняты меры безопасности, которые сорвали злодейский план гитлеровцев.

          * Осенью 1943 года Медведев по согласованию с Центром поручил группе Кузнецова нанести ряд ощутимых ударов по фашистской администрации.

•   Медведев так писал об этом в книге «Сильные духом»:

«Эрих Кох… Пауль Даргель… Альфред Функ… Герман Кнут… Эти имена были хорошо известны на захваченной гитлеровцами территории Украины. Главари гитлеровской шайки со своими подручными грабили, душили, уничтожали всё живое на украинской земле. Одно упоминание этих имён вызывало у людей содрогание и ненависть. За ними вставали застенки и виселицы, рвы с заживо погребёнными, грабежи и убийства, тысячи и  тысячи погибших ни в чём не повинных людей.
«Пусть знают эти палачи, что им не уйти от ответственности за свои преступления и не избежать карающей руки замученных народов».
Эти слова мы… знали наизусть. Они напоминали нам о нашем патриотическом долге, о долге перед теми, чья кровь вопиет о возмездии. Они служили нам программой нашей боевой работы. Настала пора переходить к активным действиям».

   Николай Кузнецов привёл в исполнение 11 смертных приговоров фашистским бонзам.

- Осенью 1943 года были организованы несколько покушений на 1-го заместителя Э. Коха и руководителя управления администрации рейхскомиссариата Пауля Даргеля.
Этот 1-й заместитель Эриха Коха по политическим делам отвечал и за взаимодействие с украинскими националистами. Он периодически вылетал в Киев, Днепропетровск, Николаев и другие города Украины.
По согласованию с Москвой командир отряда Дмитрий Медведев разрешил Кузнецову ликвидировать Даргеля.
Валя Довгер, работая в рейхскомиссариате, изучила распорядок дня Даргеля, и знала, что ровно в 14.30 он ходит в свой особняк обедать. Обычно его сопровождает адъютант в чине майора - с красной папкой под мышкой.
20 сентября 1943 года в переулке рядом с улицей, на которой жил Даргель, остановилась легковая машина. За рулём в мундире немецкого солдата сидел Михаил Струтинский, а рядом с ним - Николай Иванович.
 Ровно в 14.30 из подъезда рейхскомиссариата вышел какой-то представительный тип и направился к особняку. Под мышкой у его адъютанта находился портфель красного цвета. Струтинский тронул автомобиль, и, когда он поравнялся с гитлеровцами, Кузнецов выскочил и в упор выстрелил в идущих.
В тот же день разведчики отправились в отряд, где ожидали реакции на совершённое покушение. Несколько дней из города не поступало никаких известий. Видимо, обстановка здесь была напряжённой и связникам было трудно выбраться в отряд. Наконец в лагерь пришли два связника. Они принесли немецкие и украинские газеты, в которых сообщалось, что в Ровно убиты имперский советник финансов доктор Ганс Гель и его адъютант.
Николай Иванович был обескуражен. Он был в полной уверенности, что ликвидировал Даргеля. Правда, он видел его лишь один раз на апрельском параде, в день рождения Гитлера.
Как выяснилось позднее, Ганс Гель имел сходство с Паулем Даргелем. Кроме того, Даргель разместил Геля в своем особняке. Единственное отличие было в том, что адъютант Даргеля носил под мышкой красную папку, а у адъютанта Геля оказался красный портфель.
Вот так по ошибке вместо Даргеля у здания немецкого комиссариата Кузнецов застрелил генерала – имперского советника финансов  Ганса Геля и майора-адъютанта Винтера.
 При этом, на месте покушения, в соответствии с планом комбинации, он «обронил» бумажник с документами.
Там была записка в адрес эмиссара:
«Друже! Коли ти виконаєш наше завдання…»
Гестапо и СС истолковали содержание записки в бумажнике эмиссара против специального украинского отделения СД в Ровно (он был создан для борьбы с советскими партизанами).
В результате гитлеровцы расстреляли… 38 видных националистов, сотрудников так называемого «Всеукраинского гестапо».

Реакция Медведева поначалу была довольно резкой, поскольку в Центр было сообщено об уничтожении Даргеля. Но затем он успокоился и заметил, что не так уж всё плохо. Тем более в газетах говорилось, что «убийца» был в форме немецкого офицера, но, не известно, кто он на самом деле.
Николай Иванович решил, во что бы то ни стало, исправить ошибку.
30 сентября 1943 года, когда в городе стала затихать суматоха, связанная с убийством Геля, Кузнецов на том же месте метнул в Даргеля и его адъютанта гранату. Оба гитлеровца упали. Однако Даргель не погиб. Он был тяжело ранен осколком. Какой-то оказавшийся рядом подполковник убит. После этого на самолёте Даргель был вывезен в Берлин и потерял обе ноги.
Небольшой осколок угодил в левую руку Николая Ивановича. Раненому Кузнецову и сидевшему за рулем Струтинскому оказалось трудно замести следы и незаметно скрыться. Дежуривший у дома «пикап» с охраной Даргеля рванулся в погоню за машиной разведчиков. Выручил случай. Впереди ехал однотипный автомобиль того же цвета. Струтинский, улучив момент, свернул на боковую улицу, а погоня устремилась за другой машиной. Разведчики благополучно вернулись в отряд.

-   10 ноября Кузнецов, Струтинский и ещё два подпольщика забросали гранатами и из автоматов расстреляли другого заместителя Коха Германа Кнута – главного грабителя Украины.

      -  После этого было принято решение организовать похищение (с последующей переброской в Москву) прибывшего летом в Ровно командира соединения «восточных батальонов» генерал-майора Макса фон Ильгена.
В задачу последнего входила разработка плана по ликвидации партизанских соединений.
Кузнецов предложил план не просто ликвидации генерала, а его захвата и доставки в отряд.
Его реализацию, кроме Кузнецова, поручили Струтинскому, Каминскому и Вале Довгер.
Генерал занимал в Ровно солидный дом, у которого постоянно стоял часовой. Момент для операции по захвату Ильгена был выбран удачно. Четверо немецких солдат, которые постоянно жили в доме генерала и несли его охрану, были командированы в Берлин, куда генерал переслал вместе с ними чемоданы с награбленным добром. Дом охраняли местные полицаи.
В намеченный день - 15 ноября 1943 года - Валя направилась к дому Ильгена с пакетом в руках. Денщик предложил Вале подождать генерала, но она сказала, что зайдёт позже. Так выяснилось, что фон Ильгена нет дома. Вскоре там появились Кузнецов, Струтинский и Каминский.
Они ликвидировали охрану. А денщику обер-лейтенант объяснил, что если тот хочет жить, то должен им помочь.
Николай Иванович и Струтинский отобрали в кабинете фон Ильгена представляющие интерес документы, сложили и упаковали их вместе с найденным оружием в узел.
Минут через сорок к дому подъехал генерал. Когда он снял шинель, из соседней комнаты вышел Кузнецов и сказал, что перед ним советские партизаны.
Фон Ильгену было сорок два года. Это был здоровый и сильный мужчина. И с ним пришлось немного повозиться.
 Когда генерала все же «упаковали», выяснилось, что к дому идут офицеры. Николай Иванович вышел им навстречу. Тех было четверо.
 Что с ними делать?
Перебить?
Можно. Но поднимется шум.
 И тут Кузнецов вспомнил о жетоне гестапо, который ему вручили ещё в Москве. Он никогда им доселе не пользовался.
Николай Иванович достал жетон и, показав его немецким офицерам, сказал, что тут задержан бандит в немецкой форме и поэтому просит предъявить документы. Тщательно посмотрев их, он попросил троих следовать своей дорогой, а четвертого пригласил войти в дом в качестве понятого. Им оказался личный шофёр Эриха Коха - Пауль Гранау .
Вот так похитили генерал-майора Ильгена прямо из дома средь бела дня.
Вместе с генералом доставили в отряд и офицера Гранау, личного шофёра гауляйтера.
Но в Москву их вывезти не удалось — партизанский отряд отошёл от города на недосягаемое расстояние. Поэтому Ильген был расстрелян на одном из хуторов близ Ровно.

       -  После ликвидации Геля, Кнута и Даргеля в Ровно из заместителей Эриха Коха остался в живых только верховный судья оккупированной Украины обер-фюрер СА Альфред Функ. 
По его приказам поголовно расстреливались заложники, чинились зверские расправы в тюрьмах и концлагерях, гибли тысячи неповинных людей.
Было решено ликвидировать главного палача Украины.

Обер-фюрер СС Альфред Функ каждое утро за десять минут до начала работы заходил бриться в парикмахерскую, расположенную недалеко от суда.
Ян Каминский, готовя эту операцию, сумел привлечь к сотрудничеству с разведчиками парикмахера из местных. Тот согласился подать условный сигнал, как только Функ придёт в парикмахерскую.
16 ноября 1943 года, когда в Ровно шёл поиск партизан, похитивших фон Ильгена, Николай Иванович зашёл в здание главного суда и расположился в кресле в приёмной Альфреда Функа. Болтая с секретаршей, Кузнецов поглядывал в окно на прогуливавшегося по улице Яна Каминского. Долго разыгрывать роль гуляющего бездельника Каминский не мог, и поэтому он с нетерпением ожидал сигнала от парикмахера, чтобы в свою очередь подать условный знак Николаю Ивановичу. Выручила немецкая педантичность. В положенное время Функ занял кресло в парикмахерской, на окне которой тотчас же была отодвинута занавеска. Каминский в свою очередь подал сигнал Кузнецову.
Николай Иванович попросил секретаршу принести ему воды. Кабинет Функа располагался на втором этаже, и секретарша отправилась этажом ниже. Когда она вернулась, обер-лейтенанта в приёмной уже не было. Через минуту вошёл гладко выбритый Функ. Едва кивнув секретарше, он прошёл в кабинет.
Обер-фюрер СС повесил на вешалку плащ, положил фуражку и пошёл к своему столу, намереваясь сесть в кресло. В этот момент Кузнецов дважды выстрелил в него в упор. Затем разведчик собрал со стола бумаги и покинул кабинет. Миновал онемевшую секретаршу, спустился на первый этаж и вышел на улицу.
У подъезда стояли две машины с гитлеровскими солдатами. Видимо, только-только подъехали. Все оторопело смотрели на окна второго этажа. Николай Иванович остановился и тоже посмотрел вверх. Затем Кузнецов спокойно ушёл. Зайдя за угол, перемахнул через забор и вышел в переулок, где его поджидал Струтинский с машиной.

Так свершилось правосудие над палачом чехословацкого и украинского народов.

• Николай Струтинский:

«Когда мы ликвидировали верховного судью оккупированной Украины оберфюрера Альфреда Функа, его должны были хоронить в селе Тютьковичи на окраине Ровно. Мы решили взорвать деревянный мост через речку вместе со всеми генералами, которые должны были следовать за катафалком. В последний момент Кузнецов операцию отменил – опасался, что за это немцы уничтожат село. Мы возражали против отмены операции, но Кузнецов настоял на своём»

На этом акты возмездия, возложенные на группу Кузнецова в Ровно, завершились.

* К новому году фронт приблизился к Ровно.
 Выполняя приказ Центра, развечики и отряд в целом должны были уходить дальше на запад.
В январе 1944 года командир отряда «Победители» Медведев приказывает Кузнецову, «получившему» чин гауптмана, отправляться вслед за отступающими немецкими войсками во Львов.
 15 января 1944 года Кузнецов, Иван Белов и Ян Каминский распрощались с товарищами, выехали во Львов через Луцк.
И, конечно же, не обошлось без боевых приключений.

-  5 февраля среди бела дня при выходе из дома вице-губернатор дистрикта «Галиция» Отто Бауэр и начальник канцелярии правительства генерал-губернаторства  доктор Гейнрих Шнайдер оказались под прицельным огнём разведчиков.
 Оба были ликвидированы.
После их уничтожения Кузнецову, Каминскому и Белову оставаться во Львове было опасно. Николай Иванович не сомневался, что по следам неизвестного офицера и его спутников, убивших вице-губернатора и начальника канцелярии, будут брошены все силы. Во Львове до 9 февраля шли повальные облавы и обыски.

  -  Тогда же, во Львове, проникнув в штаб немецких военно-воздушных сил, тремя выстрелами в упор уничтожает подполковника Петерса и ефрейтора Зайделя.
Видно, подполковник успел сказать: в меня стрелял Зиберт.
Но как он вообще попал в этот штаб - неизвестно. Этого задания Кузнецову не давали.
Может, решил напоследок хлопнуть дверью? Его обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт вызывал определенные подозрения. Офицера в таком звании уже искали, проверяли всех поголовно. И тогда доктор Цесарский из отряда Медведева повысил его в звании, вписал в офицерскую книжку «гауптман». Однажды Кузнецов, который чудом избежал ареста после проверки документов, сам, по собственной инициативе «помогал» немцам: бесцеремонно требовал документы у всех попадавшихся обер-лейтенантов, задавал вопросы о Зиберте, словом, проявил себя решительным офицером, выявлявшим предателя. Кроме того, были подозрения, что его выдала одна арестованная подпольщица.
Резервные адреса, которые Кузнецову дали, не работали. Человек или погиб, или арестован, а то и сбежал.
Кузнецов всё же вырвались из Львова, из сжимавшегося кольца. Но надёжных документов уже не было. И взять их было абсолютно негде.
 Уходил Николай с двумя надежными ребятами Яном Каминским и шофером Иваном Беловым.
Но в селе Куровицы уже был заслон...

-  Единственная попытка задержать гауптмана Зиберта произошла 12 февраля возле шлагбаума у села Куровицы.

Впечатление, что ждали именно его: обычный КПП, а командовал не лейтенант и не капитан, а майор. Это - ЧП, у немцев такого не бывало. Ждали на всех выходах. И Кузнецов понял: это ловят его. А предъявлять нечего, надёжные документы - только у шофёра. Оставалось одно - прорываться.
Они рванули через шлагбаум.
Убили немецкого майора Кантера, перебили патруль фельджандармерии.
 Вслед разведчикам загремели автоматные очереди. Никто не пострадал, но задние колёса машины оказались пробиты.
Проехали метров 800 на спущенных - и в лес...
 Это февраль месяц 1944-го…
И что там творилось подо Львовом - советские войска где-то вырвались вперед, где-то фронт остановился, шляются бандеровцы, затаились отряды еврейской самообороны, бьются стихийные отряды из наших окруженцев и партизан.
Можно же было где-то переждать, затаиться.
Не мог он, уже не мог. Рвался к своим. И вот тогда Кузнецов написал свой отчёт под именем «Пух». Под этим псевдонимом в отряде Медведева его никто не знал. Имя было известно в Центре лишь Федотову.
Несколько дней разведчики бродили по лесам в слабой надежде встретить кого-либо из своего отряда или местных партизан.
В конце концов, они набрели на маленький отряд, еврейскую группу самообороны под командованием Оиле Баума. Жили они в двух землянках, вырытых в лесном овраге. Здесь разведчики отдыхали два дня. Кузнецов попросил помочь в переходе фронта. Партизаны снабдили Кузнецова картами и дали проводника.
Боец отряда, местный паренёк Самуил Эрлих вывел их вроде бы в нужном направлении, к линии фронта. Шли в немецкой форме, Кузнецов только отпорол погоны.
9 марта 1944 года вышли они втроём на хутор Борятино Бродовского района. И там издалека увидели людей в военной форме.
 Кузнецов послал Белова в немецком обмундировании к крайней хате.
Тот постучался, спросил: «Войска есть?»
И ему сказали, что есть, только не ваши, а с зирками, то есть со звёздочками.
Николай принял решение войти в село. Он посчитал, что, если это красноармейцы (бандеровцы были в форме наших солдат), то разведчики сумеют объясниться. А если это войска УПА, Кузнецову и его спутникам нечего бояться (они были в немецкой форме.)
Но бандеровцы знали, что это советские разведчики и намеревались брать Кузнецова живым.
Он не сдался. Пошла пальба. В ходе перестрелки с бандеровцами Николай Кузнецов и его спутники Ян Каминский и Иван Белов в неравной схватке были убиты.
Не желая сдаваться в плен, Кузнецов, окруженный бандеровцами, взорвал себя противотанковой гранатой…

После гибели легендарного разведчика было прочитано письмо, хранившееся в запечатанном конверте с надписью:
«Вскрыть после моей смерти».

• В письме говорилось:
   
  «25 августа 1942 года в 24 часа 05 минут я опустился с неба на парашюте, чтобы мстить беспощадно за кровь и слёзы наших матерей и братьев, стонущих под ярмом германских оккупантов.
Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром германского офицера, пробирался в самое логово сатрапа – германского тирана на Украине Эриха Коха.
Теперь я перехожу к действиям.
Я люблю жизнь, я ещё очень молод, но если для Родины, которую я люблю как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и большевик. Пусть знают, что невозможно покорить наш народ, как невозможно погасить солнце.
Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты бессмертны.
    «Пускай ты умер! Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!..» Это моё любимое произведение Горького. Пусть чаще его читает наша молодёжь… Ваш Кузнецов».

Подвиг легендарного партизана-разведчика, Героя Советского Союза Николая Ивановича Кузнецова прославлен:
-  в книгах Дмитрия Медведева «Это было под Ровно», «Сильные духом»,
- в мемуарах его сподвижников, братьев по оружию – Николая Струтинского, Николая Гнидюка, Альберта Цесарского,
-  художественно-публицистической прозе Кима Закалюка («Грачёв – Центру»), серба Бранко Китановича («Человек, который не знал страха»), и
 -  биографических исследованиях Теодора Гладкова (в серии «ЖЗЛ» - «Николай Кузнецов», «Легенда советской развеки»),
 - в художественных и документальных кинофильмах – «Подвиг разведчика», «Сильные духом», «Гений разведки», «По лезвию бритвы».
 -  Его именем названы школы, улицы, площади многих населённых пунктов.

К сожалению, сегодня на официальном уровне в независимой Украине легендарного разведчика не очень-то и жалуют.

С началом перестройки памятники Кузнецову стали объектом агрессии активизировавшихся украинских националистов.
А его могила на львовском Холме Славы не раз подвергалась осквернению…

В 1992 году, с распадом СССР, памятники во Львове и Ровно были демонтированы.
Львовский памятник был перевезён в Свердловскую область и установлен в городе Талица.
И вот теперь националисты уничтожили последний памятник разведчику на территории Украины.
Недавно - 14 апреля 2015 года - был варварски уничтожен памятник легендарному разведчику Николаю Кузнецову в селе Повча Ровенской области. Теперь вместо бюста Героя Советского Союза на опустевшем постаменте висит сине-жёлтая тряпка…
В 2015 году, Герой - разведчик был внесён в «Список лиц подпадающих под закон о декомунизации», память о которых должна быть стёрта с карты Республики Украина…