Начало http://www.proza.ru/2015/11/10/848
Комиссованный из армии по состоянию здоровья капитан медицинской службы Войданович Денис Олегович поступил в клинику Центра для прохождения реабилитации после минно-взрывного ранения, полученного в так называемой «горячей точке» в одном из сопредельных государств. Следствием ранения стали контузия и ампутация правой руки, проведенная практически в полевых условиях. Физическое состояние Войдановича было тяжелым, но гораздо хуже дело обстояло с психическим состоянием капитана, окончившего три года назад Петербургскую военно-медицинскую академию.
Он добровольно отправился в зону военного конфликта, считая, что именно там должен находиться настоящий военный врач. Лежа на койке в клинике, Денис прекрасно осознавал, что с военной карьерой придется распрощаться навсегда – не бывает одноруких военврачей. В общем-то, и возможность работы в качестве гражданского врача также представлялась маловероятной: вокруг полно здоровых молодых выпускников медицинских институтов, ищущих работу в больницах и клиниках. Наташка, его подружка еще со школы, после ранения стала вести себя как-то настороженно, судя по всему, ее не слишком прельщала перспектива стать женой безработного инвалида, хоть и с орденом Мужества. На этом фоне суицидные мысли с каждым днем стали все настойчивее посещать Дениса.
Во время очередного утреннего обхода он даже отказался отвечать на вопросы Михаила Алексеевича, за что был немедленно подвергнут жесточайшему словесному разносу с требованием исполнять требования Устава при разговоре со старшим по званию.
Спустя некоторое время Михаил Алексеевич вспомнил о капитане и решил поговорить с Денисом в спокойной обстановке и без ненужных свидетелей. Во время обеда, пока соседи по палате находились в столовой, а Денис тупо смотрел на привезенную еду, директор Центра вошел и сел на стул рядом с раненым военврачом.
– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант медицинской службы.
– Здравствуй, капитан, – Михаил Алексеевич старался придать голосу максимум уверенности и спокойствия. – Ты хоть и комиссованный, но хамить-то не надо, я все-таки старше тебя и по званию и по возрасту.
– Извините, товарищ генерал, у меня после ампутации все мысли только о том, как жить дальше. Я не вижу себя вне военной медицины.
– Скажи, ты что оканчивал.
– ВМедА.
– Замечательная контора! Если мне память не изменяет, ее еще император Павел I основал, все великие русские врачи работали и преподавали в Академии.
– Но я-то не великий, я так себе. Да и какой из меня теперь врач...
– Каждый сам решает, чем ему заниматься, надо приспосабливаться к внешним условиям. Вот у тебя прекрасное образование. Да, практикующим врачом тебе трудно быть, но ведь существуют чиновники от медицины, наконец, ученые-медики. Вот я, например, занимаюсь наукой – и ничего, не умер пока.
– Вы же понимаете, что меня комиссовали. Об армии речи нет, а наука – это совсем далеко и совсем не мое.
– Дурак ты. Комиссовали, ну и что с того. А что наука далеко – дурак два раза. Ты же Академию окончил только три года назад, еще не все позабыл, сядешь за учебники, подготовишься к вступительным экзаменам в ординатуру или аспирантуру. Подумай над тем, что я тебе говорю. Оглянись вокруг – увидишь массу придурков, а увидев, реши для себя: быть таким, как они, или попытаться чего-нибудь добиться, чтобы твоя фамилия Войданович вошла бы хоть одним маленьким упоминанием в учебник медицины. Вот как-то так.
Директор встал со стула, не прощаясь, вышел из палаты. С каждым днем Михаил Алексеевич чувствовал себя все хуже и хуже. Неоперабельная раковая опухоль медленно, но неотвратимо отравляла организм. О своей болезни он сначала догадывался, а затем убедился окончательно, пройдя необходимое обследование. Времени оставалось совсем немного, не более полугода. Хотелось еще многое сделать, дописать работу по исследованию методики переноса информационных образов, хотя было понятно, что уже не успеть.
Возникла идея сохранить свой собственный образ в электронном виде; в конце концов, если во время опытов записывались десятки информационных данных от подопытных пациентов, то он сам ничем не хуже. Огорчало только то, что некому было доверить работу. Вспомнилась давняя история про врача, который сем себе провел операцию аппендэктомии где-то в Антарктиде. Подобную операцию на самом себе затем осуществил врач на подводной лодке, но там ему хотя бы ассистировал кто-то из команды.
Любую идею, прежде чем воплотить в жизнь, Михаил Алексеевич привык «обсасывать» со всех сторон, идея же создать собственный информационный образ становилась все более навязчивой, она вытесняла все остальное. Сохранить себя не ради собственной жизни, а ради дальнейшего творчества – вот основная суть того, что необходимо реализовать. Конечно, какой-то червячок постоянно вгрызался в сознание с подленькой мыслишкой, что и просто пожить было бы совсем неплохо. Реализация задуманного началась с детальнейшего изучения всех записей Екатерины Андреевны. Как жаль, что она сама теперь далеко! Михаил Алексеевич сумел бы убедить ее провести эксперименты над своим умирающим телом.
Две недели ушли на подготовку, наконец оборудование было настроено. Поздно вечером директор института заперся в лаборатории, предупредив охрану, чтобы до утра его никто не беспокоил даже в случае начала всеобщей ядерной войны. Датчики приходилось крепить, смотрясь в зеркало, времени на это требовалось много, от непривычной работы в очень неудобном положении уставали руки.
Криогенные кулеры вышли на заданный режим работы, переведя устройства считывания в сверхпроводящее состояние. Оставалось запустить программу сканирования, но перед этим необходимо было погрузить пациента в сон. Михаил Алексеевич взял в руки шприц, инъекцию сделал в бедро прямо через брюки.
Через несколько минут, когда сознание начало уступать место потусторонним образам, немеющим указательным пальцем нажал кнопку, запускающую процедуру сканирования головного мозга.
Проснулся Михаил Алексеевич около восьми утра, как раз в начале рабочего дня. Пустой шприц валялся на полу около лабораторного кресла. Подумалось, что совсем скоро придется таким же образом колоть себе обезболивающие наркотики.
Программа отработала нормально, оставалось только сделать резервные копии – и можно считать, что дело консервирования собственного «я» завершено. Вот только кому передать сделанную запись. Некому, абсолютно некому.
Положив диски с записанным образом в небольшой портфель, Михаил Алексеевич позвонил начальнику хозяйственного отдела и попросил подать через десять минут автомобиль к подъезду Центра.
Путь от административного корпуса до клиники занял минут пятнадцать. За это время Михаил Алексеевич еще раз просмотрел записи Екатерины Андреевны, пытаясь обнаружить слабые места в методике экспериментов. Одно из таких невыявленных слабых мест как раз и проявилось при сканировании и переносе образа Юлии Шиманской.
Клиника жила своей обычной жизнью, если не считать приезд следователя из прокуратуры, которому не терпелось поговорить с Михаилом Алексеевичем о неизвестно куда пропавшей докторше. При всем уважении к правоохранительным органам, директор смог дать следователю только минимальную информацию, которой располагал сам.
Оказалось, что следователь уже знал, что Екатерина Андреевна и Станислав Васильевич отбыли на поезде в Минск. Более того, этот факт подтвердила проводница вагона поезда Москва–Минск. Из рассказа следователя получалось, что не совсем трезвая работница железнодорожного транспорта опознала пропавших по фотографии, правда, как пожаловался работник прокуратуры, полицейские вместо нескольких фотографий различных людей, предъявили проводнице только две фотографии, которые и были уверенно опознаны.
Слушая рассказ, Михаил Алексеевич мысленно представил себе перепуганную тетку, которая провезла левых пассажиров, после чего ее стали допрашивать менты. Тут по фотографии опознаешь саму королеву Викторию, не то что Катю со Стасом.
Следователь попросил пригласить для опроса санитара, который провожал Екатерину Андреевну на вокзал. Семёныч с готовностью и в деталях рассказал, как он заказывал такси, как выезжали за территорию Центра, не забыв упомянуть, что охранник Силуанов проверил их пропуска и открыл ворота для проезда машины.
Поведал он и про то, как такси остановилось около Белорусского вокзала, как он затем проводил доктора и ее мужа до поезда. Следователь, который уже несколько раз пересмотрел записи с камер видеонаблюдения вокзала, задал дополнительно два вопроса. Первый вопрос был о том, почему отъезжающие прошли не через здание вокзала, а воспользовались воротами, ведущими прямо на перрон, а второй вопрос касался причины, по которой Екатерина Андреевна заметно хромала.
Семёныч тут же объяснил, что он хорошо знает вокзал и предложил пойти более коротким путем, так как Екатерина Андреевна перед самым отъездом подвернула ногу и ей даже пришлось перебинтовать голеностопный сустав эластичным бинтом. Заданные вопросы были вызваны тем, что на видеозаписях практически невозможно было идентифицировать лица отъезжающих. Уличные камеры записывали только общий план, а ночное освещение не способствовало получению хорошего изображения. Камеры, расположенные внутри здания вокзала, записывали изображения с очень хорошим качеством, но в данном случае, они оказались бесполезными.
Так как картина отъезда пропавшей пары более или менее складывалась, то вопросов больше не последовало. Вызванный Силуанов все подтвердил и даже принес компьютерную распечатку, на которой были данные о времени прохода и проезда всех сотрудников и гостей через проходную за интересующий период времени.
После ухода следователя Михаил Алексеевич спустился на первый этаж, разыскал Семёныча, который, по своему обыкновению, толкался возле биллиардного стола в комнате отдыха.
– Давай пройдемся немного по улице, хочется побыть на свежем воздухе. Середина октября, а осень такая теплая и дождей почти не было. Знаешь, Семёныч, мне осталось совсем немного, до лета точно не дотяну. Поэтому у меня к тебе будет несколько просьб. Знаю, что ты человек, хоть и не бескорыстный, но обязательный. Я многих втянул в свои авантюрные дела, в том числе и тебя. Мы теперь повязаны разными нехорошими делишками, не то чтобы уж совсем преступными, но где-то на грани.
– Михаил Алексеевич, я работаю с вами уже несколько лет. Неужели вы считаете, что есть что-то такое, чего я не знаю или о чем не догадываюсь?
– Ну, если так, то я перехожу прямо к сути вопроса. После моей смерти ты должен сделать несколько дел. Во-первых, деньги от проданных квартир и имущества передашь Шиманским, себе возьмешь десять процентов от суммы. Каким образом ты им передашь – это твое дело – деньгами, бриллиантами, недвижимостью или ценными бумагами. Во-вторых, заберешь из морга два тела и похоронишь по всем правилам на польском кладбище в Смоленске на улице Урицкого, сам найдешь. Всю информацию о покойных я передам тебе сегодня, заодно получишь и необходимую сумму денег. В-третьих, прошу тебя никуда не исчезать из Центра, поработай здесь годик-другой после моей смерти, а там сам посмотришь, оставаться тебе здесь или увольняться.
Ты знаешь, что у меня хорошая интуиции, так вот она подсказывает, что появится человек, с которым ты точно сработаешься.
– Интересно, но моя интуиция мне подсказывает то же самое и даже больше: этот человек уже находится у нас в клинике.
– Возможно, ты прав, но ему еще долго придется расти, чтобы стать заметной фигурой в науке. Ты уж его поддержи, а он в долгу не останется.
Михаил Алексеевич поднялся в свой кабинет. Плотные шторы практически не пропускали свет с улицы. Включенная настольная лампа освещала часть стола с телефонным аппаратом и раскрытой на букве «Ш» записной книжкой. Михаил Алексеевич не любил современные электронные гаджеты, а по старинке пользовался обычном блокнотиком с напечатанным по краю страниц алфавитом. Нужный номер нашелся внизу страницы.
– Владимир Владиславович, добрый день, беспокоит вас Михаил Алексеевич из Центра высшей нервной деятельности.
– Здравствуйте, Михаил Алексеевич.
– Я звоню вам по совершенно личному делу. Ко мне в клинику поступил один бывший военврач, выпускник Питерской Академии. Хороший парень, но совершенно в растрепанном состоянии. Его комиссовали по инвалидности, будет жалко, если мы потеряем толкового специалиста. Я с ним немного поговорил, он проявляет интерес к психологии и психиатрии, как раз по вашей специализации. В связи с этим у меня только один вопрос: будете ли вы набирать в этом году аспирантов, и когда начинаются вступительные экзамены?
– Да, будем, а экзамены, как обычно, в сентябре. Михаил Алексеевич, вы хотите, чтобы я посодействовал вашему протеже?
– Ни в коем случае, Владимир Владиславович! Я считаю, что бывший капитан медицинской службы Денис Войданович сам сумеет подготовиться и достойно сдать экзамены.
– Я все понял, Михаил Алексеевич. Будем надеяться, что капитан оправдает ваши надежды.
Минут через пять после телефонного разговора Михаил Алексеевич извлек из сейфа Катины лабораторные журналы.
– Ну, что же, выбор сделан. Значит, Денис Войданович. Да и будет всё так, как предсказано.
Переход к Главе 33. http://www.proza.ru/2016/01/05/92