***
Зной понемногу спадал. Вечер, надо сказать, выдался прекрасным, теплым и тихим. Людей вовсе не было. В провинциальных городках ночью всегда так. Люди порядочные сидят по домам.
Здание театра, некогда нависавшее всей свое громадой над солнечной улицей, теперь стояло совершенно незаметным и легким. Теплый воздух проходил через горло в легкие, и жизнь наполняла их. Не было суеты и волнения, был только мир, величественный, непостижимый мир, который я пропускал через свое тело. Мое сердце качало жизнь, по венам у меня текла жизнь, и все мое существо ликовало от самого факта своего существования.
Южные звезды были мне близки, как родные. Слово Родина всегда заставляет меня улыбаться, это ведь либо очень неправильно, либо заключает в себе великое множество значений. Куда бы я не пришел, сколько бы не увидел дивного, необычного, страшного, я всегда уверен, что это мое родное, моя Родина. Какого бы человека я не встретил, могу твердо утверждать, что он мой брат.
Путешествуя, я постепенно осознавал, что для Родины не существует границ, она везде. Ты – человек, ты гражданин этого мира. Я, конечно, не должен противиться таким очевидным истинам. Счастье есть в простоте мысли, и это как никогда громко звучит в моей голове. Счастье есть духовное спокойствие и опрятность тела. Счастье есть в удовольствии. А южные звезды так далеки, но я не могу не улыбаться, ведь сознание мое чисто, как это небо. Я переполнен чувством бесконечной благодарности, и, кажется, сам того не подозревая я молюсь каждый раз, когда так думаю. Это не похоже на прежнюю жизнь, ведь я открыл для себя так много. Здание театра стоит недвижно, там есть люди, я знаю и все они добры и счастливы. Просто кто-то это знает, а кто-то этого знать не желает. И глупы мои мысли, примитивны и сентиментальны, но клянусь, я не знаю другого.
А южные звезды так далеки! Мой поезд через два часа, и вечерняя свежесть уже обволакивает мое легкое гибкое тело, зной ушел совсем.
***
Город провожает меня, как мать провожает своего сына. Вернусь ли я? Нет, я никогда не вернусь, потому что впереди по меньшей мере тысячи мест, где я должен буду быть. Я забуду этот город, его вытеснят другие, но я никогда не скажу зла про него. Я благодарен. От этого в теле моем пробуждается небывалая легкость и свежесть, и кажется все ясным, все понятным, все истинным и прекрасным. Я все более лучше ощущаю жизнь, она проходит лучом сквозь меня, и от этого луча становится тепло. Кажется, что все границы стерты, все предрассудки уничтожены, а для жизни нужно так мало.
Пробуя себя в различных практиках, я добился того блаженного ощущения расслабленности, когда твоя голова настолько легка, что в ней больше нет места тяжелым мыслям, а есть только возвышенные суждения, которые двигают тебя вперед. Ты парусник, а твое сознание – ветер. Ты волен быть тем, чем ты хочешь быть, и не стоит бороться с ветром, ибо занятие это неблагодарное и бесполезное.
Вспоминал прошлое. На мгновение мне сделалось страшно и неуютно, но я быстро отверг эти ужасные чувства. Я понял, что совершенно забыл свое детство. Картинки неразборчивы, серы. Я забыл внешность своих родных, помню только общие черты. Отец всегда был угрюм и сутуловат. Его костлявые руки невольно цеплялись звериной хваткой в тонкие руки моих сестер, от этого они немного жмурились. А мать была полновата, но лицо не пропорционально вытянуто. Помню, как она своими тонкими губами тихо, почти робко стучалась в мою комнату и звала на кухню. Я всегда улыбался ей, всегда смотрел взглядом полным добра и любви, но она уходила обратно. Тогда я еще с большей любовью приходил на кухню и смотрел так на каждого: на отца, на сестер, на мать. Этого не желали замечать, или считали это необязательным, неважным, хотя это и сейчас остается для меня самым главным. Только все приобрело иные масштабы. Раньше свою любовь и счастье я распространял лишь на семью, сейчас же на весь мир. Только в доброте строится человечность. Только в радости, только в счастье человек обретает спокойствие души, и совершенно не страшно, если ты отдалился от своих родственников. Я ведь только спустя пять лет путешествий понял, что у меня не было никакой связи ни с матерью, ни с отцом, ни с сестрами. Я дарил им радость, я обретал счастье, но они не видели моих намерений, они, возможно, не понимали меня, поэтому мой уход был неизбежен. Я, конечно, иначе поступить не мог, учитывая мой неиссякаемый потенциал к жизни, мое стремление к гармонии. Да, определенно я не совершил ошибки, уйдя из дома, я обрел тогда нечто новое. Я не совершил ошибки.
***
Мой поезд приехал ночью. На вокзале не было ни души, а на небе не было звезд. По необыкновению оно было затянуто тучами, и слабый ветерок тянулся по платформе, прямо навстречу мне. Со мной вышло двое мужчин, одна молодая семья с маленькой девочкой и одна пожилая дама. Сразу было видно, что они местные жители. Определять я это научился уже в первый год своего странствия. На лице у них читалось напряжение, оно спадет, только когда они лягут на свою постель, или обнимут родственников.
Южные города, надо отметить, совсем непривлекательны, когда небо затянуто тучами. Город тонет в серости, ему нужно солнце, ему нужны эти звезды, серебряной россыпью раскинувшиеся по всему небу. Без этого город чахнет. Но завтра обязательно будет солнце. Ветер унесет облака, и завтра я буду любоваться палящим солнцем и ослепительно чистым небом. Мое дыхание заглушит шум прибоя, сердце успокоится, оно будет биться медленнее в такт бьющимся о берег волнам. В сознании моем будет абсолютная тишина и спокойствие, я не буду более задумываться о себе, а буду думать об этом мире и о море. Так побеждается эгоизм. Так побеждается несчастье. А сейчас мне нужно найти жилье, ночь нынче очень холодная.
***
Можно по-разному описывать данное чувство. В восточных религиях это медитация, в христианстве созерцание, но оно всегда одно. Это тот момент, когда человеческое сознание более не сопротивляется, а полностью и безотказно отдается внешнему миру, тем самым открывая для себя свой собственный внутренний мир. Это можно перепутать с пустотой мысли, но это, конечно, не так. Пустота в сознании это страшно, да и кто может достигнуть этой абсолютной пустоты? Дело невозможное.
Я не ложился спать, ведь до рассвета оставалось совсем немного. Безусловно, встреча рассвета, заката тоже часть очищения своего сознания. Человек отдается своим природным ритмам, отдается, можно сказать, природе, что впоследствии удовлетворяет его душевное состояние. А закат на юге очень уж красив. Естественно, нельзя описать тот момент, когда солнце, совсем еще не яркое, встает прямо из-за гор, как первые лучи попадают на крыши домов, как все еще прохладный воздух протекает по твоему горлу и вокруг наступает абсолютная тишина. Момент пробуждения всего живого. Описывать этот процесс можно часами, но так и не дойти до нужного, до точного определения сего. Нужно это просто чувствовать. Чувствуйте рассвет животом, грудью, глазами, ушами, чувствуйте его всем телом, чувствуйте душой. Определенно, это приходит не сразу, но постепенно, практикуясь в данном направлении, можно будет наконец обрести то блаженство, несравнимое ни с чем иным счастье наступающего дня. И тогда не будет возникать сомнительных вопросов: «А стоит ли мне благодарить за этот, впрочем, самый обычный день, которых будет еще великое множество?» Вы просто будете сиять благодарностью, она будет идти от вас непроизвольно, из улыбки, из взгляда, например. Не говоря уже про ваши мягкие слова, вдумчивые речи и плавные движения тела.
***
-- Женщина! Ну вы смотрите куда идете, толкаете всех!
-- А вы не натыкайтесь! Вот еще, буду я тут изворачиваться перед вами!
Бродя по местным рынкам и заглядывая то в одну лавку, то в другую, я натыкался на алчные взгляды, жадные ухмылки и грубость к каждому, у кого не нашлось лишних денег, чтобы истратить их здесь. Материальные ценности еще один бич человеческого счастья. Это очень хорошо познается именно в путешествии. Но ведь это не значит, что нужно уходить далеко в горы и жить в отшельничестве. Просто нужно быть умеренным в определенных вещах. Удовлетворять потребности и не поддаваться желанию. Иначе человек превращается в животное. Несомненно, культурное и образованное животное, стоит отметить. Ведь знания, которые мы привыкли называть знаниями, в какой-то степени тоже материальны. Но все-таки между профессором и торгашом есть определенная разница, это конечно.
-- Да что ты мне тут про цену лепечешь! Мне нужен картофель, вот и все. Скажи сколько денег тебе нужно и дело с концом. – Пожилая женщина стояла возле овощной лавки. Я обратил на нее внимание только потому что она загородила мне путь, но мне стало любопытно понаблюдать за разговором, они явно общались на разных языках и не понимали друг друга. Женщина, яро жестикулируя, пыталась объяснить, что ей нужен картофель, а продавец с несчастным лицом и непонимающим взглядом клал ей в пакет то морковь, то свеклу, далее сделал попытку положить морковь и свеклу вместе, но женщина от этого только больше кричала и все резче махала руками. И все бы ничего, да только, по-видимому, картофеля у этого бедного продавца вообще в продаже не имелось.
-- Ах, картофеля нет у тебя? Да почему же ты сказать об этом мне не можешь, горе луковое.
Продавец, видимо, услышав знакомое сочетание звуков начал судорожно складывать в сумку лук, но пожилая женщина куда более громко застонала, потребовала сумку и деньги, данные ей за картофель продавцу. Он же еще более удивленно выпучил на нее глаза, и не под каким предлогом, или в данном случае жестом, решительно не хотел ничего возвращать. Теперь-то мы уже видим, что дело приобрело масштабные обороты, и хозяйку уже не волновал картофель, а волновали сугубо денежные средства, взятые продавцом только лишь для того, чтобы всего-навсего положить ей в сумку пару картофелин. Не знаю, в действительности ли продавцу было ничего не ясно под грозным и строгим взглядом женщины, то ли это было еще одним проявлением жадности, которой в здешних местах было в избытке, но я все-таки останавливаюсь на том, что, возможно, он и не понимал что нужно странной пожилой женщине, но что необходимо вернуть деньги можно было понять, совершенно не зная языка. Да и сквозь эти испуганные глаза зачастую просматривался хитрый и алчный взор. Я не чуть не расстраивался за даму. Она была хорошо одета, на пальце у нее было золотое тоненькое колечко с маленьким рубином, и, отдав эти деньги продавцу она, словом, совсем ничего не потеряет. Куда более страшно мне делалось при виде других торгашей, некоторых покупателей и просто идущих людей, у которых не было денег что-либо приобрести здесь. Все лица у них были злые, движения тела резкими, а речь острая с великим количеством ругательств. Если бы они только знали, на какую мелочевку распускают свою злость, распускают свое счастье и гармонию. Если бы они только знали, как они впустую проживают этот солнечный день, если бы только немного представляли насколько глупо и опрометчиво поступают. Они, прямо-таки, всю душу свою выкладывали на то, чтобы выгоднее поторговаться, чтобы дешевле купить вещь, которая, по сути, совершенно бесполезная. Но этот порок, наверное, закрывает глаза, и нет возможности опомниться. Натуральное болото, в котором жабы борются за то, чтобы утонуть. И чем глубже тонуть, тем, непременно, будет лучше! А полное безоговорочное счастье, видимо, они приобретут, когда полностью захлебнуться в трясине. Но не поймут ли они тогда, что это совсем не счастье? Поймут, естественно, поймут! А еще поймут, что то, что они называли богатством – ничто. Все исчезло. А истинного и сокровенного у них никогда не было, они бедны. Их болото есть абсолютнейшая нищета, и они всю жизнь пробыли там, кормя себя иллюзиями о богатстве и удовлетворенности. Как же они несчастны.
***
Сидя на улице, вокруг суеты, движения и, собственно, жизни, ты несомненно ощущаешь эту жизнь. Однако внутри у тебя совершенный покой. С очень тихим, неслышным дыханием всю суету пропускаешь через ноздри, вдыхая лишь тот мир, который есть. Внутри медленно распускается цветок, в начале около сердца, потом сердце неспешно становится этим цветком, а далее этот цветок растет, и незаметно ты видишь в себе его. Тебе легко, невероятно приятно каждое движение. Мышцы не сковывают, а сознание не заземляет. Что это? Мне придется это выяснить, но разве можно объяснить подобное? Разве можно с точностью назвать, что же это такое, когда человек наконец-таки обретает что-то похожее на гармонию, что-то похожее на полное понимание себя с этим миром? Это двойственность. Понимая, что все суета, ты как бы немного отдаляешься от этого мира вглубь себя, но отдаляясь, понимаешь, что только больше живешь, что только больше понимаешь жизнь, и на самом деле ты никуда не ушел, а скорее обрел что-то новое. В этом состоянии выявляется счастье. В этом состояние, возможно, можно обрести то сокровенное и недоступное, можно почувствовать еще более четко этот мир, что в целом само по себе есть счастье.
Я устроился на лавочке в местном парке. Отлично запомнив ту женщину, которая ссорилась с продавцом из-за картофеля, я вдруг увидел ее. Не просто увидел, стоит отметить. Она направлялась прямиком ко мне с выражением лица уверенным и целеустремленным, хотя временами я все же улавливал вскользь просочившуюся робость и некую даже скромность. Шла она быстро, смотря на мое лицо, вернее сказать, смотря сквозь мое лицо.
-- Я… здравствуйте! Вернее, я хотела бы вас поблагодарить, за то, что вы… - Последовала неловкая пауза. – Объяснили тому продавцу, что мне вовсе не нужно никакого луку, а ежели картофеля у него нет, так пущай деньги возвращает. Спасибо вам большое!
Глупо улыбнувшись, я состроил гримасу и сквозь зубы ответил.
-- Ничего-ничего. Конечно-конечно. Если понадобиться еще что-нибудь, то вы как-нибудь дайте знать. Всегда рад помочь!
Женщина развеселилась и, похлопывая меня по плечу, начала было что-то болтать про картофель, который ей был позарез нужен, а я умилительно стал ей улыбаться, совершенно не слушая ее. Как это и не странно, хоть я и любил людей всей своей душой, но совершенно не умел с ними общаться. Величайшая глупость нападала на меня при первом слове, и, конечно, мне это жутко не нравилось, но, право, я ничего не мог сделать. Напасть, по-другому не скажешь!
Внезапно монотонная болтовня женщины прекратилась, и она, непонятно зачем, хлопнув себя по ноге, сказала.
-- Так вы не здешний? Да что же вы раньше молчали, милейший! Пожалуйте к нам. Я живу с мужем в целом доме и у нас есть для вас место. Вы, к тому же, наверняка еще никуда не пристроились.
Уж не знаю откуда эта особа знала, что я еще, как она выразилась «никуда не пристроился», и как вообще нормальная пожилая женщина может предложить совершенно сомнительному мужчине( к тому же не местному!) на время пожить в ее доме. Уму непостижимо! Эту странность, вдобавок, приумножила ее не менее странная речь, заключающая как и просторечные словечки, так и давно устаревшие книжные выражения. Да, дама была эта весьма и весьма мнительна. Но, в любом случае, ночлега у меня не имелось, и я согласился.
***
-- Вы можете поселиться на кухне, в зале, или же на чердаке. Советую чердак, там открывается прекраснейший вид на горную речку.
Уж не знаю, была ли эта фраза иронией, но вид с чердака открывался на тот самый рынок, где я собственно и познакомился с хозяйкой этого дома, и лишь только вставая на цыпочки, и как гусь, вытягивая шею, можно было увидеть малюсенький кусочек этой небольшой реки.
-- Сейчас мой муж как раз там.
-- На чердаке?
-- Да, на чердаке. Кофе пьет и смотрит в окно. Скоро вы поймете порядок его жизненных ритуалов. – Хозяйка, зайдя в дом, совершенно преобразилась. Она стала будто почтеннейшей дамой, движения ее были хоть и несколько резки, но выражение лица, речь, взгляд, все приобрело другой вид. Полностью исчезли те просторечные фразы и залихватские интонации. Можно было подумать, будто мы вошли в какую-то святыню.
-- Покорнейше вам благодарен. Дело в том, что я путешествую по городам и наблюдаю. Да, это мое основное занятие. В созерцание складывается видимость мира, какие-то, возможно, иные мысли. Да и все по-другому становится. Можно сказать, что я по-настоящему счастлив. – Не желая ничего скрывать, я поведал этой женщине откровенность, которую не смел высказать даже родной матери, хотя, конечно, тогда было совершенно иное время. Сейчас я ей долго-долго говорил бы о себе. Уж не знаю, поняла бы она меня, одобрила бы мое решение, но совершенно точно выслушала бы до конца. Я бы по взгляду понял ее смятение (оно бы точно было), понял бы все, что она чувствует. Но у этой дамы было пронзительно бесчувственное лицо. И уже на моем лице они читала смятение.
-- Так, стало быть, вы путешественник? Да, я это сразу поняла. И в каких же городах вы побывали уже? – Говорила она холодно, как бы без интереса, но я нутром чуял, что в ней громаднейший интерес ко мне.
-- Ох, я странствую уже десять лет, много где бывал. Основной моей целью является все-таки изучение не самих городов, не архитектурной части, а изучение людей, вернее сказать, наблюдение людей. Это помогает немного в другом ракурсе взглянуть непосредственно на свою собственную жизнь. А если вам все же интересны места, то я был и во Франции, и в Италии, Португалии, бывал во Вьетнаме, Индии, разумеется, посещал Китай и Пакистан. Много где был…
Мы до сих пор стояли в прихожей, обутыми. Хозяйка не приглашала в дом, не предлагала чаю. Не подумайте, это ничуть меня не смущало и не расстраивало. Скорее наоборот, разговор наш сделался любопытным и весьма интересным. Женщина сохраняла свою внешнюю хладнокровность на лице, но глаза ее блестели, а на лице временами пробегала робкая улыбка. Она отнюдь была не равнодушна внутри.
-- Позвольте, но где же вы берете средства? То есть, не подумайте… э, возможно, вас это оскорбит, но ничего такого… это простой интерес. Мещанский интерес, но все-таки…
-- Временами я подрабатываю чернорабочим, или что-то вроде того. Я не прихотлив и много денег мне не нужно, но бывало совсем худо. К примеру, пять лет назад я приехал в Дакку, это столица Бангладеша, и как бы я не хотел, но я не смог найти даже самый мизерный заработок и был вынужден ночевать на улице, вследствие этого тяжело заболел. Благо меня взял один добрый доктор на свое попечительство. Три дня у меня была сквернейшая лихорадка. У доктора абсолютно не было лекарств, там с этим, знаете ли, худо. Он отпаивал меня горячим молоком с кардамоном, мускатным орехом и медом. Я поправился через неделю и был очень счастлив и благодарен.
Вместе с этим доктором мы отправились в Индию. Прожил я там около года, и мы очень тесно сдружились с этим доктором. Рохин его звали, он и остался в Индии, я же уехал, потому что чувствовал всем своим существом, что путь мой не кончен, что не в Индии он остановится. Я вынужден был покинуть Индию и Рохина, тот, конечно, очень опечалился, но все понял. Я дал обещание, что когда-нибудь мы вновь увидимся совершенно другими людьми, он сказал, что остаток жизни проведет в городе Матхура, а я сказал, что еще ничего не знаю о своей жизни и единственной целью для меня является ее пристальное изучение. Мы остановились на том, что когда все-таки я завершу свое скитание, я обязательно приеду к нему. Он обещал, что будет совершенно другим, я пообещал тоже самое. На том и порешили. – Почувствовав, что я уже очень много говорю и хозяйке, возможно, наскучил мой рассказ, я опустив глаза, тихо добавил. - Я как-то заговорился…
Хозяйка же взглянула на меня с удивлением и непонимание, как после долгого сна, но быстро очнувшись, она уже довольно бодро ответила мне:
-- Пойдемте выпьем чаю. Ни о чем не беспокойтесь, чай у меня очень вкусный. Скоро выйдет муж, я вас познакомлю. К обеду я подам первоклассные запеченные овощи, а после мы выпьем по чашечке кофе с финиками. Если пожелаете, то можете пойти с нами после обеда на водопады в горы. Уверяю вас, вы не пожалеете, они восхитительны! Ну что же, пройдемте!
Хозяйка повела меня на кухню и стала заваривать чай. На душе у меня стало спокойно и уютно, тихо и тепло. Через открытое окно дул теплый ветер. Он пах морем и рынком, что было весьма символично. И прилив беспредельного счастья вновь утопил меня с головой.
***
Стройный и крепкий пожилой человек довольно энергично спускался вниз по лестнице. Он был полностью седой, но волосы у него были густыми и здоровыми. На нем был надет халат и какие-то мешковатые брюки, а на лице были почему-то круглые, да вдобавок слегка треснувшие очки. Мужчина был серьезен, в руках у него была толстая книга в переплете, а в кармане халата свернутая трубкой газета. Он был нахмуренным и пристально всматривался в мое лицо, открытое и улыбчивое.
Чай был поразительно вкусен, а печенье, которое, видимо, хозяйка испекла сама, было просто волшебным. Там точно был имбирь и кардамон, а потом я уловил нотки корицы и меда. Вкус печенья делался вдвойне приятным, еще и потому, что я не ел черт знает сколько времени. Хозяйка начала говорить первой, потому что ее муж явно ждал каких-то объяснений.
-- Ты припозднился сегодня, уже время к обеду, а ты только кофе допил.
Я наблюдал за всеми действиями женщины и заметил еще одно изменение. Если на рынке она говорила, как подобает говорить на рынке: просторечно, эмоционально, несколько даже крикливо. Войдя в дом, она сделалась настоящей аристократкой! А сейчас же к этой равнодушной плавной речи прибавилась нежность в словах, невероятная чувственность! Мне, честно сказать, прямо туманом заволокло глаза от ее слов, самых обычных слов, но интонация! Интонация была изумительной. Но, надо отдать должное, туман рассеялся в первую секунду того, с какой невероятной громкостью, глотком и смакованием этого глотка хозяйка отхлебнула из чашки. Первым, что она делала, это очень долго, с чувством и последующим шумом, губами хлебала чай. Мгновение она держала чай в промежутке между языком и непосредственно глоткой, а после с великим наслаждением глотала горьковатую и ароматную жидкость, делая движение горлом вниз, а потом вверх. А в заключение всего процесса, она еще делала непроизвольное «а-а», медленно и лаконично. Это было воистину великим и потрясающим зрелищем. Так пить чай нужно уметь!
Муж заострил взгляд на своей жене. Только смотрел он на нее несколько раздраженно. Потом, переведя взгляд на меня, он вежливо, но тем не менее недовольно спросил, обращаясь ко мне.
-- Добрый день. Вы должно быть путешественник?
Я же не менее вежливо, но с лучезарной улыбкой и счастливым лицом, немного изумляясь, ответил.
-- Верно. Но как вы узнали?
Тут в разговор вмешалась хозяйка, предварительно с небывалой выразительностью и громкостью снова отхлебнув из чашки.
-- Видите ли, мой дорогой, я привожу сюда только путешественников. Они люди интересные, с ними можно много о чем поговорить, особых удобств им не требуется, да и вообще, старым пенсионером это отличное развлечение, только умоляю, не поймите меня не правильно.
-- Помилуйте, ни в коем случае! – Я хотел еще раз выразить свою благодарность, но хозяин дал знать, что собирается говорить, и я умолк.
--Вам известно про водопады?
Перед глазами сразу появились множество водопадов. Потрясающие каскады, прозрачная вода и величественные горы. Немного думая, я ответил.
-- Да, здесь восхитительные водопады. Ваша жена сказала, что сегодня вы отправляетесь в горы, чтобы повидать их.
Тут, совершенно неожиданно хозяйка воскликнула.
-- Правильно! И вы, конечно же, пойдете с нами, вы ведь путешественник! Вы должны все видеть.
***
. Водопады были прелестны. Дюжину чудес я увидал в этой неописуемой природе юга, сотни благих мыслей меня посвятило, которые на, может быть, самую малость, но еще на один шаг приблизили меня к недосягаемой цели. Я еще больше познакомился и узнал эту прекрасную супружескую пару. Это были милые и очаровательные старики, но ручаюсь, внутри они были младше меня, они сохранили юношескую наивность, юношеское желание жить, а жестокость, неопытность, глупость стерлись годами. Они сохранили самое важное, то, что сложно сохранить.
Мысли мои были светлы и легки, но к вечеру дышать было все труднее, веки наливались свинцом, а голова моя пухла, как у Страшилы из сказки. Тело все более и более стремилось к земле, взгляд плыл из стороны в сторону, на лбу выступил мелкими каплями холодный пот, а губы и шея как будто пылали огнем. И некогда бывшие совершенно ясные мысли стали сбиваться в кучу, стало неясным окружающее меня состояние мира, и я почувствовал что теряю контроль и равновесие. Последним, что я ощущал это тяжелое падение на камень, обросший холодным мхом, и это мгновенное блаженное ощущение, когда холодный булыжник соприкоснулся с моим пылающим телом и на секунду охладил его. Еще пару секунд я слышал обрывочные окрики хозяйки и беспокойный бас ее мужа. Видимо они жутко перепугались и громко суетились. Хочу отметить, что дальше я совершенно ничего не помнил. Очнулся я уже в доме, где рассчитывал пробыть не более двух дней. От хозяйки я узнал, что у меня две ночи был жуткий жар с бредом. Я много говорил о Боге, о себе, о своей семье. Будто оправдывался перед ней, что, мол, я другим нужен больше чем вам. Это странно, ведь в сознании я никогда не думал об этом. Я думал о мире, о его красоте и совершенстве, но о таком никогда не думал. Да, я думал о чем-то недосягаемом, о чем-то само собой разумеющемся, о том, что есть везде, но его нет нигде, но я не называл это Богом, хотя, наверное, это стоящее название.
Не скажу, что я словно был во сне и решительно ничего не помнил. Это было странное состояние. Это было похоже на темный вечер в бедной квартире без света, это было похоже на протухшее мясо и вонь от него, на матерную ругань молодых девиц, на ребенка-подростка, который прыгает с крыши высокой церкви. Словом, это было ужаснейшее состояние, и какие только уродства мне не представлялись. Все, чего я боялся, все чему я противоречил, вылилось в меня из огромной бочки тяжкой лихорадкой.
Много страху я навел на хозяев.
Вторая моя лихорадка за всю жизнь была страшна. Страшнее первой. И пусть хоть первая длилась неделю, а эта две ночи, она была страшнее. Я долго отходил от этого удара. Около месяца, соблюдая строжайшую диету( ибо сама лихорадка пришла ко мне из местных яств, коими меня сполна угостил один плохо говорящий и вспыльчивый мужчина на берегу моря), и совершая каждодневные прогулки в горы и на море, я смог полностью восстановить здоровье. В этот месяц я многое осознал, о многом подумал сидя у берега моря или на утесе горы, я стал выше, прозрачнее. Хозяева были люди высочайшей добродетели, и время, проведенное с ними, было время прекрасное, полное счастья и полное жизни спокойной и размеренной. Жизни, включающей в себя гармонию со всем. Я понял, что то дурачество на рынке, весь тот шуточный для хозяйки, а не для торговца спор, был ни чем иным, как способом позабавиться, тоже своеобразной гармонией. Я многое понял, пробыв чуть больше месяца у этой семьи.
***
Одевая свежую белую рубашку на голое чистое тело, я вдыхал аромат этого дома. Пахло деревом, свежесваренным кофе с кардамоном, корицей и мускатным орехом, пахло морем, пахло рынком. Сложив полностью все свои вещи, я спустился в последний раз на кухню, чтобы выпить последний раз тот неповторимый кофе с тем же кардамоном, корицей и мускатным орехом. Хозяйка уже не стояла у плиты. Она пила кофе вместе с мужем, сняв свой фартук, заменив его на превосходное белое платье. Оба супруга сидели с серьезным выражением лица, выражая легкую грусть во взгляде.
-- Вот вы и уезжаете. Путешественники всегда уезжают, - Хозяин смотрел на меня с пониманием и некоторым уважением. Это был совершенно иной взгляд, нежели чем был при знакомстве.
-- Обещайте не прощаться с нами. Обещайте заезжать к нам! Мы так с вами сроднились, так сильно! – Хозяйка говорила очень чувственно, и ее тон был более схож на первый свой тон, как на рынке, нежели на тон, какой у нее был в большинстве своем случаев, аристократичный и тихий. Нет, тут он был эмоциональным и трепещущим. Но на одном прощании дело не оборвалось. После долгой паузы, хозяйка собралась с мыслями и вдруг опять начала говорить.
-- Знаете, около пяти лет назад у нас гостил тоже один путешественник. Он был не такой как вы, он не любил путешествия, он их ненавидел всем сердцем. Они ему, знаете, жизнь попортили знатно. И мы на мгновение ему поверили. Поверили, что счастье оно тут, у нас. Никуда идти не надо, ничего делать не надо. Живи и живи. Он много рассказывал про все тяжести и терзания вечных странствий, что нигде нет у него родины, везде он чужд и нелеп, никто ему не рад. Вспоминал семью, тосковал долго. Потом собрался и уехал. Сказать, что это был человек? Это был странный человек! Он был словно пустой. Единственное, что его наполняло, это его собственное страдание, его мысли, которые он решительно вскармливал. Вы скажите, ведь это он виноват? Это он виноват? И плохой ли он человек? Этот вопрос очень сложный, я вот уже пять лет думаю и никак не могу ответить на него. Несчастливый человек, значит ли, что это плохой человек? Очень сложно и двузначно… Не желаю ничего более говорить. Идите, и думайте над этим, а когда узнаете ответ, скажите, пожалуйста, мне безумно интересно узнать!
С этими словами я уехал. Я не пытался искать ответ на этот вопрос, потому как глупое занятие искать ответ на такой вопрос, когда все твое существо переполнено счастьем и удовлетворением. Но я не забывал про эту семью никогда. Сотни знакомых и друзей исчезли из моей памяти, десятки умных и интересных людей полностью исчезли, а эти двое никогда. Сколько всего меня ждет, сколько всего предстоит! И как бы не менялись мои истины, мои миры, сколько бы раз я не трансформировал свое сознание, я твердо уверен – жизнь есть счастье. Абсолютное счастье. Насколько человек несчастен – настолько он не просвещен и глуп. Поэтому искать ответ на вопрос хозяйки бессмысленно. Несчастный человек не плох, он недостаточно духовно просвещен.
Впереди бесконечный путь. Бесконечность может пугать, но не останавливаться нельзя, никогда.
Тем временем, зной понемногу спадал. В провинциях так всегда. Люди сидят по домам, на улице никого. Только мягкий, тихий и теплый вечер кутает тебя, словно в одеяло. Только заходящее солнце идет с тобой в ногу. А на улице по-прежнему никого. Только ты и мир, незыблемый, неведомый, и прекрасный.