Аукцион

Светлана Данилина
Кнуров. А хорошо бы с такой барышней в Париж прокатиться на выставку.
Вожеватов. Да, не скучно будет, прогулка приятная. Какие у вас планы-то, Мокий Парменыч!

А. Н. Островский
«Бесприданница»


1

Земская и Налимов были бизнес-партнёрами.

И как начать рассказывать эту историю?

Как её вообще можно пересказать вслед за Земской?

Ну, да ладно, пусть будет так.

Общая и главная фраза найдена, можно переходить к расшифровке, уточнениям, детализации, указанию тонких оттенков и ярких нюансов.

Бизнес-партнёрство заключалось в том, что фирма Земской оказывала услуги фирме Налимова.

Уже что-то…

А если быть точнее и конкретнее, то фирма Земской популяризировала и рекламировала продукцию фирмы Налимова.

Регулярно, всеобъемлюще, талантливо и не один год.

Сотрудничество было давним, надёжным и устоявшимся.

Помимо этого, у Земской и Налимова сложились очень тёплые и приятельские отношения.

Но совсем не те, о которых невзначай мог заподозрить читатель. Далеко не те. Хотя подумывал о них и сам Налимов и даже закидывал удочку, намекая Земской на некоторое продолжение строгих бизнес-контактов.

Он так сразу в понедельник в своём кабинете после обстоятельного делового разговора об очередном рекламном рейде грубо и топорно возложил на руку Земской свою внушительных размеров пятерню и озвучил мучившую его проблему.

На что Земская реалистично и критично засмеялась, вытащила пальчики из-под ручищи Налимова и совсем по-пушкински констатировала и даже, кажется, процитировала, что она «верная супруга и добродетельная мать», а каприз Налимова чересчур волен и необдуманно фриволен. Несмотря на эффект некоторой легкомысленности и хорошей деловой алчности, производимый Земской. Что в ситуации прибылей Налимова могло бы сыграть свою роль. Но не в случае с Земской.

Налимов руку со стола убрал и принялся с нарочито искренними и по-актёрски задушевными нотками в голосе жаловаться Земской на свою непростую и трудную судьбину.

Проблематичность судьбины состояла в том, что Налимов заскучал и даже загрустил, и даже погрузился в какую-то депрессию, а весь мир стал казаться ему серым, однообразным и безрадостным. И по-лермонтовски начал Налимов жаловаться, что «…скучно и грустно, и некому…», ну и так далее.

Невесело и бессодержательно стало ему жить на белом свете.

Всё-то у бедолаги имелось, и ни о чём уже он не мечтал, и прозаические желания лишь изредка возникали в его пресыщенном сознании.

Бизнес у него был – заводик небольшой, продукция, прибыль, доходик.

Дом был. Хороший, лучше всех. В стиле ампир. С белыми ионическими колоннами.

Машина была, тоже лучше всех, недавно поменянная, с именным номером.

Яхта была. Ещё раз повторять любимую фразу Налимова о качестве его собственности автор даже не пробует и вообще не берётся.

Недвижимость в Европе кое-какая водилась.

Семья была. Жена и две взрослые дочери, уехавшие уже давно в эту самую Европу и нарожавшие ему несколько разнополых внуков.

Любовница была. Но он её уже давно прогнал – надоела она ему, слишком меркантильной оказалась. Оскорбительно, неинтересно и тускло стало с ней бедняге.

И всё складывалось скучно, шло по накатанной колее, рутинно, буднично и обыденно.

И никаких понтов в жизни у несчастного Налимова в последнее время не водилось.

А хотелось драйва, полёта, одержимости, мечты и чего-то такого, эдакого, вроде гусарского битья хрустальных фужеров о фарфоровую плитку пола возле бассейна, банально, но бурно и весело булькающего золотистыми пузырьками шампанского.

Налимов даже лихо руку приподнял и звонко пальчиками прищёлкнул.

– Любовницу хочу! – наконец сформулировал он прихоть. – Молодую. Чтоб лучше всех!

– Ну и заведи, Жень, – тепло и весело, участливо и легко посоветовала ему Земская.

Налимов укоризненно посмотрел на поблёскивавшие разноцветные – салатовые, оранжевые и прозрачные – камушки бус, висевших на шее бизнес-партнёрши, и горько вздохнул:

– Как я её заведу? Её ж найти надо!

– Ну так ищи, – сказала бизнес-партнёру Земская.

– Ищи! – по-свойски и со смешком передразнил он и продолжил жаловаться. – Ты вот говоришь, а что в этом понимаешь? Мне простушка продажная не нужна. И авантюристка не нужна. И из Интернета тоже не хочу! Где я найду? Сама подумай!

И Налимов по часовой стрелке беспомощно оглядел свой кабинет.

На лице его отразились отсутствие интереса и скука от того, что всё здесь ему надоело, примелькалось и приелось, не веселит, не радует, не заводит.

Земская тоже посмотрела на лицензию в рамочке, на фотографии Налимова, его заводика, продукции, на календарь с красным квадратиком, выделявшим дату, на три-четыре спортивных кубка, на боксёрские перчатки, на пару стоявших у окна драцен с торчавшими листьями над белёсо-бежеватыми, цвета кофе с огромным количеством молока, тонкими стволами, на тёмно-коричневый кожаный диван и два кресла, на причудливый журнальный столик, на шкаф с баром.

– Ну Жень, ты многого от меня хочешь! – воскликнула она. – Откуда я знаю, где их берут!

– Вот я б такую, как ты, хотел, – по-деловому прикинул Налимов, оценивающе разглядывая фигуру Земской.

На самом же деле он не знал, чего хотел. Но Земская ему нравилась. Формами. Весёлостью, остроумием, находчивостью, интеллектом. Хотя не это главное. Но с ней были и драйв, и скорость, и полёт, и понты. Ну, да ладно. Не хочет, значит, не хочет. Дети, говорит, муж, репутация. (Всё это он уже раньше от Земской слышал.) Фифа какая! Да и возраст не тот! Не прокатит в обществе. Ему нужно, чтоб совсем молоденькая, чтоб со школьной скамьи, чтобы – ух!

– Это ты зря, – поставила заборчик Земская, – я такая одна и на эту роль не подхожу.

– А, может, посоветуешь кого? – Налимов как-то нерешительно и даже просительно заглянул ей в глаза. – Мне молодая нужна! И чтоб с этим – с драйвом! Ну и красивая чтоб!

– «А кой тебе годик?» – осторожно по-некрасовски поинтересовалась Земская.

– Верочка, детка! Какая разница, – обиделся великовозрастный Налимов и посмотрел на неё ставшими масляными от навеянных мыслей глазками, – у всех есть, и я хочу!

Налимов любил «навороты». И хотел веселья. И почти шесть десятков не были помехой желаниям.

Да и статус того требовал. У всех есть, значит, и ему было нужно, и чтоб самая лучшая. У Столбовского есть, у Берёзова есть, у Паровозина есть, и даже у Коротыгина. А он, что, хуже?

Вот такая показательная бригада а-ля Кнуров и Вожеватов образовалась в его окружении. И он тоже захотел приобрести и завести себе статусную, красивую и молодую девушку. Почему-то в подсознании она рисовалась ему с модной маленькой собачкой в руках. Хотя к чему бы тут собачка? Мысли у него крутились совсем другие, всё более «физиологичные».

Но в целом образ оформился именно таким – с какой-то чеховской грустинкой, вроде зелёного кислого крыжовника или известной дамы со шпицем, – чтоб непременно с собачкой.

Заклинило налимовское подсознание на бежево-сером йоркширском терьере, которого всегда держала в руках молоденькая спутница Мишки Паровозина.

И он тоже захотел себе даже не такую же, а намного лучше и интереснее, но почему-то с собачкой, и чтобы девушка была светловолосая, а собачка – с алой резиночкой на чёлочке.

– Ты, Вер, подумай, может, у тебя на примете кто есть! Сразу не спеши отказывать. Понимаешь, скучно стало.

И Налимов поведал про жажду жизни, веселья, драйва и про «лучше всех».

– Так тебе что, нужно ещё, чтобы и зажигала? – поинтересовалась Земская.

– Ну, конечно! – засмеявшись, широко и по-хозяйски развалился в кресле Налимов.

– Она ведь, Жень, тарелки бить будет! – обворожительно улыбнулась Земская в ответ собеседнику.

– Да пусть бьёт! Надоело. Придёшь домой, а в гостиной пяльцы. И жена крестиком розочки вышивает. Тьфу! Так тошно станет! Хоть волком вой. Найди, а? Чтоб все попАдали!

Налимов любил притвориться простачком, спрятавшись за маской открытости, искренности и особого доверия к собеседнику.

– Я подумаю, – медленно, якобы мысленно что-то прикидывая, сказала Земская, хотя никаких идей на заданную тему у неё не водилось.

– Ты подумай! Как представлю её себе, высокую, с длинной шеей и с собачкой! – разоткровенничался Налимов.

– С кем? – нетактично захохотала Земская.

– С собачкой! – с вызовом принялся защищать свою тёплую и светлую мечту Налимов.

– Ну, уж собачку ты как-нибудь сам, – посоветовала ему Земская.

Налимов знал, что у Земской много друзей, знакомых, связей и контактов.

Земская обещала что-нибудь придумать.

И, покинув офис Налимова, отправилась по своим делам, размышляя над комичной, но вполне житейской просьбой неюного бизнес-партнёра.


2.


Накрапывал небольшой дождь. Было по-сентябрьски тепло, тихо, умилительно, благостно и умиротворённо. Листья на уличных липах даже не начали желтеть, создавая иллюзию, что осень ещё не наступила, а лето никогда не закончится.

Земская открыла ярко-жёлтый зонт и пошла по ещё совсем зелёному, не тронутому осенними красками парку, потом по улице.

Она любила просто прогуляться, подышать, спокойно подумать и немного размяться.

Словом, шла себе Земская, держа в руках похожий на огромный первый жёлтый лист, зонтик, раздумывала о деле, строила планы относительно бизнес-заказа Налимова, подсчитывала доходы, расходы, затраты, количество бензина и человеко-часов, намечала даты и мероприятия.

И вдруг заметила, что промочила ноги. Дождь усилился, и она стала наступать в лужи, которых в начале такого славного её путешествия-отдыха по городским улицам не наблюдалось.

До следующей деловой встречи у неё ещё оставалось время. И Земская подумала, что неплохо бы куда-нибудь зайти и выпить чашечку кофе.

Она выглянула из своего уютного оазиса, из-под жёлтого весёлого укрытия, задумалась, сориентировалась и вспомнила, что вот тут за углом есть небольшой уютный ресторанчик, с которым она тоже работала, сообщая о его существовании и деятельности всему миру в высокохудожественной форме.

Поэтому Земская свернула за угол и вскоре оказалась перед большой стеклянной дверью.

Она сложила зонтик, потрясла им над асфальтом, разбрызгивая капли дождя, задержавшиеся на этом весёлом «парашюте», и с удовольствием в предвкушении горячего кофе и уютного кресла потянула на себя массивное стекло за большую пафосную ручку.

И, уже оказавшись внутри, поняла, что ноги сами привели её в нужное место.

Ведь попала она в царство Элиты.

То есть царство-то принадлежало совсем не этой чУдной девушке, а её бой-френду. Но разве в этом дело?

Элита – это было то, что искала Земская, то есть даже ещё и не начинала искать, и даже не перебирала в памяти своих многочисленных знакомых. Но перед ней наяву нарисовалась самая настоящая налимовская мечта – самое оно, вот просто тютелька в тютельку – молодая, красивая, умненькая и длинноногая красотка.

А собачку Налимов пусть сам ей купит.

Собачка – дело наживное. Главное, что девушку она нашла, а «остальное всё приложится» – совсем по Окуджаве.


3.


Надо отметить, что Земская долго вынашивала и выдумывала фразу, которой ей предстояло озвучить не совсем корректную, по её интеллигентским представлениям, идею Налимова.

Пока они с Элитой пристраивали для просушки раскрытый зонтик в тесном хозяйском кабинете, пока усаживались за столик в зале, пока Элита вызывала мальчика и просила его принести кофе, пока они праздно обменивались дежурными фразами о погоде, Земская прикидывала, как сформулировать налимовское предложение, дабы не оскорбить чувств молоденькой барышни, к тому же имеющей бой-френда, у которого она находится на содержании, ну и работает тоже.

Поэтому дежурный предварявший беседу диалог звучал настоящей фоновой заставкой, когда слова произносятся, словно на автомате, – механически и привычно.

– Кофе со сливками, Вера? – спрашивала Элита, глядя на Земскую, устроившуюся напротив неё, и плавным движением слегка отодвигая в сторону вазочку с невысокими фиолетовыми астрами.

– Да, только без сахара, а то я на диете, – и Земская самоиронично засмеялась.

– А-а-а, понимаю. Ну и я тоже. Два кофе со сливками, Вилнис, и без сахара, – почти пропела красивым медовым голосом Элита.

И Земская, отметив про себя, насколько хорош и приятен тембр, невольно представила свою собеседницу стоящей на сцене.

Официант удалился, но вскоре вернулся с подносом и выставил чашки на стол.

Болтая о тёплой осени и дивной погоде, Земская почему-то вспоминала про себя Островского с его бесприданницей Ларисой Огудаловой, потом хозяина ресторана Пьера, курсировавшего между Парижем и Ригой, потом прикидывала, сколько лет Элите, в какой стадии находятся её отношения с Пьером, и не оскорбит ли ту предложение и внешний вид Налимова.

Она смотрела на Элиту и думала, что девушка пребывает в очаровательном и милом возрасте, что находится в идеальной форме, а длина её ног соответствует всем налимовским требованиям и возвышенным грёзам.

И делая первый глоток кофе, Земская непринуждённо произнесла-таки очень удачную, бифункциональную, не очень вызывающую фразу, к тому же объясняющую её визит:

– У меня до встречи ещё час. Надо время убить. А всё утро я у Налимова просидела. Не знаешь его?

– Да, что-то такое слышала, – отозвалась Элита.

– Ага, – совсем по-простому сказала Земская, – о нём часто в светской хронике пишут. Налимов то, Налимов сё, Налимов там, Налимов сям. Просто Фигаро какой-то!

И Земская в краткой и доступной разговорной форме изложила основные пункты бизнес-концепции страждущего Налимова, не заикаясь, однако, о причинах его эстетических и физиологических страданий.

– Да, что-то такое я видела в журналах, – рассеянно ответила Элита.

– Он классный! – сообщила Земская и пересказала анекдот, услышанный сегодня утром из налимовских уст. Немножко скользкий, но смешной.

Элита расхохоталась.

Земская тоже. Её внутреннее напряжение спало – созданное настроение наполнило пространство непосредственностью и прекраснодушием.

И после паузы в эту раскрепощённую атмосферу Земская совсем легко бухнула:

– Мы презентацию собираемся ему устраивать. Хочешь посетить?

К удивлению Земской, Элита, словно мгновенно всё поняв и оценив, сразу согласилась на это незаметно сделанное предложение.

Она тотчас же очень осмысленно и коротко сказала:

– Да!

И даже так:

– Да-а-а!

Вообще-то, она была немногословна. И обычное загадочное молчание придавало ей облик очень умного человека. Просто ярко выраженного интроверта, с удовольствием пребывающего в собственном внутреннем мире и не стремящегося выползать из своей уютной гладкой атласно-перламутровой изнутри раковины.

Элита всегда внимательно слушала собеседника и время от времени произносила «да», «нет», «наверное», «конечно» или просто «а-а-а», поддерживая беседу таким незамысловатым образом.

Слушатель понимал, что его благожелательно слушают, да ещё и заинтересованно обдумывают то, что он говорит.

Вот и ответ на предложение Земской, выдержанный в том же стиле, содержал в себе главную мысль без лишних рассусоливаний. Но зато произнесла его Элита с большой экспрессией. Словно сразу увидев суть, быстро и расчётливо приняла важное решение, как будто только и ждала чего-то подобного и считала это крайне важным. И вот наконец всё произошло.

Земская даже восприняла сцену как некую буффонаду, настолько высокой оказалась скорость, с которой обычно медлительная и флегматичная Элита отреагировала на её приглашение.

Да к тому же с большим любопытством начала интересоваться: что, к чему и почему, а точнее, почём.

Земская отбросила воспоминания о своей наивной нежной юности, проведённой за чтением высокоморальной художественной классики. И принялась почти по-деловому рассказывать Элите о Налимове, о его семье, об антропометрических данных, о характере и обо всём, что про него знала.

Внешними данными Налимов не блистал даже в лучшие свои годы, которых Земская и не застала.

Но она очень живописно нарисовала современное весьма завидное состояние, поведав о заводе, о доходах, об апломбе, гоноре, самоуверенности, манере прикидываться своим, умении идти напролом, добиваться желаемого, толстых щеках, сильно выпирающем животе, коротких конечностях, лёгкой косолапости, непоседливости, жирных редких волосах и вечной недобритости. Она понимала, что винегрет получается не очень аппетитным, и не преминула добавить для вкуса словечко «симпатяга».

Элита смотрела на неё своими невозмутимыми цвета июльского неба глазищами, хлопала длинными, похожими на диковинные цветочные лепестки, чёрными ресницами и не забывала задавать практичные вопросы.

Казалось, что ответы она куда-то незримо записывает и прикидывает в уме что-то своё.

Однако в ходе беседы она расчувствовалась, приоткрылась и разоткровенничалась, поведав Земской об обстоятельствах, в которых оказалась, о небогатом аскетичном детстве в провинции и о Пьере, который её оттуда вывез.



4.


История её казалась вроде бы простой и незатейливой, но, с другой стороны, совсем и непростой, потому что удивляла чередой совпадений, сопровождавших события, которые происходили с ней в тот или иной момент. Именно тогда, когда Элита искала выход из сложной ситуации, жизнь милостиво преподносила его.

Ещё прошлым летом Элита сидела под старой яблоней в садике возле дома в своём маленьком городке и думала о том, что делать дальше.

Она только-только сдала школьные выпускные экзамены, получила аттестат и мечтала поехать в Ригу, поступить в университет и в лучших традициях классической французской литературы покорить столицу.

Уверенность в том, что она попадёт на бюджетное место, у Элиты отсутствовала. Деньги на учёбу и жильё – тоже. Так что оставалось уповать на везение, удачу, собственные силы и на то, что её проходной балл окажется достаточно высоким, что позволит ей попасть на бесплатное место. Но в любом случае придётся искать работу. Мама с трудом могла бы оплачивать её учёбу, а на жильё и на жизнь денег бы не хватало. Поэтому Элита уже просматривала объявления о трудоустройстве и прикидывала, куда она могла бы пойти. Она немного знала английский, мечтала учить его дальше в университете и подумывала, где бы могла применить свой интеллектуальный багаж.

Сад был зелен и душист. На яблоне уже виднелись небольшие зелёные яблочки. Клумба благоухала легкомысленно-весёлыми розовыми и сиреневыми цветочками душистого горошка, на другой начинали распускаться важные белые флоксы. Над всем этим великолепием летали пчёлы и разноцветные бабочки – трудились под палящим солнцем.

Элита тоже занималась делом – перебирала ягоды чёрной смородины, обрывая хвостики и веточки и перекладывая из белого пластмассового таза в жёлтый. Хвостики и веточки она бросала в мисочку, стоявшую тут же перед ней на старом качающемся садовом деревянном столике. Пальцы её перепачкались и стали тёмно-красными от ягодного сока. Так что она даже не могла толком поправить выбившиеся из-под съехавшей заколки волосы, которые лезли ей в глаза. И поэтому на лбу у неё красовалась косая длинная тёмно-красная полоска смородинового сока, нечаянно оставленная мизинцем.

Ягоды предназначались для продажи. В доме считали каждую монетку.

Элита не любила вспоминать перелицованную мамину юбку, которую носила в шестом и седьмом классах, и вывязывание узоров на носках и варежках, которые тоже продавали. Но уверенность, что она выучится и устроится в жизни, никогда не покидала её. Цели она умела ставить. А намеченного всегда старалась добиваться. И несмотря на свой возраст, обладала достаточной долей прагматизма.

Именно в этот момент она услышала оклик из соседского сада: «Привет!»

Элита оглянулась и заметила двоих молодых мужчин в белых футболках. В одном она узнала соседа, несколько лет назад уехавшего сначала учиться, а потом, как говорили, работать куда-то за границу, кажется, во Францию. Другого она видела впервые.

Оба улыбались и бесцеремонно разглядывали её.

Сосед придумал какой-то бездарный вопрос, на который Элита долго и пространно отвечала. Для чего вынуждена была подойти к невысокому забору, разделявшему два сада.

Вопрос оказался только предлогом, и вскоре они по-соседски разговорились.

– Вот это Пьер, он из Франции, а это Элита, – познакомил их сосед.

– Привьет! – повторил Пьер то немногое, что мог сказать.

Элита находчиво произнесла:

– Бонжур.

– Он ни бельмеса не понимает ни по-русски, ни по-латышски. Говори с ним по-английски, хотя и тут он не очень, – посоветовал Артур.

И Элита, целенаправленно учившая английский и регулярно читавшая по два экземпляра газеты на двух языках, почувствовала себя свободнее.

В ходе беседы выяснилось, что Артур приехал в отпуск и прихватил с собой своего французского друга.

Дальше сосед поведал, что Пьер увязался с ним в провинцию в погоне за экзотикой, новыми впечатлениями и из особой французской любви к сельской идиллии.

Пьер глупо улыбался, показывая крупные лошадиные зубы, галантно и наигранно кланялся, стремясь рассмешить и произвести благоприятное впечатление, бурно жестикулировал, подыскивая слова, кивал своей большой головой, встряхивал длинной чёрной чёлкой и откровенно любовался Элитой.

Элита сразу почувствовала себя прекрасной пейзанкой в восторженных глазах Пьера. Она поняла, что разговор затеян исключительно по его инициативе. Белокурая девушка в коротких шортиках произвела на него сильное впечатление. А красная смородиновая полоса на лбу усилила эффект. Элитой действительно хотелось восхищаться, ибо она пленяла красотой и свежестью, особенно с сочетании с этим своим «есенинским» «алым цветом ягоды на коже». Не совсем алым, конечно, а тёмно-красным, но всё равно выглядела она очень сексапильно.

За неделю пребывания Пьер по-настоящему увлёкся Элитой. Собственно, за чем-то таким и ехал он в небольшой отпуск в маленький захолустный городок. То ли в поисках чувственного вихря, то ли безумной и всепоглощающей влюблённости.

Чистенькие улочки, ухоженные домики, зелёные аккуратные садики, роскошные клумбы, флоксы и душистый горошек, пчёлы и бабочки, большие тазы с чёрными ягодами, солнечные летние лучи, благожелательность и беззаботность вызывали у него, жителя большого города, настоящее умиление. Но главной находкой в этом экзотическом для него путешествии оказалась юная красавица Элита.

Внешними данными Пьер Элите не очень понравился.

Ему было уже сильно за тридцать, что в представлении молоденькой девушки делало его дряхлым старцем, фигуру имел нескладную, долговязую, руки длинные, а лицо не менее лошадиное, чем зубы. Зато большие карие и влажные глаза очаровывали своими выразительностью и мангетизмом.

Больше всего Элиту впечатлили планы Пьера и его восторженный взгляд. Она сразу осознала, что это именно то, что ей нужно. И именно сейчас, в данный конкретный момент.

Проекты Пьера касались бизнеса. Он хотел открыть ресторан в Риге. За этим и приехал в страну. Ему казалось, что дело у него пойдёт с большим успехом.

Неделю Элита водила Пьера по городку и окрестностям. Погода баловала их теплом и безмятежностью, способствуя такой желанной для Пьера пасторали в обществе прекрасной селянки. За это время всё свершилось и решилось.

А потом они уже отправились в столицу.

Элита подала документы и поступила в университет, а Пьер снял для них квартиру и взялся оплачивать её учёбу.


5.


В городе идиллия продолжалась.

Они поселились в уютном гнёздышке в центре с романтическим видом из окна на городские крыши, с подчёркнуто простой модной обстановкой и множеством бытовых удобств.

Элите такое даже не снилось. И она считала, что ей очень повезло.

Она оказалась в городе своей мечты, стала студенткой и каждое утро с удовольствием отправлялась на лекции. С особой радостью приобщения к чему-то высокому входила в казавшееся ей необыкновенным здание университета, вдыхала воздух аудиторий и длинных коридоров, слушала умные лекции, вела конспекты, упоённо впитывала новые знания, с наслаждением деловито вела конспекты и с азартом училась. Всё в студенческой жизни казалось ей большим и ярким праздником.

Пьер выглядел идеальным партнёром: был заботлив и внимателен, дарил ей свежие упругие розы и трогательно кормил с рук, превращая будничные завтраки в парения и кружения.

Он казался лёгким, любил двусмысленные шутки, был горазд на выдумки и непринуждённые фантазии, а также способен без устали даже на своём плохом английском долго рассуждать о разных вещах, почему-то предпочитая темы сортов сыра и марок вина.

Однако при том, что страсти продолжали бурлить, каждый делал своё дело.

Элита с упоением постигала науки, а Пьер принялся заниматься своим рестораном. Писал бизнес-планы, встречался с разными нужными людьми, консультировался, изучал обстановку, просчитывал доходы и расходы, подыскивал помещение, оформлял документы, договаривался с поставщиками, выбирал персонал, фантазировал над интерьером, изощрялся с меню и продумывал рекламные ходы.

В конце концов, он его открыл – ресторан своей мечты, небольшой, изящный и очень стильный. С присущим только ему утончённым и незабываемым «лицом». Похожий на изысканную статуэтку.

Дело захватило его полностью. И несколько месяцев Пьер по-настоящему одержимо им занимался. К процессу он приобщил и Элиту. И пара много времени проводила, совместно занимаясь этим бизнес-детищем.

Сначала всё шло очень хорошо. Реклама привлекла посетителей. Место было хорошим, кухня нестандартной, интерьеры изысканными. Публика ходила к ним и из любопытства, и из эстетических соображений, и, следуя зову моды. Всё имело налёт чего-то такого, эдакого, с вывертом и изюминкой, что так ценил тот же Налимов. Да и реклама Земской, которая хорошо знала своё дело, тоже сыграла партию в этом оркестре. Так что местечко на какое-то время стало модным, таким, в котором многие хотели отметиться.

Потом эффект новизны стал блёкнуть, ликование притупляться и ослабевать, мода устаревать. Посетитель всё реже и реже заглядывал к Пьеру. И для самого Пьера бизнес тоже становился привычным, обыденным и не таким интересным.

Через полгода выяснилось, что Пьер очень соскучился по дому. Потом – что по родителям. А затем – по не упоминавшимся ранее детям – двум очаровательным кудрявым девочкам-крошкам. В результате оказалось, что во Франции у него имелась семья. Про жену он не говорил. Видимо, какое-то время от неё отдыхал.

Элита запомнила имена Софи, Амели и Флор и осознала, что своей судьбы ей по-настоящему не устроить. Развод и вступление в новый брак в планы Пьера не входили. И мечты Элиты разбились в прах.

Идиллия начала принимать прозаические оттенки, становиться приземлённой, терять яркость и привлекательность. Уже не смотрел Пьер с Элитой, лёжа по вечерам на диване, фильмов на английском, не клал летящим движением ей в рот светло-зелёную прозрачную виноградину, конфетку или орешек, всё реже и реже появлялись в вазе томные розы. И за окном не дышали свежей романтикой мокрые от дождя крыши, а выглядели теперь совсем неинтересно, тоскливо и уныло. Прекрасный возвышенный роман превратился в рутинное совместное проживание и начал омрачаться последовательно поступавшими знаниями и обстоятельствами.

Потеря свежих впечатлений сыграла для Пьера самую негативную роль. Он безумно любил всё непривычное и неизведанное, фейерверк, брызги, искры, радуги и фонтаны. И желание свернуть горы ради удовольствия и упоения всем новым никогда не покидало его. Пьера не так увлекала цель, сколько действия по её достижению, ожидание и предвкушение.

Но когда позолота тускнела и приобретённая игрушка блестела не так ярко, он начинал терять к ней интерес.

В один прекрасный день, оставив дело на Элиту, принявшийся ностальгировать Пьер отправился в Париж. Вскоре он возвратился. Но путешествия на милую родину стали происходить регулярно, всё чаще и чаще, и становиться долгими.

Пьер улетал и прилетал, прилетал и улетал, но каждый раз по-карлсоновски обещал вернуться. «Милый-милый», – вздыхала Элита и думала о том, что она станет делать, когда Пьер окончательно потеряет интерес к ней, к их идеальной квартире, к своему заветному с многочисленными фитюльками и бирюльками ресторану и перестанет совершать авиаперемещения.

Процесс охлаждения в отношениях отягощался тем грубым фактом, что бизнес не шёл. Пьер с каждым своим приездом придумывал новые ходы и просил внедрять их в жизнь. И всякий раз видел, что, вопреки его блистательным планам, ни утиная грудка с каштановым пюре или в апельсиновом соусе, ни кролик с репой и шалфеем, ни улитки с розмарином и белым вином массовым спросом не пользуются и не провоцируют большой приток посетителей, а ценителей морских гребешков фри и шпината со сливками среди населения не так и много.

Пьер становился недовольным и начинал раздражаться. Сначала он высказывал претензии к организации бизнеса и брюзжание его вызывал только ресторан, затем он всё больше придирался к нежно лелеемой прежде подруге, а потом и Элита стала вызывать у него приступы гнева и взрывы ажитации, прежде всего, из-за отсутствия прибыли в порученном ей деле. Доходы становились всё меньше и меньше, и наступал момент, когда они должны были исчезнуть совсем. И размахивание руками и суматошное беганье по кабинету не могли остановить подступавшего краха. В вину Элите стала вменяться даже её учёба, отнимавшая, по мнению Пьера, слишком много драгоценного времени.

Бизнес не спасали ни расположение ресторана в центре города, ни система скидок, ни рекламные акции, ни купоны, ни клерки соседних офисов, предпочитавшие хорошие недорогие обеды в более демократичных заведениях, а то и просто салатики из пластмассовых коробочек, купленных в торговом центре, находившемся неподалёку. Публика не гонялась за дорогими трюфелями, свежими устрицами и экзотическими лягушачьими лапками, отведав которые один раз, понимала, что этого, пожалуй, достаточно.

Пока ресторан удивлял новизной, в него походили. А потом пафос испарился, блеск исчез, краски потускнели, интерес у публики пропал, мода устарела и посещать его перестали. И ничего с этим нельзя было поделать.

Оказалось, что концепцию изначально выстроили неправильно. То, что работало бы в Париже, на местной небогатой почве не работало совсем. Бизнес начал чахнуть и глохнуть. Всё шло к концу.

И Элита мучительно раздумывала о своей дальнейшей судьбе.

Ей срочно требовалось искать работу и мужчину. Это и повлияло на скорость её реакции на хорошо замаскированное предложение Земской. Элита разглядела его мгновенно. И сразу выразила желание посетить предложенное мероприятие и познакомиться с господином Налимовым, рассказывавшим такие смешные и забавные анекдоты, пусть и немножко вольные.

Планов о замужестве она пока не строила, хотя всегда помнила об этой главной цели. Элита мечтала для начала о покровителе, которого и предложили ей милостивая судьба и неожиданно для самой себя Земская в переломный критический момент жизни бедной девушки.


6.


Прошло два года.

Точнее, прошли. Но русский язык допускает использование обеих словоформ. Первая стала идиомой, вторая грамматически более выверена. Всё-таки года было два, и они прошли и даже как-то незаметно, словно во сне, пролетели.

Очень скоро после судьбоносной беседы Земской и Налимова произошли встреча и знакомство прекрасной Элиты с жизнелюбивым мечтателем. Через некоторое время так ни о чём и не узнавший Пьер, распрощавшись с бесперспективным и утратившим привлекательность бизнесом в европейском захолустье, закрыл ресторан и улетел окончательно в свой «блистательный Париж».

Элита, получившая деловой и прочий опыт, сблизилась с Налимовым, и каждый приобрёл то, что хотел. Налимов – молоденькую красотку, Элита – содержание и обеспечение. Она стала бакалавром и поступила в магистратуру, конечно, не без помощи покровителя, который принял эстафетную палочку и взялся платить за учёбу. Языки давались Элите легко, и она упоённо совершенствовала свои знания.

Налимов наконец воспрял и отрывался по полной. В его хозяйских крепких руках оказалась желанная ослепительная жар-птица.

Он азартно показывал её окружающим и по-купечески хвастался новой игрушкой.

Верный своему принципу «Доминируй!», он водил Элиту в свет и гордо демонстрировал своё драгоценное приобретение.

Элита действительно оказалась «лучше всех» – моложе, красивее, обворожительнее и умнее.

Столбовский кусал локти, у Берёзова текли слюни, Коротыгин тихо облизывался, паровозинская любовница скрежетала отбеленными зубами и с остервенением сжимала в руках своего йоркшира при виде образцовой фигуры и по-детски пухлых натуральных губ и щёк Элиты, хотя больше всего её задевал миф о состоянии Налимова.

Сам же Налимов купался в счастье – его зажатые между пухлыми щеками щёлочки-глазки только скользко-плотоядно поблёскивали. Экшен состоялся и успешно происходил.

Жена его, Наталья Павловна, с удовольствием и радушием «приняла в семью» нового члена.

Умная, опытная и расчётливая, ничем не глупее своего оборотистого мужа, она сразу всё заметила и поняла.

Поэтому за обедом очень натурально интересовалась:

– Ой, а откуда у нас такие вкусные грибочки?

На что Налимов с хорошей реакцией бывшего боксёра мгновенно отвечал ей, что это Васина жена (Вася был его личным шофёром) передала для их семейного стола баночку. Он не мог отказаться. К тому же ему известно, как Наташа любит маринованные опятки.

– Передай Жанночке большое спасибо, – мудро и тепло отвечала Наталья Павловна, аккуратно прокалывая вилкой скользкую красивую ножку грибка и искусно-изящным движением отправляя его в рот, – грибочки у неё в этом году просто замечательные!

Грибочки мариновала мама Элиты и присылала дочери. Налимову они очень пришлись по вкусу, а потому он и прихватил домой баночку – не мог себе отказать. Он вообще был большим гурманом и сибаритом.

Наталья Павловна тоже оценила маринад – и соли, и уксуса, и пряностей в нём наличествовало в меру, просто точь-в-точь – ни убавить, ни прибавить. И гвоздичка пришлась очень в тему – придавала особый привкус, пикантность какую-то неповторимую. А с горячей картошечкой и свежим зелёным укропчиком это было просто – м-м-м – очень вкусно.

Её всё устраивало. Да и к чему она вдруг стала бы проявлять недовольство?

Бизнес и дом муж давно оформил на неё. И она пребывала в полной уверенности в своём будущем. А потому ей всё нравилось: и наличие любовницы, и спокойствие Налимова, и огурчики с помидорчиками, и вишнёвое варенье из домашних баночек заботливой мамы Элиты. Тем более, что сама она давно отошла от соленья, жаренья, печенья и вообще от готовки, переложив обременительный процесс на плечи домохозяйки.

Самим наличием, а также личностью Элиты Наталья Павловна даже не интересовалась. Ей уже давно надоела небогатая, но всё-таки вереница сменяющих друг друга подружек Налимова в стиле «лучше всех».

Вот только Элита оставалась не совсем довольной.

Во-первых, Налимов явно проигрывал в сравнении с Пьером даже в его худшие времена.

Пьер блистал изысканностью. И в минуты своей мимолётной холерической раздражительности всё равно казался милым и каким-то симпатичным. Попавшим в западню недоумевающим наивным животным. И даже гневные вопли и длинные руки, которыми он нелепо и неритмично размахивал во время сцен, устраиваемых всякий раз при подведении подсчётов, не вызывали неприятия, а наоборот, пробуждали к нему искреннее сочувствие.

Помимо того, что налимовский возраст не способствовал появлению тёплых чувств у молоденькой барышни, и сам он пробуждал у неё не сказать, чтобы отвращение, но… В общем-то, оно, самое что ни на есть физическое отвращение, и никакого другого определения тут не подобрать. Но в то же время внушал он и большое уважение своими состоятельностью и значимостью. Ибо выступал обстоятельным и успешным хозяином, немногословным и знающим бизнес. Собственных дел никогда и ни с кем не обсуждал, а уж с Элитой – и подавно. Хотя она в этом и не нуждалась. Молодую особу интересовали лишь выдаваемые ей суммы.

Элита стала для него не только навороченной забавой. Он по-настоящему увлёкся ею, прикипел душой со всей хорошо сохранившейся юношеской безрассудностью. И эту яркую куколку, великолепную находку, редкое открытие Налимов самозабвенно демонстрировал, поднимая тем самым личную самооценку и возвышая себя, как ему казалось, в глазах окружающих. Он выводил Элиту в свою тусовку и представал вместе с ней перед всеми берёзовыми-паровозиными с их спутницами.

Один его вид как будто говорил: «Все посмотрели сюда! Вот я. Вот Элита. Ей чуть за двадцать. У кого такая есть? Или просто стояла рядом?»

Хвалиться Элитой он хвалился, а квартиру ей покупать не спешил, хотя обещал. Но пока отделывался арендуемой. «Чем тебе эта не нравится? – спрашивал он. – И мне близко от офиса ездить, ни пробок, ни времени потерянного, ни нервов. Живи! Куплю! Всё будет!» Но не покупал. А время шло. И даже уходило, как безрадостно отмечала про себя Элита.

Особенно её огорчало то, что Налимов предпочитал сильно не тратиться. Всё у него приходилось выпрашивать. Конечно, отказов Элита не слышала, но вынуждена была бесконечно напоминать и требовать.

К тому же Налимов отчаянно любил прибедняться. Элиту забавляло, когда он тяжко вздыхал, принимал озабоченный вид и начинал доверительным тоном делиться с нею: «Элита! Девочка моя! Понимаешь, кризис! – и он беспомощно выпучивал свои небольшие светлые глазки и разводил руки с приподнятыми вверх ладонями в стороны. – Мне зарплату рабочим нечем платить! Представляешь? Подожди пока с квартирой. Ты же у меня умница! Ты всё знаешь!» Но на следующей неделе выяснялось, что он купил себе новую машину в традиционном стиле «лучше всех», отвалив за неё немалую сумму. Элита смотрела, как взрослый дяденька тешится новой игрушкой, взахлёб хвастаясь приобретением, и тоскливо думала: «А я?»

Налимов мог поехать с ней отдыхать на экзотический остров и не жалеть денег ни на что. Но расходовались они исключительно на двоих.

Более того, он устроил Элиту работать на собственный заводик. Экономный и рачительный был хозяин, умел распоряжаться имуществом и любую вещь в деле задействовать.

Хотя Пьер тоже задействовал Элиту в своём бизнесе. Но там её не покидало ощущение праздника. А здесь была только работа – с отчётами и скрупулёзным мелочным подведением итогов.

Чем толковым могла заниматься Элита в деле Налимова? Что-то переводила, присутствовала на переговорах, производя впечатление на партнёров одним своим видом. Это ли не работа? Ещё какая работа! Не каждому дано с ней справиться. А она умела, причём блистательно. Особенно когда обаятельно слегка по-джокондовски улыбалась и перекидывала ногу на ногу, но не вызывающе по-шэрон-стоуновски, а неприметно и ненавязчиво. Партнёры млели и становились очень благожелательными и расположенными.

Но главное, хозяин платил ей зарплату. И считал, что всё нормально.

Элита особенно не страдала, но понимала, что несмотря на увлечённость и одержимость Налимова, всё происходящее несерьёзно и мимолётно. И по прошествии некоторого количества лет на Налимова опять может найти его ноющая виолончельная тоска и ему опять захочется чего-нибудь такого-эдакого. А она останется без квартиры, без будущего и без денег. Хотя какую-то сумму уже успела накопить. И небольшую машинку получить – серебристенькую, модненькую. К тому же ей хотелось семьи и детей. В будущем. Просто и прозаично, как любой нормальной девушке.

Единственное, в чём она оставалась непоколебимой, так это в отказе от собачки. Не любила она собачек. С детства. Даже маленьких и хорошеньких. Элита предпочитала кошек – ласковых, умных, диктующих окружающим свою волю и отстаивающих собственные интересы, ни с чем не считающихся, независимых, знающих только своё «я», но ласковых и приятных на ощупь.

Эта кошачья жилка имелась и у самой Элиты.


7.


И когда общество привыкло, привык сам Налимов, привыкла Элита, случился досадный казус. А уж сил и нервов у героев отнял он немало.

Однажды Налимов призвал к себе Земскую и начал изливать ей душу.

Душа его была неспокойна.

Даже взвинчена.

Не на месте находилась налимовская душа.

Её мучила ревность.

Чёрная, мрачная, изматывающая, ре-минорная.

И не мог Налимов уже справляться с ней самостоятельно.

До такой степени обуяло и «загрызло» его это неприятное и мерзкое чувство.

– Найди мне её! – отчаянно взывал Налимов и смотрел на Земскую тяжёлым помутившимся взглядом.

– Так она же во Флоренции, Жень, – отвечала ничего не понимавшая Земская, – ты сам сказал.

– Узнай, с кем она там! – конкретизировал задачу Налимов.

– Как же я это узнаю? – не понимала Земская.

– Ну, напиши ей, спроси! Ты же меня с ней познакомила! Она твоя подруга!

Земская не стала оспаривать постулат про дружбу, вытащила из сумки телефон и набросала эсэмэску: «Привет! Как дела? Говорят, ты в Италии. Как погода?»

Она зачитала эпистолу вслух.

– Ты поконкретней! – нетерпеливо потребовал Налимов.

– Подожди, и до этого дойдёт, – пообещала Земская, – пусть сначала ответит.

Элита не отвечала.

– Вот смотри, что она пишет! – бросился на помощь в поисках Элиты взвинченный Налимов и принялся копаться в своём телефоне.

Он «перелистал» толстыми пальцами страницы, нашёл и зачитал: «Здесь скучно. Я скоро прилечу. Целую. Элита».

– И что ты здесь такого видишь? – с нотками недоумения в голосе поинтересовалась Земская.

– Как что? – возмутился и даже слегка взвизгнул Налимов. – Как что? Врёт же! Врёт! И не краснеет! Как ей там может быть скучно?

– Ну, без тебя скучает! – доходчиво пояснила Земская, не без ехидства осознавая абсурдность аргумента.

С чего бы молодой девушке скучать во Флоренции? И зачем она туда одна полетела?

– На… она туда попёрлась? Одна! – по-простому озвучил её мысль Налимов.

– Галерею Уффици посмотреть, – как само собой разумеющееся сказала Земская, радуясь тому, что ей самой никогда не приходилось становиться объектом такой патологической ревности.

А что ещё она могла сказать?

– Она там не одна! – продолжал гнуть свою линию Налимов.

– Да ладно тебе, Жень, с чего ты взял?

Налимов, несмотря на свой вес, отличался неугомонной подвижностью и редкой непоседливостью. От переизбытка волнений, будучи не в силах сдержаться, он вскочил с места, принялся бегать по кабинету и почти истерично причитать.

– Она там с кем-то! Я это чувствую! Я это знаю! Две недели! Что там можно делать? Посмотри – не ответила? – показал он пальцем на телефон Земской.

– Так сигнала же не было! – попыталась урезонить его та.

– Она через три дня прилетит, а рейс не указывает, зараза, – продолжал сокрушаться он.

– Ну и что?

– Я народ нанял, заплатил. Все списки пассажиров всех рейсов просмотрели. Нет её нигде! Ни туда, ни обратно! Как она улетела, спрашивается? На чём прилетит? Главное – с кем?

Чувствовалось, что его бьёт внутренняя дрожь.

– А может, она никуда и не улетала? Или на поезде… – начала было Земская, но сама и осеклась, понимая нереальность предположения.

– Ещё «на автобусе» скажи! – почти закричал Налимов.

– И что ты думаешь? – спросила Земская.

– А что хочешь, то и думай! На «Фейсбуке» фотографии опубликовала! Стоит у самой этой твоей, как её?

– Галереи Уффици? – спросила-подсказала она.

– Во-во! Улыбается! И в моих серёжках!

– А снимал кто? – поинтересовалась Земская.

– Говорит, что прохожих попросила. За идиота держит!

– Не нервничай…

Телефон Земской наконец призывно булькнул. Налимов встрепенулся, подбежал к бизнес-партнёрше и из-за её спины посмотрел на экран.

– «Я в Италии! – вслух прочитала та. – Здесь жарко. Скоро вернусь».

На вопрос о компании Элита ответила, что пребывает в полном одиночестве.

– У меня есть несколько человек, кого можно подозревать, – мрачно сказал Налимов и озвучил список, – Обезовражьев там, Маловольский, Коротыгин опять же.

– Откуда ты знаешь? – успокаивающим метания ревнивца голосом спросила Земская.

– Да вертятся вокруг неё. Но никого в списках пассажиров нет. Ты с ней поговори, узнай, с кем она там. Только осторожно. А я ей квартиру собрался покупать!

Звучало в его восклицании что-то настолько горестное и искреннее, что Земская поверила и впечатлилась. И ещё она поняла, что Налимов очень прикипел душой к Элите, да так, что Земской даже стало его жаль.


8.


Земская озадачилась поручением, то есть не совсем, чтобы так и озадачилась. Но решила кое-куда заглянуть. И хотя бы для себя узнать, что же происходит с Элитой. Нервный припадок Налимова заинтриговал её по-настоящему.

Придя домой, она села к компьютеру и заглянула в социальные сети. То есть пошла самым накатанным и примитивным путём. Без хлопот по наниманию сыщиков и установки подслушивающих и подсматривающих устройств.

Земская последовательно пробежала все страницы Элиты: в «Фейсбуке», в «Одноклассниках», в «Твиттере». Снимки были как снимки – обычные, туристические. На фотографиях Элита выглядела, как всегда, дивно и обворожительно. Наивно-трогательные губы, безразличный взгляд и спокойствие-спокойствие-спокойствие во всём лучезарном и безмятежном облике, даже какие-то отрешённость и безразличие царили в её глазах.

На фоне моста через реку Арно, на площади Синьорини, в садах Баболи, возле всё той же галереи Уффици.

Элита стояла или сидела, облачённая в такое платьице, в сякое, в эдакое, в шортики, в джинсики. Анфас, вполоборота, в три четверти, в профиль. Тут, там, сям.

Невозмутимая, без эмоций, даже какая-то скучноватая.

Со страницы Элиты Земская перешла на страницы «подозреваемых» Налимовым конкурентов – в «Фейсбуке», в «Одноклассниках», в «Твиттере», в «Инстаграме».

И сразу же на фейсбучной странице г-на Обезовражьева она увидела до боли знакомый снимок. Точно такой же фон она только что созерцала позади обернувшейся вполоборота облачённой в очаровательное белое летящее платьице Элиты. Земская быстренько перепрыгнула опять на всё ту же фейсбучную страницу к Элите и расхохоталась.

– Идиоты, – только и могла прокомментировать она, – конспираторы! От целого мира спрятались, а фотоотчёт каждый опубликовал! Смотрите все!

Она весело и с удовольствием от своего открытия разглядывала фотографии, сделанные в стиле «сними меня на том же фоне».

За спиной г-на Обезовражьева стояла та же туристическая группа с тем же колоритным чернобородым полным гидом, шагали те же прохожие – не успели уйти из-под прицела фотоаппарата. И белое пушистое облако над старинным мостом, перекинутым через тёмно-синие воды реки Арно, так же легко парило в кадре, сделанном через полминуты после того, как была запечатлена Элита.

Земская написала Элите эсэмэску с просьбой позвонить по возвращении. Она сочувствовала ей и хотела предупредить о возможных грядущих неприятностях.


9.


Бедный озабоченный странным поведением Элиты Налимов понимал, что Земская может что-то знать, но молчит и хранит секреты его молодой подруги. Свободолюбиво выпорхнувшей из рук, убежавшей, исчезнувшей, переставшей подчиняться, что-то задумавшей.

И поэтому он, совершенно разволновавшись и накрутив себя самыми скверными предположениями, решил любым способом вытянуть из Земской известную ей информацию.

Для чего на следующий день позвал её в ресторан поговорить. Полноценно, доверительно и открыто. И попытаться хоть что-то разузнать.

Налимов держался якобы откровенно и как-то показательно буйно. Он сходу принялся жаловаться на жизнь, на Элиту, на конкурентов, на подчинённых, на проблемы с производством и сбытом продукции.

– Верунчик, детка! Понимаешь, кризис! – начал бедняга и беспомощно втянул голову в плечи.

Земская внимательно и сострадательно слушала собеседника, хотя сама находилась не в лучшей ситуации.

– Невозможно! Прибыли падают! Конкуренты давят! Кругом одни завистники! – «открывал душу» и давил на жалость Налимов. – Все думают только о себе, норовят подставить, в карман залезть, козни строят. Даже свои. Тот же Жеребцов! Ну, ты его знаешь!

Земская Жеребцова не знала. И даже фамилию слышала в первый раз.

– Ну, мой начальник охраны. Такая сволочь! – по-свойски пояснил Налимов.

Земская терпеливо слушала претензии к деятельности начальника охраны, понимая, что её пробивают на откровенность и содействие.

На столе перед ней стоял стакан свежевыжатого морковного сока. Ничего другого жмот-Налимов не удосужился заказать, равно как и поинтересоваться, что бы ей хотелось. Сам он пил кофе.

«Какой глупый! – думала Земская, слушая излияния своего визави и непроходимо скучая. – Думает, что куплюсь. Если уж хочет чего-то добиться, мог бы и угостить чем-нибудь приличным. А за стакан морковного сока я Элиту не солью. Жалко мне её. И за два стакана тоже. Да хоть апельсинового!»

Она умела хранить чужие секреты. А морковный сок ненавидела с детства. И даже её собственная дочь-школьница пила его за деньги – другого способа заставить ребёнка получать этого рода витамины Земская придумать не могла.

К тому же её забавляли все неуклюжие потуги Налимова расположить её к себе мнимым приступом фальшивой доверительности.

«Детский сад!» – думала Земская, слушая слезливый отчёт о деловых неприятностях в исполнении плохого артиста.

– Что она тебе написала? – спросил наконец Налимов, мучимый непрестанными мыслями об Элите.

– Что скоро приедет и всё расскажет, – пригубила стакан с ненавистным напитком Земская – ей хотелось пить.

Налимов пожаловался, что Элита отсутствует уже две недели, шлёт ему эсэмэски, но отделывается дежурными фразами, которым он не верит.

– Вот скажи мне, что ей надо? – продолжил предаваться истерике ревнивец.

От волнения Налимов покраснел, его лоб покрылся испариной, а волосы взмокли.

Земская многозначительно посоветовала бизнес-партнёру не скупердяйничать и не экономить на доверившейся ему девушке.

– Ты квартиру ей купил? – просто спросила она.

– Нет ещё, а что, надо? – озабоченно встрепенулся Налимов.

– Давно надо, у тебя её так уведут, Жень! На неё тратиться надо. Хорошо тратиться! – пояснила Земская и демонстративно отодвинула от себя стакан с густой оранжевой жидкостью.

Налимов не заметил личных пристрастий Земской.

– А что ей надо? Ты думаешь – она из-за квартиры? – заинтересованно спросил он.

Земская в популярной форме изложила Налимову положения о большой разнице в возрасте, о его годах, о необходимости соответствовать, о здоровом образе жизни, о внешнем виде, о важности посещения спортзала, об избежании излишеств, о правильном полезном питании и о том, что за юность и красоту надо платить без напоминаний, быть изобретательнее и не заставлять барышню клянчить. И не только квартиру, но и всякую мелочь. А то получается, что взрослый «товарищ» вынуждает её унижаться и заявлять, что без данного колечка она не сможет ни есть, ни пить, ни спать, ни дышать. Хотя какое колечко? Элите нужно собственное жильё. А конкурентов у Налимова – хоть отбавляй! Поскольку подруга его не только молода, красива и хороша, но и умна. По правде сказать, ей только позови – и желающих будет пруд пруди.

О своём «флорентийском» открытии Земская, конечно, ничего не сказала, и имя г-на Обезовражьева не прозвучало.

Налимов выслушал советы и обещал подумать. Всё-таки Элитой он очень дорожил и терять её не хотел.

Получилось так, что в течение почти полутора часов оба говорили много, долго, но совсем не о том, что один хотел услышать от другого. Каждый исполнил свою арию, правильную и неоспоримую. Но длинный разговор прошёл безрезультатно.


10.


Промелькнули три дня, и Элита наконец вернулась.

Она сразу позвонила Земской и встревоженно попросила об аудиенции, почувствовав, что попала в атмосферу смятения, беспокойства, тревоги и нервозности.

Земская призвала было её в свой офис, но Элита предпочла встретиться где-нибудь в центре и посидеть в кафе.

Встреча началась феерично: Элита плавным грациозным движением отключила телефон и положила его в сумочку, сумочку – на соседний стул, стул отодвинула подальше от себя, а сверху накинула свой аккуратно сложенный плащ.

– Так надёжнее, – пояснила она, – мне всё время кажется, что он за мной следит и прослушивает все разговоры.

– Можно я не буду отключаться? – спросила Земская. – Мне позвонить должны.

– Конечно-конечно, – сказала Элита, – к тому же здесь музыка играет. Фон создаёт. Хотя говорят, что это не помеха, – и она оглядела помещение кафе.

В её глазах появилось что-то затравленное.

– Что у вас с Налимовым случилось? – спросила её Земская, которая настолько «въехала» в сюжет, что ей самой всё стало очень интересно.

– Ничего не случилось. А почему ты мне написала и откуда узнала, где я? – заглянула ей в глаза Элита.

– Налимов… м-м-м… поделился и попросил. Он очень интересовался, с кем ты путешествуешь, – осторожно подбирая слова, начала объяснять ситуацию Земская. – Очень волновался и переживал, – дальше она продолжила в более яркой форме. – Я уж думала, что он тебя с наручниками в аэропорту встречать будет! Отряд там посадит ждать прилёта. Он, кажется, по-настоящему переживает. Даже жалко его. Зачем ты так?

Элита вздохнула и рассказала, что в Италию её возил некто господин Обезовражьев. Они посетили несколько городов, летали чартерными рейсами. Она не хотела афишировать свою связь с ним. Жалела Налимова.

– А-а-а! – рассмеялась Земская. – Я это знала.

– Откуда? – испугалась Элита.

– А ты в «Фейсбук» внимательно посмотри! У вас же на страницах одинаковые фотографии, – обрадовала её чудесами наблюдательности и дедукции Земская.

Элита прижала тонкие изящные пальчики к свежей румяной пухлой щёчке и сказала: «О-ой!»

– Вот тебе и «о-ой!» – прокомментировала Земская, – не надо всё показывать целому свету.

– А как ты думаешь, Женя мог это увидеть? – сделав большие глаза и медленно выговаривая имя своего покровителя, трогательно спросила Элита.

– Да кто ж его знает! Если только всё внимательно посмотрит. Он вообще-то называл несколько «подозреваемых», тех, с кем ты могла там быть.

– А кого? – ещё больше испугалась Элита.

– Ну-у, человека три у него в списке значилось, и Обезовражьев твой тоже. Если бы Налимов додумался тупо просмотреть их страницы в сетях, то без труда и без денег давно бы всё обнаружил. У вас с Обезовражьевым даже люди на снимках одни и те же! И зачем это на всеобщее обозрение выставлять?

Элита сильно озаботилась, вздохнула и поведала, что в её жизни наступил очередной переломный момент, когда надо принимать решение.

Она общается с Обезовражьевым, тот давно ухаживает за ней. И она подумывает о том, что неплохо бы выйти за него замуж. Должна же она наконец выйти замуж! Ей нужно стабильное положение. Сколько можно оставаться в содержанках? У Обезовражьева взрослые дети, он одинок. У него хороший бизнес, он богат, ну почти как Налимов. И почему бы Элите не использовать этот шанс? Налимов, конечно, хороший, но он никогда на ней не женится, хоть и любит её, она это чувствует. К тому же Обезовражьев моложе Налимова. Но он страшный зануда и просто напрочь лишён чувства юмора. А это очень тяжело. Приходится разговаривать, как с дураком, – он ничего не понимает. И дети у него чуть-чуть младше её, Элиты. И Обезовражьев всегда в первую очередь будет думать о них. К тому же он такой скряга! Похлеще Налимова. А Налимов, говорят, время от времени меняет любовниц.

– В общем-то, ты права, – сказала Земская. – Но тебе надо подумать. Так ли плох Налимов? И чем лучше Обезовражьев? А уж квартиру Налимову купить – ерунда. Его только как следует подтолкнуть нужно. Подумай хорошенько!

Элита обещала подумать и поблагодарила Земскую за умение хранить секреты.

В целом во всём её облике присутствовала какая-то озабоченность, ничто её не радовало, и никаких подъёма и воодушевления после развлекательной поездки в настроении Элиты не наблюдалось.

Немного потянув время, она всё-таки выложила Земской, что ей пришлось пережить большой, просто умопомрачительный скандал, устроенный брюзгой Обезовражьевым. А в данный момент она ожидает скандала, который, скорее всего, устроит ей Налимов. Сидеть на двух стульях очень неудобно и противно. К тому же она даже не представляет, кого ей выбрать и с кем лучше остаться. Один зануда, но, наверное, женится, другой не зануда, но никогда не женится. Оба страшные сквалыги. К тому же Гарик Обезовражьев моложе Жени Налимова лет на пятнадцать. Но зато у него не по возрасту интимные проблемы, и ей это страшно надоело. Или лучше подождать, пока Налимов купит ей квартиру? Но тогда она останется без семьи. А квартиру он купит, она это чувствует. Ей только надо продуманно с ним поговорить. И потом найдётся кто-нибудь получше и помоложе обоих. В общем, девушка на распутье и не знает, как поступить. И ещё этот скандал с Обезовражьевым! И ещё один скандал, который, наверное, устроит ей Налимов!

Элиту заклинило на слове «скандал». И Земская почувствовала, как той, бедняжке, нехорошо, муторно и непроходимо скверно – и от полученных впечатлений, и от гадких предвкушений.

– А из-за чего скандал-то был? – спросила она.

– Я утром вышла из комнаты в туалет, а мобильник остался лежать на столе. А Гарик заглянул и прочитал мои эсэмэски Жене, – грустно начала объяснять Элита.

Жалея чувства покинутого покровителя, сердобольная Элита постоянно писала ему, что она соскучилась, что ей всё надоело, что отель плох, что еда невкусная и она хочет поскорее вернуться.

Обезовражьев, прочитав текст, в котором роскошный дорогой пятизвёздочный отель именовался конюшней, а организованная им культурная программа, за которую он заплатил немалую сумму денег, – убогой и неинтересной, до глубины души оскорбился и возмутился.

Но даже негодование его оказалось скучным и тусклым. Элита привыкла к другого рода выяснению отношений. Пьер в своё время бурно жестикулировал и вопил. А с Налимовым они и не ругались. Элита была флегматична, а он по-отечески мудр.

Обезовражьев же занудным и оскорблённым тоном задавал вопросы, один дотошнее другого, и неинтересно перечислял все блага, которые по широте своей «бескорыстной» души предоставлял девушке. Он обстоятельно называл преимущества пятизвёздочных апартаментов перед всеми другими, мелочно высчитывал и подчёркивал потраченные суммы, которые с каждой новой репликой росли и росли. Он обвинял Элиту в непорядочности, лживости, корыстолюбии и продажности.

В момент кульминации рассказа Элиты у Земской зазвонил телефон. Она вытащила его из сумочки, взглянула на экран и обнаружила, что говорить с ней хочет не кто иной, как г-н Обезовражьев.

Земская ответила на звонок и услышала приглашение на бизнес-встречу – г-н Обезовражьев планировал очередную рекламную акцию. Земская сотрудничала и с ним.
Элита заволновалась, но Земская обещала держать её в курсе и защищать, что есть силы.


11.


Обезовражьев оказался неоригинальным и назначил Земской встречу в том же ресторане, что и Налимов – очередном пафосном модном местечке, куда в тот момент стало принято заходить переговорить о делах.

Так что Земская попала на второе действие спектакля с тремя главными героями.

Она получала нечто сродни эстетическому удовольствию, наблюдая и сравнивая действия Налимова и Обезовражьева. Земская всегда увлекалась психологией.

В начале представления Обезовражьев «сражение» выиграл.

– Что ты будешь? – поинтересовался он у изучавшей меню дамы.

«Один – ноль», – подумала дама и пожелала кофе. Со сливками. По-другому она не могла, несмотря ни на какие диеты и самоограничения.

Дальнейшее до глубины души потрясло её.

Оказалось, что г-н Обезовражьев намеревался говорить вовсе не о делах, а об Элите. Почему об Элите? А потому что он знал о её приятельских отношениях с Земской и о том, что именно она в своё время познакомила Элиту с Налимовым. И ещё потому, что он отчаянно нуждался в совете – бедолага не знал, что делать, или прикидывался, что не знал, а просто хотел что-то для себя выяснить.

Всю информацию отличавшийся крайней степенью педантичности Обезовражьев излагал долго и менторски-методично, словно по полочкам вещи раскладывал – брал в руки каждую, клал на нужное место, аккуратно приминал, выравнивал, отходил посмотреть, как ей там лежится, опять поправлял и опять всё осматривал. И так – каждый предмет. А вещей в его шкафу скопилось немало. И терпение от слушателя требовалось гигантское, всеобъемлющее и стоическое.

Обезовражьев ничего не понимал в происходящем и хотел детальных объяснений поведения неблагодарной Элиты.

– Вот скажи мне, что ей надо? – в тех же выражениях, что и соперник, вопрошал он Земскую.

– А в чём дело? – интересовалась она.

– Я трачу на неё бешеные суммы. Только представь! Чартерные рейсы заказываю, номера-люкс в лучших гостиницах снимаю, вожу её везде, всё показываю, трясусь над ней. Когда бы она это увидела? Ты даже не представляешь, сколько это стоит. А ей всё пофиг. И я пофиг, и деньги мои пофиг, и поездка пофиг, и самолёт пофиг, и отель в пять звёзд пофиг, – назойливо и въедливо долдонил он.

У Земской, ни слова не способной вставить в этот монолог, свело зубы от тягомотины и кислятины. Хотя произнесения какого-либо текста от неё и не требовалось. Она, по задумке собеседника, должна была только слушать-слушать-слушать. И Земская посочувствовала беззащитной Элите, которая две недели находилась рядом с этим дятлом.

Однако же утомившаяся было от дидактики Земская нашла развлечение.

Она действительно представила себе происходящее как настоящий спектакль. На её глазах два разных героя оказались в одинаковых обстоятельствах. И Земская с воодушевлением и зрительским интересом слушала монологи, наблюдала мизансцены, рыцарский турнир, борьбу двух соперников, для каждого из которых на первом месте стояли собственные амбиции, траты, деньги, репутация и удовольствия.

Контраст её веселил: толстый и тонкий, подвижный и медлительный, холерик и флегматик, весельчак и нытик.

А настоящее сочувствие у неё вызывала только прекрасная Элита, бедная Элита, которая не могла определиться с тем, к какому берегу пристать и как жить дальше, а если проще и грубее – кому выгоднее продаваться. Оба персонажа патологически привязались к ней – каждый по-своему.

Актёр-Налимов втирался в доверие к зрителю, играл в откровенность, якобы посвящая Земскую в свои дела, и исподволь выведывал информацию. Он не понимал, за что его «отставили» – ведь всё шло так хорошо!

Актёр-Обезовражьев почти искренне жаловался и требовал разъяснений, сочувствия и советов, размышлял, считал, крохоборничал, зудел и сожалел, что его порыв и затраты не оценили по достоинству. Он-то ждал признательности, благодарности и рукоплесканий!

При этом каждый неудержимо исподволь хвастался своими сказочным состоянием и безграничными возможностями.

– Представляешь, Вера, – неспешно, заторможенно и почти без эмоций изливал душу Обезовражьев, для чего-то ритмично пристукивая ладонью по столешнице, словно отсчитывал перечисляемые пункты, – я повёз её в Италию. Мы путешествовали. Я хотел быть с ней. Я мечтал ей мир показать. Ведь чартерными рейсами возил. Она не хотела афишировать нашу связь. Ну, хорошо – не хочешь – не надо, заплачу. Это немало, поверь. Покажи мне того, кто бы такие деньги на ветер бросал. Ради девчонки.

Земская ловила пристальный взгляд Обезовражьева, но её не покидала мысль, что тот не столько сетует на обстоятельства, сколько подсчитывает и озвучивает свои расходы, незаметно бравируя и желая увидеть восхищённую реакцию.

Она её послушно изображала на лице.

«Аттракцион невиданной щедрости», – для чего-то язвительно комментировала про себя добрая и отзывчивая Земская, скорее всего, оттого, что Обезовражьев не страдал, а выставлял напоказ свои возможности.

– Мы в пятизвёздочном отеле жили, – продолжал сетовать повторявшийся Обезовражьев, – знаешь, сколько я денег за номер отвалил? Да там… Да там вода в туалете на хлопок смывается. Джакузи булькает. А она с Налимовым переписывается. «Милый», «Женечка». И дорогущий отель конюшней называет. Почему «конюшней»? За что мне всё это? Для чего она со мной так?

– Ну а что, по-твоему, она должна была написать? Что живёт с тобой в роскошном номере? – посмотрела в глаза бедолаге Земская.

Обезовражьев аргумент выслушал и принялся нараспев, медленно и почти по-бабьи витийствовать по пунктам, пускаясь в очередной тур перечислений:

– Я же думал, что она с ним порвала, – и он методично пристукнул ладонью по столешнице.

– Ведь поехала же она со мной, – он прихлопнул во второй раз.

– Согласилась, – приударил он в третий раз.

– Решила, – и ещё раз стукнул он по столу.

– А она ему эсэмэски строчит, – и ещё одни хлопок на этот раз ребром ладони сделал он.

Обезовражьев так знАчимо и обстоятельно производил удары, что Земская отвлеклась от смысла монолога и начала их считать.

– Как представлю, что он трогает её своими толстыми пальцами, – отметил очередной тезис новым шлепком по бедной столешнице Обезовражьев. – Ты, Вера, подумай, каково мне это.

Земская насчитала шесть ударов и очень от этого утомилась.

– А ты не представляй! Ты ведь ей предложение не делал? – заметила она, пытаясь как-то сдвинуть собеседника с набившей оскомину темы и перевести его к новому аспекту проблемы.

– Ну нет, конечно, – оторопел Обезовражьев, не ожидавший такого поворота событий.

– Ты её на экскурсию повёз! И всё. А Налимов её содержит. Хочешь, чтобы она осталась на улице? – Земская сыпала весомыми аргументами в защиту Элиты.

– Но ведь у неё есть я. Который для неё ничего не пожалел, – Обезовражьев в седьмой раз прихлопнул по столу широко распахнутой ладонью, хотя и сделал это в замедленном режиме.

– А кто ты такой? Кто ей квартиру снимает? Кто за магистратуру платит? – продолжала действовать в интересах Элиты Земская.

– Ну, мама, – растерянный Обезовражьев даже забыл стукнуть и, сделав паузу, неуверенно добавил, – наверное.

Было видно, что он никогда не задумывался над этими «земными» вопросами и они стали для него неожиданностью.

– Мама огурцы выращивает и землянику в лесу собирает. А Налимов за всё платит! – посвятила собеседника в прозаические подробности настоящей жизни Элиты Земская.

– Налимов? – для чего-то переспросил Обезовражьев и повторил. – Налимов… Ты так думаешь?

– А кто же? Ты ей что-нибудь купил в этой Италии?

– Зачем? Для чего ей что-то покупать? Мы ведь не за этим ездили. Мы хотели достопримечательности посмотреть. У неё и так всё есть. И она ни о чём не просила, – самоуверенным тоном произнёс незадачливый конкурент Налимова.

– Ей и без тебя есть, у кого просить, – подчеркнула Земская действительное положение вещей.

– Ну теперь буду я, пусть у меня и просит, – уже не так уверенно протянул призадумавшийся Обезовражьев.

– А уверенность в этом ты ей дал? – опять попыталась вытащить из Обезовражьева его планы Земская.

– Я хотел ей всё показать. Мы гидов нанимали. Она же там никогда не была. Ведь не была же никогда, понимаешь? Кто бы так смог? – понесло не желавшего думать о прозе жизни Обезовражьева в романтическое мальчишество.

– Знаешь, она и по телевизору мир посмотреть может. Или в Интернете. Ей надо судьбу устраивать. А ты со своим миром! – продолжала гнуть главную линию движимая женской солидарностью Земская.

Высказанные Земской мысли стали для Обезовражьева странным откровением. Элита, по его представлениям, ни в чём не нуждалась. Он считал её красивой, самоуверенной, молодой, практичной, самостоятельной, работающей у Налимова переводчицей. Ну, подругой Налимова, которая теперь предпочла его, Обезовражьева, увидев и оценив его достоинства, внутренний мир, материальные возможности, размах, состояние и широкую душу. К тому же он давно одинок. Ну и пусть дети. Они уже не такие маленькие, почти взрослые. Ему нужна подруга. И зачем ей немолодой толстый Налимов? А как Налимов ей хвастается! Как тычет в глаза…

И Обезовражьев рассказал историю месячной давности, когда они встретились с Налимовым на светской тусовке.


12.


Конечно, обезовражьевский рассказ воспроизведён не слово в слово, но в реальности действие происходило так.

– Знаешь, Гарик, – для чего-то говорил Налимов Обезовражьеву, якобы делясь и раскрывая душу, а на самом деле беспардонно выставляясь и бравируя, словно новую крутую машину показывал, – ей же всего двадцать! Понимаешь? Двадцать!

В правой руке он держал фужер с вином, а левой по-свойски крутил пуговицу на брендовом пиджаке Обезовражьева.

«Двадцать три», – борясь с ревностью, но верный обещанию не раскрывать тайны, отмечал-уточнял про себя Обезовражьев, уже тогда хорошо посвящённый в обстоятельства дела, и с неприязнью отстранялся от подвыпившего Налимова с целью высвободить «откутюрную» пуговицу.

Они столкнулись на презентации, на которую не любившего подобных мероприятий Обезовражьева зазвали партнёры в интересах дела. Положение и бизнес обязывали его надеть, скрепя сердце, парадный костюм и прийти показаться. Себя время от времени надо было демонстрировать и проявлять, в обществе засвечиваться, связи с людьми поддерживать, бизнес развивать и конкретику «перетирать».

Собеседники стояли друг напротив друга – немного комично – толстенький с красными прожилками на лоснящихся щёчках Налимов в лопающейся на животе рубашке под расстёгнутым пиджаком и высокий худой Обезовражьев с крашеной, отдающей в каштановый цвет редкой чёлкой, похожий на мультяшного Кролика то ли из-за своего скошенного, почти отсутствующего подбородка, то ли из-за раскосых очков.

Налимов присутствовал на мероприятии один, без Элиты.

Элита капризничала. И на тусовку идти отказалась. «Заболела, видите ли. Живот у неё тянет!» – горестно вздыхал и с досадой сам себе говорил лишённый дорогого атрибута Налимов. Правда, живот у бедняжки болел обычно – ежемесячно. Ничего страшного в этом он не видел. Но Элита в такие дни лежала на диване, завернувшись в шерстяной плед, гладила свою любимую (купила-таки!) чёрную кошку, пила чай с маминым малиновым вареньем и в свет выходить наотрез отказывалась. И от общения с хозяином отказывалась тоже. Замыкалась, уходила в себя, никого не хотела видеть и смотрела по телевизору сентиментальные дамские фильмы, роняя трогательную слезу вдогонку мелодраматическим сюжетным поворотам.

Поэтому лишённый спутницы Налимов, почти оправдываясь, объяснял присутствующим своё одиночество.

Наталья Павловна подобных «гулянок» не жаловала и давно не посещала. Да и муж уже не звал её на них. Он ходил туда с любовницами – во всём блеске, со всеми крутыми «наворотами».

Теперь он оказался один и чувствовал себя так, словно его лишили какого-то важного необходимого статусного аксессуара. Как будто во время китайского восстания «жёлтых повязок» эту злосчастную повязку он забыл повязать на свою величественную уважаемую голову. Или просто не надел галстук, или не причесался. И эта мнимая неполноценность заставляла его навязчиво давать разъяснения окружающим по поводу своего одиночества, как будто бедный Налимов оправдывался, поскольку чувствовал себя весьма неуютно.

Делал он это изощрённо. Хоть любовница и не стояла рядом с ним, но она незримо присутствовала, потому что Налимов всё время вспоминал её, громко произносил: «Элита!» и беспардонно, назойливо напропалую бахвалился.

Понимая, однако, что это может выглядеть чересчур смешно, Налимов не делал это напрямую, а якобы рассказывал-откровенничал, изливал душу, допускал особо избранных в свой мир, показывал его прелести и особо почитаемые драгоценности и сокровища.

Вот и в тот момент он для чего-то выловил в толпе ценимого в обществе состоятельного г-на Обезовражьева и настойчиво твердил ему текст о молодости и шарме Элиты, его Элиты, собственной и ничьей больше. К тому же Обезовражьев на мероприятии присутствовал один, без спутницы.

Поведав о том, какая Элита у него умница и красавица, как она (ну просто отец после родительского собрания!) хорошо учится, как она свободно владеет английским, как совсем хорошо говорит по-немецки и немного по-итальянски, он зациклился на возрастном аспекте и всё время сползал к любимой фразочке, произносимой с пьяным откровением: «А ты знаешь, сколько ей лет? А? Двадцать!» И даже позволял себе совсем уж некорректное: «А хороша-а-а! Тебе и не снилось! Ну просто тортик, крем-брюле! Шампанское с пузырями!» – и закатывал бесцветные глазки. И совсем уж некорректное: «А ты чего один? Да найди ты себе!»

Обезовражьев терпеливо слушал, на лице у него плавала и зудела классическая фраза мультяшного Кролика «Уже уходите?», а внутри бурлила и клокотала ревность, а также жгло желание дать в морду. Но порыв его сдерживало слово, данное Элите. Ведь взамен она обещала съездить с ним в Италию. И много чего ещё предвкушал он в этом путешествии. А потому стоически молчал и ждал своего часа, гордился, что обскакал дурака Налимова и мечтал о прекращении мучительного разговора.

Хотя возмущённое воображение, словно издеваясь над хозяином, нагло рисовало ему перемазанные белым кремом толстые блестящие щёки и красные рыбьи губы Налимова над воздушными то ли кремовыми пирожными, то ли кружевами белоснежного белья его Элиты. Обезовражьев внутренне содрогался, но сохранял внешнее спокойствие.


13.


Получалось, что все трое – и Налимов, и Обезовражьев, и Элита – время от времени изливали Земской свои мятущиеся души и посвящали каждый в свои проблемы.

И только Земская видела, что проблема общая.

Она неожиданно оказалась почти в центре событий, выступая то ли невольным консультантом, то ли мягкой жилеткой для взрослых вполне состоявшихся людей. И даже подумывала о карьере психоаналитика.

При этой всеобщей доверчивости Земская чужие тайны хранила. Вот только автору иногда пересказывала кое-что по старой детской привычке. Просто так. Из любви к общению. Она умела «вкусно» поболтать.

Ну а гоняющийся за сюжетами автор – по секрету всему свету. Но, конечно, всё предварительно замаскировав и завуалировав – комар носа не подточит. К тому же участников событий он и в глаза никогда не видел. И мог лишь всё вообразить, досочинить и дорисовать. Что сильно отделяет вымысел от реальности.


14.


К удивлению ожидавшей неприятностей Элиты, Налимов проявил житейскую мудрость и скандала устраивать не стал, даже не пожелал выяснить, с кем она ездила в Италию на целых две недели. Как будто не поднимал на уши большое количество людей, не платил денег за изучение списков авиапассажиров, не впадал в истерику и не проводил без сна долгих мучительных ночей.

А Элита с великого перепуга выдумала встречу однокурсниц, слетевшихся под ярко-синие небеса. Она даже имена их называла – Лена и Вероника. И очень живописно рассказывала, как они гуляли по Флоренции и Риму, – близко к реальности, с подробностями и нюансами. А для вящей правдоподобности вытаскивала из коробки босоножки и сломанный на улице каблук демонстрировала, доказывая, что девушки много ходили пешком. По улицам, площадям, музеям, картинным галереям, магазинам и ресторанам. И отели ругала. И собственную скуку красочно расписывала.

Элита, находившаяся под впечатлением от двухнедельного беспрерывного общения с Обезовражьевым, почему-то испугалась того, что может потерять Налимова, представив, как вдруг останется одна, без поддержки и помощи. Она успела привыкнуть и к нему, и к его деньгам, и к удобствам. А в сравнении с занудой Обезовражьевым, любившим монотонно и мелочно выяснять отношения, старый покровитель был просто душкой. К тому же, отведав скучных и навязчивых манер нового поклонника, она расхотела выходить за него замуж. Нежную и рассудительную барышню очень потряс его дурной «ндрав».

Налимов же по-настоящему пленил Элиту, когда принёс ей к приезду огромный букетище и синюю сафьяновую коробочку с колечком. А она, бедняжка, в страхе ожидала затяжного скандала с выяснением обстоятельств, подведением итогов и чуть ли не вручением счетов – примерно такого, который устроил ей во Флоренции Обезовражьев.

Но сияющий счастьем Налимов излучал великолепие, добродушие и всепрощение, стоя посреди гостиной Элиты.

Он сразу успокоился и расцвёл, как только увидел перепуганную мордашку своей прелестной любовницы. И ему тут же захотелось приголубить её и согнать с лица «малышки» следы волнений и паники.

– Ты моя девочка! – намеренно смешно, сложив губы трубочкой, просюсюкал Налимов. – Как я по тебе соскучился!

И Элита даже не содрогнулась при виде этих приблизившихся к её щеке масляных губ, а прониклась к покровителю глубочайшей благодарностью за великодушие и всепрощение.

Она сразу почувствовала и поняла, что Налимов врёт так же, как и она. Просто не хочет выяснения отношений и боится скандалов. Равно как и разрыва. И всё ей спускает с рук.

– Люблю! Люблю! Люблю! Моя красавица! Поедем посмотрим, что я тебе приготовил! – почти сразу по-барски залопотал он.

Так что и квартиру одумавшийся перепуганный Налимов вскоре ей купил.

И все остались довольны.

Только Обезовражьев некоторое время ещё изводил Элиту долгими телефонными разговорами с надоедливыми вопросами: «Как ты могла со мной так поступить?»

А вы говорите «Парижская выставка»!

Времена меняются.


(«Конференция», Рига, 2015.)