Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи,
которые падают со стола господ их.
Мф.15-27
Но да сбудется слово, написанное в законе их:
возненавидели Меня напрасно.
Ин.15-25
1.
Мы вообще редко встречались на пути в хранилище, но в этот раз повезло (?): нечаянно (?) встретиться у перехода и идти вместе.
Это был прекрасный день; как всегда прекрасный: голубое небо, белые лёгкие облака и мы.
Я знал, что униформу давно упразднили, но она придерживалась тёмных нарядов. Это при её рыжих шикарных волосах! Она была воплощением настоящей женщины, очень эффектной: высокой, полногрудой, с нормальными для её конституции размерами таза и охвате талии. Гордая походка. Движения кошки: естественные, плавные и настороженные. Конечно же, она не могла не нравиться.
– Привет, – просто сказал я. – Давно не виделись!
– Привет, – делано сухо ответила она и усмехнулась. – Да, давно. С вечеринки.
Да, неудачное начало. И что-то в её тоне меня удивило. Мы прошли какое-то время молча, просто смотря под ноги. Разумеется, я косился на её ноги.
– Тяжёлый «улов»? – пытаясь вызвать не односложный ответ, спросил я. Вообще-то разговоры на профессиональные темы были неэтичными, но мы делали с ней практически одно дело, правда с разными знаками.
Она промолчала, повела плечом, на котором висел чёрный рюкзачок, как бы оценивая его вес, и кивнула головой:
– Я сама не ожидала, что он настолько тяжёл! – и рассмеялась. А смех у неё был удивительный: лёгкий и звонкий. И очень заразительный. И я заулыбался шире.
– Меня просто возмущает, что такие тяжести заставляют носить женщин, – лямка её рюкзачка заметно впивалась в открытое легкомысленной маечкой плечо – а плечи у неё загорелые, с отличной, гладкой кожей. Майка имела надпись белым по чёрному: «Мне нравятся зануды». Я подозреваю, что текст появился перед нашей встречей. Удостоиться у такой девушки такой чересчур индивидуальной характеристики мало вдохновляло.
– Да, тебе такого не вынести, даже когда нагрузят, – намекнула она на мою работку. А я не просто так шёл на склад: предстояла очередная командировка. Пошутила и поправила лямку рюкзачка. – А мне выполнять свою работку не в тягость.
– Да, – согласился я, – такого груза я не вынесу.
Она странно и не сразу засмеялась, как бы пробуя мою шутку на вкус перед тем, как проглотить. И наверное, впервые повернула голову и глянула в глаза. Радужка была густого малахитового цвета. И зрачок своей чернотой просто затягивал. Не знаю, почему, но я не могу сразу оторваться от глаз смотрящего на меня. А тут – глаза удивительно смазливой девчонки!
– Какие-то особенные грешки? – я просто не знал, что сказать, но взгляда не отводил.
– О! Сегодня не грешки. Сегодня грешищи! – она загадочно улыбнулась и отвернулась.
– Весело тебе работать, наверное. Иногда в голову приходит невообразимое. Например, я знаю наших ребят, которые готовы перейти к вам в отдел. Хотя бы из-за тебя.
– Веселья у нас маловато, поэтому мы весёлые. Это защитная реакция, – усмехнулась она., – И мы часто смеёмся до слёз! Что касается твоего перехода... – она смаковала мой намёк. – Мне нравятся бородатые и волосатые. Так что тебе придётся отрастить хотя бы усы...
– Усы ещё куда не шло, но только не хвост! Впрочем, мне дресс-код предписывает быть чисто выбритым.
– Понимаю. А тебя это раздражает... – Она прыснула. – Дать совет?
– Только без рекламы средства после бритья!
– О, я в этом не разбираюсь. А совет такой: посоветуйся с Елисаветой.
Да, умеет отшивать. И к чему она приплела жену? То, что я стал пророком после смерти во младенчестве нашего единственного сына, а жена благодаря только этому моему качеству работает здесь... Но я не подал виду:
– Обязательно переговорю, – и я, наклонившись, отряхнул воображаемую пыль со своих белоснежных одежд. Потом взглянул на неё снизу вверх. Она смотрела лукаво и вызывающе.
И вспомнилась недавняя корпоративная вечеринка с сотрудниками Имила. Во время в общем-то весёлого и чем-то привычного праздника, ближе к концу, Далида преподнесла сюрприз: станцевала танец семи покрывал. Краем уха я услышал, что она за свой стиптиз в шутку требовала чью-то голову. Не знаю, какую голову она себе тогда выторговала, но почти все мужские головы валялись у её прекрасных ног. А в подарок она получила полновесную головку овечьего сыра.
А ещё вспомнилось, что тогда я вдруг почувствовал себя на каком-то другом празднике, все участники корпоратива играли свои роли участников неведомого мне пира. И вокруг был антураж странного древнего дворца. И именно после того моего ощущения раздвоенности пространства я как с цепи сорвался, почуяв какую-то жестокую подоплёку пьески, что нам устроили режиссёры.
Далида казалась невинной: она даже недоумевала, почему её прекрасный древний танец вызвал такую дикую реакцию у меня, старого козла...
Приступ тогда быстро прошёл, я долго извинялся, а Далида ухитрилась перевести всё в очень смешную сценку. И с её красотой это было сделать легко!
2.
На пороге склада, как мы называли хранилище, я и Далида расстались. Она поехала на патерностере вниз, а мне нужно было на пару этажей наверх, чтоб получить контейнер. Эскалатор? Не по мне. И я, простой сотрудник, вынужденный черпать энергию из внешних источников, убивая уйму времени на последующие доказательства необходимости трат, пошёл пешком.
Белая лестница спиралью опоясывала высочайшую шахту, верх которой скрывался в сиянии. Она была подсвечена переливающимися звёздочками, символизируя вознесение. И это на складе! И смех и грех! Я ступил на лестницу и стал частью реденького потока сотрудников, медленно и с достоинством передвигающим свои тела естественным образом, слегка касаясь тяжёлых мраморных поручней. А по шахте проносились прозрачные силуэты нетерпеливых. Или тем, кому было высоко добираться.
Толпа была пёстренькой, в одежде преобладали светлые тёплые тона. Но были и тёмные, как одежда канувшей в преисподнюю Далиды.
Я с удовольствием опять вспомнил о ней, обтянутой чёрными майкой и джинсами. И её смех стоял в ушах. А какого цвета был её тяжёлый рюкзачок? Вспомнил: чёрного.
Нужный мне уровень был третьим. Я подошёл к сверкающей арке, которой начиналась целая анфилада небольших залов. Каждый зал был своеобразным тамбуром перед входом в какой-нибудь сектор.
Я ступил на узорчатый пол коридора и вмиг оказался у нужной мне двери, которая сразу же открылась.
Я здесь бывал тысячи раз, но в этот раз всё стало обрыдлым, и я решил, наконец, похулиганить. Я произнёс формулу заклинания.
Надоевший помпезный антураж исчез, я висел в туманном пространстве, а передо мной быстро раскрывался овал портала. И там проявлялись рядами ржавые контейнеры... И тут же всё вернулось на прежнее место: опять тот же коридор, та же открытая дверь. В кабинете в столпе света стоял Варл.
– Захар? – он предложил войти. – Вот наряд, подписан Селлом, – я приблизился, а Варл повёл кистью влево, в воздухе возник файл. – Тебе предстоит получить тридцать три споры и незамедлительно перенестись в царство земное.
– Срок исполнения? Слишком много на этот раз спор...
– Не тебе решать, много или мало. Моду взяли... И прекрати перекраивать по своему разумению (скудному весьма) пространство, особенно здесь, в хранилище. Ещё раз повторится...
– Но я ничего не перекраивал, просто убрал...
– Срок исполнения указан в командировочном предписании. Надеюсь, ты в него заглядывал?
Конечно, я в него и не думал заглядывать. Я ведь встретил Далиду.
– Вот именно, – прочёл Варл мои мысли. И почему я до сих пор не научился вовремя ставить блок? – Это бесполезно, – заметил Варл. – Три контейнера по 11 мест. Получи.
Я мысленно поставил на накладной кривой крестик.
Варл повёл кистью влево, и рядом с накладной в воздухе появился плоский чемоданчик с замком.
– Код? – спросил я.
– ЛК1-5-25
– Что-то новенькое, – сдерзил я.
– Всё имеет свой скрытый смысл. Даже код! – файл-накладная растворился в чемоданчике с контейнерами, который пролетел немного и опустился на пол возле меня. – Навигатор настроен на маршрут. Держи.
Я протянул руку. На среднем пальце левой руки появилось кольцо.
– Надеюсь, ты с предыдущей командировки не стал левшой?
Я улыбнулся шутке.
– Транспортёр встроен в кейс. Настроен на твою синестетическую схему.
– Всё как всегда?
– Да. Но инструкция приложена к накладной.
– Я готов идти в хранилище спор, – и взял чемоданчик в руку. Он был лёгеньким. И в нём чувствовалось нечто, обладающее инерцией, как будто там лежала бутылка, в которой плескалась жидкость. Это я чувствовал эффект демпферов, предохраняющих споры от внешних воздействий. Как только споры будут загружены в контейнеры, этот эффект пропадёт. Я поиграл вызовом навигатора, полюбовался синей стрелкой на пёстром фоне, потом тронул кольцо и сразу погасил карту навигатора.
Варл отвернулся, свет, льющийся на него, погас, меня вытолкнуло из кабинета, и я опять стоял в коридоре перед закрытой дверью. Сделал шаг назад – оказался на белой лестнице.
3.
Я сделал следующий шаг сквозь перила прямо в шахту и оказался в отделе спор. Это гораздо выше технического отдела, которым командовал Варл. И гравитационный лифт сработал незаметно для меня.
В этом отделе царил Гавр.
Я шагнул за порог.
Здесь, за аркой входа, не было длинного коридора с тамбурами. Здесь рос райский сад: бесконечные аллеи, дорожки, посыпанные жёлтым песочком, цветущие газоны, вскопанная земля у корней, грядки с роскошными овощами и – сочные разноцветные, вечно спелые плоды, висящие на деревьях.
На каждом дереве был свой змий.
По саду бродили животные, у которых были подгузники (чтоб не гадили), порхали, парили и щебетали птицы (тоже в подгузниках) и бабочки всяких форм, цветов и размеров. За деревьями виднелись воды четырёх рек, из которых, разевая пасти, выглядывали глупые морды морских гадов и рыб.
В общем, это был настоящий анекдот.
Хулиганское настроение опять победило. Мелькнула мысль, что это я после встречи с Дилидой стал такой храбрый. Я произнёс формулу заклинания.
Сад заколебался, но не исчез. Пока я лупал глазами, на ближайшей дорожке, скрестив руки на пузе, появился Гавр. Он укоризненно смотрел на меня и качал головой. И тут я сообразил, что райский сад надёжно защищён от моих заклинаний: кишка тонка.
– Правильно подумал, – сказал грустно Гавр. – Что на сей раз на тебя нашло? Тебе, Захар, нужно больше думать о вечном, чем о мелких пакостях. Ну и чего бы ты добился?
– Ну, увидел бы, что тут на самом деле...
– Мальчишество! Но самое смешное, что такое бывает со всеми. Поэтому мало кто из администрации обращает на это внимание. Это что-то типа релаксации для самомнения... Хотя причины такого поведения у каждого свои... Чувствую чёрный след на твоей душе...
– Да, неудачная попытка... – ответил я, пропуская последние слова мимо ушей.
– Не отчаивайся, – кротко улыбнулся Гавр. – Немножко подучишься, освоишь новое заклинание, и снова попробуешь. Уверен, что в следующий раз получится... А что ты думал увидеть?
– «Господь Бог не посылал дождя на землю, и не было человека для возделывания земли, но пар поднимался с земли и орошал все лице земли», – процитировал я.
– Ты думал, что увидишь голую пустыню? – рассмеялся Гавр. – Но я не буду тебя разочаровывать настоящими видами рая. В этот раз. А пока ты соображаешь, давай займёмся делом.
Тут же, под сенью раскидистой липы возникли три пня: один повыше, два другие – рядышком. Гавр указал жестом на этот импровизированный кабинет, приглашая сесть. Я привычно положил кейс на «столик», раскрыл его.
В сеточке на крышке бледно светилась салатовым накладная. Я её достал и отдал Гавру. В самом же чемоданчике в трёх длинных – на всю длину кейса – отделениях лежали пустые контейнеры: у них видны были только круглые крышка и дно, между которыми ничего не было. А так же в особой выемке лежал транспортёр – маленькая коробочка с щелью экранчика наверху. Проём моргал синим; если понадобится, экран появится в пространстве перед моими глазами, указывая нужную точку на земле, в которой мне надо будет появиться.
Гавр чуть отодвинул кейс, аккуратно взялся двумя пальцами за первый контейнер, вытащил его за крышку, осмотрел со всех сторон и вставил в центр пенька. Закатил глаза, будто произносил заклинание, И вытащил контейнер. Теперь внутренности его переливались багровыми оттенками. Гавр довольно произнёс «Да будет!» и положил контейнер в кейс.
Цилиндр как бы погас, и в нём стали ясно видны одиннадцать розовых секторов, разделённых чёрными полосками.
Гавр повторил эти манипуляции с двумя другими контейнерами, но над последним как-то задумался. Его лицо слегка омрачилось, правда начальник отдела быстро стёр тень душевных переживаний. Потом протянул мне накладную:
– Всё правильно. Вот тридцать три споры. Обычно дело ограничивается двадцатью двумя, как ты знаешь, но в этот раз задание будет тебе посложнее. – он зачем-то вынул транспортёр, подержал между ладонями и вложил обратно. Кейс захлопнулся.
– Посложнее? – переспросил я, удивившись и словам, и странной красной искорке, мигнувшей под крышкой...
– У тебя есть сомнения в правдивости моих слов? – оживился Гавр, но тут же блаженная улыбка снова осветила его полноватое лицо. Он встал, оправил хитон. – С Богом!
И пропал.
Лёгкий тёплый ветерок прошелестел по аллеям. Пахло весенним цветеньем, спелыми фруктами, морем и ванилью. Приятно шипели змии. Я встал с мягкого пенька, который сразу исчез вместе с другой «мебелью», сделал шаг в сторону чуть заметной арки выхода, и оказался на белой лестнице. И пока я спускался, мне казалось, что от меня веет благодатными запахами, и все вокруг блаженно радовались.
4.
У врат хранилища я очнулся.
Обернулся: за спиной у меня высилась призрачная «стеклянная» громада, в которой отражалось небо и облака. Вокруг стоял стеной сосновый лес, через который вели в разные стороны живописные дорожки. Одна из них меня просто притягивала. Она наверняка вела на станцию,а мне нужно именно туда. Ведь транспортёры работали только на земле, а для спуска командировочных использовали особый лифт. Я немножко читал земной фантастики и сильно подозреваю, что в качестве тросов тут используется углеродная струна: незаметная, потому что она была одним бесконечно растянутым атомом углерода. Эта струна тянулась от небес до земли.
Сам по себе лифт был обыкновенной площадкой с легкомысленными перильцами по периметру и гладким никелированным защитным шестом посередине: в нём и был «трос». Для страховки нужно было, конечно, пристегнуться к особым скобам. Что я и сделал. Но лифт спускался почти мгновенно, так что ни испугаться, ни замёрзнуть пассажиры не успевали.
Вообще-то лифт предназначался только для мелких исполнителей, а начальство обладало своими «подручными средствами» для транспортировки.
Лифт опустил меня в пустыне, дождался, пока я ступлю на землю, и пропал.
Конечно, вокруг бушевал самум. Моё заклинание соорудило вокруг меня силовой пузырь, но песка я вытрусил из волос и одежды прилично. И ещё пришлось отплёвываться.
Я подумал о накладной и она проявилась перед моим взором.
Можно было, конечно, сразу использовать транспортёр и перенестись в нужную точку. Но самум меня отрезвил. И правильно сделал.
Мне предстояло вселить первую спору где-то в Сибири, в чуме, где рожала жена оленевода... А там шёл снег, была метель...
Вызвал транспортёр и тут заметил, что он не простой. Судя по всему, им можно было пользоваться не только в пространстве. Это было странным. На нём была ещё и шкала времени. Эта функция была отключена, о чём сигнализировала красная искорка, периодически появляющаяся с краю. Я не встречал раньше такого транспортёра, но разобрался быстро. Для задания мне хватит и перемещения по поверхности. Явно Гавр подменил машинку. Зачем? Да ещё и код поменялся...
Всё шло, как всегда, вселение спор проходило без всяких эксцессов. Маршрут пролегал на юго-запад: постепенно – прыжками – я продвигался по городам и весям дикой страны с невообразимыми названиями. В основном останавливался в «родильных домах». Роды все как один нормальные, без осложнений. Несколько раз было кесарево сечение, что никак не облегчало или усложняло мою задачу. Дети рождались в основном здоровыми, орали, что было сил, и девочки, и мальчики. Матери ими восхищались, несмотря на боль. Акушеры были уставшими и равнодушными. Медсёстры добродушно и делано улыбались.
Два контейнера были уже пусты. Я почал третий и уже наполовину его опустошил. Забылись и предупреждения Гавра.
Но вспомнить пришлось.
Это началось в городке на берегу реки. Место называлось по-варварски: какое-то составное имя да ещё с чёрточками. «Родильный дом» возвышался над окружающими его домиками с садиками. Город уступами спускался к воде. Была весна, и безлистые деревья цвели приятно пахнувшими белыми цветами. Очень напоминало абрикосы.
Я примостился в родильной палате у огромного окна на подоконнике, вынул из контейнера багровый шарик со спорой и поигрывал им в руке. За окном серело раннее утро. Врачи колдовали над роженицей, о чём-то говорили на своём аборигенском тарабарском. Я щёлкнул пальцами и стал их понимать.
Женщину привезла скорая, никто её не сопровождал. Что-то не в порядке с документами. У неё была странная когда-то синяя одежда, напоминающая паранджу, и роженицу пришлось отмывать, настолько она была грязной...
Полноватая, странно себя вела, когда немного пришла в себя: будто очень испугана и как будто не понимала, что с ней происходит и куда она попала.
Я всмотрелся в эту женщину: она мне напомнила... Елисавету, мою жену. Только не такую, какой она была вот уже два тысячелетия – души всегда оставались молодыми, – а ту, почти забытую... Вспомнил, что она была тоненькой девочкой, когда её выдали, и что она мне долго не могла принести ребёнка, пока не родился мальчик, сразу же умерший... И тут я почувствовал опять странное раздвоение, как тогда, на кооперативе. Это чувство теперь стало очень явным, давило и давило, мешало и вспоминать, и сосредоточиться на работе. Что-то ещё присутствовало в этой комнате, постороннее, чуждое, чего тут не могло быть... Какое-то мгновение мне даже показалось, что я раздваиваюсь, смотрю на происходящее с разных сторон. Чья тень там, в углу только что растворилась?
Роженица никак не могла родить: плод тёрся головой, но выйти никак не мог.
Я сверился с книгой судеб: ребёнок должен умереть почти сразу после родов. Что было не удивительно. И в книге была некоторая неясность... Поэтому, наверное, я вдруг поймал себя на чувстве несогласия, Это было странное для меня и новое отношение к судьбе ребёнка. Ну и то, что роженица напомнила мне жену...
Акушер быстро сообразил, что ребёнку всё-таки мешает пуповина: тугое обвитие, и начал делать надрезы, чтоб как можно быстрее завершить роды...
Тут появилась... Далида!
– Привет! – произнёс я.
– Привет, – ответила она.
– Я не тебя ждал.
– Да какая разница, кто? Знаешь же, что не полюбоваться на старуху, решившую родить, пришла, – серьёзно ответила она. – У меня своя работа, своё начальство. И меня посылают совсем не туда, куда мне хочется...
– Роды сложные...
– Скажу, что в этом возрасте рожала давным давно одна женщина...
Почему она настойчиво мне напоминает о давно прошедшем? Я посмотрел на кресло, в котором корячилась женщина... И она действительно была очень старой. На вид – за 50 лет. Или условия её жизни так её старили?
И вдруг эффект, который я уже давно здесь чувствовал, стал проявляться чересчур явно. Вокруг всё как-то дрожало и искажалось. Будто ломалось пространство. Будто тут сошлись несколько пространственных точек перехода.
– А в этом кресле – всё интереснее, – продолжала дразнить меня Далида. – Её муж на старости лет как кобель взбесился. Роженица даже к раввину ходила, хотела мужа урезонить в сексуальном смысле. И его урезонили: отправили на дальнее пастбище! – Далида рассмеялась. – Ты знаешь? Она ведь жена пастуха! Но было поздно: забеременела старушка. Печально, что узнала об этом слишком поздно, чуть ли не накануне родов: её стали беспокоить боли в животе. Типа селезёнка воспалилась, – Далида просто издевалась. – А муженёк её вообще не поверил, когда ему об этом сказали... Или поверил?
Я молчал. Я лихорадочно соображал, что же делать. Поставил надёжный мысленный блок, прикинувшись раздражённым. Может, в другое время она бы меня и взбесила, только не сейчас: я вдруг понял, что тут происходит и лихорадочно искал выход. Спасибо, Далида! Как же быть? Что сделать, чтоб замысел удался?
Врачи суетились, и, наконец, достали ребёнка, посиневшего, шея была обвита пуповиной. Тут настало время и моей работки: спора была подсажена. Акушер и я знали своё дело, и мальчик заорал. Я был рядом и наблюдал за слаженными действиями врачей. И роженицу спасли, и ребёнка. Так и должно быть! И только тут могли спасти их двоих! В этом времени! А место выбрано, чтоб скрыть от...
Далида-то что делает? Чего-то ждёт. Чего? А я нарочито медленно и деловито укладывал полупустой контейнер с оставшимися спорами в кейс, усердно сверялся с навигатором, потом перенастроил транспортёр, одновременно краем глаза наблюдая за Далидой.
Роженица вдруг потребовала дать ей ребёнка, да так, что врачи не смогли отказать.
– Ты за ним и пришла? – не выдержал я.
Это стало ключевым словом. Я видел, как она медленно превращается в смерть: обволакивается чёрным длинным балахоном со скапулиром, в руке уже материализовался приниматель – коса с блестящим кривым лезвием, вот смерть уже размахнулась...
И тут я вырвал кусок пространства с роженицей и ребёнком, и мы втроём оказались в Эйн-Кареме, в моём доме, где была родня, чтоб освидетельствовать рождение. Повитуха взяла орущего ребёнка из рук матери, как будто ничего не заметив. Подождав немного, убедившись, что точка изъятия души миновала, прыгнул через восемь дней. Опять родня заполняла комнату, они пришли на обрезание. Мальчик жил! Я-он держал в руках дощечку с кривой надписью. И тут я-он произнёс имя младенца...
5.
Разглядывать это было недосуг. Я вернулся обратно.
Квант времени.
На Далиде медленно таяло её рабочее облачение, она превращалась в прекрасную разъярённую женщину.
– Ты не знаешь, что натворил! Да как ты посмел, старый дурак... – она через силу стиснула зубы, блеснула своими зелёными глазами и исчезла.
Я сотворил заклинание, чтоб все врачи забыли о родах и пропаже пациентки, внушил им какую-то белиберду с ложной роженицей и перекуром, а сам с трудом сосредоточился и продолжил своё дело.
Я перескочил в Крым, потом – через море, в Азию, пока не оказался в последней точке маршрута, в Сирии. А там шла война. И в одном из подвалов родилась девочка. Ни матери, ни ребёнку кричать было нельзя: где-то рядом были вооружённые люди, которых прятавшиеся в подвале очень боялись.
Вмешиваться мне было нельзя ни во что, хотя я только что нарушил все предписания, идиот. По книге судеб жить этой девочке предстояло долго, значит, всё и так будет хорошо, и я поднялся наверх.
Вокруг были пустые коробки домов с провалами окон, со стенами, сплошь испещрёнными мелкими дырками. Люди за эти два тысячелетия придумали очень страшное оружие, чтоб убивать себя. Я этого так и не могу понять. Люди злы, это очевидно, но почему до такой степени? Мой шеф – Селл – как-то сказал, что люди убивают друг друга, когда наступает перенаселение или деградация социума. Они это делают бессознательно, сами не понимая, что творят. Но тогда за что их наказывают посмертной греховной сегрегацией?
Эх, вот если бы такие дома могли строить в наше время!
Впрочем, я давно уже вжился. И каждое время было хорошо и мерзко по-своему. Как и это время, когда люди друг другу перерезают горло, как две тысячи лет назад.
Больше за грешной земле мне было делать нечего. Но и спешить назад не хотелось.
Я нашёл на этой более-менее целой крыше уголок, сел прямо на пыльный бетон.
Вдалеке горели дома, дымные столбы тянулись на восток. Дым тянуло в сторону от крыши, на которой я сидел. Было жарко, но я нежился под солнцем. В той северной стране, откуда я перенёсся сюда, было очень холодно. И даже весна была какой-то холодной.
Видел, что там, за разбитыми крышами, утыканными кое-где битыми телекоммуникационными тарелками, виднелись ряды садов. Жаль, что тут был запах войны, а не весны.
И даже не удивился, когда рядом со мной присела Далида.
– Извини за резкие слова, - сказала она.
Я промолчал.
– Неужели ты на меня дуешься?
Да за что же?
– Понимаешь, я из-за тебя не смогла выполнить своё задание. И даже не знаю, ты был причиной или нет...
Пожалуй, её сомнения стали для меня новостью!
– Книга судеб для этого младенца и лгала, и говорила правду...
Я это тоже заметил.
– Ха! Там просто нечёткая формулировка. И я была озадачена. С одной стороны младенец должен быть мёртв, а с другой стороны – ему жить и жить!
Ты права, этому младенцу жить и жить...
– Не так уж и много, – прошептала и закрыла глаза.
Достаточно много.
– И что ты собираешься делать?
Ещё не знаю, но тебе скажу:
– Наверное, вернусь и предотвращу избиение младенцев. И спасу его ещё раз.
Далида посмотрела на меня, как на помешанного. Но поверила. И даже задумалась, как можно связать меня путами, чтоб я не делал глупостей, например, заставить меня потерять свою силу. Я заметил её мысль прежде, чем она прикрылась. Да и её путы не помогут.
– Ты странный человек. Ты надеешься перевернуть мир?
Я не хочу, чтоб всё оставалось по-прежнему. Мой сын должен жить...
Далида ещё посидела рядом, потом поднялась.
– Напрасно ты это затеваешь. Я, конечно, ничего никому не скажу, но ты своих планов не скроешь.
Она прошла по крыше. Красивая! Гордая и независимая походка. Раньше у меня было совсем иное мнение о поведении падших женщин.
Она посмотрела на меня, потом на солнце, чтоб я увидел безумно красивый цвет её глаз, и исчезла. Только чёрные круги перед глазами.
И тут снизу раздалась очередь из «калаша», послышались крики женщин и детей, потом раздался взрыв. И тишину разорвал крик младенца.
Перед глазами у меня опять появились чёрные круги. Это тяжело пролетела тень Далиды. Наверное, смерть сделала своё дело и направилась выполнять своё очередное задание.
Я посмотрел вниз. Один из нападавших убийц вынес из подвала закутанную в тряпки ту самую девочку. Я ожидал чего угодно, но этот человек бережно прижал ребёнка к груди. Его товарищи смеялись, тыкали в него стволами, но этот человек устало побрёл по улице. Мимо разрушенных домов, мимо пожарища. Наверное, увезёт и кому-то отдаст новорождённую. Девочка продолжала мяукать, но постепенно успокаивалась...
А я перенёсся в нужное мне время.
6.
– Ты боишься напрасно, – сказал я Геродусу.
Царь вздрогнул и повернулся ко мне:
– Ты кто? Как ты тут оказался?
Я видел, как рано утром Геродус поднялся один на свою круглую башню после того, как не дождался восточных колдунов. Он ждал их вечером, ждал всю ночь... Поверил им...
А я поджидал его здесь всего несколько минут. Видел, как он задумчиво треплет себя за бороду, смотрит вдаль, на Море Соли, стоя у края пропасти. Я материализовался не сразу, дал царю возможность ощутить моё присутствие. И только когда заметил движение Геродуса, обратился к нему.
– Я пришёл предупредить тебя.
– От чего?
– Ответь сначала: чего ты боишься? Неужели странники смогли убедить тебя, что у тебя отнимут царство?
Геродус промолчал. Он пристально посмотрел мне в глаза, потом не выдержал, опустил голову.
– Звёзды загорались много раз до тебя. И будут сгорать после тебя. Много правителей этой земли было до тебя, и много их будет после. И вот ты. Стоишь здесь и сейчас. И птицы летают ниже твоих ног. И море не касается твоих ног. И люди не могут тебе ничего сделать.
Я остановил речи. Геродиус теперь внимательно рассматривал меня.
– Стоишь здесь и сейчас. Через год тебя не станет. И убьёт тебя не младенец, тебя убьют черви...
– Молчи! Я узнал тебя. Может ты и пророк или дух пророка, но за мной стоят мои дети и внуки, которым я передам свою власть над этой страной. Именно мои дети и внуки. И после смерти я не исчезну, а буду жить в них. У меня нет пределов. Я не заканчиваюсь сразу же после моей кожи! – он ткнул пальцем в лоб.
– Дела?..
– Я много сделал для прославления себя, меня будут помнить...
– Посмотри в себя. Важно не то, чем ты хотел прославиться, не то, что ты оставил детям, не то, как далеко ты раздвинул своё «я». Посмотри в себя. Важно, с чего ты начался. И в истории тебя запомнят убийцей.
– Молчи! Откуда тебе известно, что я задумал?
– Может, я пророк или его дух? Ты сказал?
Геродус незаметным движением метнул в меня нож, который пролетел сквозь моё псевдотело, а я для царя исчез. Нож звякнул у меня за спиной о камни, покатился. Я видел, как Геродус следит за ним глазами, а потом смотрит на место, где я только что стоял. Зовёт стражу, требует найти нищего, который проник во дворец. Хотя убедился, что никого не найдут. Потом, решившись, всё же отдаёт тот свой тот самый приказ.
Неужели это я – причина этого решения?
Потом – бегство, дикие звери, пальма и родник. Потом сокрушение идолов, испуг разбойников... Это было, было, было, но было не главным.
А главное – спасение Елисаветы и её-моего сына. Скала?
Конечно, я перенёс их в мастерскую французского знакомого мне скульптора. Интерьер тёмной пещеры, окно ИН, где в это время демонстрировался какой-то исторический фильм с солдатами времён Римской империи, которые говорили по-арабски.
– Привет, – крикнул я скульптору. Тот что-то лепил на принтере.
– А, это ты? – всё-таки услыхал он. – Располагайся. Еда в холодильнике.
– Я не надолго, чуть переждём и пойдём дальше.
Он не ответил. Он был смугл и кареок. Уши были заткнуты белыми музыкальными пробками. Фанила свободно висела на его теле, вузар валялся на полу. Он был слишком занят своим делом, чтоб обращать внимание на нас. В мастерской было сумрачно, только веер света от сильной лампы освещал рабочее место скульптора. Принтер шуршал головкой и переливался огоньками. Чуть пахло ароматной нитью. Лежали россыпью катушки ноаков. На стенах можно было разглядеть прекрасную вязь сур.
– Пить? – спросил я у Елисаветы, даже не пытавшейся оглядеться. Она не сразу, но согласилась, взглянув на спящего полугодовалого ребёнка. Я дал ей сока, нашёл в холодильнике сыра и хлеба. Смотрел, как она жадно ест, осторожно запивая из пластикового стаканчика, и уже осматривается.
– Это напиток ангелов? – только спросила Елисавета. А потом её как прорвало. – Скажи, ты уже меня меня спасал. Ты посланник или... – она ещё что-то бормотала несвязное.
Я кивнул головой, потом встал, и она поняла, что пора умолкнуть и уходить из пещеры.
– Пока! – крикнул я скульптору.
У скалы уже никого не было. Ни солдат, гнавшихся за Елисаветой, ни сотрудников отдела приёма. Так и должно было быть.
Я улыбнулся Елисавете, потом взял ребёнка на руки и поцеловал его. Елисавета потянулась за сыном, испугавшись, и я вернул мальчика ей обратно.
7.
И оказался на небесах.
Стояли трое: Имил, Селл и Ехошуа. Нет, Эл Шадай.
И конечно, Эл Шадай рассмеялся.
[Хаос.]
«Делаешь, что хочешь?»
– Делаю, как нужно...
[Хаос и упорядоченные решётки.]
«Ты прав, нужно. Только разве так?..»
– Ты лезешь не в своё дело, – сказал Селл.
– Простите.
[Искра.]
«Учтите, он ещё не закончил!» – Эл Шадай продолжал смеяться. Смеяться надо мной и двумя начальниками отделов.
– Разве для этого мы его наняли? – досадовал Имил.
– Ты нарушаешь все инструкции, и должен быть наказан! – Селлу было неприятно получать нагоняй за своего нерадивого сотрудника. – Подумать! Два тысячелетия – идеальный работник! И вдруг – сошёл с ума!
– Конечно! – я ткнул пальцем в сторону Селла. – Ты своего сына не убьёшь!
[Казнённый на кресте.]
«Сказано тебе, Селл, а упрекнули меня!»
Имил вообще рот открыл от такой моей наглости.
[Слетающиеся черепки превратились в целый горшок.]
«Я подумаю над твоими словами!»
– Но разве я своего сына смогу воскресить?
[Птица. Гнездо. Яйца. Змея.]
«И это хорошая мысль! Ты – нет.»
– Кишка тонка! – усмехнулся Имил.
– Если не помогут, – возразил Селл. – В любом случае я временно отстраняю тебя от работы.
[Пожар.]
«Не поздновато? – опять засмеялся Эл Шадай. – Всё уже сделано!»
Я и остался один в ослепляющей голубизне неба с пустыми руками. И мой план стал невыполнимым.
К себе идти не хотелось. Я сотворил себе кочку помягче и уселся.
Было обидно: всё будет так же, как всегда, неизменным. Сценарий останется прежним. Последствия те же.
Придётся мне-ему умереть между жертвенником и алтарём...
– А ты как хотел?
Без неё не обойтись. Я поднял глаза и посмотрел на Далиду. Как она прекрасна!
– Бедная ты овца. Я тебя обязательно остригу!
– Ну, это тебе не впервой! – огрызнулся я.
– Тебе вот это передали, – сказала она и в её руках появился индивидуальный транспортёр в виде фибулы с зеркальцем монитора и кольцо навигатора. – Цени мою доброту!
Я уставился на Далиду. И тут вспомнил последнее образ-видение Эл Шадая.
– Знаешь, Захар, мне очень нужна чуть проросшая спора, которую ты увёл у меня из-под самого носа. Но всё идёт к тому, что я её всё-таки заполучу!
Мне было ей нечего сказать. Она выполняла свою работу. Мне тоже не из чего было выбирать. Я взял гаджеты у неё из рук (тёплые и нежные ладошки), нацепил транспортёр на карман куртки, надел на палец кольцо.
– Если увидишь, отслеживая, что я сбился с пути праведного, направь.
Она улыбнулась:
– Это невозможно. Зона действия этого транспортёра очень ограничена. Запас энергии тоже. По вектору времени ты сможешь пройти пару-тройку раз, не больше... Главное – спора...
– Учти, что она будет не такой девственной, как тебе хочется.
– Ты думаешь? Всё в руках Божьих. Особенно споры. И даже неважно, родит росток зерна или плевела. – Мне было всё равно, что она мурлычет. – Милл отсортирует, Рафл продезинфицирует, Иегл распустит... Мы с тобой, мы все делаем одно дело, понимаешь?
Я разобрался, наконец, как работает транспортёр и оказался в храме. Устроить, чтоб Захарий не умер было нетрудно: главное, чтоб стражники Геродуса поверили, и Имилловы заплечных дел мастера приняли одного за другого.
А кто иначе будет воспитывать сына? Ведь Елисавета умрёт через сорок дней... Нет!
Но сначала надо было обезопасить роды. И я перенёс жену в то самое время, где её смогли бы спасти врачи. И её спасли! И ребёнка! Я даже краем глаза увидел себя, играющего душой моего сына...
8.
– Йоханан бар Зехарья! Ты хочешь розог?
Мальчишка катался по земляному полу в истерике, стучал ногами по полу. Ему не дали дикого мёда. А мёда и не было, потому что я не смог его найти. А акриды ему, видите ли, надоели. А у пастуха нет лишних денег. Неужели он стал психопатом от того, что его в пять месяцев отняли от груди?
Розги помогали отчасти. Его слишком баловала Елисавета. Единственный и поздний ребёнок. Да и я-Захарий относился к нему не очень строго.
Если не доведёт.
Вчера сын вытащил свинцовую монетку из моего-его пояса. Дерзил, укусил за руку. Лупил я-он его, даже ногой ударил.
А его «шутки» над сверстниками и даже прохожими тоже не проходили бесследно. Его давно сторонятся мальчишки. А он считает, что его просто боятся и чувствуют его превосходство... Дурень!
Транспортёр давно «умер», и я его уничтожил. Да и у меня энергия иссякала. А мне надо было жить ещё лет тридцать плюс непредвиденные расходы... Приходилось экономить, впадая в «анабиоз». Протягивал только тонкий информационный усик, чтоб оставалась связь с миром, чтоб не случилось ничего непредвиденного.
После смерти матери и отца-меня, пришлось на время прекратить сон. Расход энергии стал очень серьёзным, но и этап жизни у сына наступал очень важный. Я стал Йоханану ангелом-хранителем. Следил, как он учился в монастырской ессейской общине, что за городом. Учился прилежно, но мягко говоря, без особых достижений в общих науках. Мальчик рос, и я ему внушал мысли о его особенной роли. Слишком хорошо внушил: он остался девственником. Хотя был здоровенным, широкоплечим, женщины на него заглядывались... Но что-то их останавливало. Я останавливал? От одной привычки я не смог его отучить, как не смогли при жизни его родители: Йоханан иногда передавливал себе сонную артерию, получая наслаждение от недостатка кислорода в мозгу. Это родовая психическая травма? Или предвидение?
Зато он отлично изучил священные писания и риторику, умел привлечь людей пустыми словами. А речи эти были в какой-то степени крамольны. Да и чему могли его научить ессеи там, где я не смог вмешиваться?
За них эти речи он и поплатился головой. И я ничем уже не помог, настолько плотно его окружали сотрудники Имила. Знали, что я буду мешать.
Увели его от моей опеки. Повели по стране, заставили его стать пророком. И даже познакомили с воплощением Ехошуа...
Йоханан был в тюрьме, когда случился тот самый праздник. Из последних сил я пытался предотвратить неизбежное. Был там, во дворце. Где каждый играл свою роль. И ближе к концу я увидел танец семи покрывал. Все мужские головы валялись у прекрасных ног танцовщицы. И я теперь точно знал, чья голова на самом деле стояла на кону.
На этот раз я был совершенно спокоен. Не то, что тогда, на корпоративе... Или то была репетиция? Далида заполучила всё-таки нужную ей проросшую, но девственную спору. А внучка Геродуса семь дней протыкала иголками язык моего сына...
И я остался возле дворца. Я был пуст. Энергии не было. Эмоции на нуле. Всё, что я смог, я сделал. Всё остальное было уже неважным: мой род угас.
Я знал, что матрица проросшей споры моего сына будет предметом издевательств и в отделе приёмки. Матрицу заставят говорить проповедь в этом аду. Глумление прекратит Ехошуа, появившийся в отделе, напугав там всех, в том числе и Имила. Ехошуа нужны будут работники, а не тени для насмешек. Он заберёт из временного хранилища много матриц. Начинался новый этап его деятельности.
Всё же я пророк!
Я сидел у стены дворца, пытаясь набраться сил. И вяло думал. Зачем они мне назначили такое испытание?..
Естественно, что меня заметила стража. Даже не помню как, но мне хватило сил уползти и спрятался в дупле стоящего у стены дерева. Но кто-то видел, как я туда залез. Дерево распилили вместе со мной...
9.
[Веер миров.]
«Как видите, история для этой реальности иная.»
[Черепаха. Слоны. Полушарие земли.]
«И стала более устойчива. В предыдущей итерации не был учтён эффект предтечи.»
[Собор Святого Петра.]
«Поздравляю. Христианство в результате стало мировой религией. Чего мы тщетно добивались в прошлый раз.»
[Кааба.]
«По большому счёту, эффект предтечи перевернул и мусульманство. Пророк Йахья в новой версии проповедовал шариат Мусы до дара Инджиля, и последовал за новым пророком Исой. Это было недостающим звеном, которое в конце концов остановило ислам. Это здорово!»
[Вероятность.]
«Странно, что такая версия не появилась раньше...»
[Замершие перекошенные весы.]
«Мы стремились к равновесию, и теперь очень близки к нему.»
[Голубь.]
«В конце концов это должно привести более качественной эволюции проросших спор.»
[Нирванна.]
«Уверен? Обратите внимание на флюктуации восточных религий.»
[Пешка.]
«Мы пожертвовали малым для большего.»
[Карма.]
«Согласен, хотя влияние нашего последнего вмешательства почти незаметно в разрушении атеизма некогда единой индуистской религии.»
[Неотвратимость.]
«И тем не менее оно произошло.»
[Крадущаяся кошка.]
«Главное, что вмешательство было и осторожным, и эффективным.»
[Эйфория.]
«Вмешательство всегда эффективно, когда исполнители думают, что меняют свою судьбу.»
[Эйфория.]
«Или чужую.»
[Неотвратимость.]
«Хотя её в точности исполняют...» – Эл Шадай от души рассмеялся.
И был вечер, и было утро. День шестой.
Ноябрь 2015 - январь 2016