Историю эту рассказал всеми уважаемый пан ДАНИЛА, надо сказать вам, как человеку нездешнему, что слава о нем идет от нас аж до самого Мариуполя, что на Азовском море расположен и ,как чумаки Червоточенки говорят, населен греками и татарами, народом бойким, шустрым и на язык острым. Так что, человече, зацени нашего уважаемого пана Данилу.
Хутор его расположен меж двумя горами и дорогами, сбегающими к Днепру, так что все проезжающие - и казаки, и кОзаки, и челдоны, и местные мужики, и даже гордые поляки и себе на уме торговцы-жыды вынуждены заворачивать к нему, прежде чем попасть на переправу. Знаете, ноги прямо как-то сами несут туда чаловика, совсем как легендарного ХВЫЛЮ, что любил гулять сам по себе да еще брался учить девок та парубкив танцевать гопака! Хата у него вроде как у простых мужиков, а на самом деле есть в ней светлица, где запросто могут уместиться два десятка добрых молодцев - казаков, бульбашей, кацапов, схидняков, чумаков и прочего делового люда. Здоровенный стол упирается в дубовую стену, а на ней чего только нет - миски, горшки, кубки, чарки, глечики!
А повыше - прямо над посудой - висят мушкеты, пистолеты, сабли, копья, топоры. Все оружие настоящее - добыто в бою у татар, ляхов и турок. Так что всякий вошедший в светелку сразу видит боевое оружие, а потом, опустивши очи, и все так необходимое для славной трапезы! И сразу забываются все дела и заботы, сразу поднимается настроение, а ноги прямо-таки чуть не бегом несут мужика или казака за стол (даже иудей или истый католик - и тот не может совладать со своими ногами, правда, он потребляет только кошерную пищу). А пища, надо вам сказать, братья мои, самая разная - на все вкусы проезжающих: там стоит громадная миска с наваристым борщом, чашка с варениками, жареный поросенок, запеченая рыба, пирожки с яблоками и лесными ягодами, и, само собой разумеется, глечики, кувшинчики и прочие хорошие вещи, в которых дородная супруга пана Данилы хранит русскую водку, терновую наливку, вишневую настойку, немецкий шнапс, польскую старку, запорожский спотыкач и прочие приятные и полезные напитки, не говоря уж про медовый квас, компот или травяной чай.
А надо сказать, что огород у пана Данилы - агромадный. Он спускается к реке. И растет на нем всякая хрень - от хрена до тыквы, огурцов, капусты, цыбули, буряка, бульбы и еще всякого разного овоща! Потому как супруга его - женщина дородная, но не такая как всем известная сорокалетняя вдовушка Солоха, и во избежание излишней полноты любит она в свободное время копаться на своем огороде.
Да и всем гостям и соседкам умеет она сказать при случае (особенно когда те потчуют ее своими угощениями), что борщ из овощей со своего огорода всегда вкуснее!
А после огненного борща, вареников с творогом и с вишнями размером с кулак, сладкой терновой наливки и горячего чая со ставным медом или калиновым вареньем тянет всех приезжих перед сном (коротким послеобеденным или длинным ночным) рассказать хлебосольным хозяевам какую-нибудь веселую или не очень, но всегда поучительную историю. И тогда здоровый хохот сотрясает светелку. И соседи говорят: опять у пана Данилы собрались заезжие мужики.
А пан Данила в ответ всегда и всем слушателям рассказывает одну и ту же историю, хотя ее знают, наверное, уже почти все взрослые жители не только окрестных хуторов, но даже Миргорода, Полтавы, Конотопа и Нежина!
Впрочем, вы можете и сами попросить его рассказать эту историю.
Сейчас он живет возле каменной церкви. Третий по счету двор - вслед за домами батюшки и отца диакона. Вы можете встретить его и на базаре - там он каждое утро выбирает для своего стола живность - поросят, индюков, гусей и куропаток.
Вы его тотчас же узнаете -
потому как ни у кого нет такого шикарного костюма из добротного сукна цвета застуженного картофельного киселя, за который в Полтаве меньше шести рублей за аршин ни один уважающий себя торговец вам не предложит, а от сапог его никто не скажет ни по эту, ни по ту сторону Днепра, чтоб пахло дегтем - он всегда их смазывает самым настоящим смальцем, коего любой мужик, казак, бульбаш и даже русский купец с удовольствием положил бы себе в кашу!
А вот вам еще примета - он любит при ходьбе размахивать руками, так что все хуторяне говорят: вон ветряная мельница идет, ишь как крыльями-то машет!
Иван Федорович ***, здоровенный малый, как и все нормальные дети благородных семейств, учился в городской гимназии. Там постигал он помимо правил грамматики и арифметики еще и прочие разные науки, совершенно не нужные по его глубокому разумению в обыденной станичной жизни, как то - ботанику, географию, физику, историю и всем надоевшую латынь.
С превеликим трудом и с божью милостью закончил он к 18 годам гимназию. А может помогло ему дикое упрямство! Родители его, да и все соседи, люди с опытом, отмеченные сабельными шрамами, потому как ходившие в свое время к окаянным басурманам в гости, не раз прямо и откровенно говорили ему:
- Ох, Ванька, погубит тебя твое дикое упрямство! Если уж чего втемяшится в твою дурную голову, то хоть кол на ней теши, а все одно на своем стоишь. Ты сначала делаешь, а уж потом думаешь. Без царя в голове ты, дурень, Ванька!
В ответ Ванька только кисло улыбался и скромно пожимал плечами. А родители и соседи продолжали костерить парубка на все лады:
- И на что рассчитываешь, непонятно! И в кого ты такой уродился, шалопут? У нас таких упрямых в роду сроду не было! Одна надежда - с годами выправится...
НО надеждам родителей не суждено было сбыться. Ванька вырос, но так и остался крутым, своенравным и упрямым. И тут постигло его известие, что батюшка его, человек еще не старый, скоропалительно скончался, так что теперь мог Иван Федорович свободно поступить в любой конный полк!
А надо особо отметить, что покойный его батюшка очень хотел видеть своего единственного сынка (дочки давно выросли и разбежались по окрестным хуторам, приумножая богатство их и население) уважаемым человеком - если и не лекарем или школьным учителем, то хотя бы дьячком в соседней церкви, куда он каждое воскресенье отправлялся на рессорной своей бричке.
Однако ни школа, ни больница, ни тем более церковь не радовали душу Ивана Федоровича. Она требовала простора! Никто не умел так лихо проскакать по хутору, пугая свиней и собак. С таким гиком и свистом, что древние старухи, услышавши конский топот, с перепугу крестились и зажигали свечки перед иконами - им чудилось нашествие нехристей с югов!
Никто не умел так лихо махать шашкой и кулаками, сокрушая ими неразумные головы таких же не шибко умных противников с соседних хуторов, которые из-за упрямства, гордости или корысти осмеливались бросить ему вызов на кулачный бой.
Едва прошли сороковины, как неразумный сын Иван Федорович упросил матушку отпустить его на "вольные хлеба" - и с благословения церковного батюшки отца Кондрата Ничипорука - поступил казак Иван Федорович в *** конный полк, который в то лето как раз стоял в соседней деревне.
Надо сказать, что в те годы войны не было и не предвиделось, так что отпустили его на военную службу с легкостью. Турки, изрядно пощипанные русскими полками, сидели в своей туретчине. Шведы после позора Полтавы вообще свою армию распустили, а немцы и австрияки даже и не приглядывались к русской равнине - они с упоением делили наследство своих гордых императоров.
Первое время Ивану Федоровичу порядки в *** полку очень нравились. Молодые казаки (и в их числе Иван Федорович) горели желанием показать себя, особенно перед старыми, заслуженными вояками, у которых вся грудь была посечена турецкими или татарскими саблями и увешана боевыми медалями, а кое у кого и двумя крестами. Они рвались помериться силами с гордыми, но трусливыми и хвастливыми ляхами, с нагловатыми, но такими же не сильно храбрыми крымскими татарами, которые храбры только в стаде - когда сотней на троих. Они мечтали о славных битвах, о героических победах, о погружении в музыку пуль и звон мечей.
А им доставалось несение караульной службы, шагистика, изучение воинских уставов и наставлений - то есть именно то, чего так не выносит молодой здоровый казак! Крепостью дышали их тела, испытанной уверенностью в своих силах - душа рвалась в бой. За славой и наградами.
- Добрый буде с вас полковник, добрый, чуе мое сердце! - Говорил им полковой командир, и от этого еще сильнее загоралось у молодых казаков в груди желание показать свою силу и удаль.
Однако дни шли за днями, месяцы отливались в года, а ничего героического не происходило. Раз в месяц весь полк выезжал на учения. Днем казаки носились по полю, лихо рубили кусты и стреляли на полном скаку в глиняные горшки, а ночью зажигались в степи костры. Кашевары варили кашу с мясом в огромных медных котлах, сотники раздавали по стопке вина или водки, и вскоре весь лагерь засыпал. Только зоркая недремлющая стража ходила всю ночь у больших негаснущих костров.
И скоро запорожцы начали скучать бездействием - уже не так лихо носились кони и рубились кусты. Не так зычно и звонко отдавались команды. И хотя полковой командир приказал удвоить порцию вина и водки, некоторые его молодцы заскучали...
Так прошло несколько лет. Иван Федорович возмужал - получил заслуженное звание урядника, стал здоровым и крепким казаком, литые кулаки его одинаково легко справлялись и с рубкой дров в ближайшем овраге, и с противниками в ежемесячном полковом кулачном бою, так что каждый раз полковой командир хвалил его и всем прочим казакам ставил в пример. Ни разу не растерявшись и не смутившись ни от какого случая, что на полковых учениях были не такой уж редкостью, с хладнокровием и почти неестественной уверенностью для молодого двадцатипятилетнего урядника Иван Федорович в один миг мог вымерять всю опасность и оценить положение дел и развернуть всю боевую сотню лицом к воображаемому врагу, да так четко и умело, что не раз проверявший боеготовность полка старый заслуженный генерал, герой кавказских и балканских войн, глядя на его четкие выверенные действия, на разумные команды, прослезился. А потом не раз говорил и самому Ивану Федоровичу, и его полковому командиру:
- Добрый будет из Ваньки командир, добрый молодец! Вот только надо его отправить в военное училище!
Однако дни шли за днями, но Ваньку в военное училище не то в Петербург, а даже в Киев, никто и не думал направлять. То ли был он незаменимым человеком в своем полку, то ли проклятый штабной писарь забывал выправить необходимые бумаги, но Иван Федорович так и продолжать служить.
Так бы может и прослужил казак Иван Федорович все двадцать пять лет в своем полку, дослужившись до чина вахмистра, да вышел однажды с ним нехороший случай, сделавший сильное влияние на всю его жизнь.
Прибыл к ним в полк с очередной инспекцией какой-то сильно важный столичный полковник - и то ему не так, и это, уж весь полк взмок, солдаты и младшие командиры дышат как загнанные лошади, а ему все не так. Наконец он и сам устал, взмок и приказал сделать перерыв.
Все казаки дружно отправились обедать, благо была чудесная летняя пора и в этот год было в дубовых ярах особенно много куропаток. Однако Иван Федорович вопреки своим планам и полковым обычаям вдруг попал в список особо надежных караульных. И вынужден был три часа стоять, как простой солдат или казак первого года службы, у походной штабной палатки.
А так как голод и злость обострили слух, то вскоре услышал Иван Федорович то, что не следовало бы ему слышать. Один из штабных старших офицеров сказал вскользь про бравого урядника, которому давно пора быть вахмистром и сотней командовать, а он, шут гороховый, как молодой солдат, бегает по полю вместе со всеми с винтовкой наперевес да рубит шашкой кусты.
Диким хохотом встретили присутствующие офицеры эту шутку проверяющего. Кровь ударила в голову Ивану Федоровичу, рванул он из ножен шашку и полоснул ею брезент палатки - все офицеры в ужасе замерли.
- Ну, и кто тут шут гороховый, господа бравые офицерА, а кто молодой солдат?! - Вскричал до глубины души оскорбленный Иван Федорович. - Выходи, кто похрабрее - померимся силой!
Но никто из штабных проверяющих офицеров не рискнул схватиться со здоровенным казаком, так что плюнул Иван Федорович и полоснул шашкой по столбу - палатка так и рухнула на головы офицеров...
На другой день, рано утром, сразу после завтрака, срочно вызвали урядника Ивана Федоровича в штаб, к полковому командиру - а там вместо того, чтоб покаяться, "понес Ванька околесицу".
А в ответ на замечания господ офицеров высказал он все, что думает - сбылось пророчество покойного батюшки насчет Ванькиного упрямства - так что осталось ему только после этого получить в канцелярии полка все необходимые документы и еще дюжину горстей серебра (жалованье за десять лет безупречной службы). Сослуживцы (такие же казаки) обняли его на прощанье и пожелали поскорее добраться до родного хутора, жениться, завести детей и хозяйство и зажить как все нормальные люди!
В дороге с отставным служивым не случилось ничего особенного, если не считать, что проклятые цыгане под Гадячем однажды накинулись всем табором на него спящего в стогу сена и сперли у него шашку, которой он очень гордился. В награду за шашку ему достались клочья иссяня черных волос да пригоршня выбитых цыганских зубов, толку от которых совершенно никакого.
Иван Федорович решил в дальнейшем не скупиться и ночевать только на постоялых дворах, хоть и был наслышан от своих бывших сослуживцев, что и там тоже водятся нечистые на руку людишки. Последний постоялый двор был всего в тридцати верстах от его родного хутора. После двухнедельного путешествия отставник Иван Федорович решил отдохнуть как следует, чтоб прибыть на родину свеженьким, как нежинский огурчик!
Этот постоялый двор ничем не отличался от всех прочих, выстроенных по обеим сторонам Полтавского шляху. В таких постоялых дворах любого прибывающего сначала потчуют сеном и овсом, как будто он почтовая лошадь, а уж потом приглашают отобедать чем бог послал.
В этот день бог послал Ивану Федоровичу и всем прочим постояльцам украинский борщ с мясом, жареного молочного поросенка с гречневой кашей, пулярку, вареники с вишней, малосольные нежинские огурчики, пирожки печеные сладкие, квас домашний, чай с малиновым вареньем, цветную водку трех сортов и блинчики с черной зернистой икрой.
Едва Иван Федорович, почти всю дорогу питавшийся домашней жареной колбасой, свежими огурцами и огромными бубликами, сел за обеденный стол, как послышался стук брички. Громкий голос бранился со старухой, содержательницей постоялого двора.
- Если я увижу хоть одного таракана и хоть одну крысу, - кричал чей-то громкий голос, - я тебя на кол сажать не буду, но отхожу так, что ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь! Так и знай! Есаул Горобец-Задунайский, да будет тебе известно, слово свое держит крепко. Так что запомни, старая, моя рука крепка, а нагайка всегда при мне. Отхожу и не посмотрю, что ты столбовая дворянка, а а не простая баба или жыдовка с деревянным сердцем из деревенского шинка!
Заскрипели под чьим-то грузным телом ступени. Входная дверь с шумом распахнулась.
- А это кто такой?! - Вскричал приезжий, увидев в светелке Ивана Федоровича. - Желаю здравствовать! С кем имею честь говорить?
- Иван Федорович, отставной урядник! - Иван Федорович при этом привстал во весь свой огромный рост. - После заслуженной отставки желаю прибыть в родной хутор, жениться и обзавестись хозяйством...
- Вижу сам, что казак, а не кацап или хохол! - Опять вскричал приезжий. - Узнаю удаль молодецкую. А я, извольте представиться, и есть тот самый есаул Горобец-Задунайский.
- Никогда прежде не слышали, но все равно рад! - Отвечал осторожно Иван Федорович. - Прошу, как говорится, к нашему шалашу.
- Га! Они не слышали! Вы слышите, люди добрые?! - Опять взревел есаул. - Да на свадьбе моего сына полгорода три недели гуляло!
Есаул крутнулся, доски пола снова жалобно скрипнули - щеки его запылали.
- Да, гуляли славно! Пушки стреляли так, что слышно было в самом Киеве. Говорят, что там в Братском монастыре монахи не на шутку перепугались! Славное было время...
Есаул подкрутил усы и важно сел по другую сторону стола. Его выразительные глаза пронзительно смотрели на отставного урядника. Он словно силился что-то вспомнить, но не мог. И потому раздельно, четко и ясно, начал говорить, но при этом не сводил с Ваньки глаз.
- Сейчас еду по казенной надобности в Полтаву. Так что ежели вам по пути, могу и подбросить. Знаете, все ж с попутчиком веселее. Да и проклятые цыгане в последнее время начали показывать свой дурной нрав - подстерегут одинокого путника и нападают на него всего табором!
- Да мы люди простые, - молвил в ответ казак Иван Федорович, - мы уж на своих двоих. Нам спешить теперь особо некуда.
- Ну тогда, с вашего дозволения, и мы на пару дней тут задержимся! - Есаул выпил рюмку водки и закусил ее доброй порцией жареного поросенка. - Так сказать, отдохнем душой и телом. Служба у нас долгая, можно и не торопиться. Жаль, что здесь нет женского полу. Я , знаешь ли, очень охочь до женского полу, особенно когда супруги долго рядом нет! Она у меня в молодости - первая красавица была. И сейчас стан у нее тонкий, не то что мой. Да и рука, не приведи господи...
НА это скромный Иван Федорович ничего не отвечал, но слегка покраснел и потупил глаза - чтоб есаул не догадался о его истинных мыслях.
- Кстати, а ты в карты играешь? - Есаул стукнул кулаком по столу. - Меня не проведешь. По глазам вижу, Иван, что не играешь.
- Ну как вам сказать...
- Ну я тебя живо научу этому делу!
Есаул тут же перешел на ты и начал поучать Ивана Федоровича, при этом налегая на цветную водку и жареную поросятину с гречневой кашей...
Через три дня есаул наконец уехал по казенной надобности в Полтаву, а Иван Федорович с грустью потряс сильно полегчавшим своим кошельком: ох, и здоров пожрать есаул. Вздохнул - и отправился дальше.
По пути ему попалось огромное, в несколько сот домов село. Он заглянул туда любопытства ради - помнится ему, что десять лет назад, когда он гонял здесь зайцев и лисиц, на этом месте была пустошь...
Увиденная картина потрясла Ивана Федоровича до глубины души - вся деревня рыдала! Рыдали и старые, и молодые. Рыдали громко и безудержно. Пораженный Иван Федорович не без робости подошел к толпе и спросил - по какому такому горю народ плачет?
На что услышал ответ: у их любимого барина единственная дочь заболела неизвестной болезнью и все аглицкие и немецкие дохтура оказались бессильны!
Иван Федорович взглянул краем глаза на помещичью дочь - и глаза его округлились: никогда прежде не видал он таких красивых девушек! Даже дочка полкового командира - признанная первая красавица - и та ей определенно проигрывала.
- А что за болезнь?! - Словно очнувшись, спросил Иван Федорович. - Почему девица такая грустная?
- Что за болезнь, никто не знает. Только дева плачет и ничего не ест. Томленье души у нее, как она сама говорит. А что это - никто толком обьяснить не может. И барин пообещал любому, кто ее вылечит, мешок золота!
Иван Федорович, вспомнив свой тощий кошелек и желание прикупить себе дом и завести жену, вдруг ляпнул, как всегда, не подумавши - уж больно девка ему понравилась:
- Ну я могу рискнуть!
- Да бог с тобой! - Разом вскричали все присутствующие. - Немецкие дохтура не могли с напастью справиться, а уж куда отставному уряднику!
- Да ваши дохтура понимают не больше той старухи! - Кровь опять ударила ему в голову. Врожденное упрямство дало опять о себе знать. - Да будет вам известно, что я в полку лошадей лечил! И от генерала не раз получал золотые. А тут какую-то девку не вылечить?!
- Ну гляди, паря, - сказал все повидавший на свете староста, - вылечишь - получишь от нашего барина мешок золота. Не вылечишь - батогами тебя на конюшне до смерти запорют! Раз согласен - пошли к барину.
... И приказал барин в саду выделить Ивану Федоровичу отдельное помещение, выставить там надежную стражу, потому как лечение должно быть тайным (только тогда оно будет иметь успех, как сказал о том барину сам Иван Федорович), а также принести ему туда побольше всякой разной еды - жареных поросят, осетров, куропаток, вина, водки, чаю, пирогов.
- Стар я стал, - Иван Федорович размял руки, - раньше я мог лечить цельный месяц. А сейчас хватит сил всего на две недели. Ну, как говорится, Бог поможет!
... Через две недели вдруг распахнулась тяжелая дубовая дверь лечебницы, выскочила оттуда в одном пеньюаре дочка, захохотала здоровым детским смехом:
- Ха-ха-ха! Цветочки! Ха-ха-ха! Бабочки! А какое солнце приятное!
- Слава те, господи! - Барин, а за ним староста и все прочие, дружно перекрестились. - Вылечил-таки девку казак! Эт надо ж - немецкие дохтура три года лечили - и без толку, а какой-то полковой коновал вылечил! Чудны дела твои, господи...
Дочка продолжала хохотать, кружиться в танце и рвать цветочки, а следом выполз из домика чуть живой в одних кальсонах казак Иван Федорович. Попробовал он было на крыльце встать на ноги, но они его не держали...
Отлежался он три дня, отпоился чаем с малиной и медовым квасом, навалил в мешок золота скоко мог унести и ушел наконец домой, в родной хутор.
... Купил себе Иван Федорович в родном хуторе хороший дом у бывшего помещика Крутодрыщенко - тот сел в карету и уехал в Киев, - и целый год все жители славного хутора праздновали это знаменательное событие. Потом решил Иван жениться - и целый год весь хутор гулял на его веселой свадьбе.
Через год родился у него сын - и опять целый год отмечали. Потом родилась дочь, потом снова сын. И так за десять лет родилось у него семеро детей. А вся деревня гулеванила, не просыхая...
Посмотрел Иван Федорович - а в мешке-то осталось всего сто сорок золотых. Сотню он закопал в чулане - на старость, тридцать золотых отдал жене и детям, а еще десять выдал мужикам - на бочку вина хватит.
Пропили они их и тут же порешили:
- Пора и честь знать. Десять лет подряд пьем. Хватит! А то так можно и спиться. Как раз май на дворе - пора пахать и сеять!
А Иван Федорович поцеловал жену, дал указание по хозяйству старшему сыну, взял плотницкий инструмент и отправился на заработки по соседним хуторам. Впрочем, надобно сказать - не столько на заработки, сколько протрезвиться да развеяться.
А заодно и на людей посмотреть - а то почти одичал он за десять лет на своем хуторе в окружении таких же сородичей!
А по пути лежит та самая большая деревня, где он десять лет назад так удачно вылечил дочку богатого помещика.
- Дай, - думает, - зайду. Может какую работенку подкинут - село-то вон какое большое - тысяч на десять народу потянет!
Заходит он в деревню и видит до боли знакомую картину - бабы все поголовно рыдают, а мужики выходят из дома и штаны натягивают.
- А что случилось? - Спрашивает он.
- Да у старосты невестка заболела. Вот мы ее хором и лечим.
- Да креста на вас нет...
- Слышь, мужик, беги отсюда, пока ребра целые. Учить он нас будет!
- Раз болеет - за дохтуром в уезд надо послать!
- Да ты хто такой?! - Толпа переменилась на глазах, ожесточилась. - Вот десять лет назад тут один умный казак проходил, отставной урядник. Вот то был мужик! Голова! Определенно голова!
Иван Федорович передернул плечами.
- Он вылечил у барина дочку. Она неизвестной болезнью ИПОХОНДРИЕЙ заболела. А ее ни аглицкие, ни немецкие дохтура не могли вылечить. С тех пор мы всех баб так и лечим, как он нам, неразумным, показал. И всех вылечиваем. Вот недавно у старосты теща померла. А почему? А потому, что поздно лечить начали! Надо бы на неделю раньше начать лечение - жива была бы сейчас...
- И что - лечение помогает?! - С ужасом спросил Иван Федорович.
- А то нет! Вон у Степана Григорьевича теща помирала, уж и батюшку позвала, так ее триста мужиков провереным методом лечили. Так ты не поверишь - через месяц она вскочила и бежать - на тройке с бубенцами не догнали!
- И что, - спросил Иван Федорович со страхом, - старуха жива?
- Да она нас переживет! Вон как лечение подействовало. Да, славный и умный был тот казак! Голова! Определенно - голова! А ты говоришь - дохтура позовите!