У родника на опушке, ютился лесник в избушке.
Днём лес оберегал, и на грибников взирал.
Люди с леса проходили, воды испить просили.
Лишь одна гордо проходила, пить не просила.
Ласково на лесника голубые глазёнки косила.
Как-то раз не спросясь, сразу к роднику подалась.
Попив воды, вернулась, по сторонам оглянулась.
-Знаю, днём лес охраняешь,- далее - как коротаешь?
- Лес да дом, так и живём, - пошутил лесник Пахом.
- Как зовут, - Пахом изрёк?- Дуськой батюшка нарёк.
- Домом, или как живёшь, сеешь, пашешь, жнёшь?
- С матушкой больной, да коровой старой и худой.
- А ты откуда - кто такой? здесь жил старик седой.
Дуська устроила допрос, убрав со лба клок волос.
- Можно - буду приходить? будем о жизни говорить.
- Скажи тебе, сколько лет? Жду - правдивый ответ…
- Скажу, но без - огласку, шестнадцать было в пасху.
Не ведая, как любовь кралась, и она в неё попалась.
По лету Дуська редко ходила, а осенью зачастила.
Летела, мотая косой, ноги мочила утренней росой.
Гонимая, чувствами любви, счастье ждало впереди.
В объятиях его замирала, что любит её, она знала.
С деревьев лист облетел, всё чаще снежок летел.
Стали о свадьбе говорить, дабы одной семьёй жить.
Узнав о свадьбе старуха-мать, стала пуще хворать.
Оттого начала страдать, нечего в приданое дать.
Перед смертью пришла сила, встала и благословила.
А под рождественский пост, унесли матушку на погост.
Поп панихиду отслужил, гривенник в карман положил.
Тризну правили всем селом, часто ходила и божий дом.
Дуся слезами обливалась; нет матушки, одна осталась.
В отчем доме жить не могла, в миг вещи в узел собрала.
Взяв корову и не взирая, на сором, пошла к Пахому в дом.
Радости Пахома не было конца, на руках занёс с крыльца.
Лесник обет держал, вожделеньем Дуську, недомогал.
А в канун нового года, подул ветер, испортилась погода.
Метель кружила и свистела, в окна охапками снег кидала.
Пахом в углу, что-то чинил, одним глазом за ней следил.
Дуся у печи хлопотала, и с суженого глаз не спускала,
В тот день стряпня удалась, сели за стол богу молясь.
Пожелав здоровья, выпили вина, эликсир любви и сна.
К концу трапезы оба зарделись, их страсти разгорелись.
Дуся долго ждать не стала, подойдя, обвив шею, сказала.
Нежно озирая ласковым взором. - Ты мне, послан богом,
Девичества вовсе мне не жаль, лишь убери с лица печаль.
Коль наречены - друг другу, бери и люби меня, как супругу!
Вьюга кроны леса закачала, кружа в миг, молодых обвенчала.
Их уста и плоть слились, от блаженства в небеса вознеслись.
На любовь двое суток дали боги, на сластолюбие они строги.
Так чета пылко плоти обнимали, и в любви ребёночка зачали.
Тогда они думать не могли:«Что боги его на смерть обрекли».
Будним днём в обход собрался, долго жену целуя, прощался.
- Пахом не ходи,- просила Дуся,- одной страшно,- боюсь я.
Смотри далеко не заходи, к ужину буду ждать, приходи.
Лесник ушел, у леса оглянулся, больше домой не вернулся.
Дуся в муках неделю прождала, за помощью в деревню пошла.
Мужики из артели собрались, оседлав коней,искать, подались.
Первые сутки по краю искали, на вторые, останки отыскали.
По одежде и ружью мужик сказал: - Пахома шатун задрал.
Его, рядом с матерью схоронила, сутки дико на могиле выла.
Жить на опушке не смогла, забрав пожитки, домой пришла.
Так гонимая судьбой, поделила участь меж невестой и вдовой.
Волей рока себя в траур облачила, душу заживо похоронила.
Угрюмая, была на работе, затем шла на погост - вся в заботе.
Зима прошла, весна настала, тяжела, нервна и сонлива стала.
В селе бабы шептаться стали, по походке, брюхатой признали.
Как то, проснувшись во вдовью ночь, отошла от дома прочь.
Положила руки на живот, и не поняла, отчего он у неё растёт.
Подумав и минуту спустя, поняла, под сердцем носит дитя.
Дитя прошлой и страстной любви, дитя счастья двойной крови.
Тот день запомнила до старости, чуть не заплясала от радости.
Вспомнила Пахома, взгрустнула, вошла в дом, легла и уснула.
В ту ночь приснился сон, голос молвил: «Сына назови Мирон».
Встала на заре и пошла к старухе, к знатной в деревне повитухе.
-Давно жду, встречи нашей искала, пришла знать, время настало.
Уж пол срока, как я погляжу, сыночка родишь, так тебе скажу.
По деревне слухи слыли, что с лесником не венчано жили.
-Так вышло после маминой смерти, одна боялась, попутали черти.
-Посему сходи в божий храм, батюшка научит, как замолить срам,-
Напутствовала повитуха вдовицу, провожая Дуську на улицу.
И вот в одно воскресенье, на коленях замаливала прегрешенье.
И батюшка сказал:«Молись, негоже дитя в грехе и трауре носить».
После моления в храме, сняла траур с бледного лица и расцвела
Засим, она стала счастливая ходить, нежно об отце, сыну говорить
-Ты будешь сильный и пригожий, знаю, на отца будешь похожий.
Не бойся, мы не пропадём, да мы лучше всех с тобой заживём,-
Ходила так, не считая дней и срок, как вдруг что-то ткнуло в бок.
Мостясь, ребёнок долго пинался: «Ах, озорник, ты куда собрался?
- Спросила Дуська, про себя – я счастлива сынок и люблю тебя!»
Уж скоро увидишь свет божий, силой с Муромцем будешь схожий.
Всё лето в артели трудилас и сыну тряпьё покупала, не скупилась.
В работе ни от кого не отставала, а на «Сергия»,- спина болеть стала.
Артельщики, сказали: «Судьбу не искушай, молодица, домой ступай.
Роди и взрасти нам крепкого косаря, младого красавца, богатыря».
Так Дуська с артелью простилась, повязав спину, домой притащилась.
Два дня места не находила, на третий повивальную бабку пригласила.
Повитуха ощупав, велела лечь, соседка поставила греть воду на печь.
-Роженице и дитю тепло нужно, а от любопытных и детей завесь окно.
Сама у образов, склонилась, взяв икону, шепча, над Дусей - молилась.
Прочитав молитву, дала икону целовать.- Теперь с богом давай рожать,
Ты не бойся и долго не томись, не торопись, а хорошенько соберись,
Выбери момент и сильно напрягись, теперь же на лавке удобно уложись.
Едва Дуська на лавке удобно легла, как тут же со стоном, сына родила.
Повитуха, обрезав и завязав пупок, подняла его высоко под потолок, ,
И от слабого повитухи шлепка, сын подал голос из-под потолка.
Увидев сына, обессиленная мать, протянула руки, чтобы его взять.
- Счастье моё,- в слезах Дуся шептала,- что на отца будет схож, я знала.
- Лежи пока, и спокойна, будь, сейчас укутаю и положу тебе на грудь.
Ощутив живой комочек на груди, обняла и сказала: - Ты строго не суди,
В гибели отца, нет моей вины, расти, а пока спи смотри сказочные сны.
А, как подрастёшь в школу пойдёшь, там многому научишься - поймёшь.
С того дня окружила сына заботой, справлялась дома и тяжкой работой.
Шли годы, быстро подрос Мирон, и в означенный год в школу пошел он.
Учился Мирон, так-сяк, рос и мужал, в игры играл, себя в обиду не давал.
Дуська же, как цветок расцвела, красивые формы тела обрело.
Иные уж глаз на неё положили, не раз, сватать с подарками приходили.
Она всех отвергала культурно, говорила: - Мне замужество не нужно.
Я, Пахому, буду до гроба верна, выучу сына, женю и буду жить одна.
Не напрасно были говорены слова, в селе хорошая о ней шла молва.
Между тем окончил школу её «карапуз», уехал в город и поступил в ВУЗ.
В первый год он матери часто писал, летом в деревне работал и отдыхал.
По мере взросления - отдалялся, подрабатывал, денег просить стеснялся.
Дуся страдала, боялась за Мирона, ночами выла и просыпалась от стона.
А в доме казалось холодно пусто, даже в постели было зябко и грустно.
Мирон,под конец стал хорошо учился, прошло шесть лет, отлично защитился.
Зоотехником в деревню возвратился, долго не думая на зазнобе женился.
И под новый год свадьбу сыграли, в деревне кто хотел, все до утра гуляли.
А Евдокия с седой прядью волос, у сосны грезила, вытирая слёзы и нос,
Радовалась: «Сын вышел весь в отца, статью, походкой, в одном два лица!
И зачем дети хотят в свой дом перейти. Как мне старческий покой обрести?
И зачем мне теперь покой и уют, стара теперь, уж вовсе замуж, не возьмут:
-Так она думала, с морщинами у виска, - да и немощь уж теперь близка.
Сорок лет, бабий век, нечего ждать. Хотя до ягодки, ещё лет пять - ждать».
Лишь в торце стола сосед-мужик, не думал так, глядя на её чудный лик.