Я брел по мокрому перону ночью, освещаемый алым светом цыферблата вокзальных часов. Мне миг ложился тенью на уста, и страх давно забыт. Иду во тьму, не зная света и найти не в силах ничего. Мне не различимы две сущности сии, словно во сне придуманы они безумцем. Бреду вперед - назад. И вдруг я вижу впереди огонь, что мне на встречу мчится. Забыты мною чувства и волнения плотских забав. Иду вперед, не придаваясь мысли в плен.
О нет!- кричит рассвет мне вслед.
Теряю ночь, встречая день. А разница неведомою тайной повисла в разуме моем больном.
Мне видим поезд, стремящийся в забвенье разума и чувства. Синий пояс опоясал желтый корпус. "Что за дикая симфония цветов и тени?"- мне мысль тихая вперилась в разум.
Услышав мощный звон, обернутся было мне дано, и увидал я колес скольжение по рельсам. "Что хуже может этого действа проклятого быть?"- молвил тихо я и канул в горницу адских козней. В утехи бренные закинуто мое сознание.
Я все иду, иду вперед, как нагий силуэт лунного серпа по мутным очертаниям небес. Но не дойти до цели мне, ибо в смехе горьком я забыт, как вечный свет струюсь по рекам тишины.
Внезапно был окликнут я увядающей старухой с устами погребенными в морщинах, и затрепетали они в грубейшей речи, от которой я наверное бы умер, если бы мне это в тягость было: "Сумасшедший!"
А я лишь тихо улыбнулся, боясь за бледную старушку да молвил шепотом в робости продрогшем: "Я, бабушка, в истине забыт. Искусство человечеству в спасенье от истины дано. Но уста правды мне исцеловали душу, бездну в ней раскрыв, в глубину которой канул я, как нагое сплетенье кожи и сосудов. Распят был я на дне и огнем истерзан. Сумасшедший ли я? Увы, я здравомысляший в обилище безумцев."
Снизошла на стан мой обнаженный тень, алая от света остановочных часов. Цыферблат перону молча известил час ночи, а я вновь погрузился в не-бытие, позабыв о том, что я и есть ничто.