В кабинет к Диме вошла весна. Она впорхнула, озарив мрачноватую комнату свежестью и юным задором, сверкнула голубой молнией, мотнула медовыми волосами, прошелестела синим, в белый горошек, платьем, и горячо расцеловалась с Анитой.
- Это наша Лизанька, доктор, - сказала Анита, - внучка бабы Лизы. А это, Лизанька, наш доктор Дима.
Доктор Дима, застыв, как истукан, пытался прийти в себя.
- Очень... – выдохнул наконец он. - Очень приятно.
Анита улыбнулась, моргнув Лизе.
- Ну, Лизанька, рассказывай! Что нового? Домой не собираешься? Замуж еще не вышла? Платье-то какое у тебя красивое! Где купила? - засыпала вопросами.
- Платье сшила сама, домой собираюсь, замуж со вчерашней нашей встречи не вышла, так, что ничего нового, Анита, нет, - с улыбкой, по-пунктам ответила Лизанька. Потом скользнула косо в сторону Димы и почему-то покраснела.
- Анита, дорогая, справку мне надо. На работе строго, а я тут уже с неделю...
- Справку? Дадим-дадим. Дадим ведь, доктор?
Дима очнулся Он только-только выташил Лизаньку из горящего дома и бережно поставив на ноги, ждал благодарного поцелуя.
- Что? Извини, Анита...
- Вот, Лизаньке справку надо дать...
- Да, конечно...
Дима взял бланк.
- С какого числа?
- С двадцать шестого мая и до завтра, если можно. По семейным дают только на три дня, а я здесь целую неделю.
«Целую неделю! - с горечью подумал Дима, - целую неделю она ходила по селу, дышала, ела и спала, гуляла и разговаривала, а я сидел в этой зеленой берлоге, не подозревая - какая девушка живет рядом!»
- Я могу дать справку и на больше, - с надеждой в голосе проговорил он.
- Спасибо, - улыбнулась Лизанька. - Соскучилась по своим ученикам. Завтра вечером уезжаю.
«...что она болела о. бронхитом с ...» - Дима заполнил бланк, расписался и поставил печать.
- Все, готово. Пожалуйста... - он протянул справку Лизаньке.
- Извините, что заставляю неправду писать... Между прочим, я действительно немножко покашливаю...
- Давайте послушаю, - вскинулся Дима.
- Спасибо, - улыбнулась Лизанька. - Ничего страшного... Я тут заварила алтей. У бабушки остался целый воз..
- Действительно, вид у вас совсем не болезненный...
- Спасибо, - Лизанька опять улыбнулась. Дима отметил появляющиеся при улыбке маленькие ямочки на щеках, несколько веснушек, удивительно шедших ей, и понял, что окончательно влип.
- Кофе будете, доктор?
Анита уже разливала кофе по маленьким чашечкам.
- Что? А... да, спасибо...
- У нас и конфеты имеются! - Анита полезла в писменный стол за коробкой. - Жена Циклаури принесла, доктор, того - с ушибом ноги. Ой, побегу, Нелли Сергеевну позову...
Анита выпорхнула из кабинета.
Дима растерянно уставился в чашку. «Говори что-нибудь, дурак! внушал он себе. - Что молчишь!»
- Вы давно здесь работаете? - нарушила неловкое молчание Лизанька.
- Второй год. Я вас раньше не видел здесь - сказал он, как бы извиняясь за свою нерасторопность.
- Я в городе, в основном... Хотя приезжала несколько раз к бабушке. В прошлом году, в июле, даже целый месяц гостила...
- В июле? А я как раз в отпуск уезжал... Вашу бабушку Лизу знал... Жалко ее...
- Да... - Лизанька вздохнула, - жалко... Так умереть... Не прощу себе, что одну оставили. Ни за что не хотела ехать к нам, и я уговоривала, и отец - отдельно...
- Да...
Оба отпили одновременно.
- Как вам здесь, нравится?
- Привык. Люди хорошие, простые, здоровые. А природа!..
Вернулась Анита.
- Нету Нелли Сергеевны, наверно вышла куда-то. Учительница музыки, помнишь ведь ее, - сказала Лизаньке. - Лексо по ней сохнет, - Анита рассмеялась.
- «Буйвол», что ли? - спросила, улыбаясь, Лизанька. - А что, парень он видный.
- Видный - видный... Всю амбулаторию расшатал, непутевый!..
- Ну ладно, я пойду, - Лизанька встала. - Спасибо за кофе! Приятно было познакомиться!..
- Очень приятно, - встал Дима. - Когда приедете?
- Наверное летом. До свидания!
- Заходи вечерком, - попросила Анита,- ликерчиком угощу, поболтаем...
- Спасибо!
Лизанька снова расцеловалась с Анитой, потом сверкнула голубой молнией, мотнула медовыми волосами, прошелестела синим, в белый горошек, платьем, и исчезла. В кабинете сразу стало темно, неуютно и грустно.
- Ну что, доктор, мировая девушка? - спросила Анита.
Дима улыбнулся ей и молча кивнул. Потом сел, и опершись подбородком, подумал, что вряд-ли будет ждать ее приезда летом...
...На следуюший день, пополудни, в амбулаторию прибежал запыхавшийся паренек.
- Тет Анит! Ранили Спиридоныча! - закричал он и хотел убежать, но Дима поймал за руку.
- Как ранили? Где?
- У околицы, где дорога на карьер. За Крапивой гнался - арестовать, а он стрельнул.
Дима отпустил паренька и тот сразу исчез.
- О господи! О господи! - запричитала Анита.
- Возьми сумку! - крикнул Дима. - И успокойся!
Они выбежали и понеслись к концу села.
Крапивой звали непутевого молчуна, Гию Дардзули, жившего особняком. Прозвали его так за неуживчивый характер, да и односельчане его сторонились. За Крапивой водились грешки. Отмотав срок за угон скота, он только недавно вернулся с заключения. После тюрьмы Крапива стал еще нелюдимее. Только изредка он появлялся в худом сельпо, покупая хлеб и сигареты, а самогонку гнал сам. Жена от него сразу сбежала, как его посадили, забрав и ребенка. Так и жил бобылем. Вечерами, напиваясь, начинал орать зверем, видимо - сводя счеты со всем, ненавистным ему, миром.
В то утро Крапива проснулся поздно. Плеснув водой по небритым щекам, выпрямился и недобро посмотрел в сторону леса.
«Пойду, постреляю, жрать уже нечего, - подумал. - А может, чью курочку или поросенка бесхозого завалю... Не обеднеют...»
Он сел на кровать и стал натягивать битые, грязные сапоги.
«Надо подальше отойти, а то этот паскуда, Спиридоныч, еще услышит ружье...»
С трудом открыв ящик старого комода, он сорвал ноготь и выругался. Потом пошарил среди пустых гильз и ненужного хлама, и нашел четыре нестреляных. Крапива довольно хмыкнул. Отодвинув комод, залез за ним и вытащил ружье, завернутое в старую рубашку. Развернув и почему-то встряхнув, он раскрыл затвор, посмотрел на свет и засунув патрон, щелкнул.
- Ну вот, - хрипло сказал он. - Ну вот! - повторил громче и сплюнув в угол, вышел.
Дом Крапивы, такой же мрачный и скособоченный, как и его хозяйн, стоял на самой окраине села. Подойдя к поленнице, Крапива опять оглянулся недобрым взглядом. Никого не было. Перепрыгнув через порушенную ограду и обогнув старый колхозный амбар, Крапива припустил к лесу волчьей трусцой. Хоронясь за ежевичными зарослями, он направился через небольшое поле, усеянное ромашками. Отсюда до опушки рукой было подать.
Пробираясь по траве, у него намокли колени и это его обозлило. До леса оставалось совсем немного, когда звериное чутье подсказало, что он не один. Застыв на месте, Крапива повел взглядом. Так и было: кто-то шуршал неподалеку. Осторожно выглянув из-за ежевики, он узнал Лизаньку. Она его не видела, беззаботно идя по полю с букетом ромашек. Крапива оглядел ее. Красивая была... Плотненькая! Чистенькая!.. Ему нестерпимо захотелось потрогать эту чистую плоть в обтягивающих джинсах и белой майке, накрутить эти волосы, подчинить себе и сделать ей больно-больно. Здесь же, на поле, на траве...
Между ног зашевелилась похоть.
«Ух, твою мать!.. Сшась бы ее... А кто узнает-то!.. И сама не скажет...! Твою мать, баба-то какая!.."
Лизанька подняла голову и встретилась с горячим, застывшим взглядом зверя. Она вздрогнула от неожиданности, но потом улыбнулась, узнав его.
- Здравствуйте, - сказала, но имени было не вспомнить - вот, ромашки собираем... Отвезу домой...
Крапива вышел из-за куста. Подойдя поближе, он взял у нее букет, продолжая пристально смотреть на нее. Приложив букет к горячему лицу, шумно вдохнул влажную свежесть и резко отбросив в сторону, широкой ладонью перехватил Лизину талию.
Она охнула и молча стала вырываться.
- Ну чего ты, чего ты - Крапива стал хрипеть и распаляться. Он скинул с плеча ружье и легко завалил Лизаньку в мокрую траву. Он хотел поцеловать ее в губы, но та резко отвернула голову, стараясь отдалиться локтями от этого пахнущего, потного месива.
- П-пусти! Пусти не-мед-ленно!.. Ой!
- Давай! Давай один раз! Ну чего ты! - он заломил ей руки наверх и залез под майку.
Лизанька взвызгнула и стала яростно вырываться.
- Затухни, не то убью!
Схватив за горло, Крапива сдавил ей шею. Потом снова стал шуровать внизу. Раскрасневшая от борьбы Лизанька была еще красивее и желаннее. Она стала громко плакать, широко раскрыв глаза, но бороться уже не было сил. Крапива растегнул плотно облегающие, намокшие джинсы, но они плохо поддавались. Тогда он стал с рычанием и придыханиями рвать их вниз. Скорее! скорее! Вся вселенная сузилась до этой цели - овладения ею и, уже, когда казалось бы, ничто не могло остановить этот натиск, до раскаленного сознания донеслось еще чье-то присутствие.
- Лизавета Алексеевна, вы где? Лиза!..
Крапива вздрогнул и приподняв голову, прикрыл ей ладонью рот.
- Убью, если шелохнешься, - смрадно зашептал он, стараясь унять тяжелое дыхание.
В следующую минуту их обнаружили: Лизанька пошла собирать букет вместе с местной учительницей, Марией.
- Лизанька, где ты! - Мария зашла за куст и увидела их. - Ой, что это! - крикнула растерянно.
Крапива перекатился и схватив ружье, потрусил к лесу.
- Боже мой! Лиза! Что это! Кто это? - Мария кинулась поднимать и приводить Лизаньку в чувство. - Что случилось! Боже мой!
Лизанька не могла выговорить ни слова. Отрешенно вперив взгляд в синее небо, она беззвучно шевелила губами и явно была в шоке. Наконец, вдохнула глубоко и стала в голос рыдать, вцепившись в подругу.
-Все-все, пойдем, родная, - испуганно оглядываясь по сторонам, стала уводить ее Мария. - Пойдем домой. К Спиридонычу пойдем. Пойдем, моя хорошая... Все, успокойся...
...Как не тянул Крапива, как не старался незаметно залезть в свою нору, а Спиридоныч его все же выследил и подкараулил. Только не думал, что духу хватит стрелять в него. Хорошо еще - мелкая была дробь. Попало в бедро и в колено. Крови было немного, но двигать ногой было тяжело.
- Нормально, доктор,- молодцевато сказал он прибежавшему Диме. - Собака от хромоты не умрет.
Дима осмотрел рану. Все вроде обошлось, но требовалась помощь.
- Давно случилось?
- С полчаса будет. Как девчонки рассказали - что он учудил, пришел его поджидать. С задов он, подлец, пробирался, а я - не дурак - у амбара засел. Знал - лаз у него там. Велел положить ружье, а он стрельнул, дурень, и побежал. Наверх побежал, в сторону карьера. Как бы через перевал к границе не подался... Куда я с такой ногой...
- Анита, - сказал Дима, закончив перевязку. - Отведи его в амбулаторию и позвони в район, пусть скорую пришлют. А я... - он хмуро взглянул в сторону дороги и встал. - Я тут разберусь, как насиловать девушек...
- Доктор, не ходи, дорогой, - приподнялся Спиридоныч. - Шут с ним! Не сегодня - завтра сцапаем. Вооружен он, все же...
- Пока других позовете, он уйдет. Не беспокойтесь. Ну, будьте здоровы! Он повернулся и пошел к дороге.
- Дмитрий Григорьевич! Дима!
Доктор обернулся.
- Возьми мое табельное. Пустое оно, патронов нету, но хоть попугаешь...
- Не надо, еще потеряю...
Дима решительно зашагал. Ему и раньше доводилось делать длинные пешие переходы. Пройти несколько десятков километров за день было обычным делом. Дорога к заброшенному мраморному карьеру шла тонким, ненадежным серпантином, вкручиваясь выше и выше - до самой вершины. Отойти от нее было невозможно: с одной стороны все время висела гранитная стена, поросшая кустарником, а по другую сторону темнело ущелье. Он должен был догнать беглеца до карьера. Иначе, потом он мог потеряться по многочисленным овечьим тропам, расходящимися от вершины.
Через два часа он его увидел. Крапива шел над ним и опережал его на один виток дороги - примерно на полтора километра. Видно было по его походке, что устал. Дима подналег. Беглец обернулся, всматрелся вниз и заметил погоню. Юркнув за валуном, он выстрелил в сторону Димы. Молодая листва над головой зашумела от дроби, как от града. Дима отбежал к скале. Сюда его было не достать.
«Если лезть по-прямой, через скалу, можно сократить путь», - подумал он, но была опасность застрять на скале и потерять время. Зато Крапива не мог достать из ружья: вряд ли бы он заметил его сквозь кустарник. Дима оценивающе глянул на свои кроссовки и полез на скалу. Цепляясь за кустарник и подтягиваясь, он находил опору и снова продвигался вперед. Наверху, у обочины таилась самая опасность: Крапива, если он догадается, что Дима лезет напрямик, мог подкараулить его и запросто завалить. Поэтому, прежде чем вылезти на дорогу, Дима убедился, что кругом чисто. Крапива, скорее всего, был за поворотом, - в метрах трехстах от него. Не останавливаясь, Дима полез дальше. Прошлогодняя падь заметно мешала передвижению. Руки стали наливаться тяжестью. Он весь промок и хотелось пить, но надо было лезть и он лез, стараясь не шуметь и не обнаруживать себя.
Выглянув из кустов на выходе у дороги, он чуть не столкнулся с беглецом. Тот шел впереди, в метрах десяти-пятнадцати, держа ружье наизготове. Потом он встал, осторожно подошел к краю дороги и стал всматриваться в наступающие сумерки - в надежде обнаружить погоню. Не заметив ничего, Крапива сплюнул и пошел дальше, чуть прихрамывая. Дима подумал - не кинуться ли ему сзади, но понял, что тот успееет выстрелить, и решил лезть дальше. Теперь он мог его встретить у самого карьера, опередив и отрезав дальнейший путь.
Третья круча была самая сложная и опасная. Здесь кустарник заметно поредел. Скала была неровная после взрывов, с острыми выступами сланца и мрамора. Цепляясь и разодрав пальцы в кровь, Дима из последних сил тянулся наверх, моля бога о том, чтобы не столкнуться с противником лицом к лицу, когда он будет вылезать на дорогу. Посмотрев вниз, Дима заметил его и понял, что если не вылезет на дорогу через минуту, то и его могут заметить на голой скале и снять одним выстрелом. Спасло его то, что Крапива не мог предполагать, что Дима окажется наверху. Он все смотрел вниз, думая, что он впереди.
Еле-еле перевалив на дорогу, Дима стал приходить в себя. Вытерев окровавленные руки о рубашку, он встал, и шатаясь от усталости, пошел дальше. В метрах пятидесяти дорога кончалась, резко заворачивая направо, к большому котловану. Это было основное место, откуда везли мрамор вниз - в сине-зеленую долину. Дима прошел дальше и оказался на верхушке. Отсюда хорошо просматривалась и дорога, и вход в котлован. Через десять минут показался Крапива. Он еле плелся, таща за собой ружье. Увидев Диму, опешил и в испуге рванул направо, в сторону котлована. Потом, вспомнив, вскинул ружье, всматриваясь с расширенными от усталости и ужаса глазами. Дима, подобрав подходящий булыжник, подполз к краю разработки.
- Ничего у тебя не выйдет! - закричал он. - Не заставляй стрелять! Положи ружье и отойди назад!
- Сшась те отойду, паскуда! - Крапива пальнул в сторону Димы. Дробь прошлась по краю обрыва и вызвал небольшой камнепад.
- Пусти по-хорошему, не то застрелю, - прохрипел он, когда эхо выстрела улеглось. - Мне терять нечего.
- Брось ружье, говорю! - Дима, приподняв голову, заглянул вниз.
Сразу послышался выстрел. Осколок сланца больно резанул скулу. Пошла кровь: сначала неуверенно, потом быстрее, капая темными шлепками. Дима уткнулся головой в землю, прислушиваясь. Вслед за выстрелом скала ухнула и чуть осела. Послышался звук падающих камней, потом раздался треск, короткий крик, и все затихло. Зажимая рану ладонью, он снова выглянул, опасаясь очередного выстрела.
Крапива, наполовину заваленный камнями, лежал навзничь, закинув руку наверх. Другая была подвернута. На ногах лежал большой мраморный валун, сорвавшийся сверху. Ружье валялось в стороне. Дима спустился к нему. Крапива был без сознания. Смертельно бледный лоб влажно светился в наступающей темноте. Дима осмотрелся, как бы пытаясь найти что-нибудь. Потом стал отбрасывать мелкие камни. Большой валун ему было не поднять. Крапива открыл глаза и вращая белками, что-то прохрипел.
«Скорее всего, внутреннее кровотечение», - подумал Дима.
- Лежи тихо, что-нибудь придумаю, - сказал беглецу, но видно было: он не жилец.
Крапива шумно задышал и силился что-то сказать.
-Что? что? - переспросил Дима.
- Пи-ть хочу... - он облизал губы. - Изви-ни, братан... Видишь, как получилось...
- Здесь нет воды. Наверно за нами приедут и привезут... Дадим. Поможем...
Дима встал. Подойдя к краю дороги, он всмотрелся в темноту - в сторону деревни. Внизу замерцал какой-то свет, то пропадая, то появляясь снова. Скорее всего, это был транспорт, действительно едущий к ним. Он снова вернулся назад, опустился на корточки и прощупал еле бьющийся пульс.
- Я.. - прохрипел снова Крапива. - Я...отчи-ма своего... Все думали - с лошади у-пал... - Он на секунду отключился, но снова пришел в себя. - Мамку бил...
Крапива бессильно уронил голову на бок. Пульс стал еще слабее. Через минуту он снова открыл заплывшие, в агонии, глаза.
- Пус- про-ит... - еле слышно прошептал потрескавшимися губами. Потом собрался с силами и повторил:
- Пусть простит...
- Хорошо-хорошо, лежи спокойно...
Крапива уходил. Пульс исчез, и напрягшее от боли и усилия лицо стало расслабляться. Широко открытые глаза смотрели сквозь Диму, фокусируясь где-то там - за его спиной, видя только ему ведомое... До Димы донесся тошнотворный запах. Сложный запах запаренного, нечистого тела, крови, пота и пересохшей, воспаленной глоти умирающего...
Так пах наверно Сатана... Диме стало муторно. Несмотря на профессию, он так и не привык к смерти. Смерть, даже смерть этого бедолаги, была для него демонстрацией бессилия, несправедливости, и всегда надолго ранила его.
- Бог простит, - сказал он и закрыл застывшие глаза, нечаянно капнув ему на грудь несколько капель крови. Перекрестив тело, Дима встал и отошел в сторону. Опустив голову, он думал, - как сложно устроена жизнь. «Где тот курок, - подумал он, - нажатие которого нас обрекает на ту или иную судьбу: одних - любить и жертвовать, а других - ненавидеть и быть ненавистным...»
...Через полчаса, тарахтя и ломая ночную тишину, подьехал трактор. Дима вышел на свет фар. Из трактора выскочили Лексо и еще двое парней.
- Где он? - закричал Лексо. - Я его своими руками разорву! - но увидел лежащего, посмотрел на Диму и молча, понимающе покивал.
- Сам себе могилу вырыл, - проговорил Дима. - Выстрелил снизу и вот... Поехали, тошно уже здесь...
Парни оттащили валун, освободив Крапиву от каменного плена и завернув в брезент, закинули его на кузов. Потом сами залезли туда же. Дима сел в кабину. Он только теперь понял, что донельзя устал, продрог и также хочет пить, как недавно хотел лежащий на кузове - Крапива.
Вернулись в село уже поздно вечером. Перед амбулаторией стоял народ. Подошла Анита, а вместе с ней и Лизанька.
- Спиридоныча отправили, доктор, все в порядке. Вот горе-то какое... Ой, а что это у вас на щеке!
Диме стало неудобно, особенно перед Лизей: он весь был перепачкан кровью и грязью. Ранка уже не кровила.
- Извините, - сказал он, - вид у меня не очень...
- Пойдемте к нам, Дмитрий Григорьевич - сказала Анита. - Приведете себя в порядок, умоетесь, а потом поужинаем. Все уже готово. Вот Лизанька котлет нажарила...
- Спасибо, Анита. Я только возьму свежую одежду...
- Лексо, скажи матери, что уже приехали, а то нервничает. Потом приходи к нам.
Приблизившись, Анита толкнула в бок «Буйвола» и добавила в полголоса:
- Твоя учительница тоже будет...
- Я думал, Лизанька, вы уехали. - сказал Дима.
- Какое там... Видите, что стряслось... - Лизанька была задумчива и бледна. - Никак прийти в себя не могу... И потом, вы же рисковали собой, как я могла уехать...
- Спасибо, Лизанька... Стресс пройдет! - убежденно сказал Дима. - Я постараюсь помочь...
- Спасибо и вам... - Лизанька слабо улыбнулась. - поможете? Как, справку дадите?
- Не только, - Дима устало улыбнулся. - К справке могу приложить и лекарство.
- Какое?
- Себя... Вы не против?
Лизанька внимательно взглянула на него снизу вверх. Это уже был не просто взгляд девушки, а заботливый взгляд близкого человека, проверяющего ревниво - хорошо ли тот выглядит.
- Может быть, - сказала задумчиво.
Наклонив голову, она провела пальцем по его щеке, улыбаясь:
-Ну, вы и измазались, доктор Дима!..