II. Лексо

       
             Зима в Ключах бывала настоящая. Не слякоть, как в сине-зеленой долине, а с сугробами, морозными ночами, февральской вьюгой... Одним словом, со всем тем, чем зима славится. В особо тяжелую пору в деревню часто наведывались волки и иногда даже пытались поживиться чем. На некоторых местных коровах можно было увидеть старые следы от волчьих зубов, а Ваничкиного бычка загрызли до того, что пришлось ампутировать ногу. «Бычок твой, Ваничка, - говорил ему Гиго, - теперь одной ногой в могиле!»
Волчьий вой зимой был настолько привычен в селе, что и внимания не обращали. В одну из таких ночей забрел волк к Аните. Не справилась бы, но видать - больной был, ущербный, потому и приплелся. Потом еще и Лексо помог: выбежав на шум, пристрелил зверя. Все эти волчьи истории приводили в трепет нежную душу Нелли Сергеевны.
            Лексо, по прозвищу  «Буйвол», гордость и головная боль всей деревни, жил на другой стороне улицы. В детстве наизусть знал - у кого какая яблоня растет. Вырос, так стал со всем миром тягаться силой. "Буйвол" мог завалить настояшего буйвола. Сила и готовность тратить ее так и лезли из него. Вообще-то он был добродушный и отзывчивый парень, знающий свой трактор наизусть, но бесшабашность и неуемная энергия делали свое черное дело, вечно вовлекая его во всевозможные передряги.
            В Нелли влюбился с первого взгляда. Сначала он с легкостью расшвирял всех местных воздыхателей, а через неделю, на смех деревенской детворе, записался к ней в школу и начал прилежно изучать все музыкальные премудрости. На уроках сольфеджио ему приходилось сидеть на парте, а на фортепьяно играть ему явно нравилось. Выставив огромные, побитые техникой, пальцы, он старательно, окаменев от натуги, выводил гаммы. Нелли явно смущалась, и с ним была подчеркнуто холодна, даже излишне строга, но нет худа без добра: благодаря Лексо, на общих уроках царила благоговейная тишина. Никогда Лексо не позволял себе лишнего на уроках: сидел и зыркал на Нелли влюбленными глазами. Но вечером, после работы, особенно - если случалось  ему возвращаться с какого-нибудь застолья, прежде чем войти в дом, забредал во двор амбулатории и звал Нелли на свидание. Так продолжалось всю осень и зиму.
Так и в этот вечер: уже темнело, когда Лексо, подойдя к воротам, стал сначала издали обозревать фасад амбулатории. Из музыкального класса доносился звук скрипки. Лексо тяжело вздохнул и подошел поближе, к балкону.
«Подожду, - решил он. - Когда кончит играть, - позову.»
Морозило.Через пять минут Лексо не выдержал.
 - Нелли!» - позвал он снизу вполголоса. Потом выждал, и повторил, но громче:
 - Нелли!
Играть на скрипке перестали, но никто не выходил. Впрочем, Нелли Сергеевна выходила всегда, но после третьей, а то и четвертой попытки. И сейчас, выйдя наконец, пока Лексо окончательно не разорался, и посмотрев надменно сверху, молча перенесла взгляд дальше - на розовеющие, от закатного солнца, - облака.
 - Зравствуй, Нелли! - тихо сказал, волнуясь и заикаясь, Лексо.
 - Для кого Нелли, а для кого и Нелли Сергеевна! - строго одернула она, не поворачивая головы. - Ну, здравствуй, Арабули. Чего кричим?
 - Здавствуйте, Нелли Сергеевна! - поправился Лексо. - Пойдем, видео посмотрим, погуляем...
Она всегда отказывалась и прогоняла его. Опустив голову, «Буйвол» уходил, напоследок поддав ногой скособоченные ворота.
На другой день все делали вид, что ничего не произошло. Однажды доктор на свою голову сделал ему замечание за нарушение общественного порядка. С этой минуты "Буйвол" невзлюбил Диму, видимо, подозревая в нем соперника...
 - Никуда я не пойду, - холодно сказала и на сей раз Нелли Сергеевна, - и тебе советую идти домой отдохнуть. Тебе, между прочим, еще этюд разбирать.
 - Разберу! - приложился кулачищем к груди Лексо. - Мотор разбираю с закрытими глазами, что там этюд... Может, выйдешь, а?
 - Нет-нет, иди домой, - ответила Нелли, но еле уловимо мягче и тише. Потом повернулась и ушла в свою комнату.
Некоторое время Лексо молча стоял, задрав голову. Потом шумно и обиженно замычал:
 - Вот так, значит?! А ты, доктор, выходи, чего спрятался? - перейдя к другой персоне,"Буйвол" подошел к балкону, и к ужасу Нелли Сергеевны, начал трясти могучей дланью шаткое, деревянное подспорье. Балкон пришел в заметное волнение.
 - А ты, - раз ты доктор, - значит - все можешь? Все?! Все?!- повторял Лексо в такт и тряс столб.
Чего «Все» мог Дима, - он не уточнял.
Так бы он тряс балкон до утра, или до обрушения, если б не Нелли Сергеевна.
 - Арабули!
 Она выбежала и пошла по трясущемуся балкону, как старый шкипер по палубе. Ухватившись за перила, Нелли стала размахивать смычком, отгоняя его от столба и стараясь достать.
- Арабули! Ну, ты нормальный или нет? Кому говорят! Немедленно прекрати, а то весь дом разрушишь! Вот придет Дмитрий Григорьевич, он тебе покажет!
 - Покажет? Кто покажет-то! Выходи, доктор! - продолжан Лексо хорохориться, хотя трясти балкон прекратил, воткнув каменные кулаки в каменные же бока. - Хочешь - постреляем, хочешь, - поборемся, а хочешь - штангу поднимать будем или камень бросать!
Понимая, что перечисленных добродетелей недостаточно, чтобы завоевать лидерство, Лексо сменил сферу единоборства:
 - А хочешь, я всего «Витязя в тигровой шкуре» наизусть прочитаю? А ты можешь, доктор? Ех, шпанюга ты городской! Ежели б не Спиридоныч, нагрел бы тебе окорока!..
  Спиридоныч, сельский участковый, строго-настрого его предупредил, чтобы с доктором руки не распускал, и пригрозил свезти в райотдел в случае чего. Насчет «Витязя» Лексо был прав. Он любил стихи и даже сам сочинял, хотя в этой горной местности много было таких: - петь и плясать, да короткие частушки слагать...
        На шум вышла мать Лексо, тетя Тамара, и он послушно и понуро, как теленок, последовал за ней. Мать разогрела воду, поставила сыновьи  огромные «лыжи» в таз, и встав рядом, гладила его по бедовой голове. Тот успокоился и уткнулся матери в живот. Надолго они так застыли, каждый думая о своем: Лексо, может, о своей Нелли, а мать, возможно, о том, что дороже этого непослушного каштанового чуба, после смерти мужа,  почитай - восьмой год пошел,  ничего на свете не было, и что его отец, царство ему небесное, был такой же неугомонный и одновременно такой же смирный - в руках этой маленькой женщины...
 - Сильно любишь? - спросила она, нарушив молчание.
Он молча же кивнул, плотнее прижимаясь.
Если бывал навеселе, то отвечал смело:
 «А помнишь, мам, когда я ногу сломал? Как ты меня на руках носила? Вот так же могу ее: взять и никогда не отпускать...»
 - Люби... люби, сынок... - проговорила тихо мать. - Запретить любить невозможно, но... побереги себя... Достоинства своего не теряй. Женщины, они достойных любят...
Она ненадолго опять ушла в себя...
 - ...Есть хочешь?
 - Нет, мам...
 - Ну, ладно... Пойду я, корове воды налью...
Она вышла. Лексо вытер ноги и горько вздыхая, тяжело завалился на кровать...