Михаил Ульянович отшатнулся; пистолет выпал из ослабевшей руки его и упал на влажный песок, а сам господин Холмов принялся пятиться, ожидая наткнутся на теплый бок лошадки своей; но лошадка, напуганная громким выстрелом, отбежала на другой край оврага и испуганно косилась оттуда на людей.
— Я это просто так не оставлю! И дам в обязательном порядке ход делу, — просипел господин Холмов, разворачиваясь и бросаясь в погоню за убежавшей лошадью.
— Смотри, Фрол, — сказал Иван второму лакею, — а барин-то чисто как саранчук скачет!
— И то, правда, — согласился Фрол.
По стечению обстоятельств, иногда забавных, иногда роковых, господин Холмов был одет в зелено-желтый охотничий костюм, что усиливало его сходство с саранчой, прожорливой напастью южных окраин Государства Российского.
Даниил Христофорович и Мария Модестовна поспешили к лежащему навзничь Семену; он лежал вытянувшись, прямой как свечка, и под ним песок впитывал алую кровь, текущую из ран.
Даниил Христофорович в молодости в силу природного любопытства, кое трудно заподозрить в потомке холодной нордической расы, поступал в медицинский университет и даже проучился там два курса, но удовлетворив интерес свой, забросил это занятие, сочтя его неперспективным для себя лично. Но в голове его застряло немало полезных медицинских знаний и, в сущности своей, Даниил Христофорович мог делать несложные операции, такие — как лечение сломанных и вывихнутых конечностей и зашивание небольших рваных ран.
Поэтому Даниил Христофорович довольно быстро и умело осмотрел раненого и, заключив по поверхностному осмотру, что больной готов к переносу на другое место, велел лакеем поднять Семена и отнести его в гостевую комнату на господской половине.
Комната эта проектировалась лично Даниилом Христофоровичем и предназначалась специально для заблудших или припозднившихся гостей, но поскольку супруги Ватт жили крайне уединено, гости обходили их дом стороной.
Комната эта представляла собой квадрат с двумя большими двухстворчатыми окнами и резной дубовой дверью на противоположной стороне. С левой стороны двери стояла большая голубовато-зеленая изразцовая печь, а с правой — широкая кровать резного темного дуба с пышной пуховой периной, двумя пуховыми подушками, верблюжьим одеялом, которое купила Мария Модестовна в дни своей молодости, и золототканым покрывалом, обшитое по краям розоватыми брабантскими кружевами. Рядом с печкой стояло бюро красного дерева в стиле ампир.
Мирослава, горничная Марии Модестовны, взятая ею из Лифляндии, уже убрала покрывало, а поверх одеяла накинула домотканый холст, на который и положили окровавленного Семена.
Даниил Христофорович распорядился послать за доктором — Себастьяном Морановичем Густавом.
Доктор этот был весьма примечательной фигурой, он жил в доме Ваттов на жаловании и пользовал Даниила Христофоровича и Марию Модестовну от мигреней и ревматизма, но также он охотно лечил деревенских и челядь, беря у них натурой.
Но тут открылась дверь и в комнату вошла Мария Модестовна; она уже переоделась в более простое платье, волосы свои она убрала под белый чепчик. Вслед за ней вошла Мирослава в старом платье хозяйки; Мария Модестовна сохранила девичью талию, но она была немного широка в кости, и поэтому горничной её приходилось ушивать старые платья, чтобы они не болтались на её хрупкой фигурке; она несла таз с водой и пару льняных полотенец.
— Мой любезный друг, — промолвил Даниил Христофорович, ибо он сидел рядом с кроватью и ждал прибытия доктора, — я решительно не понимаю, что за причуда одеться в костюм сестры милосердия?
— Свет души моей, — ответствовала ему Мария Модестовна, — бедному юноше требуется помощь, а доктор неизвестно когда придет. А вы, любезный мой супруг, даже не потрудились обтереть его от засохшей крови, да будет вам известно, что запекшаяся кровь не сопутствует лучшему заживлению. Но я позаботилась об этом, — и Мария Модестовна присела на край кровати; Мирослава поставила на табурет таз с водою и подала хозяйке белое льняное полотенце.
Мария Модестовна посмотрела на Семена; его поступок восхитил и впечатлил возвышенную натуру её, она воображала уже себя героиней романов Вальтер Скотта и Майн Рида, а Семена её живое воображение облекло в сияющие доспехи и добавило к его образу некий ореол таинственности и благородства. Мария Модестовна детство и часть юности провела в деревни, после замужества и вовсе осела в деревне, но тупой курицей она никогда не была, и с мужем своим Мария Модестовна Морстенова познакомилась на семинарах в медицинском университете, где она подвизалась на роли вольного слушателя.
Мысли её, пусть и тайные, зажгли в глазах её огни живого воображения, а щеки окрасили в нежный румянец; и Даниил Христофорович, видя такие разительные изменения во внешности супруги своей, невольно залюбовался ею и, чувствуя необычайную истому в членах, промолвил:
— Лучезарная моя супруга, дражайшая Мария Модестовна, вы сегодня удивительно хороши! Я вызвал к постели больного Себастьяна Морановича, но он задерживается, ибо вчера ночью старосту деревни скрутил острый приступ пострела.
— Душа моя, Даниил Христофорович, — ответила Мария Модестовна, ловко оттирая кровь с бледного чела Семена, — благодарю за любезные слова ваши.
Но вот дверь открылась, и на пороге появился крепкий приземистый бритоголовый человек в сюртуке канареечного цвета, в зеленых панталонах и высоких коричневых высоких сапогах на шнуровке. В левом глазу блестело стеклышко монокля.
— So, so, (так, так) — жизнерадостно произнес он, — was haben wir denn da? (что у нас тут такое?)
— Себастьян Моранович, — любезно сказал Даниил Христофорович, — это человек ранен, - и, оборотясь к супруге своей, промолвил, — свет души моей, если ты закончила, то не будешь ли ты так любезна принести корпии, ибо нужен перевязочный материал.
— Да, любезный Дени, я уже закончила, — и Мария Модестовна, положив полотенца в таз, поднялась с кровати и, сделав знак горничной, удалилась.