У Константина Антоновича на склоне лет случилось помутнение рассудка. В ходе реформы образования его уволили с высокооплачиваемой профессорской должности, и он закрылся в своей каморке на улице Репина дом 9, кв. 23 и стал там строгать табуреты. Он делал их неустанно, днем и ночью и спал на фрезерном станке. Каждый табурет он красил в цвета своих снов, приснившихся ему на фрезерном станке, и выносил сохнуть на улицу. Но потом он за ним никогда не возвращался. Постепенно табуреты стали наполнять все обочины узкой брусчатой улицы Репина. Но них сидели клошары, пьяницы резались в домино, кухарки расставляли тазы и полоскали белье. Домой табуреты никто не забирал, так странно они были разукрашены. Постепенно табуреты стали выставлять к Румянцевскому саду, а потом они стали так заслонять проезд, что их выдвигали на набережную, чтобы они не мешали ходить. Ездить с весны по улице перестали, так как из-за табуретов, стоявших по обочинам в три ряда, и в два яруса оставалась только тропинка для тощих ребятишек. Да и вообще улицей Репина скоро стало пользоваться невозможно. Стали ходить слухи, чтобы пригласили снегоуборочную технику, но потом поняли, что табуретки привинчены к земле и слухи эти растворились. Скоро из-за реформы и развития системы образования уволили ближайших коллег Константина Антоновича, и они тоже поселились в его каморке и он дал им в руки рубанок, дрель и кисти. Некоторые табуреты пригодились у меньшиковского дворца, их экскурсоводы приспособили для весенних экскурсий, но посетителей не было столько, сколь табуретов вытеснялось на набережную со Съездовской линии и их стали расставлять и вдоль Кадетского корпуса. Тогда на них стали покуривать свои папироски военные. Но в кадетском корпусе не училось столько военных, чтобы их не хватило на студентов Университета и Двенадцати коллегий, которые задвинули их под нос ученым академии наук. Старики все сплошь страдали радикулитами и подагрой, кроме того была реформа науки, и их всех поустраивали в дома престарелых и сидение на набережной у них не прижилось. Тогда часть табуретов задвинули пылиться и гнить за биржу, к роддому имени Отто, чтобы на них нежились на мартовском солнце Ленинградские мамаши. А часть почему-то оказалась на Д. мосту. Видимо потому, что мертвым чучелам животных из зоологического музея табуреты уже не пригодятся. Но то был уже январь. Табуретки кряхтели и трещали от холода на ветру и сползали по катку мостовой к Адмиралтейству. К весне их стало так много скапливаться на дворцовой площади, что слушателей весеннего благотворительного концерта для экономии средств решили усадить на них. А ученикам Молодежного центра Эрмитажа дали задание расставить их так, чтобы с вертолета получилось лицо Петра I, которое целует Екатерину II. После Концерта часть табуретов бабушки забрали себе сидеть и глядеть за Данаей в Эрмитаж, а за остальными табуретами никто не следил и приезжие богатые пенсионеры стали брать их с собой сидеть на Невском проспекте, чтобы в мае, когда все русские девушки надевают короткие розовые, голубые, белые, черные и зеленые платьица, любоваться ими и жалеть о том, что они такие противные, старые, дряхлые, что они не родились в России и не знают русского языка. Тут пенсионеры частью стали тихонько умирать от сердечных приступов, которые случались у них от сексуальных фантазий, частью – разъезжаться по лечебницам и домам престарелых и табуреты стали пустовать. Тогда на них стали сидеть гармонисты, флейтисты, скрипачи и волынщики и тянуть свою любимую волынку. Клошары и доминисты делали из них кровати и столы. Скоро табуреты и на Невском проспекте стали мешать ходить, их стали утаскивать и в Садовую и в Конюшенную, но они все прибывали и прибывали. Их стали ставить для старух и в метро. Беременные женщины привязывали табурет к спине, чтобы где угодно отдыхать по дороге в город. По Садовой улице к следующей осени они вытеснились и к Сенной площади. Но торговать ими не было смысла – они и так были повсюду. Поэт вещал свои стихи стоя, а известный трубач стоял сразу на двух табуретках друг на друге и от ветра падал, его увозили всякий раз в больницу, лечили с снова на носилках приносили на канал и ставили обратно на табуретки и т.д. Постепенно табуретки стали появляться на Московском проспекте и когда следующей осенью от них глазам и там уже не стало отдыху, случилась делегация из Москвы. Кортеж из Чаек и Волг с мигалками и Газиками промчался по Московскому. Кто это дескать захламляет город дешевой мебелью. Ладно были бы кожаные кресла, а то – табуретки! Не порядок! Дали разнарядку узнавать, откуда они выползают, откуда тянутся. Стали поговаривать, что их строгает развенчанный священник, другие – что это - старородящая мать. Третьи – будто это солдаты Марсова поля. В общем, путаница случилась неимоверная. И все-таки прознали про некоего уволенного профессора, который сошел с ума и которого заклинило на табуретах. Стали искать. Расставили милиционеров. По утрам они считали и записывали количество табуретов на своей улице и по вечерам, сличали остаток, сравнивали сколько табуретов принесли с соседних переулков и сколько утащили на них же. Стали их потом метить краской. Потом связывать цепями, чтобы их не таскали, и видеть новые. Но всякий раз безуспешно.
Кончилось тем, что нашли коморку где-то на 1-й линии Васильевскго острова, где стояла куча станков и целая лестница плотничала под началом некоего сумасшедшего ученого. Доложили губернатору. Он решил предложить профессору назад должность, чтобы он прекратил строгать свои табуреты. Но все было безуспешно. Тогда решили собирать по утрам по улицам Петербурга эти табуреты, упаковывать и отправлять в дружественные страны восточного блока на экспорт. Уж больно они были красивые.
1 августа 2015 года, 10 часов 24 минуты, рассвело на 37-м километре.