Завистники на что ни взглянут,
Поднимут вечно лай;
А ты себе своей дорогою ступай:
Полают да отстанут.
И. А. Крылов
«Прохожие и собаки»
Однажды хорошим субботним днём (ну, если угодно, то воскресным, главное, что все описываемые события происходили в выходной), в фойе кинотеатра (недалеко от уголка с фонтанчиком, водоёмчиком, большим аквариумом и всяческими причудливыми растениями) стояла молодая девушка.
Начало зимы в тот год выдалось снежным и морозным. Декабрь сразу показал себя серьёзным холодным месяцем, без экивоков на легкомысленные оттепели и разные псевдовесенние выкрутасы и глупости.
И по этой причине хорошенькая девушка была облачена в хорошенькую новенькую норковую шубку – лёгкую, изящную и элегантную. Такую, какие и должны носить юные прекрасные создания.
В руках девушка держала шапочку и перчатки.
Она смотрела на аквариум, в котором плавали диковинные экзотические замысловато раскрашенные рыбки, и улыбалась чудесной утренней улыбкой, какой умеют улыбаться дети и молоденькие прехорошенькие девушки, совсем недавно перешедшие в новый взрослый статус, но всё ещё в душе остающиеся маленькими девочками.
Девочками, которым мама, зайдя к ним в детскую поцеловать на ночь, желает увидеть во сне пушистых беленьких зайчиков и маленьких рыженьких белочек.
Почему, спросите вы.
А вот так им обеим нравится, так у них исторически сложилось, и от этого им хорошо, уютно и славно.
Девочками, которые, проснувшись воскресным утром, бегут в своих бело-розовых пижамках или ночнушках с рюшечками и брюссельскими кружавчиками в спальню к родителям, бесцеремонно забираются на большую кровать, плюхаются на живот между мамой и папой, жизнерадостно болтают стройными ножками с розовыми пяточками и начинают хохотать и нести всякий милый легкомысленный детский вздор – очаровательный лепет.
Девушка ждала «на минутку» отлучившуюся в туалетную комнату маму.
Да-да, в кино она тоже ходила с мамой и папой, хотя и подруги у неё были, и молодые люди на улицах в массовых масштабах на неё уже заглядывались.
И даже в срединнорусском доме отдыха один «взрослый» студент старомодно, как в девятнадцатом веке, спрашивал у мамы разрешения сопроводить девушку на дискотеку. На что мама (милостиво и с затаённой гордостью) дала согласие, а дочка – ни-ни – не выказала восторга и одобрения, да и кавалер был не в её вкусе, и не хотелось, вот просто не хотелось, и всё – принцесса Турандот – очарование, капризы и своеволие.
И уже имелся в её «арсенале» до того засмотревшийся на неё незнакомец, случайно встреченный на улице, который вот так с уставившимся восхищённым взглядом врезался сходу в незамеченное им дерево.
Подружка, с которой девушка тогда шла под ручку по тротуару, принялась смеяться, а девушка ахнула и сострадательно и сердобольно пожалела юношу, сказав: «Ах! Бедный!»
Ещё бы не ахнуть и не пожалеть, и не посочувствовать чужой боли!
Ведь девушка мечтала стать врачом, как папа, который в тот субботний (или, если угодно, воскресный) день находился на дежурстве в клинике.
Она даже специализацию себе уже выбрала – ни много ни мало – хирургию. Благо, пример перед глазами у неё имелся самый наглядный, правильный и положительный.
Девушка и сама была правильной, училась отлично, много читала, играла на пианино и рисовала красивые городские пейзажи, нестандартно смешивая краски и добиваясь удивительных и неожиданных оттенков.
Ею гордились не только мама с папой, но и вся школа. И одна из её картин даже висела на выставке в фойе – как раз напротив кабинета музыки – и, как говорили, придавала свет и настроение всему помещению.
И в олимпиадах девушка регулярно участвовала, занимая призовые места.
И всероссийское сочинение на прошлой неделе написала – «супер-супер» – на отлично.
Ещё бы! Она к нему готовилась очень обстоятельно. Да и вообще, сочинения она всегда писала прекрасно.
А в данной конкретной ситуации в её адрес директором на педсовете было произнесено немало хороших слов. Хотя девушка их не слышала и даже о них не догадывалась.
– Сколько елея! – может воскликнуть придирчивый читатель.
– Ну, почему же елея, и отчего не поговорить о хорошем? – ответит, смутившись, автор.
Разве надо оправдываться, если всё действительно вот так благополучно складывается? Ну, случаются разные бытовые неприятности и неурядицы в жизни – всё, как у всех. Но существует и такая гармония, и почему об этом не поведать?
Автор позволил себе такую длинную преамбулу и для контраста. И вскоре терпеливый читатель, удосуживший себя тем, чтобы перевернуть страницу, покрутить колёсико мышки или слегка провести пальцем по экрану, поймёт целесообразность подобного вступления.
Дальше события развивались следующим образом.
К девушке – начавшему только-только распускаться чудесному розовому бутончику – подошла другая девушка, более взрослая, более зрелая, более «габаритная» и какая-то ну совсем-совсем другая. Уж самобытных нестандартных пейзажей не рисовавшая – это абсолютно точно.
Выглядела она лет на двадцать девять, то есть пребывала в том непростом и даже сложном возрасте, когда молодые люди уже перестают глазеть на неё на улицах, не «сносят» вывернутыми головами фонарных столбов (да и случалось ли такое вообще?) и когда в её адрес начинает звучать в транспорте или магазине оскорбительное просторечное гендерное определение «женщина», от которого опускаются руки и приходит понимание, что безвозвратно ушло что-то хорошее, возвышенное и светлое.
Подошедшая к девушке-бутончику перезрелая девушка не отличалась красотой.
Черты лица увядающей участницы событий казались грубоватыми и великоватыми. Лоснившаяся от жирного крема, покрытая чрезмерным загаром, полученным в солярии, кожа с крупными порами напоминала поверхность неперевёрнутого, но уже начавшего подрумяниваться с одной стороны толстого дрожжевого блина на сковороде, и вызывала желание промокнуть чистой белой салфеткой.
Большая белая «прищепка» скрепляла на затылке зализанные чёрные волосы, торчавшие из неё распушившимся веником.
Одежда её казалась довольно безвкусной – бесформенный чёрный пуховик с вылезающими редкими белыми гагачьими пёрышками и пушинками сильно увеличивал героиню в «поперечных» размерах. Из-под пуховика выглядывали две тонкие джинсовые штанины-ноги, обутые в нелепые оранжевые сапоги. В руках девушка держала большую набитую до отказа красную дамскую сумку. Чувствовалось, что хозяйка уложила в неё и перчатки, и шапку, и толстый шарф, синий кончик которого виднелся из отверстия между молнией и боковым швом сумки.
Взрослый зритель-очевидец с высоты своих лет, возможно, и принял бы девушек с первого (но только с первого, мимолётного и невнимательного) взгляда на случайно встретившихся знакомых или, скажем, соседок. Но, всмотревшись попристальнее, он бы заметил целую пропасть, лежавшую между ними.
И дело было вовсе не в возрасте – в разделявшем их десятилетии с хвостиком. Одна только-только стала именоваться девушкой, а другая катастрофически больно из этого статуса выползала. И дальнейшие их действия показывали разное положение обеих.
Терявшая свои позиции девушка держалась по-хозяйски властно, по-лидерски бескомпромиссно, даже как-то по-хамски.
Хотя походка её выдавала в ней спортсменку и даже ещё конкретнее – «спортивную» гимнастку. Не отличавшаяся высоким ростом, она начинала с годами заметно толстеть и «расползаться», имела специфическую «гимнастическую» осанку, прямую спину, пружинящую нарочито лёгкую походку и гордо посаженную и приподнятую – кверху носом – голову. Она даже как-то картинно с каждым шагом тянула носочек.
Посмотрев на неё, можно было подумать, что спортсменка идёт по помосту, направляясь к бревну, на котором сейчас же начнёт мастерски кувыркаться и выделывать всяческие специфические легкоатлетические фортели. Можно даже сказать, что слова «лёгкая атлетика» печатью красовались на её невысоком лбу или светились белыми крупными буквами, написанными шрифтом Times New Roman на спине пуховика, или даже слышались в рингтоне её мобильного телефона, или просто звучали надоедливым мотивом, создавая вокруг неё специфическую ауру. Девушка словно одним своим видом громко заявляла: «Смотрите, я иду! Красиво и образцово! Я – ТАКАЯ!!!»
Черты лица она имела правильные. И когда улыбалась, казалась очень даже приятной на вид. Но проблема состояла в том, что улыбалась она крайне редко, скупо и неохотно, как будто делала большое одолжение, слегка растягивая губы и едва-едва показывая ровные, но мелковатые и желтоватые зубки. (Хотя, говорят, что это не так уж и плохо и такой цвет – самый что ни на есть безукоризненный – свидетельствует о здоровье и крепости.)
Но больше всего перезрелую девушку портило выражение лица. В красивых серо-стальных и холодных глазах её сквозило вечное выражение вечного недовольства. Уголки сильно накрашенных ядовито-красной помадой узких губ были напряжены и упруго поджаты. А в глазах с быстрым взглядом растворилась агрессивная обида на целый свет.
И опять возропщет придирчивый читатель. Конечно, куда проще: красавица и чудови-… Ну, хорошо, не оно, – назовём её просто некрасавицей, непривлекательной и отталкивающей.
Но так в жизни и случается! Сам не придумаешь! Автор кается в фотографичности повествования.
Так они и встретились в фойе кинотеатра возле «зелёного уголка», к которому мамы подводят детей полюбоваться и приобщиться к прекрасному.
Вот только мама нашей красавицы «на минутку» оставила своё сокровище без присмотра.
И именно в эту «минуту» к ней подошла носительница негатива.
– Здравствуйте, Алёна Сергеевна, – нежным голосом поприветствовала внезапно возникшего перед ней своего антипода молоденькая красавица.
– Здравствуй, Соловьёва, – недовольно буркнула Алёна Сергеевна и сразу перешла в атаку.
– Говорят, ты сочинение лучше всех написала?
– Лучше всех? – смутилась девочка-девушка.
– Да школа на ушах стоит от восторга! Директор тебя всем в пример ставит! – саркастично, словно стараясь уязвить ученицу комплиментом, сказала учительница (как читатель уже давно догадался, к юной героине подошла именно преподавательница).
– Не знаю, – растерялась девушка.
Она вспомнила, что ещё несколько человек получили отличные оценки – Даша, Денис и Ангелина с Романом из параллельного класса.
– Как же ты это не знаешь? – с ругательными интонациями в голосе спросила «лёгкая атлетика» в «оперяющемся» пуховике.
– Я пятёрку получила, – пролепетала девочка-бутончик, не понимая, в чём провинилась и почему должна оправдываться.
– Пятёрку! – сильно повысив голос, почти карикатурно повторила за ней Алёна Сергеевна.
– Да, – только и могла сказать отличница.
– Знаю я эти ваши пятёрки! – начала неизвестно от чего заводиться и без того чем-то «накрученная» Алёна Сергеевна.
Девушка не знала, что ответить учительнице физкультуры, никакого отношения к сочинениям не имевшей и к тому же не работавшей в её классе.
– Ты всё списала! – гневно-обличительно воскликнула Алёна Сергеевна и для чего-то правдоносно рубанула воздух левой рукой.
– Нет, – вежливо прошелестела, беспомощно защищаясь, девушка, – я не списываю.
– Ну, конечно! «Не списываю!» Списала точно!
– Я вообще не списываю, Алёна Сергеевна, – продолжала жалко оправдываться в надуманной вине девочка, – я не умею.
– «Не умею!» – опять передразнила её менторша. – Все вы так говорите!
– Правда! – в глазах у девчушки появились слёзы.
Она нервно переложила шапку и перчатки в правую руку, щёки её покраснели, кровь прилила к голове, и в висках застучало.
– Все вы так! – продолжала неистовствовать Алёна Сергеевна. – А подойти, юбку задрать и посмотреть – так там одни шпаргалки! Что, не так, что ли?
– Нет, Алёна Сергеевна, – судорожно сглотнув слюну, прошептала бедная девочка, не понимая, почему и за что её прилюдно оскорбляют, да ещё в таких диких выражениях, которые она впервые услышала в свой адрес.
– Да ты! Вообще! Посмотри на себя! – переключилась на другую тему «педагог» и сделала зловещую паузу.
Девушка беспомощно взглянула на неё, не зная, в чём ещё окажется виноватой.
– Нет! Ты посмотри-посмотри! – сняв двумя пальцами пёрышко со своего рукава и бросив его подальше от себя на пол, продолжала расходиться физкультурница. – Как ты одета!
Девушка покраснела ещё больше и растерянно обвела взглядом свою новенькую хорошенькую шубку.
Шубку ей подарили родители на день рождения.
И подарили её по-особенному – сюрпризом.
Мама сказала, что сегодня они поедут по магазинам, а заодно (может быть, а может, – и не может (!), надо же создать тайну и загадку и придать процессу непринуждённый характер) присмотрят ей подарок – обновку – она уже взрослая, да и пора поменять пальто на новое, или даже не на пальто, а на шубку, ведь зиму обещали холодную и морозную.
– Что бы тебе самой хотелось? – поинтересовался включившийся в игру папа.
– Я буду рада всему, что ты мне, папочка, купишь, – простодушно ответствовало умное и послушное дитя.
– Ну, хорошо! – сказал папочка, сердце которого облилось нежностью и умилением.
– Наверное, лучше всё-таки шубку? – осторожно поинтересовалась мама-сибирячка.
Родители не один год прожили на Крайнем Севере среди великолепных ослепительных, но коварных и опасных снегов и в чудовищно-жестоких трескучих морозах, а потому хорошо знали, что такое зима, и хотели, чтобы их девочка-цветочек была тепло, надёжно и красиво одета.
И приехав в торговый центр, незаметно подвели её к магазину, где продавались шубы. А там спросили – просто так – словно праздно поинтересовались – какая ей больше всего нравится – вот просто так, чтобы всего-навсего узнать без каких-то далекоидущих целей.
Девочка посмотрела и наивно показала ту, что ей больше всего понравилась.
И они предложили её примерить – тоже просто так – любопытства ради – а почему не примерить? И девушка радостно согласилась, с удовольствием прикоснулась к нежному мягкому меху, погладила его, осторожно надела шубку, по-детски играя, покрутилась перед зеркалом, поворачиваясь то одним, то другим боком, оглядывая себя то спереди, то сзади, то справа, то слева, то приподнимая воротничок, то опуская его и счастливо улыбаясь. Но потом, вздохнув, сказала, что это слишком дорогая вещь, и аккуратно шубку сняла.
Папа повесил её на плечики и незаметно посмотрел в глаза маме. В родительских взглядах мелькнула заговорщическая искорка. А мама предложила покупку верхней одежды отложить на другое, более подходящее время, – всё-таки надо походить и поискать ещё.
Продавщица приняла шубу из папиных рук и не менее заговорщически взглянула маме в глаза.
А через пару недель девочка получила на своё семнадцатилетие большой мягкий свёрток.
Когда она развязала алый бант и раскрыла белый загадочно шуршавший пакет, то увидела красавицу-шубку, которую выбрала сама и от которой так по-взрослому, понимая всю серьёзность подобной покупки, недавно отказалась.
Девочка вся залилась светом от неожиданности – глаза её засверкали, а щёки зарделись ярким румянцем. Она захлопала в ладоши и даже громко вскрикнула: «Ай!»
Хотя родители, пряча эмоции, радость ощущали даже бо;льшую, чем их девочка.
Девочка была хороша! И шубка ей шла. И мороз холодной зимой её не испугает.
– Ты посмотри, во что ты одета! – между тем, продолжала громко причитать «лёгкая атлетика». – Я! Я не могу себе такого позволить! Твоя учительница! А ты, девчонка сопливая, разгуливаешь в норковой шубе, как эта!
Кто такая «эта», Алёна Сергеевна пояснять не стала, но чувствовалось, что подразумевается что-то нехорошее.
Девочка молчала, потупив глаза, теребя пальчиками «мизинец» перчатки и глядя на чёрные крапинки на серых плитах пола. Она вспоминала, как они с мамой шли по белому хрустящему снегу в кино, не подозревая о поджидающей неприятности, и, как избавления, ожидала маминого прихода и конца ничем не заслуженной экзекуции.
Она не произносила ни слова, не понимая, что сделала плохого. И в чём её вина, если она одета так. Если папа много работает, спасая людям жизни и здоровье, получает за это, как и все, зарплату. И мама тоже много работает. А она ещё только учится, но когда вырастет, тоже станет работать и получать за это деньги. Ведь она выбрала себе нужную профессию и старательно и добросовестно сделает всё, чтобы приносить пользу. Она уже сейчас много трудится, сидя над учебниками и посещая репетиторов, чтобы учиться ещё лучше, получить много знаний и поступить в медицинский институт. И к сочинению она серьёзно и ответственно готовилась.
Девушка, безусловно, могла бы сказать что-то в свою защиту и даже придумала фразу: «Извините, Алёна Сергеевна, если я что-то не так, по вашему мнению, сделала». Она уже знала, что произнесённые с достоинством слова вежливости действуют на хамов отрезвляюще. Но решила, что нет ничего лучше молчания. «И не оспоривай глупца», – повторяла она себе мудрый совет классика.
Автор долго расписывал всё происшествие. На самом деле длилось оно всего ту самую «минутку», на которую отлучилась мама.
Когда мама, вернувшись в фойе, подошла к своему ребёнку и увидела выражение его лица, она испугалась, почувствовав, что здесь что-то произошло, а потому, наскоро поздоровавшись, вопросительно и встревоженно посмотрела на «лёгкую атлетику».
«Лёгкая атлетика», в свою очередь, поняла, что что-то не то натворила. И даже спинным мозгом почувствовала, что, будь на месте интеллигентной мамы женщина попроще, скажем, из её, Алёны Сергеевны, круга, то из пуховика вполне могли бы более интенсивно, чем обычно, полететь гагачьи перья.
Но хорошо воспитанная мама только взволнованно спросила:
– Что случилось?
– Ребёнка надо правильно одевать! – бросила ей Алёна Сергеевна, развернулась и важно пошла в сторону, почему-то вспоминая, как сестра Райка вцепилась в волосы мальчику, толкнувшему её дочку Милку на детской площадке, и то, что эта подросшая племянница Милка получила за сочинение двойку, несмотря на переданную по просьбе Алёны Сергеевны шпаргалку. И ещё вспомнила она обиду на директорское замечание в адрес своего откровенного декольте: «Извините, Алёна Сергеевна, но это школа, и так нельзя. Прошу вас одеваться соответствующим образом».
Мама и дочка посмотрели вслед неторопливо удалявшейся Алёне Сергеевне.
– Что с ней? – только и спросила мама.
– Зависть, мамочка, – по-взрослому ответила девочка, тоже вдруг припомнив свою заплаканную после объявления результатов сочинения одноклассницу Милу.
(«Конференция», Рига, 2015.)