Царица Мурлина

Светлана Данилина
Чтобы сказать любую фразу,
Коту не надобны слова.

Шарль Бодлер
«Кот»


Красавица Мурлина спала на своей подушке в кресле.

Зимние ночи она любила проводить именно так. В одной комнате с хозяйкой Ольгой Николаевной.

Ольга Николаевна приехала в деревню на смену сестре Надежде Николаевне, «сдавшей пост» и отбывшей в свою московскую квартиру.

Сёстры не хотели оставлять родительский кров после смерти матери и приезжали сюда попеременно.

Летом в родовом гнезде собирались родственники – дети и внуки. Тогда дом был полон.

А вот в осенние, зимние и весенние месяцы он оставался совсем немноголюдным.

Но один человек – Ольга Николаевна или Надежда Николаевна – всегда в нём находился.

И ещё здесь жила царица Мурлина, хозяйка и хранительница истории, устоев и традиций.

Вечером Ольга Николаевна проверила, закрыт ли замок в коридоре, потом проследовала на кухню – центр дома, из которого можно было пройти в три комнаты. Здание делилось на две части: отапливаемую (кухню и комнаты) и неотапливаемую (коридор, кладовку и террасу).

Ольга Николаевна закрыла дверь, ведущую в коридор из кухни, на большой крюк – старинное и надёжное устройство.

Она перекинула это вручную выкованное изогнутое приспособление в массивную железную петлю, потушила свет, но, прежде чем отправиться в спальню, подошла к окну и взглянула в него.

Перед ней открылась настоящая волшебная сказка – февральская фантастическая феерия.

Снега в ту зиму выпало очень много, сугробы доходили почти до высокого подоконника, а в саду стояли наравне с забором. Так что соседские собаки, отпущенные погулять на ночь, легко перепрыгивали через него и забегали на приусадебный участок.

За окном виднелись небольшие холмики – верхушки укрытых пушистым белым покровом яблонь.

Этот необъятный плед переливался яркими сверкающими бриллиантами под огромной сияющей в тёмной синеве большой слепяще-лучезарной луной – было время полнолуния.

Ольга Николаевна подолгу любовалась по вечерам на эту драгоценную, искрящуюся лунными алмазами картину.

Сразу за садом простирался и уходил далеко в ночь длинный засыпанный снегом огород, за ним чуть угадывался ряд тёмных вётел, росших вдоль неширокой речушки, за которой тоже предполагался, но был невидимым длинный огород и дом с едва различимым огоньком в окне – за рекой находился другой деревенский «порядок».

По всему двору среди сугробов извивались протоптанные ещё Надеждой Николаевной дорожки, которые она в шутку называла терренкуром, расположенным между обрамлявшими его соседскими заборами – Мишкиным справа и Аришкиным слева. Сёстры ежедневно совершали прогулки по этому замысловатому переплетению хорошо утрамбованных тропинок.

Надежда Николаевна пробыла в деревне зимние месяцы, а Ольга Николаевна приехала в самом конце февраля, совсем недавно.

Умиротворяющая картина заснеженного переливающегося мелкими блёстками сада заворожила её.

Героиня рассказа долго смотрела на это великолепие, а потом пошла в спальню. Дверь на кухню она по привычке оставила открытой.

Ольга Николаевна легла в уже постеленную раньше постель, устроилась поудобнее, закрыла глаза и уснула.

На кухне работал газовый обогреватель.

Большие круглые часы, висевшие на кухонной стене, громко тикали в тишине и темноте, отстукивая и отсчитывая время.

В доме с Ольгой Николаевной находилась только царица Мурлина, свернувшаяся клубочком и тихонько сопевшая на своей подушке в кресле.

И пока Ольга Николаевна спит на мягкой фамильной перине, автор для достоверности и чтобы создать иллюзию временнОй протяжённости, позволит себе небольшое лирическое отступление и даже исторический экскурс.


Мурлина, Мура, Мурка, Киса Мура и проч. жила в семье давно, уже больше десяти лет.
Дом и хозяйку она, будучи ещё котёнком, выбрала себе сама.

Если говорить современным языком, то её вполне можно было назвать «self-made cat» (сделавшая сама себя кошка), ибо в жизни Мура пробилась своими собственными силами, умом, талантами и обаянием.

Родилась она в доме напротив и провела своё тяжёлое детство где-то в сарае, предположительно, на куче угля, который в нём хранился.

Однажды летом маленьким котёночком (как вспоминали потом хозяева) Мурка предприняла попытку перебежать дорогу и пристроиться к ним. Но её замыслов не поняли и возвратили на место: «Не заблудись, крошка, иди к маме!»

А уже зимой кошка прибилась к возвращавшейся из магазина и разговорившейся с кем-то на дороге Марии Семёновне, матери Ольги и Надежды.

Мура покрутилась возле чёрных мягких валенок, понюхала вкусно пахнувшую тёплую сумку, в которой, кроме буханки хлеба, была трёхлитровая банка парного молока.

И потом последовала за Марией Семёновной.

– Ну, пойдём! – пожалела и позвала её выбранная хозяйка.

Так Мурлина подростком попала в дом.

Разумеется, Мария Семёновна поговорила с соседкой, из сарая которой Мурка «появилась», и та легко согласилась отдать не очень-то нужную ей живность.

Мария Семёновна назвала кошку Мурой, накормила и оставила у себя.

После жизни в угольном сарае вид у Муры был не самым привлекательным. Таким, что заглянувшая на следующий день почтальонка спросила Марию Семёновну:

– Ой, баб Маш, и где же ты такое чудовище нашла?

Мура с запуганным видом поначалу сидела за холодильником.

Но через несколько дней она привыкла, отогрелась, наконец наелась, вылизалась, отчистилась и окончательно уверилась, что теперь у неё есть дом, хозяйка, миска с едой на кухне и даже имя.

Трудное детство закалило её характер, развило самые нужные положительные качества и научило ценить и беречь всё, что она получила.

Со временем Мура превратилась в красавицу.

Вылизывалась она постоянно. Шерсть у неё была длинной, в основном белой, требовала бесконечного ухода, и процесс происходил непрерывно.

Мура занималась самоочищением очень тщательно, дотошно, рьяно и даже с каким-то остервенением.

Впрочем, вылизывание являлось для неё не только гигиенической процедурой, но и способом привести в порядок мысли и чувства, методом успокоения и отдыха – полным очищением – физическим и моральным.

Она зализывала не только пыль, грязь, запахи или ранки, но и впечатления, стрессы и неприятности.

Белая чистая «свежевымытая» шерсть на мордочке, шейке, животе и лапках всегда имела снежный оттенок.

И одно из имён, которым наградили её съёхавшиеся на лето дети, внуки и правнуки хозяйки выражало любовь, восторг и восхищение.

– Мурочка! – приветствовали они любое её появление. – Снегурочка!

Мурочка-Снегурочка с достоинством шла к ним, возвращаясь после своих важных дел, например, с охоты или с обхода территории.

– Красавица! – изощрялись дети, внуки и правнуки. – Умница!

Мура принимала всё как должное. Царица любила комплименты. Впрочем, вполне справедливо ею заслуженные.

Маленькая изящная кошечка Мурочка по праву считалась красивой: симпатичная треугольная мордочка с большими зелёными глазами, белыми усами и серым остроугольным прикрывавшим уши и лоб «платочком». А вот спина, пушистый хвост и узенькие гамаши на задних лапах были у неё серыми.

Обретённую территорию Мура охраняла ревностно и самоотверженно.

Любую кошку или собаку она прогоняла сразу, причём делала это мгновенно, решительно, яростно и безжалостно.

Полновластной хозяйкой являлась только она, и никто из сородичей не смел посягнуть на Мурины владения.

Она отличалась абсолютным бесстрашием и бросалась в любую драку.

Так, однажды во двор через случайно оставленную приоткрытой калитку забрела огромная собака.

Находившая неподалёку внучка испугалась и сказала:

– Ой! А я таких боюсь!

Мура, нежившаяся на руках у Ольги Николаевны, мигом спрыгнула на землю и стрелой помчалась к непрошеной пришелице.

Во всём её виде заключался только один смысл – праведный гнев и неукротимая ярость.

Мура неслась в своей молниеносной атаке навстречу псине-громиле, раза в четыре превосходившей её в росте.

Захожий монстр ошалел от натиска разъярённой кошки, опасливо попятился, поджал хвост и быстренько ретировался, улизнув за калитку.

Мура же с победным видом посмотрела ему вслед и осталась сидеть на дорожке, своей величественной хозяйской позой давая понять, чьи это владения, а также то, что посягнувшего на них ждёт справедливое мгновенное и неминуемое возмездие.

Другого результата даже не предполагалось. Она этого не допускала.

По природе своей Мура была победительницей и повелительницей.

Волевая и властная, она умела диктовать собственные требования и выставлять личные условия.

К тому же Мура обладала недюжинными умственными способностями. Она пребывала в курсе всего, что происходило в доме, и всё прекрасно понимала. Ситуацию оценивала мгновенно и реагировала соответственно, правильно и адекватно.

И ещё Мура отличалась редкой прозорливостью и телепатическими способностями.

Например, хозяевам никогда не удавалось незаметно уйти или уехать на рыбалку. Мура всегда знала о предстоявшем мероприятии и ждала рыболовов у калитки, никуда не отлучаясь. Рыбу она любила самозабвенно. И первая рыбка доставалась, конечно же, ей. И вторая – конечно же, тоже ей. Если только рядом не крутились её дети, которые унаследовали все пристрастия своей матушки.

А ещё Мура слёту считывала любую мысль.

Так, однажды зимой Ольга Николаевна сидела у телевизора. К концу фильма во время рекламы она начала планировать свои дальнейшие действия.

Мура с сыночком Колобочком безмятежно и, казалось, крепко спала в кресле.

Ольга Николаевна думала, что как только кино закончится, она встанет и пойдёт на кухню. Ей надо было сделать котлеты. Ольга Николаевна праздно представляла, как достанет из холодильника мясо, яйца, а из шкафа мясорубку, большую миску для фарша, нож, разделочную доску, луковицу, как замочит в молоке белые сухарики…

И вдруг в разгар этих неторопливых хозяйкиных размышлений Мура вскочила с кресла и помчалась на кухню.

Вслед за ней опрометью летел её круглый сынок Колобок.

Ольга Николаевна удивилась неожиданному демаршу и пошла посмотреть, куда же побежало кошачье семейство.

На кухне её ожидала следующая картина: Мура и Колобок сидели напротив холодильника и напряжённо смотрели на белую ручку в ожидании, когда Ольга Николаевна откроет волшебный шкаф, достанет из него яство и начнёт священнодействовать. Мясо кошки любили до умопомрачения и готовы были есть его всегда.

При этом отважная искусная охотница Мура и дичиной не брезговала. То есть свои непосредственные кошачьи обязанности исполняла великолепно, отлавливая разного калибра грызунов в окрестностях, включая также соседский сарай.

И по утрам, к ужасу хозяев, на крыльце всегда в рядок лежали аккуратно сложенные трофеи – мышиные или крысиные головы – свидетельство и доказательство лучших качеств. Муру, конечно, хвалили и благодарили, а остатки добычи с содроганием и брезгливостью сметали на специальный совок и выбрасывали.

Охоту Мура любила, считала делом обязательным и занималась ею еженощно и ежедневно.

Однажды летом во время завтрака из-за кухонного шкафа вылезла мышка. Увидев людей, она замерла и бросилась назад в пространство между шкафом и стеной.

Перепуганная внучка пошла на террасу, где изволила почивать на диване прекрасная амазонка.

– Мурочка! – сказала внучка, чувствуя угрызения совести от того, что нарушает покой любимицы. – Извини, пожалуйста, что беспокою. Но у нас проблема!

С этим словами она осторожно взяла Муру на руки, подставив ладони под уютный мягкий клубочек – кошка лежала на боку.

По пути на кухню внучка пояснила суть своего вторжения:

– Там мышка! Я её боюсь! Поймай, пожалуйста! Будь добра!

Внучка поднесла Муру к проёму между шкафом и стеной.

Воительница сразу всё поняла и заняла выжидательную позицию – затаилась чуть поодаль от шкафа, так, что её не было видно, да и кошачий запах (о, волшебная сила доскональных вылизываний!) не чувствовался.

Через пять-десять минут кошка сделала своё дело: поймала и уничтожила нарушительницу спокойствия.

За что Муре немедленно выдали награду – кусок докторской колбасы, которую она очень любила.

Мура знала всех родственников. И всегда встречала и провожала детей, внуков и правнуков Марии Семёновны, приезжавших к ней. Как она угадывала, когда, в какой день и час кто-то приедет или уедет, причём издалека? Но Мура никогда не уходила из дому в эти дни. И даже при грустных расставаниях и проводах выходила за калитку посмотреть вслед уезжавшей машине.

Мурка очень переживала разлуку с любимыми людьми.

Однажды накануне отъезда Ольги Николаевны из деревни Мура под утро уселась на стул рядом с кроватью, на которой Ольга Николаевна спала. Вскоре та проснулась от того, что Мура нежно вылизывает ей волосы, выражая таким образом свои любовь и привязанность. И бедной Ольге Николаевне пришлось перемывать вымытую накануне голову.

У Муры был свой подход к каждому члену семьи. Кошка разбиралась в характерах, привычках и пристрастиях всех, причём в мельчайших деталях.

Например, она любила во время обеда сесть возле внучки (под столом, если за ним было много народа, или на соседний незанятый стул) – так Мура чувствовала себя полноправным членом клана и утверждалась в своих правах. Разумница знала, что если лизнуть внучке ногу, то вкусный кусочек будет ей немедленно обеспечен.

К Ольге Николаевне Мура относилась, как к верной прислуге, – по-хозяйски. При этом очень любила её, но считала своей собственностью. Особенно почему-то баловница любила на Ольгу Николаевну запрыгивать. Например, на огороде или в саду, причём в самые неподходящие моменты. Скажем, когда Ольга Николаевна что-то сажала, полола траву или тяпала грядку.

А однажды Мура страшно перепугала Ольгу Николаевну. Казус произошёл поздно вечером, когда в доме были только они. Хозяйка сидела на диване и смотрела телевизор, а Мура спала в стоявшем рядом кресле. Ольга Николаевна очень увлеклась передачей. И вдруг почувствовала, что ей на плечо легла чья-то тяжёлая рука. Ольга Николаевна обомлела от ужаса, обернулась и ткнулась носом в пушистую белоусую мордочку. Барыня по привычке в очередной раз неспешно прыгнула на бедную Ольгу Николаевну.

– Мура! – только и могла укоризненно сказать она.

К Марии Семёновне Мура относилась с большим почтением и никогда ничего лишнего себе не позволяла – знала своё место.

Из всех остальных Мура вила верёвки, но из каждого по-своему.

Так, кошка очень любила погладиться.

Нельзя было просто сесть посидеть на крыльце дома или положить газету, журнал, книгу на садовый стол и устроиться почитать. Сразу с призывным звуком «Ме-е-е-е-е!» появлялась Мурлина, лежавшая до того в травке, и садилась рядом. Вы начинали её гладить, и любимица перебиралась к вам на колени, а потом укладывалась на ваших ногах так, как ей хотелось. Гладить шёрстку и при этом говорить приятные слова было обязательно.

Если вы углублялись в свежую газету с интересной статьёй, то Мура своенравно ложилась именно на те строки, по которым вы бегали глазами. Все попытки как-то вытащить из-под неё газетный лист и делать два дела одновременно (смотреть в текст и гладить) заканчивались неудачей. Мура передвигалась и устраивалась на тех абзацах, которые вы увлечённо читали.

Она не терпела невнимательного и поверхностного отношения к делу собственного ублажения, а также оказания ей особых высоких почестей. Мура сильно и серьёзно обижалась. А вы чувствовали ужасную вину и пытались загладить её (во всех смыслах этого слова). И вскоре, плюнув на важную захватывающую статью, вы добросовестно и изобретательно выглаживали спинку, голову, лобик, шейку, за ушком, за другим ушком и, в конце концов, белоснежный мягкий животик. Произнося при этом хвалебный льстивый монолог:

– Мурочка! Красавица! Умница! Самая лучшая кошка на свете! Самая красивая! И самая умная! Да!

Делу массажа Мура отдавалась самозабвенно, поощрительно мурлыча и подставляя вам под руку необходимые места.

Если вы плохо выполняли возложенную на вас почётную обязанность угождения королеве и повелительнице, она гневалась и могла выразить своё неудовольствие.

Причём иногда методом физического воздействия.

Внучку Мура однажды пребольно царапнула, наказав за нерадивость и попытку тайком читать книгу.

А Ольге Николаевне как-то надавала пощёчин обеими лапами, правда, не выпуская когтей, за ту же вину – поползновение на несанкционированное чтение журнала «Вокруг света».

На Муру в таких случаях обижались. И прекращали контакты, и не разговаривали, и не обращали внимания, и даже не давали ничего вкусненького (хотя кормить-то кормили, но без ритуала произнесения способствующих процессу комплиментов).

В таких ситуациях Мура виновато заглядывала в глаза, становилась робка, смиренна и всяческим образом подлизывалась.

Её, конечно, прощали.

А в детской песочнице во дворе иногда красовалась скульптура вылепленной из песка лежащей дремлющей красавицы Мурлины.


Предположим, что авторское сентиментальное отступление о Кисе Мурке заняло те шесть часов, что Ольга Николаевна безмятежно спала на старинной раритетной родительской деревянной кровати.

И вдруг она проснулась от каких-то звуков.

Ольга Николаевна пробудилась от того, что в доме, вроде бы на кухне, кто-то негромко разговаривал.

Любые непонятные звуки в ночной темноте и полной тишине кажутся страшными. А тут слышался чужой голос!

Сказать, что душа у Ольги Николаевны ушла в пятки, – ничего не сказать! Ей даже показалось, что волосы на голове встали дыбом от страха. Она похолодела и оцепенела.

На кухне разговаривала женщина – незнакомым, низким и негромким голосом. Спросонья Ольга Николаевна не могла различить слов. Свет не был включен – монолог раздавался в темноте.

Ольга Николаевна вжалась в перину и бездвижно лежала, пытаясь понять, что происходит и кто мог проникнуть в дом.

Она никого не ждала.

Перед сном хорошо закрыла все двери.

И никто не мог их открыть. Хотя бы потому, что кухню она изнутри заперла на старый огромный железный крюк. Открыть его снаружи было невозможно.

И, наверное, Ольга Николаевна услышала бы сначала все звуки, связанные с процессом сбрасывания крюка и открывания двери.

К тому же не представлялось никакой возможности бесшумно проникнуть в помещение через окно. Треск и стук, которые сопровождали бы взлом, обязательно разбудили бы Ольгу Николаевну.

Но она проснулась от женского голоса!

Женщина кому-то что-то монотонно рассказывала.

Ольга Николаевна лежала, съёжившись, боясь пошевелиться, и ждала, что сейчас в комнату войдут чужие незнакомые люди, непонятным образом оказавшиеся ночью в доме.

Чего только не думала она! Какие только мысли не проносились в её голове!

Сколько пролежала Ольга Николаевна в немом ужасе, сказать трудно – полчаса или час.

Сначала она ждала, что женщина наговорится и ей ответит тот или даже те, к кому была обращена её речь.

Но ораторша, видимо, не давала никому себя перебивать.

Потом Ольга Николаевна прикидывала, сколько же человек находится на кухне.

Затем со страхом ждала, когда незваные гости начнут ходить по дому.

Красть в нём было нечего. Хозяева жили просто – ни денег, ни драгоценностей, ни навороченной техники у них не водилось.

Но пришельцы никуда не ходили и никак себя не проявляли. В ночной тишине раздавалась только речь – невнятный монолог низкоголосой женщины.

Ольга Николаевна прислушивалась к тому, что же она говорит, но ничего не могла расслышать. Женщина произносила свой текст как-то однотонно, тихо, неразборчиво, словно что-то бубнила – скучно и неинтересно.

Пролежав около часа неподвижно, Ольга Николаевна так и не придумала, что делать.

Ораторша говорила и говорила. Ничего не менялось. Только страх был разлит по всей комнате.

В конце концов, Ольга Николаевна поняла, что не в состоянии больше терпеть эту муку. Сколько можно лежать не шелохнувшись и ждать неизвестно чего!

Она решилась, вскочила с кровати, добежала до выключателя, находившегося на противоположной стене, и включила свет.

Звуки не прекратились, словно ничего не изменилось.

Ольга Николаевна, преодолев себя, подошла к открытой двери и выглянула на кухню.

Но никаких пришельцев там не увидела.

Ольга Николаевна осторожно приблизилась к выключателю, нажала на кнопку, осмотрелась и убедилась, что посторонних в помещении нет.

Звуки приутихли.

Вскоре на кухне показалась заспанная Мура.

Ольга Николаевна обошла комнаты, включила везде свет и осмотрела всё, что можно было осмотреть в отапливаемой части дома.

Дверь в коридор оставалась закрытой на крючок, окна – нетронутыми.

В родовом гнезде она находилась одна. Компанию ей составляла только Мура. Непрошеные гости отсутствовали. И следов вторжения тоже не было видно. Всё оставалось на своих местах. Повсюду царили порядок и тишина.

Телевизор и радио были выключены. Мобильный телефон тихонько лежал на комоде.

Никаких звуков больше не раздавалось.

Мура подошла к двери и попросилась на улицу.

Ольга Николаевна выпустила её.

В свете далёкого уличного фонаря на белой торжественно сверкавшей после ночной пороши дорожке, ведущей от калитки к дому, и на снегу во дворе не наблюдалось никаких следов.

Всё в природе было тихо, величественно, чисто, нетронуто и торжественно.

Ольга Николаевна терялась в догадках и ничего не могла понять. Ведь она же явственно слышала женский голос! Кто же это мог говорить?

Надо ли упоминать о том, что спать она больше не могла. Ольга Николаевна принялась искать себе дело и отправилась на кухню варить кофе.

Через некоторое время она выглянула на крыльцо и впустила в дом сделавшую свои дела Муру.

Довольная Мурочка, в отличие от хозяйки, которая даже помыслить не могла о еде, с большим аппетитом позавтракала и принялась неистово приводить в порядок шёрстку и свой внутренний мир.

А Ольга Николаевна, чтобы чем-то себя занять, стала гладить бельё, снятое вчера вечером и всё ещё источавшее морозную свежесть.

Она апатично водила утюгом по простыням, полотенцам и наволочкам, вспоминала ночной инцидент и мучилась над вопросом, что же происходило в доме совсем недавно.

Гладила Ольга Николаевна неспешно, а потому долго. И всё время пыталась разгадать тайну.

Бедняжке было страшно. Ведь ей предстояло провести ещё много таких долгих ночей в течение трёх месяцев, когда каждый звук кажется странным, необъяснимым и жутким.

Чтобы как-то заполнить время размышлений своей героини и разрядить обстановку, автор позволит себе вспомнить анекдот. А почему нет?

«Говорят, что люди заводят кошек, чтобы не чувствовать одиночества. Представьте, с каким ужасом мы с котом посмотрели друг другу в глаза, услышав непонятный стук в коридоре!»

Ольга Николаевна стояла возле кухонного стола, а Мура вылизывалась, лёжа на диване в большой комнате, именуемой залом. Она любила менять места отдыха.

Ольга Николаевна перегладила наконец все постельные принадлежности, сложила их в аккуратную стопочку и понесла в спальню, чтобы убрать в шкаф.

Подойдя к нему, она открыла дверцу и положила стопку на полочку. И в тот момент, когда Ольга Николаевна наклонилась, она опять услышала тот ночной низкий женский голос, который опять принялся что-то методично талдычить. Речь произносилась где-то в доме. Ольга Николаевна опять испугалась, но уже не так сильно, как недавно.

Она пошла на звук, оказалась в зале и увидела дивную картину.

На диване в царственной позе вальяжно развалилась и громко храпела царица-старушка Мурлина! Она лежала на спине, голова её была запрокинута назад, пасть слегка приоткрыта, задние лапы вольно раскинуты в стороны, а белоснежный живот поднимался и опускался в такт громкому дыханию.

– Мура! – только и могла вымолвить сразу всё осознавшая Ольга Николаевна и облегчённо вздохнула.

Но Мура ничего ей не ответила, потому что говорить не умела.

И вообще, спала.


(«Конференция», Рига, 2015.)