Мурад улыбнулся в ответ и сказал:
- Пусть тебя это не волнует. Ни сейчас, ни потом. У меня не будет проблем с деньгами. Ты можешь быть в этом уверена.
В этот вечер они еще долго сидели в номере, пили кофе, о чем-то говорили.
Мурад спросил ее:
- А хочешь сейчас чего-нибудь особенного? Шампанского, фруктов, сладостей?
У Аси засветились глаза:
- Хочу… Только где ты все это в столь поздний час возьмешь?
Уже через полчаса щедро одаренная за свои старания дежурная доставила им в номер все, что было заказано.
Ася выглянула в окно.
- Как много красивых огней на улице. Вот бы сейчас канатная дорога работала, мы бы полетали над этими огнями. Я этот наш сегодняшний полет никогда не забуду - мы летели над деревьями так высоко.
Мурад посмотрел на нее:
- Ася, хочешь сейчас покататься на канатной дороге?
Мураду очень хотелось дарить Асе чудеса и исполнять любые ее желания. Он согласен был сейчас отдать все, что у него есть, только бы для Ася была довольна, только бы увидеть радость в ее глазах. Но она посмотрела на него с удивлением:
- Нет, Мурад.
- Если ты захочешь, канатную дорогу сейчас включат. Я сделаю все, чтобы ее включили в твою честь. Я попрошу, объясню, как это сейчас необходимо!
Ася посмотрела на него, потом серьезно сказала:
- Я верю, что ты это сможешь, Мурад. Но не надо. Там же так много людей работает, им утром на работу. Пусть отдыхают. Посмотри, сколько уже времени, уже полночь.
Они пили шампанское и говорили, говорили, говорили... Но все не о том. Наконец Мурад решился на разговор, хотя и очень боялся.
- Нам надо поговорить, Асенька. О том, что у нас с тобой было, и как нам дальше жить. Я очень виноват перед тобой.
- Нет, нет, не надо, - испуганно посмотрела на него Ася. - Я не хочу, Мурад. Давай ни о чем не будем говорить. Мне лучше не знать, в чем ты и почему виноват, чем знать. Я прошу тебя. Пусть будет так. Только одно скажи: у тебя есть дети?
- Да, у меня есть дочь, зовут ее Гульнара. Ей шестнадцать лет, она учится в Лондоне.
- Гульнара… Значит, это в честь тети Гули. Ну и хорошо, - сказала она немного грустно и перевела разговор на другую тему. Мураду было неловко говорить сейчас о дочери, зная, что Ася все эти годы жила одиноко - без семьи и детей.
Он опять посмотрел на Асю, на ее губы, которые как магнитом притягивали к себе и доводили его до головокружения.
- Как же хочется обнять ее, прижать к себе. С ума сойду от этого желания, - думал про себя Мурад, но тут же, вспомнив слова Лены, остановил себя:
- Ася может обидеться. Возможно, в ее планы и не входит будущее с ним. Иначе о чем говорят ее слова: «Не надо, ничего не надо... Пусть будет так». Ася не может еще до конца простить его. Как друга - простила, а как любимого мужчину - нет. Потому и избегает разговора об их будущем. А Мурад умер для Аси двадцать лет назад. Сам в этом виноват. Все эти мысли роем кружились у него в голове.
Чувствуя, что ему очень трудно сдерживать себя, он поднялся, чтобы пожелать Асе спокойной ночи и уйти к себе в номер.
Ася встала проводить его. Подойдя к двери, Мурад повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза любимой женщины – они были так близко и говорили о многом.
- Ася… Я хочу спросить тебя. Можно?
- Спроси, - срывающимся от волнения голосом ответила она.
- Мне сейчас уйти?
Она вдруг неожиданно сказала:
- Нет, не уходи... Я так долго, всю жизнь ждала тебя.
Мурад шагнул навстречу Асе и крепко обнял ее, прижал к себе, словно желал слиться с любимой в одно целое, нераздельное. Он сейчас боялся только одного, что хрупкая и тоненькая Ася не выдержит его крепкого безумного объятия. Но Ася уже не способна была думать и чувствовать даже себя, она неистово отвечала на поцелуи Мурада, а он зарылся в ее густых пушистых волосах, не желая показывать слезы радости и любви.
- Ася... Асенька... ты моя … – Мурад целовал ее лицо, глаза, губы, волосы.
- Да, любимый… я твоя ... Я только твоя... А ты... Ты единственный мой… – безумно шептала Ася, задыхаясь от любви и нежности в его объятиях. Мурад подхватил ее на руки и понес в спальню. Он бережно положил свою дорогую ношу на широкую кровать поверх покрывала. И тут только заметил, что Ася, только что отвечавшая на его поцелуи и объятия, почему-то сжалась в комок и напряглась.
- Что, моя родная? Я тебя обидел? – целуя ее, спросил он. – Все будет так, как ты скажешь, как ты захочешь, любимая. Я буду сидеть у твоих ног всю ночь и не дотронусь до тебя даже пальцем. Только не переживай ни о чем. Ты для меня самая родная на этом свете и дороже тебя у меня никого нет. Я так за тебя боюсь.
Ася прижалась к нему. Целуя ее, он опять почувствовал, что она съежилась:
- В чем дело, Асенька? Я тебе неприятен? Ты плохо себя чувствуешь? Или просто не готова пока к тому, что будем вместе? Скажи... Я пойму и приму все, как есть, сделаю, как захочешь. Только не молчи…
- Не в этом дело, Мурад. Я и не знаю, как тебе объяснить... Мне неудобно сказать тебе …
- Скажи, любимая... О чем ты?
- У меня никогда еще не было мужчины. Ни одного и никогда. Знаю, это, наверное, смешно, глупо, нелепо, но это так. Как говорит моя Лена, в моем возрасте это не плюс, а большой минус... Но так получилось …
Он не дал ей договорить. А поцелуи его – горячие, безудержные - страстные ответы на сказанное ею - покрывали лицо, глаза, волосы, губы Аси.
За свои сорок четыре года Мурад знал любовь многих женщин. Испытал на себе несмелую, но большую любовь своей первой жены Алины, боготворившей его. Познал страстные и умелые ласки Ирмы, с которой ему было по-своему хорошо, а также любые изыски интима с супердевочками - профессионалками, которые за деньги радовали его неутомимо. Но сейчас он впервые в жизни ощутил безграничное счастье обладания любимой женщиной. Это было совсем другое чувство, несравнимое ни с чем. С Асей он весь превратился в проводник любви. Кончики пальцев, каждый волосок, каждая его клетка излучали и одновременно принимали в себя любовь. Мурад забыл, кто он и откуда - все, что с ним до сих пор было. Он видел только ее, Асю, дышал с ней одним дыханием, горел одним огнем, ощущая ее и себя единым целым. На душе были восторг и одновременно покой – будто он, наконец, обрел то, что давно уже искал. Словно после долгих, изнурительных походов он, наконец, вернулся из дальних странствий домой.
- Ася, - задыхался от любви Мурад, обнимая самую желанную женщину на свете. – Ася… любимая. Как же я жил без тебя столько лет? Зачем так обокрал себя?
А она гладила его по голове, утешала:
- Так, видно, Богу было угодно, не думай об этом. И не вини себя, Мурад, все хорошо, и я очень счастлива с тобой.
И опять он безудержно целовал ее лицо, глаза, волосы, но вдруг губами ощутил соль ее слез:
- Что, родная моя? Что случилось?
- Мурад... Мурад... Я не могу всего этого пережить. Не верю, что ты есть. Ты обнимаешь меня, я чувствую твою кожу, твой запах, стук твоего сердца, всего тебя. Но мне кажется, что ты опять сейчас исчезнешь, как сон, как видение... Так уже много раз было в моей жизни - и во сне, и наяву.
- Ася… Прошу тебя, поверь. Теперь я всегда буду с тобой, если ты этого захочешь...
Под утро измученная дорогой, нелегким днем и ночью безумной любви, Ася уснула. Мурад же ни на минуту не смог сомкнуть глаз. Он смотрел на Асю с нежностью и с жалостью, снова и снова вспоминая о том, что ей пришлось пережить за эти годы. Вспомнился и недавний разговор с ней о том, что в ее жизни не было мужчин до этого.
Вначале, когда, смущаясь предстоящей близости, Ася сказала ему об этом, Мурад не понял любимую. Подумал, что речь идет о внебрачных связях, любовниках, о чем-то еще, ведь до этого Лена говорила ему о замужестве Аси. Говорила, что Ася несколько лет назад вышла замуж за осетина Алана, только жить с ним не смогла и вернулась назад через две недели. Но сегодня ночью Мурад понял – он действительно первый и единственный мужчина в жизни этой тридцативосьмилетней женщины.
И когда они оба, устав от безумных ласк, остывали от пожара страсти, в котором оба горели ярко и неистово, Мурад прижал Асю к себе и, перебирая пряди ее волос, спросил:
- Значит Лена сказала мне неправду о том, что ты была замужем? Ты ведь только моя, Ася. Ты ждала меня, родная, столько лет ждала.
Ася смущенно ответила:
- Да, я только твоя, Мурад. Но Лена сказала правду, я действительно была замужем. Так получилось, что я не смогла стать женой того человека, не смогла быть близка с ним, хотя он терпеливо ждал и готов был ждать еще. Через две недели, окончательно поняв, что этот брак – моя ошибка, я попросила его простить меня и ушла. Были у нас с ним и регистрация брака, и штампики в паспортах, и банкет в ресторане, и обручальные кольца, и, ты будешь смеяться, даже недельная турпутевка на этот самый Домбай. Родители Алана живут в Нальчике, они и пригласили нас к себе после свадьбы. Мы думали на Домбай поедем, а потом к ним. Все это было бы, но я не смогла. Тогда окончательно и поняла, что не смогу принадлежать другому мужчине.
Ты, наверное, спросишь, – зачем же я тогда соглашалась на этот брак? Алан хороший, добрый человек. Очень меня любил, пять лет ходил за мной и терпеливо ждал моего согласия. Знал, что любви у меня к нему нет, но был согласен жениться в надежде, что любовь со временем придет. Я и сама немного, но надеялась на это… Думала: а вдруг? Разве мало пар соединяются без любви, а потом живут душа в душу?! Но главная причина была в том, что я ребенка хотела, сына, чтобы назвать его твоим именем. Я ведь думала, что ты… что тебя нет. Но потом поняла, что не смогу. Так мы и разошлись. Никто подробностей нашего брака не знает до сих пор. Кому это расскажешь? Да и зачем?
Мурад был почти в шоковом состоянии, не мог вымолвить ни слова в ответ, хотя хотелось сказать Асе так много. Вот, оказывается, как у нее все было с этой свадьбой. Вдруг вспомнились Асины слова двадцатилетней давности накануне его отъезда в Москву: «Я буду только твоей, Мурад. Твоей или больше ничьей. Ты единственный мой».
Продолжение http://www.proza.ru/2016/01/01/1336