Женщина в темной вуали, небрежно наброшенной на голову и выбившейся из-под головного убора, одной рукой вытирала слезы, крупными зернами катившиеся по ее щекам, а второй, освобожденной от оков кожаной перчатки, бросила в ровно выкопанный прямоугольник горсть земли. Рядом с ней стоял мужчина, аккуратно поддерживающий женщину за плечи, в любую минуту готовый прийти на помощь и подхватить в случае совсем уж трагичном и непредвиденном. Скорее всего это был муж или какой-то не менее близкий человек, играющий важную роль в жизни этой женщины. Он, в отличие от вышеупомянутой дамы, не лил слез, хотя лицо его имело выражение максимально строгое, и временами эти черты переполняли нотки трагичности. Мужчина также не побрезговал взять в руки промерзлую землю, грубо выкопанную в не отличающемся зноем декабре, и бросить ее вслед тем комкам, которые летели в могилу, забрасывая крышку гроба, которая почти наверняка уже скрылась из виду. В прореженной толпе кто-то запричитал, кто-то заплакал пуще прежнего, а кто-то, сняв видавшую виды шапку и закрыв глаза, мерно покачивался на морозе, наверняка вспоминая какие-то приятные моменты, связанные с тем человеком, новое обиталище которого комья земли уже погрузили в вечный мрак.
Я наблюдал за этой картиной со стороны, безмолвно и непричастно, став лишь невольным свидетелем происходящего. Это были не мои похороны, это были не мои родители, не мои родные, и это были не те люди вокруг, которые могли бы знать меня хоть на частичку души, но, тем не менее, я оказался здесь и увидел все то, что, может быть, не особо желал видеть.
В этот день, 31 декабря, я как всегда приехал на кладбище к своим усопшим родственникам. Есть у меня такая ненормальность: в этот чудесный день кто-то крошит тазики салатов, кто-то готовит в духовке ароматную и не менее аппетитную курочку, кто-то дорабатывает последний день в году с надеждой на более успешный новый рабочий год и долгожданное повышение зарплаты, кто-то спешит купить последнюю куцую елку на распродаже, какую еще каким-то предновогодним чудом не успели разобрать до 31 декабря, кто-то, как в советской кинокомедии, парится в бане, а кто-то, как я, навещает безвременно ушедших близких. Дерзну предложить пари любому из вас: во всей этой компании главных лиц не менее чудесного дня посетители кладбища численно уступили бы тем, кто крошит тазики салатов, мечтает о повышении зарплаты и выбирает остатки деревьев, отдаленно напоминающих елки. Не говоря уж о курице с чесночком... Как бы то ни было, это ведь и их праздник тоже, праздник тех, кто умер, но почему-то мало кто додумался разделить его с теми, кто некогда был дорог, а в настоящее время об этом дорогом прошлом как-то скромно и позабылось.
Я люблю эти посещения предновогоднего кладбища. Не сочтите меня за умалишенного, либо за человека, у которого от некоего ума случилось самое что ни на есть великое горе, но я чту память предков, и только после этого отправляюсь за мелко нарезанные и досыта удобренные майонезом тазики салатов, за стол перед новогодней елкой, приобретенной, разумеется, заранее, и вполне себе похожей на виновницу морозного торжества. И не думаю о работе этого последнего дня года, ни уж тем более о работе, которая ожидает меня в году грядущем. О зарплатах и вовсе речи нет.
На такси я добрался до центральных ворот, ведущих в самую сердцевину городского погоста. Надо было видеть выражение лица таксиста, который 31 декабря везет живого человека на мертвое кладбище. Поначалу он и вовсе отказывался верить в истинность конечного пункта моего назначения, и мне стоило приложить превеликих усилий, чтобы убедить его в том, что это вовсе не новогодняя шутка, а истинная правда.
Посмотрев вслед круто рванувшей с места машине, словно удиравшей и рвущей когти от охотившихся на нее невидимых браконьеров, я усмехнулся и побрел в ту сторону, где нашли вечный покой мои ушедшие так рано родственники. На улице было порядка 20 градусов ниже нуля, что не могло не говорить о довольно прохладной погоде и о том, что задерживаться надолго вовсе не хотелось – можно было запросто отморозить себе что-нибудь жизненно важное. Я брел по очищенным дорожкам аллей, со всех сторон окруженный снежными сугробами, оградками, памятниками и крестами. Посещение кладбища всегда придавало мне дополнительные силы, открывало второе дыхание и позволяло посмотреть на трудности, меня окутывающие в повседневной жизни, совершенно с другой стороны. Ведь эти мертвые вокруг смогли бы решить все проблемы, смогли бы преодолеть все невзгоды, свернуть бессчетное количество огромных гор только лишь ради того, чтобы снова жить, ходить по земле, как и раньше, дышать тем же воздухом, каким раньше дышали они. Но они уже ничего не смогут изменить, но зато свои проблемы смогу преодолеть я, и именно это давало мне прилив невесть откуда являющихся сил, дарило новые эмоции и неиссякаемый поток вдохновения.
Я продолжал неторопливо продвигаться все дальше и дальше, петляя по очищенным от сугробов аллеям, и размышлял, что же такое смерть, почему ее так боятся и с чем едят. Смерть – это и трамвай, у которого внезапно отказали тормоза, и безобидная старушка, которая улыбается гнилыми зубами и прячет за сгорбленной спиной самый настоящий нож. Это и обычный фейерверк, поначалу показавшийся неисправным, но затем сработавший прямо в человеческое лицо. Это и подворотня, темная, оттого и недружелюбная, пахнущая ненужными приключениями. Это и обычный холод, который может заморозить тело как человека, так и животного за считанные часы. Это и любовь, которая сначала возвышает до небес, а потом и опускает до уровня адского котла, в котором черти могут и даже желают сварить заживо, вдобавок для полного счастья набросив и петлю на шею. От своих крамольных мыслей я невольно поежился, вспомнив непогасший еще полностью огонек недавних событий, через которые мне довелось пройти.
Отряхнувшись от нависших надо мной размышлений, вдалеке я заметил автобус, расположившийся посреди кладбища на одной из аллей, который, видимо, привез в последний путь очередного земного скитальца. Отметив про себя, что было бы неплохо дойти до того автобуса и проводить незнакомого мне человека в дальние странствия, коли уж мне довелось очутиться здесь именно в этот день, я завернул в то место памяти, в которое и шел изначально, провалился по колено в снег, но все-таки достиг пункта своего назначения. Постояв у могил своих безвременно ушедших близких, на пару минут отключившись от всего внешнего мира и слившись с окружающей меня звенящей пустотой в единое целое, я вдохнул морозный воздух полной грудью, затем выдохнул, раскланялся и, вновь зачерпнув в ботинки изрядное количество снежной массы, выбрался обратно на аллею, отряхнулся и двинулся по направлению к автобусу, и увидел всю ту картину, рассмотренную чуть выше в ходе моего повествования, ради которой заставил себя пройти лишние двести метров, отклонившихся от моего маршрута совершенно в ином направлении.
Да, было непоправимо жалко и женщину, несмотря на заплаканное лицо, казавшуюся еще достаточно молодой, и мужчину, стоявшего рядом, и всех тех, кто в канун Нового года посетил это место скорби и разделил с ними эту печальную участь. Я не знал, ни кого хоронят, ни кто эти мужчина с женщиной: вообще ничего не знал и, откровенно говоря, не желая вникать в чужое горе, незаметно слился с обрамляющей могилу толпой и сделал мину грусти, скорби и соболезнования, подобную той, что украшала лица стоявших вокруг. Мне просто очень хотелось верить в то, что человеку, которого только что запорошили грязной землей, выпала наиболее сложная судьба. Почему, спросите вы? Да потому лишь, что чем сложнее судьба, тем почему-то добрее становится душа, не так ли? А в минуты нахождения на кладбище и присутствия при погребении вопросы о бессмертной душе как никогда становились актуальными!
Наблюдая за тем, как могильщики академично забрасывают могилу заиндевевшими комьями земли, успевшей смешаться со снегом и превратиться в черно-белую кашу, я думал лишь о том, что в такой же вот ровно выкопанной прорехе в земле мог оказаться я сам, причем буквально полгода назад и, что самое интересное, по собственной же инициативе. Хотя что считать причиной, а что – следствием... Это был большой и в чем-то даже риторический вопрос. Я сам не заметил, как задумался о пережитых мною трагических месяцах жизни, и вновь провалился в них целиком и полностью...