НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЕЁ СТИХАХ:
Инна крайне трагически восприняла крушение иллюзий по поводу жизни в Израиле. Обычный для всех новоприбывших эмигрантский шок оказался для неё поистине сногсшибательным. Уезжая в страну, она мистически надеялась на везение, и реальность её подкосила. Отдушину нашла в творчестве, в сочинительстве. Одной из его частей была публицистика, и её язвительные статьи под придуманным мною псевдонимом Нина Вейнбрун (фамилия – девичья её мамы, а имя – просто по созвучию с подлинным) наделали в русской прессе Израиля немало шороху. Одну из её статей, «Мы придумали эту страну», напечатанную в еженедельнике «7 дней» тель-авивской газеты «Новости недели» делавшим тогда первые шаги в журналистике В. Топаллером, известным ныне во всём русско-еврейском мире, почти полностью процитировал знаменитый первый посол России в Израиле А. Бовин, назвав «Документом эпохи»! (См. его книгу «ХХ век как жтзнь. Воспоминания», изд-во «Захаров», М,, 2003, стр. 571 – 573),
Другой веткой Инниной рефлексии стали стихи, которые она вот именно что «кропала» по давней подростковой привычке, не слишком задумываясь о версификационной форме и технике и не ставя задачей публикацию или чтение вслух, - так, «для себя» и отчасти для меня. Некоторые из этих стихов записаны моей рукой под её диктовку.
После вынужденной её «госпитализации» (август 2012) в "Бейт-сиуди" (дом ухода за беспомощными) я нашёл эти черновики в своём обширном бумажном архиве – и руки не поднялись выбросить в мусор эти следы душевных мук… Переписываю в память компьютера – и на память себе, детям нашим и внукам, а также родным и друзьям..
Муж-вдовец,папа и дедушка, брат и дядя, а также друг, товарищ и волк
= ФЕЛИКС РАХЛИН
Корот-хаим (1) с просьбой
Манны с неба не сулили нам с тобой.
Только сорок лет твердили: «Дом родной!»
Если дом, родной к тому же, - значит ждут,
Да и вряд ли станет хуже… - вот мы тут!
Хором пели: «Потерпите – будет «гут»!
Все когда-то что-то ели, - савланут!(2)
Поздравляли, улыбались, - хорошо!
Быстро месяцы бежали – год прошёл.
Удивились и спросили: кто вас звал?
Кто вам вызовы в Россию посылал?
Эмиссары из Сохнута(3)? «Ватиким»(4)?
Мы зарплату не выплачивали им.
Как считала ваша дурья голова?
Ведь ежу понятно всё, как дважды два.
Ну а если ты как валенок тупой –
Чёрт с тобою, с нееврейской головой!
По ошибке вам в Москве кричали «Жид!»,
Не для вас у моря Моцарт ворожит,
Без билета слушать можно, - прямо рай!
Нет, вам только Спивакова подавай…
Всё вам мало: «караван»(5) и «амидар*6)
Жаркий климат – для олим (7) бесценный дар:
Можно прямо на скамейке в парке спать,
Дворник-физик не решится прогонять…
И чего вам, гоям(8)-шмоям, плохо жить?
Можно просто на троих сообразить!
«Выпьем, Додик, тошно что-то, бросим грусть,
А замёрзнем – их забота, ну и пусть!»
«Форум» (9) главного добился – путь открыт!
Кто в Израиль не врубился – пусть летит…
Вы и этого не знали?! – Так всегда
Разъезжались, разбегались кто куда.
До чего ж тупа олимовская братия:
Третий год не разберётся в демократии.
И никто глупцам путём не объяснит, -
Может, нынче хоть «Бесэдер?» (10) подсобит?
П р и м е ч а н и я:
(1) Корот-хаим (ивр._ - автобиография
(2) савланут (ивр.) - терпение.
(3) Сохнут - агентство. (Здесь - "Еврейское агентство" - организация в Израиле,
ведающая репатриацией евреев в эту страну.
(4) Ватиким (ивр.) - зесь - старожилы страны.
(5) караван - так в Израиле именуют жилой домик-времянку в виде вагончика без
колёс.
(6) Амидар - название одной из жилищно-эксплуатационной организаций в Израиле,
сдающе внаём жильё по удешевлённой цене.
(7) Олим (ивр.) - репатрианты.
(8) Гой (ивр.)- не еврей. Здесь имеется в виду отношение к новоприбывшим из СССР
репатриантам как к не знающим еврейских традиций.
(9) Форум - имеется в виду "Сионистский фрпум евреев из СССР" - общественная
организация, существовавшая в Израиле в начале 90-х.
(10)"Бесэдер?" - название популярной юмористической газеты в Израиле начала
90-х.
НА ВОПРОС ВНУЧКИ
«Славик сказал, они приехали в Израиль потому, что не успели в Америку.
А мы?»
Я успела приехать сюда.
Не в Америку, не в Канаду.
Я-то думала – никогда.
А потом поняла, что надо.
А полвека осталось там.
И какой резон притворяться,
Что совсем легко по утрам
От ненужных снов отрываться.
Я богата, «как все жиды»,
А иначе – чего ж я стою.
Испугавшись лютой беды –
Увезла богатство с собою.
У богатства куриный нос,
На упругих щеках веснушки.
Вот «Хамсина» тащит за хвост,
Раскидала опять игрушки.
Кувыркается и поёт
Наша радость, боль и надежда.
Никогда уже не поймёт
Эта маленькая невежда,
Как еврейкою в классе быть,
Взгляды сверстниц ловить обидные,
Как медали не получить,
Как с медалью – не «поступить»,
Как работу… да что говорить:
Быть евреем в России – стыдно.
За спиной у ней – только шесть,
Никакого образования,
А моих умений – не счесть,
Но сильнее она – незнанием.
Завтра – в школу. Начнётся жизнь.
Ох, нелёгкая, ох, неплавная!
Будет трудно, но ты держись.
Мы успели. И это – главное.
* * *
Полдень в садике «русском».
Отдыхают качели.
Ветерок заигрался
с незнакомой листвой.
Здравствуй, шмель! Это ты?
Так похоже гудели
Вот такие, мохнатые,
у сторожки лесной.
И ещё там летали
большие стрекозы.
Проносились,
почти задевая лицо.
Так и просится
рифма банальная: «слёзы»,
я себе запретила
такое словцо…
Длинноносые чайки
у юрмальских сосен,
Промелькнувшего паруса
тающий след…
Как ласкала теплом нас
последняя осень,
Посылая прощальный
печальный привет.
Я послушать пришла
гул морского прибоя.
Разбиваются волны
о тёплый гранит.
Значит, море…
И море бывает чужое,
На каком языке
оно здесь говорит?
Ни о чём не жалею.
Смерть оскалилась рядом.
Сероглазый дружок мой,
и ты виноват.
Ну, а сны – им не скажешь:
«Не снитесь, не надо!»:
Над притихшею Ворсклой –
июльский закат…
Старая песня
Алупка, Алушта… Афула!
Зыучит по-курортному тоже.
А если по совести – даже
Красивее всё вокруг.
Чужое дерево пахнет
Чем-то знакомым… Боже!
Ведь это белая кашка
Манит на свежий луг!
Так значит, всё это правда,
Я снова живу, как прежде,
Уже не пугает утро,
И что-то делаю днём,
И суждено со мною
Проснуться опять надежде –
Вот она улыбнулась:
Мол, ничего, живём!
А где-то мартовский ветер,
Пригреет солнышко скоро,
Заголубеет подснежник,
Растает последний снег,
И пред листом газетным
В тревоге застынет город
Мой, где глупое детство
Нас обмануло всех.
Каштановая аллея.
Тут сын смеялся в коляске.
И вот уж мелькает внучки
Розовый сарафан…
Послушай, моя надежда,
А вдруг это злая сказка?
Переверну страницу
И рассмеюсь: обман!
Здесь лопаются от спеси
Раздутые магазины,
Гордятся израильтяне:
Здесь всё возможно купить!
Повсюду, куда ни глянешь,
Светятся апельсины,
Я их раньше любила?
Это не может быть!
Нет, я не рвалась в Парижи,
В Лондонах я не буду,
Но если глаза у Бога –
Он видит мою беду.
Надежда – мой друг оживший,
Пусть совершится чудо:
На станции за Полтавой
С поезда я сойду.
Чуть-чуть за перроном вправо,
Потом на горку всё прямо,
Счастье сорвёт дыханье –
Мне снова шестнадцать лет…
На старой дачной веранде
Смеётся беспечно мама,
Вареники с вишнями лепит…
В Израиле вишни нет.
* * *
Вот сидят они рядом, грустные:
Музыкант-профессор, еврей,
И жена его Шура, русская,
Сорок лет с ним одних кровей…
Не поехали б,- сын настаивал,
Как вот с внуком теперь решать?
Ничего-то он не утаивал,
Что у внука – русская мать…
Люди, что это? Вновь Помпеи?
Что ты делаешь, человек?
Кто спасётся? Кто пожалеет?
Кто построит опять ковчег?
Этот слышит шаги Мессии,
И попробуй задай вопрос:
Что же делать моей России?
Ведь уже воскресал Христос!
* * *
Закрою глаза усталые – и вижу одно и то же:
Мохнатый шмель на ромашке, запутался и гудит,
И дальше тропа у леса, река, на залив похожая,
И Анька в солнечных брызгах навстречу ко мне бежит…
Помнишь, как прятались в соснах коричневые маслята,
Как спорили громко сороки о чём-то птичьем, своём?..
А запах свежего сена?.. Так это я виновата,
Что не было нынче черёмухи за нашим майским окном…
Да, есть там, конечно, «Память»*, но ведь не все боятся…
На наших конвертах надорванных – знакомые адреса…
И мы могли не уехать, мы тоже могли остаться,
Сказать «до свиданья!» сыну, - да мало ли что сказать?!
Ты только представь эти сборы (мы знаем, как это было!):
Ночами – глаза открытые. Усталость, но не уснуть.
От нас улетает радость, единственная, и скоро,
И ничего не поделать: не встретиться, не вернуть.
Потом – Москва, Шерематево, аэродромный ветер,
Ты на руки поднял Аньку, слова последних минут.
Стеклянная перегородка. От нас улетели дети!
Они навсегда не с нами, но наша Россия – тут
Плывут в подмосковной сини причудливые барашки,
Берёзовые опушки. Любимый твой василёк,
И словно из детской сказки – нарядный шмель на ромашке,
А сердце рвётся от боли, а в горле – крика комок.
У старенькой тёти Гиты попили вечернего чаю,
А утром Двадцатый поезд нас лихо умчал домой,
Знакомая, вроде, квартира… Как странно она встречает
Такой совсем непривычной, кричащею тишиной…
Вот старая Анькина кукла забилась испуганно в угол,
На стуле Мишкин словарик (оставил или забыл?),
И мы, как не раз бывало, начнём утешать друг друга,
И, как никогда не бывало, врать из последних сил!
Нам очень тяжко сегодня: чужой язык не даётся!
Мы столько об этом читали – мне лучше сказать не суметь.
Но вот он – наш сын единственный, и дочка его смеётся,
И, значит, всё сделано правильно, и не о чем сожалеть.
А тосковать мы будем – на то мы с тобой и люди,
И никакие «кесеф»* уже не изменят нас.
Я очень надеюсь на будни, привычные эти будни,
Они – как хороший лекарь, который спасал не раз.
А эта страна… мы не правы, когда замечаем плохое:
Ничем для неё мы не памятны, и нам она не должна.
Мне кажется, мы без памяти дожны быть довольны судьбою:
Рядом с фашистами «Памяти» спасение – эта страна.
А если сожмётся сердце от звука знакомой песни,
От почерка на конверте, - я очень тебя прошу:
Ты только попробуй представить, что было бы, если …
И станет тебе полегче, - для этого и пишу.
Я верю, что мы ещё будем с тобой от души смеяться,
Мы столько сумели осилить – и это лихо пройдёт…
А если тебе о России сны печальные снятся,
То пусть это будет к счастью, - к счастью, не наоборот!
Август 1990, г. Бней-Брак (Израиль, ).
* Имеется в виду российская псевдопатриотическая организация "Память" отчётливо юдофобского направления