Небольшие каникулы после окончания института подошли к концу.
Мне, как молодому инженеру, надо было ехать на новое место: жить, творить и трудиться.
Уже был куплен билет на проходящий поезд до Москвы, и мы с мамой стояли на перроне в ожидании.
За эту неделю было много переговорено.
Но под самый занавес я получил ряд самых важных заветов (с привкусом требования).
И что жениться мне надо, и что внуков маме надо, и что за ум браться надо (мне); а пить не надо (тоже мне); тем более в поезде; тем более с незнакомыми.
Мне не хотелось возражать.
Мама, видимо исчерпав запас так необходимых мне инструкций, тоже задумалась.
Подошел и со скрипом остановился поезд.
Около дверей вагонов появились проводники, и я чувствовал: надо бы всё же сказать что-то жизнеутверждающее.
- Погода хорошая. Да, мам?
Мама закивала:
- Да, сынок, хорошая. У вас там, наверное, тоже будет хорошая.
- Ну, да. Должна быть хорошая...
- Ну, ты, как приедешь, позвони сразу же.
Я пообещал.
Мы, обнявшись, замерли на несколько секунд.
Мама погладила меня по голове, благословляя, мы расцеловались, и я поспешил войти в темнеющий прямоугольник тамбура.
Уже из вагона помахал маме рукой и пошел к своему купе.
Там было трое пассажиров.
У окна справа - девушка лет двадцати. На столике перед ней раскрытая книга.
Впрочем, сейчас она позабыла о чтении и разглядывала здание нашего вокзала.
Она лишь на мгновение взглянула на вновь прибывшего, а затем продолжила наблюдение привокзальной суеты уездного города.
Тоже справа, но ближе к выходу, дремал пожилой немного пузатый мужчина - среднестатистический во всех отношениях.
Мне показалось, что они не вместе.
Напротив девушки, у окна слева – женщина в возрасте.
Впрочем, в ней было нечто, не соответствующее привычному образу «женщины в возрасте».
То ли своеобразные серёжки, похожие перышки из крыла Купидона, то ли совсем по-юному глядящие на меня глаза…
Я негромко поздоровался и сел у выхода.
Ехали молча.
Девушка, которая, казалось, не проявляла к окружающим никакого интереса, временами смотрела в окно, иногда возвращалась к чтению.
«Ну, ладно, держи наш ответ Чемберлену», - подумал я и достал из сумки самоучитель английского, раскрыл его и попытался что-нибудь прочитать…
Трудно сказать, почему так происходило: почти каждая молодая женщина казалась мне тогда, может, и не ангелом, но кем-то вроде мадонны.
Вот и эта девушка туда же: светлый лик, склонившийся над книгой, длинные тёмные волосы, убранные за ушко, изящные пальцы, листающие страницы любовного романа…
Но сейчас мне захотелось иного, я тут же отправил ей мысленное послание: «Ну, покажи мне язык, улыбнись лукаво, и посмотри мне в глаза дерзко с прищуром…».
Но она даже не шелохнулась. А я почувствовал себя человеком невидимым во всех отношениях.
А между тем за окном проносились картинки моего родного края…
Чуть подёрнутые дымкой поля, дышащие прохладным покоем начала октября, сменялись разноцветьем рощ по берегам небольших озер и речушек…
– Всё сосны, сосны… - задумчиво пробормотала женщина слева.
Её ресницы вздрогнули, как испуганные бабочки, а молодильные серёжки её, серебряно блеснув от каких-то воспоминаний юности, закачались.
Я не выдержал и посмотрел в окно.
Одновременно со мной это сделал и мой читающий ангел.
За окном мелькал берёзовый лес…
Мы с “ангелом” переглянулись. В её глазах сверкнули веселые искорки.
И я никак не мог выбрать, что именно мне сейчас сделать: засмеяться или умереть от счастья.
Пожилой же мужчина, не открывая глаз, вздохнул всем телом.
Женщина посмотрела на меня.
Под её взглядом я попытался делать вид, что серьёзен и сосредоточен.
А женщина сказала:
– Знаете, в послевоенные годы по Оке плавали небольшие такие кораблики.
Она показала пальцами одной руки примерный размер судна - получалось, что оно не больше спичечного коробка.
– Я, городская жительница, когда временами навещала родственников, плавала порой на таких. На них было удобно добираться до деревень, что разбросаны вдоль реки. На этих кораблях селяне постоянно что-то возили из города в деревню и обратно. На рынок продавать, а обратно, порой, даже что-то из мебели. О, так было весело! Коровы, лошади, куры, велосипеды, телеги, люди – все дружно пели песни хором. Представляете? Все вместе! Сейчас такого нет. А тогда так дружно, так просто.
Она заулыбалась и наклонила голову в задумчивости. Серёжки, колыхаясь, подтверждали, что безусловно так оно и было.
Я тоже кивал, представляя хор из велосипедов и кур. И верил…
Женщина продолжила свой рассказ:
– Знаете, я некоторое время преподавала в Японии, - она посмотрела на меня, как бы оценивая, слышал ли я о такой стране, – русский язык и литературу.
Вы не представляете целеустремленности японских студентов... А один японский преподаватель пытался ухаживать за мной.
После паузы она, будто доставая из далеких кладовых очередное воспоминание, произнесла:
– А потом он купил мне серёжки…
– Не может быть? – удивился я, глядя на крылья в её ушах. – А какие они?
– А! - она махнула рукой и почему-то поморщилась. – С бриллиантами.
Я негромко хихикнул.
– Он так хотел меня очаровать, этот грустный японец. Ну, а что мне было делать? Становиться грустной японкой с бриллиантовыми сережками?
– В этом, пожалуй, вы правы – стать богатой, но утратить улыбку… – это, знаете, слишком.
Она в первый раз посмотрела на меня, как на равного. Но это продлилось лишь мгновение.
Девушка у окна не смотрела на нас, но, судя по улыбке, я чувствовал, что её внимание отдано нашему диалогу.
– Ах, Весна… Весна. Всё как будто в первый и последний раз в жизни. Солнце, цветущие сады, любящий взгляд. Казалось, всё на свете подчинено и произрастает из любви. И даже японские птицы, собаки, кошки, и те, пролетая над нами, улыбались нам, благословляли нас… Они бросали нам в руки невидимые цветы. Это ощущение такое… приятное, пьянящее, но вместе с тем, позволяющее видеть всё чётко, просто с какой-то другой стороны, как будто освещенное необычным глубоким светом… И вкус! Вкус у тебя на губах! Вкус мёда! Фантастического несуществующего мёда.
– Может… марихуанового?
– Простите?
– Я говорю мёд какой? Марихуановый, может быть?
Она замешкалась.
– Что-то не слышала о таком. Может быть! – мечтательно улыбнулась она.
Она несколько раз повторила:
- Марихуанового, марихуанового...
А потом неожиданно опустила руки нам с девушкой на колени: левую на её, а правую - на мою.
– Послушайте, вы созданы друг для друга…
Мужчина, упрямо желающий спать и ничего не видеть, шумным шепотом выдохнул:
- Господи…
***
Когда вышли из вагона, девушка мне сразу сказала:
– Зачем вы так? Про мёд?
– А мне кажется, здесь есть что обсудить...
– Вы в своем уме? В каком смысле?
– Меня тянет к вам.
– Не верю.
– Хм... Вы какая-то недоверчивая… Дайте телефон.
– Не дам.
– Дайте.
- Ладно. Дам. Но всё-таки нельзя так... Надо же придумать! Марихуановый мёд...
***
- Мам, привет.
- Привет. Ты дома? Ну, как ты доехал?
- Нормально, мам. Нормально. С девушкой познакомился.
Повисла пауза.
- С какой девушкой? В поезде? Она пьёт?
- Мама! Ну, ей, Богу! Мам, я - не дурак. Она не пьёт. Всё хорошо. Я женюсь месяцев через... два. Внуки – через десять-одиннадцать. У меня всё чётко.