Ладно, и что же теперь?
Я сидел чёрт знает где, рядом чёрт знает с какими людьми и… да, это было какое-то шумное здание.
Очень шумное.
После минутного осмотра окружающей местности я понял, что окружён последними пьяницами да девками подозрительного вида, кидавшими на меня устало-приглашающе-жалкие взгляды.
Последнее, что я помнил — это как я сел на скамейку и прикрыл глаза.
Я сидел за одним из тех круглых деревянных столиков, которые так часто встречаются в определённого рода трактирах: зачастую у них сломана ножка, а поверхность покрыта грязью и следами едва отмытой блевотины. Один из тех столиков, за которые, конечно, садятся, но которые никто никогда не замечает.
У меня — кружка, полная какой-то невообразимой ерунды.
Именно что полная: я ни черта не пил, по всей видимости. По крайней мере, здесь.
Каким таким странным образом меня занесло в это, хм-хм, заведение — вопрос.
Я покосился на девку, сидевшую на коленях у гогочущего жирного мужика. Прислушался к пьяным разговорам людей поблизости, обсуждавших… эм… достоинства жены своего друга? Поднёс ко рту немаленькую кружку и отпил, чисто машинально, даже уже и не задумываясь о сущности её содержимого.
Ой как зря…
Не то чтобы я был святым трезвенником, но что это за чертовщина, Илла вас подери?! Худшего я в жизни не пробовал, честное слово.
Я встал, отплёвываясь и раздумывая, что же мне делать дальше. Где вообще находится это место? Я никогда его раньше не видел: несмотря на то, что много в нашем мире подобных заведений, было здесь кое-что…
Да, только теперь я заметил одну показательную деталь.
Лестница. Длинная витая лестница, кое-где украшенная явно недешёвыми камнями.
Всё вокруг было темно, судорожно, грязно — и эта красивая лестница, ведшая куда-то вниз… И только я подумал о том, что она, наверное, ведёт к Илле в гости (то есть, к надзирательнице мёртвых), как вспомнил одну старую легенду Северного Клента. Легенду о бедном трактире на краю каждого города, где собирается вся чернь нашего общества, все его пороки, а в отдалении сверкает лестница, удивительная, манящая. И ведь идут! Все спускаются по ней рано или поздно, и этот спуск для всех последний, поскольку ведёт… да-да, к Илле в гости.
То есть, я оказался неизвестно где, неизвестно как и… интересно, а который час?
— Не желаешь пройти со мной?
Замученное лицо, уставший взгляд.
Теперь ещё больше понятно, зачем эта лестница.
— Иди к чертям, — она успела утомить меня одним своим видом. — Иди, пока я не сломал тебе нос.
Она испуганно попятилась и поспешила отойти подальше.
Да, такова жизнь: твои родители умирают, приходят какие-нибудь добрые дяди и велят тебе убираться подобру-поздорову, ведь они вправе жить в этом доме, а у тебя прав нет вообще. И ты, шестнадцатилетняя девушка, пытаешься жить самостоятельно, но какая у тебя может быть жизнь, если ты даже дома не имеешь, а за плечами ещё не пережитая трагедия? Ты стараешься изо всех сил, но потом впадаешь в отчаяние, в голову приходит шальная мысль, которую ты, конечно, сразу же отвергаешь, но что толку, если за одной мыслью идёт другая, и ещё, и ещё? И вот ты уже взрослая женщина, так и не выбравшаяся из этого вязкого болота.
Ну или тебе просто было лень работать честным трудом, и вот ты уже взрослая женщина, окончательно погрязшая в этом вязком болоте.
Пора выбираться. Чёрт знает, что это за место на самом деле, и я не очень-то хотел узнать.
— Стой.
Тонкий детский голос.
Что ещё за хрень, Лесс вас всех подери?
— П-подожди… п-пожалуйста.
Дрожащий детский голос.
— Мне нужна твоя помощь…
Жалобный детский голос.
— Что? — я обернулся. — Что ты здесь делаешь?
На грязном холодном полу сидела маленькая девочка с большими зелёными глазами. Такая… тонкая, будто из фарфора. Я потряс головой и снова уставился на неё, надеясь, что это результат той алкогольной дряни.
— Забери меня отсюда. Они не дают мне уйти.
На ней была неприлично короткая юбка, вызывающая помада… да быть такого не может!
Ну точно к Илле в гости зашёл.
— Это то, о чём я думаю? — девочка промолчала. Либо не понимала, либо поняла слишком хорошо. — И… давно ты здесь?
Я, конечно, знал, что и такие фарфоровые создания бывают втянуты в болото, но эти дрожащие тонкие руки, детское лицо, полные страха глаза окончательно сбили меня с толку. Я попробовал представить, как пользуются её телом всякие пьяницы с сальными волосами, жирные, от которых разит потом и дешёвым алкоголем — и с интересом, граничащим с жалостью, посмотрел на неё.
— Когда мои родители умерли.
Ожидаемый ответ. Вообще, остаться без весомой поддержки — это почти наверняка всё, выше подняться уже не сможешь. Всё хорошо, пока твои дела стабильны, и за это нужно держаться, дорожить этим больше всего, ведь только так ты выживешь.
Впрочем, Карл бы со мной не согласился: он сумел подняться на том, что стал наёмником. Союз в то время едва не взял под свой контроль Северный Клент: солдаты, которым тоже всё осточертело, разгуливали по нашим улицам, веселясь на свой лад, и так не стало его родителей.
— То есть, нужно просто вывести тебя? Выйти с тобой на улицу? И всё?
Девочка снова выдержала паузу, глядя на меня с недоверием и удивлением.
— Они меня не отпускают. Я знаю, что делать, — и, опустив голову, тихонько пробормотала: — Мне нужна твоя помощь.
Я был, мягко говоря, озадачен.
А потом решился кое-что проверить.
— Эй, — закрыв глаза и побарабанив пальцами по столу — привычка, — обратился я к своей мученице, терпеливо ждавшей моего ответа. — Который час, не знаешь?
Я всеми силами старался сохранять терпение, весь сжавшись, то смотря по сторонам, то закрывая глаза, сохраняя дыхание по возможности ровным и… проклиная весь мир.
— Не знаю. Впрочем… — она тихонько поползла вдоль сидений, в какой-то момент встала, выпрямилась, глянула в маленькое запыленное окно (как она его только заметила?..) и снова приползла ко мне. — Вечер. Солнце садится.
Каждый ребёнок знает, кто такой Лесс — огромный змей, живущий в кошмарах. Он может сделать с тобой всё, что захочет.
И я хочу, чтобы он сделал это загадочное и пугающее «всё» со всеми жителями этого грёбанного мира!
— Мне жаль, — снова этот тихий жалобный голосок.
Жаль ей, ну конечно.
Она-то как была здесь целыми днями, так и останется, а мне что, торчать в этом гнилом месте всю ночь, в окружении пьяниц и проституток? Хотя, смотря правде в глаза, выхода у меня ни черта и не было — у меня, последнего идиота, не выспавшейся дряни, которого вечно затягивает в незнакомые места!
Ох, да и чёрт со мной. Утром выйду отсюда и пойду прямиком к Карлу, чтобы он всю дурь из меня выбил. А потом найду какого-нибудь богатенького ублюдка, сворую у него все деньги и куплю наконец чёртово зелье сна в той лавке неподалёку от своего дома. Отличный план, на самом деле.
Но для начала неплохо бы выбраться из этого… кхм, да, пожалуй, это можно назвать миром.
Хотя подождите-ка: почему это заведение работает в такую ночь? Я никогда не был суеверным, но разве хоть кто-то согласится работать в это время, сколько ему ни заплати? Я похолодел. А вдруг все эти легенды — правда?..
Я нечаянно повернул голову и увидел всю ту же мою мученицу, покорно ожидавшую, когда я соизволю ей помочь. Пораскинув мозгами и едва не упав со сломанного стула, по привычке попробовав на нём покачаться, я решил, что делать-то мне всё равно здесь нечего, кроме того, чтобы нагонять жуть и выдумывать себе всякое разное — а так хоть ей помогу.
— Ладно, рассказывай, что ты там хочешь сделать.
***
Её сложный, отлично построенный план был как… хм… как кожа пленников Иллы.
То есть, он отсутствовал. Была только невнятная идея, которая, впрочем, могла воплотиться в реальность.
Короче говоря, мне нужно было проявить своё потрясающее актёрское мастерство и изобразить из себя тупого пьяницу (и почти без денег, дабы пойти в дешёвую комнату в подвале), который оч-чень хотел бы воспользоваться юным телом. Ну, не впервой — зажмурившись и призвав на помощь всю свою выдержку, я залпом выпил кружку этой невообразимой бурды, растрепал свои бедные волосы как только мог и вразвалочку подошёл к стойке (недалеко, к слову, от двери — видимо, чтобы следить за такими вот неверными своей работе девочками), ведя свою новую знакомую за собой, крепко сжав её руку. Она тоже молодец: состроила кислую мину вперемешку со страхом, вся тряслась и вообще, я так думаю, вела себя как обычно.
— Э-э, добрый человек! — я привалился к стойке, мерзко засмеявшись (не так, как Карл — громче, беспорядочней, безумней). — Как насчёт этой прекрасной дамы?
Он, казалось, даже внимания не обратил – продолжил наблюдать за остальными, что-то бормотать, делать вид, что меня не существовало.
Высокий, сильный, мускулистый, со злым взглядом и мыслью в глазах – а если что-то заподозрит? Может, зря я вообще в это ввязался… Впрочем, алкоголь туманил разум, и весь этот спектакль возбуждал во мне уже не столько страх, сколько интерес и веселье.
— Давай деньги, и вперёд, — произнёс он таким суровым, злобным голосом, что мне захотелось смеяться ещё и ещё. Я отдал ему, что было у меня в карманах (почему он не назвал цену?..). Он посмотрел, покосился на меня с ухмылкой и загрёб всё куда-то под стойку. — Катись уже. В подвал.
Ну, мы и покатились: всё так же держа её за руку, я пошёл к лестнице, стал по ней спускаться, попутно спотыкаясь и осматривая камни… что-то мне подсказывало, что я ещё пожалею об этом, но мне уже постепенно становилось плевать. Легенды? Вы серьёзно? Да это просто хозяин с иронией, а камни наверняка не настоящие. Ну а что, хотите секса — добро пожаловать к нашей доброй и мудрой надзирательнице, которая вам всё предоставит… после того, разумеется, как получит вашу нежную кожу и оставит себе на сохранение.
Постепенно всё погружалось в темноту — лишь камни сверкали. И это зловещее мерцание делало наш спуск похожим на спуск в бездну, медленный, со спотыканиями и пьяными проклятиями всего на свете, без внятной цели и смысла; девочка молчала, словно её и не было здесь, и лишь хрупкая ручка в моей руке возвращала меня на землю, уберегая от совсем уж необычных фантазий.
Шли мы, впрочем, недолго. Уже скоро мы оказались в подвале с кучей комнат (никакой Иллы не было видно), и даже не буду рассказывать о том, какие там были стены и как сыро — это будет очевидно любому, кто когда-либо был в подобных, кхем, заведениях. Вот как это часто бывает: остаётся человеку в наследство дом, ну или зарабатывает он достаточно и решает перебраться в другое место — а что делать с домом? А в подвалах наших домов, помимо определённого количества выпивки, порой огромного, больше ничего важного и нет. Вот и решают люди заняться столь популярным нынче делом — заработать на проституции. И коли есть подвал, значит, владелец не нашёл денег, чтобы обустроить всё это только на этаже — а что ещё это значит?.. Пра-авильно: нет денег — нет нормальных условий. И из этого получаются такие вот дома Иллы.
Кстати, без шуток, иногда их так и называют.
Ну, пришли мы, зашли в одну из комнат с ужасной, всей обшарпанной дверью, и я повалился на кровать, которая едва не сломалась от столь резкого падения. Девочка тихонько проскользнула вслед за мной, к ещё одной двери, и тут же принялась воплощать в жизнь свой план. Мне же предоставлялось время отдыха в этой комнате, больше напоминавшей гроб: низкий потолок, узкие стены, никаких окон, само собой, не было… интересно, сколько людей совокупляется здесь за день?
Да ещё и кровь на стене. Кого-то избили… притом, я так думаю, далеко не раз за всё время существования этого милого места.
— Эй, — через полчаса моего бессмысленного разглядывания потолка да насвистывания песен девочка тихонько подозвала меня к себе. — Смотри.
Я и не знал, что сказать. За этой дверью оказался недлинный туннель; в конце его тоже была дверь, замок на которой ей удалось взломать; и дверь эта открыла нам небольшую круглую комнату с деревянной лестницей, ведшей вверх, к люку.
— Круто ты сделала, — присвистнул я, нисколько не покривив душой. — А… когда ты научилась замки взламывать?
Я замер, ошеломлённый. Постоянная обитательница дома над царством Иллы, проводница в мир иной, знающая все ходы и выходы… Да быть такого не может: я же, получается, уже должен умереть и без кожи разгуливать по бесконечным тёмным пространствам.
Ох, ни минуты покоя.
— Мама научила, — ну тем более!
Стоп. Что-то тут явно не сходится.
— А… — я помолчал и медленно продолжил. — Ты не могла выбрать более подходящий день?
Она вздохнула.
— День плохой, да вот хозяин злится, — девочка грустно улыбнулась. — Выбора у меня нет. Прибьёт, это верно… я слишком… плохая. Нехорошая я.
Так, ну ясно: огрызается, сопротивляется клиентам и всякое такое. Слышал не раз — и точно, бьют таких нещадно, порой и до смерти: разное случается в этих борделях, особенно дешёвых, особенно таких, где дела нет до репутации и элитарности.
— Ну, бывай тогда, — я встал — она следом за мной. Пожал ей руку, которая была такой бледной. — А я до утра здесь останусь. Высплюсь, может, наконец.
Эта мысль была безумной, но я чувствовал, что мне нужно хоть что-то сказать, хоть чем-то заполнить это молчание — я вряд ли её когда-нибудь увижу: всё верно — умрёт либо поджаренная гликами, либо зачарованная призраками, либо от голода и болезней. Но, по крайней мере, умрёт свободной.
… Когда она ушла, я ещё полежал немного, да и пошёл на выход из комнаты, решив понаблюдать за пьяницами, но…
— Привет, — тот самый голос! — Снова.
Что… что она вообще здесь делает? Она же ушла и уже должна была быть далеко отсюда!
Стоп.
А может…
— Иди. Вон, — я весь сжался, готовясь при первой возможности выбежать из комнаты и преодолеть всю лестницу-к-Илле-в-гости. — Сейчас же.
Да, больше всего это походило на Очарование призраком — именно такое название имело явление, которое лучше всего охарактеризовать как «Сейчас ты умрёшь, идиот, не бывший осторожным в Ночь Нежити». И я как раз оказался тем идиотом, который сейчас умрёт.
Если повезёт, не мучительно.
Во имя оргазмов Иллы и предсмертных криков Лесса, кто-нибудь, ущипните меня.
— Я просто хочу прогуляться. Пойдёшь со мной?
Как будто у меня есть выбор, стерва.