Далеко-далеко, среди густых лесов, а может среди бескрайних полей, ровнехонько на берегу большой реки, жила-была баба. И получилось так, что по крупиночке, по скотиночке да по грядочке, а и завела себе баба большое хозяйство. А работников - только она одна сама. Выйдет поутру с рассветом из избы, глянет направо - там скотину надо кормить-поить-доить, налево глянет - а там поле бескрайнее с картошкой, моркошкой и брюквой в сорняках заждалось, а если прямо по тропинке к речке - там дрова колоть, баню топить, домочадцев мыть,белье полоскать... И такая у бабы от этого тоска делается - хоть вой, только она подол подоткни, галоши на ноги, и давай до ночи с хозяйством своим управляться, и так изо дня в день, от весны до зимы, из году в год.
И вот стоит как-то наша баба за своим забором в грядке, вниз головой, кверху попой, аки заморская птица страус. Глаза как всегда боятся, руки как всегда делают, а голова как всегда одну и ту же думу невеселую думает.
И тут ей как из-за забора как грянет хор с гармошкой:
"Ай цвет лица красна девица, любезна наша Авдотья Серафимовна! Заждался товар, да пришел купец, удалой молодец! Принимай сватов да на стол готовь, чаем потчуй привечай, на вопросы отвечай!..."
ну и так далее, так далее. Бабе нашей как кровь в голову ударила с испугу, так она вкочила и побежала, прям так как тот страус. К избе бежит, сама кричит: "Не надоть! Не надоть мне купец удалой молодец, мне еще и его поить-кормить, ой не могу, я полвека сама, еще и век сама буду!"
Хорошо, быстро бежала. Потому процессия слова ее почти не услышала, а ветром по полслова принесло, ну и поняли ее за забором как следует: мол, купец молодой удалец надоть, а я счас прихорошиться, на стол накрыть вас кормить и все такое.
Добежала Авдотья до избы, отдышалась, и в смятеньи внутрь кинулась. Косу расплела-заплела, лицо раскрасневшееся водой схолонула , сама слушает: не уходят. На гармошке играют. Скатерть огладила, занавески поправила - играют. Делать нечего - щи - пироги из печи достала, самовар поставила, нарядный передник надела. Слышит, во двор зашли, хозяйство расхваливают. сколько ни скрывайся, а надо выходить.
Вышла - а там ей сразу адресное письмо зачитывают. Мол так и так, берем вас, Авдотья Серафимовна, на ту сторону реки, управлять автоматизированной фермой, в три раза больше чем ваша, да только жених наш сам да с семью братьями управляются, а вам делать ничего не надо, сидеть в светлице и доход с расходом сравнивать. Потому как смотрели на вас с того берега и завсегда удивлялись - как это един человек женского полу за такой объем работы берется ? Другая б уж в отчаяньи сбежала, всех и вся побросала, и с такими, значит, внешними данными в Парижах уж сидела. Значит, надежный вы человек, Авдотья Серафимовна, потому берем вас как есть со всем вашим приданым.
"А хозяйство-то мое, хозяйство то куда?"
" Как куда? при вас будет, что хотите с собой берите, а здесь филиал учредим. Счас так модно".
Ну баба то наша конечно, растерявшись, но не дура. С женихом ознакомиться пожелала. Тут уж хорошо подготовилась. А как ознакомилась, так и вовсе поумнела, похорошела, и от счастья своего отказываться не стала.
А что ветром до сватьев не донесло, в сито поймала да у баньки закопала, чтоб перед честнЫми людьми не конфузиться.
Быстро свадебку сыграли да весело.
И живут с тех пор знатны фермеры Авдотья Серафимовна с Никанор Ивановичем и всеми их сродственниками и свойственниками долго счастливо.