Путь к честной жизни

Андреев Анатолий
                Рождественская история

    Когда Бобыкину принесли взятку 35 тысяч меченых рублей, а следом ворвалась новоиспечённая полиция, он сунул деньги в рот и проглотил. Полицейские руки ему заломили, зубы разжали, стали в рот заглядывать, а денег не видать! Пальцы туда засунули, за ноги потрясли – ничего не получается. Сел тогда полицейский капитан перед Бобыкиным, посмотрел ему строго в глаза:

- Как вам не стыдно, Фёдор Кузьмич?! Вы ведь 35 тысяч казённых рублей съели! Когда бедные старики не могут себе позволить даже угольные таблетки купить для отхода газов, когда дети-сироты из интернатов сбегают, чтобы в мусорном баке корочку хлеба найти, когда честные девушки в проститутки уходят, чтобы на образование заработать, вы тут казначейские билеты внаглую жрёте!  На эти деньги, - он пробежал пальцами по калькулятору, - можно было бы две тысячи семьсот двадцать два нарезных батона или три тысячи триста восемь буханок ржаного купить!  Сколько малобюджетного народу  бы накормили! Да что вы за человек такой бессовестный?!

Покраснел Бобыкин до корней волос, голову опустил, от стыда готов сквозь землю провалиться!

- Каюсь, гражданин начальник! Никогда больше не буду взятки брать и деньги есть! Честное слово! Когда деньги естественным путём выйдут, все до рубля отмою и вам сдам.

- Поздно, голубь вы наш! Негодными становятся купюры после этого. Проверено.

- А если их из желудка достать как-нибудь?

- Как? – поднял капитан на него  усталые глаза.

- Ну, проволоку там крючком загнуть, и вытащить деньги.

-  Порвутся, когда тянуть будем. А если печень или селезёнку нечаянно вытащим, вам понравится?!

- Не очень, думаю…

- То-то и оно. Ладно, вот вам подписка о невыезде, идите пока.

     Дома жена назвала Бобыкина олухом царя небесного и закрылась в другой комнате с семейным кодексом. А он выпив, два стакана водки, уснул беспокойным сном.

     Утром на службе на Бобыкина смотрели, как на школьника, который вместе со всеми курил за углом школы, но попался и бросил тень на всех остальных. А он повесил на двери написанное от руки крупными буквами: «Взяток не беру». Сел за стол в своём кабинете. Зайдёт к нему посетитель с бумагой на подпись и конвертом денег – он его молча за руку возьмёт, за дверь выведет и покажет пальцем на объявление. Проситель посмотрит на Фёдора Кузьмича с испугом и прочь от него подальше, как будто он по собственному желанию из местной «Единой России» вышел. Три дня Боборыкин просидел на работе без дела, а на четвёртый уволили его по сокращению штатов, от греха подальше.

Домой пришёл,  там грузчики вещи и мебель вытаскивают. А жена в чемодан все деньги сложила, крышку коленом придавила и застегнула со злостью молнию.

- Живи, - говорит, - один в этой хрущёвке со своей честностью. Всё равно боишься деньги тратить! А я не побоюсь! Уеду к маме в деревню и не побоюсь!

Лёг Бобыкин на голую панцирную сетку кровати, совсем грустно ему стало.

       На работу Бобыкина никуда не брали, и стал он в подземном переходе у метро  милостыню просить. Но плохо ему подавали. Шляпу у ног поставит, стоит, как истукан. В пиджаке, в галстуке, лысину платочком вытирает. Кто ж такому подаст! Тут слепому или инвалиду безногому, и то не каждый восьмой подаёт, а этому тем более. Голодал Фёдор Кузьмич сильно. Иной раз голова закружится, так он ботинки  в камеру хранения отнесёт, чтобы если в обморок упадёт, не сняли. Босиком уже стоит.  Но, надо сказать, и жалели его товарищи по цеху. Кто пирожок недоеденный  из урны принесёт, кто окурочек богатый  ему на тротуаре подберёт, кто семечек горсточку насыплет. Кругом люди.

И вот, стоит он однажды, видит, знаменитая певица молодого мужа Максима  по переходу за руку ведёт. Она его в тот день в районную поликлинику повела зубки молочные полечить. Максим–то, как увидел Бобыкина, бросился к нему на шею: - Папа, папа! Наконец-то ты нашёлся!

А певице говорит: - Анна Борисовна, это папа мой! 8 лет назад мы в зоопарке потерялись и с тех пор не видели друг друга.

И снова к отцу: - Папа, а ты мне «чупа-чупс» купишь?

 Анна Борисовна смотрит на них с любовью,  платочек с головы сняла, слёзы вытирает. Растрогалась до самого сердца. Много она на своём веку всего повидала, и плохого, и хорошего. Многим людям в жизни помогла. Взяла она Максимку за руку, с другой  стороны – Фёдора Кузьмича, и увела к себе на дачу. Накормила там Бобыкина блинами, рюмочку налила, и стал он там жить сторожем у ворот.

Максимку другой раз пьяненького со светской вечеринки доставят, домой под локотки ведут, он всё равно отцу рукой помашет: - Па-пу-ля!

Фёдор Кузьмич фуражку в поклоне снимет, шепчет про себя с   радостным сердцем: - Сынок! Кровиночка моя!

А после смены лежит на топчане в своей каморке,  улыбается, и на душе у него хорошо и спокойно.