Вожатый пятого отряда
Повесть
1
Эта история произошла, когда мне исполнилось семнадцать лет. Я только что сдал экзамены за девятый класс и перешёл в десятый – выпускной.
Мне по почте пришло отпечатанное на машинке необычное письмо. В нём сообщалось, что я, как самый лучший в школе вожатый одного из младших классов, направляюсь на летнюю практику в пионерский лагерь. В конце письма было добавлено: «Предъявить направление начальнику лагеря». Указывался приморский посёлок и лагерь. Прилагалось и само направление с обратным адресом: «Москва, ул. Неглинная, 14. Центральное Управление по делам молодёжи». Красовалась кругленькая печать и чья-то размашистая подпись.
Я обрадовался: вожатым! В пионерский лагерь!.. Родители тоже были удивлены.
Быстро собравшись, я покинул свой дом. Вышел из автобуса в посёлке далеко от нашего курортного города и направился с рюкзаком на поиск лагеря. Их было несколько, пионерских лагерей подряд: «Чайка», «им. Зои Космодемьянской», «им. Аркадия Гайдара» …
2
В «Орлёнке» возле центральных ворот под деревянным грибком дежурили пионеры. Оба были в парадной форме: белая рубашка, шорты, алый галстук и пилотка, пионерский значок и красная повязка на руке с надписью: «дежурный». Один из ребят подошёл к воротам и спросил:
– К кому?
– Добрый день. Мне нужен начальник лагеря, – ответил я.
– Пароль.
– Что? – не понял я.
– Какой пароль? – опять спросил пионер.
– Не знаю.
Пионер полуобернулся к товарищу и громко сказал:
– Васька, давай вожатому звони!
На столбике грибка висел телефон. Вася снял трубку
– Вожатого, срочно! – крикнул он. После паузы заговорил спокойнее: – Павел Андреевич, тут к начальнику лагеря просятся. Ага, ладно…
Вася повесил трубку и сказал:
– Сейчас наш вожатый придёт.
Ребята внутрь меня не впускали, я так и стоял перед воротами, дожидаясь вожатого. Но мне такой порядок понравился: строго – это даже очень хорошо, правильно!
Уже издали я различил, что у вожатого Павла было доброе, приветливое лицо. Он чему-то слегка улыбался.
– К начальнику лагеря? Я провожу, – сказал он и впустил меня через боковую дверцу – калитку, к которой была прикреплена табличка: «Посторонним вход воспрещён!».
Я сразу ощутил разницу между внешним и лагерным миром. Как-то непривычно хорошо вдруг стало. Даже воздух здесь был особенный. От множества цветов на клумбах пестрело в глазах. Чувствовался сладкий, душистый их аромат.
Мы пошли по асфальтированной дороге, потом свернули на оранжево-песчаную аллею – к одноэтажному административному корпусу. Дверь кабинета начальника лагеря была распахнута. Я ещё на расстоянии увидел склонённую над письменным столом седовласую голову пожилого мужчины.
– Иван Иваныч, товарищ к вам, – сказал Павел, пропуская меня вперёд.
– По какому делу? – спросил начальник, подняв на меня круглое лицо в очках. Он чем-то был похож на нашего лысого директора школы. Может, строгой деловитостью? Наверное, все начальники этим друг с другом схожи.
Я протянул ему письмо с направлением:
– Вот…
Несмотря на раскрытую дверь, в кабинете вентилятор вхолостую месил душный воздух.
– А паспорт, молодой человек, у вас уже есть? – спросил Иван Иванович, закончив читать.
– Да, – я положил на стол «мою пурпурную книжицу». *
Я слегка волновался: а вдруг откажет, потому что вожатых и так хватает. К тому же я всё-таки немножко, но опоздал; успели всё укомплектовать. И направление из Москвы ведь не обязывает принять меня, а скорее всего, просто рекомендует. Или я ошибаюсь: наоборот, очень даже обязывает, как раз потому, что именно из самой Москвы, из какого-то там министерства?
– Павел, отведи Алексея к старшей вожатой. И пусть Зоя Ивановна сразу же свяжется со мной, – распорядился начальник. – А паспорт пока останется у меня, – сказал он мне.
Мы с Павлом пошли по аллее дальше.
– Так ты к нам кем? – поинтересовался Павел
– Вожатым, – ответил я.
– Вроде слишком юный для этого.
– Ну направили же.
– Это хорошо. Тут так недостаёт парней вожатых. Почти одни девушки. Разве это дело?
– Да, это не дело, – согласился я, улыбаясь.
– Вот-вот.
Теперь мы пошли по другой аллее – «пионеров-героев», с их портретами по обе стороны дорожки, написанных масляными красками на невысоких железных щитах. Дошли до центра лагеря, где была столовая, отдельные небольшие здания для кружков, библиотеки, ленинской и пионерской комнаты… и большая площадка для дружинной линейки.
– А где все? – спросил я.
– Где же им всем быть? На пляже, конечно, – ответил Павел весело.
Старшая пионервожатая – ну точно Мирей Матье – находилась в пионерской комнате вместе с дежурившей девочкой.
– Я уже в курсе. Только что с Блиновым разговаривала по телефону. Присаживайтесь оба, – пригласила она, улыбаясь нам. – Павел Андреевич, как там летняя эстрада, готова ко встрече с Героем Советского Союза?
Павел уселся рядом со мной и тут же начал листать, бегло просматривая страницы, подшивку газеты «Пионерская правда».
– Уборку сцены и зала навели, а вот с лозунгом пока ещё проблема: не можем подходящего шрифтовика подыскать, – ответил он.
Я осматривал пионерскую комнату. В ней было всё, что и положено быть. Гипсовый бюст Ленина на тумбе, обитой тёмно-красным бархатом. Знамя пионерской дружины лагеря. Флаги всех отрядов. Горны, барабаны, вымпелы, кубки. Стенды с фотографиями и густыми текстами. Шкафы с пионерской литературой…
– Так вы к нам, значит, как вожатый приехали, – заговорила Зоя Ивановна, обращаясь уже ко мне. – Только опыта, конечно, как такового, у вас нет.
– Я в школе вожатый пионерского класса, – ответил я.
– Это сколько же им лет?
– Десять-одиннадцать.
– Что ж, пойдёте в пятый отряд. А там посмотрим. Павел Андреевич, покажете ему, где расположен его отряд. Ну и всё остальное в лагере. Итак, Алексей…
– Сергеевич, – подсказал я.
– Итак, Алексей Сергеевич, добро пожаловать в наш вожатский коллектив, – сказала Зоя Ивановна, вставая из-за стола и протягивая мне руку. – Очень надеюсь, что всё у нас с вами будет ладненько.
Я осторожно пожал хрупкую, изящную кисть её руки.
– А вы, Павел Андреевич, всё-таки поторопитесь с лозунгом. Найдите кого-нибудь. Не может быть, чтобы во всём лагере никто не нашёлся способным. Не подведите.
– Постараюсь, – вздохнул Павел и почесал кудрявую чёрную шевелюру.
– Павел Андреевич, а меня кто-нибудь заменит во время обеда? – спросила девочка.
– Ну конечно, Вика. Я не забуду о тебе.
Когда мы вышли из пионерской комнаты, Павел сказал:
– Ты Зое жутко чем-то понравился. А ведь она строгая.
– На вид – наоборот.
– Ты прав. Я пошутил. Она – что надо! Она – своя!
По пути Павел показал мне спортивный городок с ухоженным зелёным футбольным полем, волейбольной и баскетбольной площадкой, с турниками, брусьями… Я был в восторге.
– Как ты со своими пионерами справляешься? – поинтересовался я.
– Без проблем. Я в армии десантником служил. Если что, пригрожу вот этим, – Павел показал мне кулак. Знаешь, как срабатывает!
Я отреагировал на такое не очень одобрительно. Павел это заметил.
– Да ладно, я же пошутил, – сказал он и по-приятельски положил мне на плечо руку.
Один за другим показались спальные корпуса отрядов.
– Ну вот и пришли, – сказал Павел. На торце длинного одноэтажного здания с открытой под навесом верандой красовалась большая цифра «5». – Это твой отряд. Никого пока нет, так что жди.
3
Спальный корпус был такой же, как и другие, мимо которых мы проходили. Две большие комнаты. Первая, левая, для девочек. Вторая, правая, для мальчиков. И отдельные комнатки для вожатых по обе стороны веранды. Павел на всякий случай подёргал ручки закрытых дверей вожатских комнат.
– Глухо, - сказал он. – Ну я пошёл.
На веранде стояли столик с накрытым белой тканью телевизором и табуретки. Но я не захотел сидеть и ждать. К тому же, раз у Павла есть проблема, надо его выручать.
– Я могу лозунг написать, – предложил я.
Павел замер на ступеньках веранды. Потом повернулся ко мне.
– Правда, ты умеешь? – словно ослышавшись, изумлённо спросил он.
– Я в школе всегда лозунги пишу.
– Так ты же находка! Что же ты при старшей не сказал? Понятно: не захотел выставлять себя. Скромный ты. А я с самого утра мучаюсь, не знаю, как быть. Ну тогда пошли. Давай свою ношу.
– Да ничего, я сам. Не тяжело.
Но Павел ловко выхватил мой рюкзак.
– Ты ценный человек. Тебя надо беречь, – сказал он.
Мы оказались в открытом летнем клубе без ограждений. На полу сцены лежала растянутая двухметровая красная ткань. Тут же стояла банка с белой краской, лежали кисти.
– Надо написать: «Слава Героям Советского Союза!»
Я кивнул.
– Ну удачи тебе. А я пока пойду, проверю посты. Я ещё подойду, – сказал Павел и ушёл.
Лозунги писать для меня было делом привычным, не сложным. Я сразу принялся за работу.
Павел прибегал ко мне несколько раз и хвалил: «Красиво, профессионально, молодец!..» Я уже заканчивал писать лозунг, когда по репродуктору громко зазвучали пионерские песни. Значит, с пляжа уже возвращаются дети.
– Ты прямо к обеду успел! – сказал восторженный Павел. – Ну теперь пусть сохнет. Иди в свой отряд. Я потом со своими обормотами сам лозунг повешу.
4
С удовлетворённым чувством от проделанной работы, с приподнятым настроением и с лёгким волнением от предстоящей встречи с коллегами – вожатыми и с детьми, я двинулся в пятый отряд. Проходя мимо корпусов старших отрядов, я уже слышал ребячьи голоса и вожатых. Здоровался кивком с теми, кто с нескрываемым любопытством смотрел на меня – всё-таки я в лагере заметный новичок.
И вот мой пятый отряд! Крики, гам… Дети снуют туда-сюда, носятся, как… Ну даже не знаю, как сказать. Вожатые покрикивают на них – издали было слышно. На меня чуть ли не налетел мальчуган.
– Евсеев!.. – крикнула ему с веранды светловолосая полненькая девушка. – С ног человека собьёшь! – Она настороженно, вопрошающе стала смотреть на меня, уже не обращая никакого внимания на шаловливых детей.
– Здравствуйте, - сказал я, приближаясь к ней. – Меня старшая вожатая направила в пятый отряд.
Девушка расплылась в счастливой улыбке.
– А-а, так это ты, то есть вы!.. Как вас, тебя?..
– Алексей Сергеевич, – представился я, несколько смущаясь её неопределённостью.
– Да-да!.. Нам о вас говорила Зоя Ивановна. Что же, будем знакомы: я Валентина Семёновна. Клавдия Николаевна, выйди на минутку! Тут к нам Алексей Сергеевич, новенький вожатый прибыл!
Может мне показалось, что вдруг стало тише, но несколько ребят прямо-таки замерли на лету, уставившись на меня. Из комнаты вышла другая девушка, низенькая, смуглая, тоже кругленькая, лицом на эскимоску похожая.
– Вот хорошо, - тоже обрадовалась она. – А то мы с этими мальчишками совсем замучились. Чего только один Макаров стоит!
– А Сидорчук? – словно жалуясь, добавила Валентина.
– Сидоренко! – поправил её рыжий мальчик, наблюдавший за нами.
– И Сидоренко, и Сидорчук – оба хороши, друг друга стоят. Защитничек нашёлся, своего дружка выгораживаешь. Иди лучше руки вымой, сейчас на обед пойдём.
– А вы правда будете нашим вожатым? – подступил ближе ко мне рыжий.
– Птахов! Я кому сказала: немедленно иди к умывальнику! – прикрикнула Клавдия.
– Да, я ваш новый вожатый, – ответил я мальчику. – А теперь послушайся Клавдию Николаевну, пойди вымой руки.
Птахов смешно округлил глаза, как-то деланно моргнул, показывая своё приветливое расположение ко мне, и вмиг исчез. Впрямь воробышком упорхнул.
– Надо же, как вас слушаются! – отметила Валентина.
Клавдия повела меня в правый конец веранды, на сторону, где спят мальчики. Открыла ключом дверь, отдала его мне и сказала:
– Здесь должна была поселиться воспитательница, но она почему-то не приехала. Так что теперь это ваша комната, располагайтесь.
В комнатке была кровать, стол, стул, вешалка, зеркало на стене. Висела лампочка без плафона. И окно смотрело в сторону моря. Чисто, побелено, покрашено. Просто и уютно.
Я прикрыл дверь, чтобы дети не заглядывали из любопытства, не мешали мне разложить свои вещи. Потом взял мыльницу, полотенце и вышел к умывальникам – они длинным двойным рядом находились возле корпуса. Вернувшись, привёл себя в порядок: причесался, повязал пионерский галстук и прикрепил к рубашке комсомольский значок.
– Пятый отряд, строиться на обед! – эта команда вожатой Клавдии касалась уже и меня.
Я ещё раз осмотрел себя перед зеркалом, опять поправил непослушный русый чуб, глубоко вздохнул и вышел к отряду.
Это такой момент особенный-преособенный – предстать перед детьми, которых я абсолютно ещё не знаю и с которыми придётся жить каждый день до конца первой смены. Я должен быть ответственным за эти маленькие доверчивы души! Каков каждый из них? Вот они уже смотрят на меня внимательно. Изучающие. Им, конечно же, очень хочется, чтобы я был добрым, понимающим, внимательным, родным. Я это знаю, сам был таким же маленьким.
– Отряд, внимание! Это ваш новый вожатый Алексей Сергеевич. Слушайте его! – представила меня Клавдия детям.
– Здравствуйте, – сказал я не так торжественно, как это сделала вожатая. – Я очень рад, что меня направили именно в этот отряд, потому что в школе я вожатый у ребят вашего возраста. Уверен, что вам со мной, как и мне с вами, будет интересно.
Ребята выслушали меня как взрослые, с серьёзными лицами. Моё появление – событие. Они уже привыкли к двум девушкам-вожатым, а тут вдруг объявился я.
Клавдия скомандовала:
– Отряд, в столовую шагом марш!
– Минуточку! – сказал я.
Колонна приостановилась.
– Мальчик, вот ты… Да-да, ты… Завяжи шнурки, а то упадёшь, – подсказал я пареньку в середине колонны.
Он быстренько нагнулся, завязал и встал. Другой паренёк тоже поправил свои шнурки.
Клавдия громко произнесла:
– Раз, два!..
Отряд дружно ответил:
– Три, четыре!
– Три, четыре! – повторила Клавдия.
– Раз, два! – теперь дети прокричали её первые слова.
– Кто шагает дружно в ряд? – спросила вожатая.
Дети ответили:
– Пионерский наш отряд! Дружные, весёлые, всегда мы тут как тут – пионеры-ленинцы, ленинцы идут!
Клавдия похвалила:
– Вы, ребята, молодцы!
На что они ответили:
– Пионеры-ленинцы.
Это была речёвка.
Перед столовой отряд остановился. Валентина пошла в столовую, чтобы проверить, как накрыты столы. Тут же, на деревянных ножках стояла широкая доска для лагерной информации. Я начал читать план работы дружины, да весь прочесть не успел. Боковым зрением заметил, что вернулась Валентина и подала рукой знак заходить.
Прежде чем сесть за длинный, на весь отряд, стол, дети по команде Клавдии прогремели: «Всем, всем, приятного аппетита!» Я сел в начале стола вместе с Клавдией и Валентиной. Во время еды многие дети таращились на меня, изучали. Даже из других отрядов посматривали в нашу сторону.
На стене столовой большими буквами было написано: «Когда я ем – я глух и нем!» Но всё равно стоял громкий гул от ребячьих голосов и окриков вожатых, от звона ложек о тарелки, от иногда падающей посуды. Так при мне разбилась тарелка в каком-то отряде, и стакан в другом. Иногда Клавдия или Валентина вставали из-за стола, чтобы проследить, кто как ест. Я же пока активность не проявлял, присматривался ко всему.
5
Надо же, только вчера я обедал дома, а сегодня в лагере, в совершенно другой обстановке. Даже не верилось. Как будто чудесный-пречудесный сон. Но нет, это реальность. Здорово!
Когда поели, отряд поднялся и громко поблагодарил: «Спасибо нашим поварам, что так готовят вкусно нам!». Построился возле столовой и с той же речёвкой, с какой шли сюда, направился в свой корпус.
Репродуктор, не умолкавший от пионерских и просто детских песен, замолчал. Клавдия сказала мне:
– Уложи мальчиков. А мы девочками займёмся.
Палата мальчиков притихла быстро. Я только произнёс:
– Всем лечь, закрыть глаза и спать!
Валентина удивилась:
– Вот что значит мужчина! Мы с мальчишками всегда так долго мучаемся.
Лагерь погрузился в послеобеденный отдых. Жара разморила всех. Вожатые Валентина и Клавдия тоже прилегли. Я же от перевозбуждения, что я здесь, бодрствовал, всё ещё приходил в себя. Для меня пришло время ясно осознать, где я и кто я. Совершенно другая, не домашняя обстановка. Надо освоиться, настроиться. Что бы я сейчас делал дома? Ну, с друзьями-одноклассниками на море время проводил. Слонялся бы без дела. А тут – такое дело! Настоящее, ответственное и очень интересное. Кто я дома?! А здесь – вожатый! И тут я необходим!
10-11 лет – это такой возраст, когда они всё ещё в сказке. Игры в индейцев, космонавтов, разных там героев книг и кино… Фантазии, иллюзии, мечты… – жизнь в самообмане. А мне хочется впустить ребятишек в реальную жизнь, потому что настоящая видимая жизнь на самом деле, прекрасна, прекраснее всех выдумок. Разве можно вообразить себе цветы красивее, чем они есть на самом деле?! А радугу?! А мамину улыбку, её ласку?! А глаза ребёнка, его счастливый смех?! Я убеждён, что нет! Природа совершенна, и мы совершенны! И каждая душа прекрасна – взрослая она или ещё детская! А если кто-то делает что-то плохое, или недоволен чем-то, так это не изменяет всё прекрасное на земле, потому что оно самое главное, самое большое! Оно и есть сама жизнь.
Когда опять на весь лагерь зазвучала музыка, я взглянул на часы: ровно шестнадцать. Пошёл к мальчикам. Даже жалко было сонное царство нарушать. Я негромко сказал:
– Ребятки, тихий час закончился. Можете вставать.
Один за другим зашевелились, стали пробуждаться, открывать глазёнки. Из дальней койки паренёк полусонно спросил:
– А на полднике мороженое будет?
И началось. Каждый стал говорить, что предпочитает на полдник. В соседней палате девочки тоже зашумели. Всё, жизнь в лагере оживилась вновь.
6
– Алексей Сергеевич, отведите, пожалуйста, отряд в столовую, – попросила меня Клавдия, не выходя из своей комнаты. – А мы подойдём.
– Хорошо, – ответил я. Мне такое доверие было приятно. Даже интересно впервые самому повести всех детей в столовую.
Через десять минут отряд был построен. Пошли без речёвки. Из динамика в исполнении московского детского хора звучала хорошая песня «Пусть всегда будет солнце!». Зачем нам её заглушать?! Солнышко уже не так палило. Красиво кружился тополиный пух – этакий летний «снежок». Приятно дул с моря лёгкий ветерок.
В столовой подошли Клавдия и Валентина. Клавдия меня попросила:
– До ужина у нас отрядные дела. Ты займи мальчиков, а мы – девочек. Хорошо?
– Я мальчиков поведу в спортивный городок, – ответил я.
– Вот и хорошо, – сказала Клавдия.
Из своих наблюдений я сделал вывод, что при детях вожатые обращаются друг к другу по имени и отчеству, и на «вы», а наедине на «ты» и лишь по имени. Но иногда и это правило нарушалось, вожатые забывали про детей, поэтому и при них произносили лишь имя и «тыкали» друг другу.
После полдника мои мальчики переоделись в спортивную форму, и мы отправились в спортгородок. Вот где провели время! Вот что паренькам действительно не хватало. Бегали, прыгали, подтягивались, соревновались. Четвёртому отряду в футбол проиграли, но всё равно ребятки остались довольными. И главное, мы сблизились ещё больше друг с другом. Здесь же, в спортивном городке, я познакомился с другими вожатыми и пионерами. Так что у меня с лагерем произошло взаимное проникновение. Одним словом, как в физике – диффузия.
Вечером, после ужина, вся дружина собралась в летнем клубе. Мною написанный лозунг висел на киноэкране и хорошо смотрелся. Встреча с ветераном Отечественной войны – Героем Советского Союза длилась около двух часов. А в конце встречи пионеры повязали Герою пионерский галстук, вручили ему цветы и показали небольшой концерт, после чего все отряды пошли на вечернюю дружинную линейку. Было общее построение, рапорты председателей совета отрядов старшей пионервожатой. Под барабанную дробь с высокой мачты спустили Государственный флаг. Потом отряды разошлись по своим корпусам.
Перед отбоем мы провели на веранде вечернюю поверку. Я и Валентина. Клавдия ушла на вожатскую планёрку. Конечно, сразу ложиться спать никому не хотелось. Я сказал мальчикам, чтобы они помыли ноги. И проследил. Чтобы протянуть время, ребята охотно согласились на это. Правда, один только воспротивился, самый ленивый из всех - Ваня Макаров:
– А чего это? Мы раньше ноги не мыли, а теперь надо! И девчонки никогда не моют!
– Не ленись, исполняй, – ответил я.
Девочки слышали наш разговор и тоже потянулись к умывальникам.
Наконец все улеглись. Я выключил свет, но включил дежурную синюю лампочку.
– А расскажите нам что-нибудь, – услышал я.
– Сказочку, что ли? «Колобок, колобок, я тебя съем?»
– Нет, не это, что-нибудь интересное!
Я, конечно, много читал. Ну и рассказал одну из историй. О том, как… Ну, в общем, о добре и зле. Ребята попросили ещё. А потом с планёрки пришла Клавдия.
– Старшая вожатая похвалила нас за лозунг, – сообщила она, как только я вышел на веранду.
Что ж, это приятно было услышать.
– И ещё. Зоя Ивановна пригласила нас на ночную спевку вожатых.
– Это что? – спросил я.
– Это такой «ночничок». Посмотришь. На пляже будет.
– И Валентина пойдёт? – встревожился я тем, что детей одних нельзя оставлять.
– Кто-то же должен в отряде остаться, – ответила Клавдия.
Из комнаты мальчиков послышался какой-то шумок. Я пошёл к ребятам. Синий свет лампочки не очень помогал разглядеть всех. Я включил припасённый фонарик и стал им светить. Отыскал хнычущего. Им оказался Миша Сапегин.
– У тебя что-то болит? Тебя кто-то обидел? – тихо спросил я.
– Домой хочу, – всхлипнул Миша.
Я подсел к нему на краешек кровати.
– Тебе тут не нравится?
– Домой…
Конечно, дома у него мама, может быть папа, бабушка, дедушка, сестра или брат. Да ещё и собачка, рыбки, хомячки, попугайчики, любимые игры… А здесь казёнщина, режим, какие-то обязаловки, какие-то мальчишки, и вообще, всё это ему не надо, не его…
– Ну что ты, Мишуня, не плачь. Я тебе обещаю: хорошо тебе будет в лагере, вот увидишь. – Я тронул Мишино плечико. – Обещаю. Слышишь?
– Да…
– Ещё и уезжать не захочешь, так понравится тебе тут. Больше не плачь. Договорились?
– Да…
Я ещё немного посидел возле него, поглаживая его по головке. И надо же, он вдруг как-то сразу уснул, как провалился в сон.
Я думаю, что те, кто ещё не спал, тоже слышали наш разговор, так что это касалось и их, скучающих по дому, по родным, кто никак не мог адаптироваться к коллективной лагерной жизни. Я тоже, когда мне было 9-10 лет, был в пионерлагере и помню то одиночество в первые дни, какие испытывал, пока не подружился со всеми, пока не привык. А потом и правда, когда по окончании смены за мной приехала мама, не хотел уезжать. И по приезде домой долго чувствовал себя неуютно, всё ещё тосковал по лагерю, по ребятам. Это я хорошо запомнил.
Я поднялся, чтобы покинуть палату.
– А посветите на меня, – вдруг попросил меня Серёжа Птахов. Я рыженького паренька по голосу определил.
Ну я посветил на него. Он зажмурился, довольный.
– И на меня, – попросил другой.
– И я хочу.
Пришлось посветить фонариком в лицо каждому по очереди. А в конце я опять направил луч света на Мишу. И правда, крепко уснул.
7
Оставив в отряде одну Валентину, мы с Клавдией пошли на пляж.
Убывающая луна в виде буквы «С» висела над спокойным морем, бледно освещая широкую полосу песчаного пляжа, на котором скученно темнела группа вожатых. Оттуда негромко звучали поющие голоса под бренчание гитары. Мы подошли, подсели. Я только тихо сказал: «Всем добрый вечер». Мне даже никто не ответил. Вернее, внутренне поприветствовали меня, я это почувствовал – такая доброжелательная атмосфера тут была. Из тех, кого я уже более-менее знал, это старшая вожатая Зоя, вожатый первого отряда Павел, второго – Владимир. Ну и некоторые другие, знакомые так, чуть-чуть по спортивному городку, по столовой, по дружинной линейке. Когда Павел перестал играть на гитаре, Зоя обратила внимание всех на меня.
– Кто ещё не знаком, познакомьтесь: это Алексей Сергеевич. Он прибыл к нам сегодня. Это он украсил сцену прекрасным лозунгом. Так что он не только теперь у нас вожатый пятого отряда, но ещё и замечательный художник.
– Браво, Алексей! – произнёс Павел и поднял приветственно ладонь, как индеец в кино.
Мне и Клавдии протянули стаканчики, в них было налито немного вина, и по шоколадной конфетке. Я даже растерялся.
– Бери, бери, - сказала Зоя. – Мы по-студенчески отмечаем твой приезд.
– Да, тут всё под строжайшим контролем старшей вожатой, – произнёс Павел. – Лёша, за тебя!
– За тебя!.. – подхватили остальные.
Ещё не пригубив, я уже опьянел от такого радушного приёма. Я был польщён.
Если честно, я думал, будет какое-то серьёзное вожатское собрание с разучиванием пионерских песен для ребят, а оказалось, собрались просто так, пообщаться друг с другом, расслабиться от активного дня. Вот Павел опять взял гитару и запел:
«Понимаешь, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак.
Я гоняюсь, за туманом, за туманом
И с собою мне не справиться никак…»
Когда Павел закончил петь, заговорил Владимир:
– Газетный киоск. Мужчина спрашивает: «Правда есть?» Продавец отвечает: «Правды нет». «А Россия?» «Продана. Есть только труд за 3 копейки».
– Владимир Юрьевич, мы же договаривались: никаких пошлых и политических анекдотов, – сказала Зоя.
– Так это чисто газетный анекдот, – ответил весело Владимир.
Павел запел дальше:
«Ты что, мой друг, свистишь?
Мешает жить Париж?
Ты посмотри, вокруг тебя тайга,
Подбрось-ка дров в огонь,
Послушай, дорогой,
Он там, а ты у чёрта на рогах…
А когда Павел запел песню «Гостиница», все вдруг стали подпевать:
«Ах, гостиница моя, ты гостиница,
На кровать присяду я, ты подвинешься,
Занавесишься ресниц занавескою,
Я на час тебе жених, ты невеста мне…»
Мне показалось, что эта песня всё-таки пошловата. Но даже сама старшая вожатая с энтузиазмом её пела. И Клавдия рядом со мной изрядно старалась. Видно, их такая песня чем-то вдохновляла. А потом я услышал слова своей любимой песни «Атланты» Александра Городницкого:
«Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди,
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерки приди,
Где без питья и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках.
.
Держать его, махину –
Не мёд со стороны.
Напряжены их спины,
Колени сведены.
Их тяжкая работа
Важней иных работ:
Из них ослабни кто-то –
И небо упадёт».
Не знаю почему, но вдруг на меня навалилась грусть. Наверное, эта задушевная обстановка повлияла: песни, лёгкое вино, пляж, море, лагерь со спящими детьми рядом… Больно стало от того, что это временно, не на всю жизнь.
Тут и я стал подпевать:
«Во тьме заплачут вдовы,
Повыгорят поля,
И встанет гриб лиловы,
И кончится Земля.
А небо год от года
Всё давит тяжелей,
Дрожит оно от гула
Ракетных кораблей.
.
Стоят они, ребята,
Точёные тела,
Поставлены когда-то,
А смена не пришла.
Их свет дневной не радует,
Им ночью не до сна.
Их красоту снарядами
Уродует война.
.
Стоят они, навеки
Упёрши лбы в беду,
Не боги – человеки,
Привычные к труду.
И жить ещё надежде
До той поры, пока
Атланты небо держат
На каменных руках».
Когда возвращались из пляжа в лагерь, я предложил старшей вожатой:
– Зоя Ивановна, хотите, я напишу на целый лист ватмана календарный план мероприятий? А то возле столовки на листочке так мелко напечатано, что трудно прочитать.
– Да, пожалуйста, – согласилась она.
– Я завтра на тихом часе напишу.
– Спасибо.
Павел похлопал меня по плечу:
– Молодчина, Алексей!
Проверив мальчиков, я лёг спать. Дверь на веранду оставил открытой, чтобы каждый звук, каждый шорох услышать: вдруг кому-нибудь моя помощь понадобится.
Первая моя ночь в пионерском лагере. Поют сверчки, где-то лают собаки. А тут детки спят. Иногда скрипнет кровать – кто-то на другой бок повернулся, посопит, кашлянет или всхрапнёт слегка.
8
Проснулся от детского шума. Подъёма ещё не было, а дети уже бодрствовали. Я пошёл к мальчикам.
– А Мишка опять обмочился! – наябедничал худенький подвижный Алик Свиридов.
Миша, который вчера плакал, сидел на кровати и виновато смотрел в большое мокрое пятно на простыне.
– Ну и чего из-за этого такой переполох устраивать? – сказал я. – Подумаешь, с каждым такое может случиться.
Я подошёл к Мише.
– Не расстраивайся, парень. Это с возрастом пройдёт. Я вот тоже, когда был таким же, как ты, часто ночью в постели рыбку ловил.
Мальчишки захохотали. И Миша улыбнулся.
– Одевайся. Я бельё поменяю. И с матрацем разберусь. Нет проблем.
Вошла заспанная Клавдия.
– Что, Сапегин, опять?! – недовольно спросонья прищурилась она.
– Ничего страшного. Обычная авария, – сказал я.
– Обычная авария? Ну вы, Алексей Сергеевич…
Я с таким укором взглянул на вожатую, что она осеклась, сразу умолкла.
– И правда, чего это я? – опомнилась она.
– А наш вожатый признался, что он в детстве тоже ночью в кровати рыбу ловил! – запрыгал на койке Алик Свиридов.
– Ой, да ну вас! Не смешите меня, – отмахнулась Клавдия. – Так, всем бегом в туалет и строиться на зарядку!
- Ещё подъёма не было, - сказал Юра Васильков.
– Да? А чего повставали тогда, умники? Алексей Сергеевич, отведёте отряд на зарядку, хорошо?
Я кивнул:
– Отведу.
После того, как репродуктор просигналил «подъём», отряд лёгким бегом явился на площадку, где проводилась физзарядка. Все отряды прибыли, кроме самых младших – десятого, девятого и восьмого. Физрук Степан Фёдорович проводил зарядку под звуки баяна, на котором играл Семён Кузьмич.
Утро было свежее. Всё выше поднималось над морем розовое солнце. Впереди – новый лагерный день!
Палаты, веранду и территорию возле отряда должны убирать сами дети. Я, конечно, помог мальчикам помыть пол. Дома у себя частенько приходилось наводить порядок. Да и в школе сколько раз ворочал классные парты, чтобы пол вымыть. Есть опыт. После завтрака комиссия дежурного отряда по лагерю будет проверять санитарное состояние и ставить оценку. Потом результаты проверки вывесят на информационной доске у столовой.
А до обеда по расписанию – море, пляж!
Купание – строго по десять человек. Нам, вожатым, необходимо следить, чтобы дети не заплывали за буйки.
Один мальчик – Саша Иволгин – не купался. Сидел под большим пляжным зонтом.
Я спросил:
– Почему не купаешься?
– Я не умею плавать, – ответил он.
– Тогда я тебя научу.
Пока купалась группа девочек, я учил Сашу плавать. Он оказался способным, быстро научился плыть по-собачьи. Теперь не будет бояться воды и не утонет. Потом научу его плавать кролем, брасом, на спине и под водой.
9
Когда пришли в лагерь, я поменял Мише Сапегину простынь. Мне даже удалось заменить матрац – еле выпросил у кастелянши чистый. Ещё взял у неё клеёнку. До обеда оставалось немного времени, и дети сидели на веранде, смотрели по телевизору мультфильм «Сказка о Мальчише-Кибальчише».
На веранде во время тихого часа я оформлял «Календарный план мероприятий дружины пионерлагеря «Орлёнок» на первую смену 1967 года». Постарался сделать красочно, с маленькими иллюстрациями. Например, если это праздник «День Нептуна», то нарисован портрет самого владыки моря с короной и трезубцем. Если конкурс рисунков, то – кисти, карандаши, палитра для красок. А если День закрытия лагерной смены, то – горящий пионерский костёр.
. Потом прикрепил план кнопками возле столовой на стенд для информаций. Тут же, на стенде, я увидел оценки по сансостоянию отрядов. Сегодня наш отряд получил самую высокую оценку – «солнышко», а у других отрядов были нарисованы солнце с тучкой, просто тучка, а то и тучка с дождём. «Солнышко» – вроде пустяк, но всё же радостно, солнечно на душе.
10
Вечером, после ужина, по плану – конкурс инсценированной песни. Клавдия и Валентина решили поставить песню «Пусть всегда будет солнце!». Но в столовой мы узнали, что эту песню уже репетирует с баянистом четвёртый отряд. Тогда я предложил песню «Бухенвальдский набат» – всё-таки идёт война во Вьетнаме. Сам придумал сценарий.
Пока отряд разучивал песню, я склеил из нескольких листов ватмана большое белое поле, и на нём нарисовал чёрной тушью измождённое худое лицо узника концлагеря за колючей проволокой с написанным внизу словом: «НЕТ!». Плакат получился впечатляющим.
Когда дети разучили слова песни, начали репетировать: кто где стоит и что делает. Будет стоять Солдат Победы с маленькой девочкой на руках. Будет Вечный огонь – включённый фонарик, обёрнутый красным лоскутом. И возложение цветов… Всё мы хорошенько отрепетировали, пригласив баяниста. Даже смогли достать, и кое-что сделать сами для военно-полевой формы солдата.
Всё мы хорошенько отрепетировали, пригласив баяниста. Что-то достали, что-то сделали сами, и форма солдата была готова.
Перед самым конкурсом я попросил членов жюри вызвать наш отряд последним, когда сильнее стемнеет, чтобы ярче смотрелся Вечный огонь.
Конечно, роль воина-освободителя сыграл я, держал на руках Юленьку Кольцову – все её в отряде Мышкой называли. В конце нашего выступления вся дружина встала с мест и подпевала: «Берегите, берегите, берегите мир!». Это было так волнительно: я стою с девочкой на руках, и все смотрят на нас! Мы заняли второе место. Надо же, пятый отряд, и такой успех!
Мы заняли второе место. Надо же, пятый отряд, и такой успех!
Опять лагерная линейка со спуском флага. Опять вечерняя поверка отряда на веранде. Я с Валентиной – Клавдия, как и вчера, ушла на планёрку – похвалили ребят за «солнышко» по чистоте и за второе место в конкурсе. Но некоторые сожалели, что не первое место, стояли с хмурыми лицами.
После отбоя мальчики опять пристали ко мне:
– Расскажите нам ещё что-нибудь.
– Ладно, слушайте:
«Крошка сын к отцу пришёл,
И спросила кроха:
– Что такое хорошо
И что такое плохо?
.
Ах, кроха, кроха, кроха,
Да не знает ни отец,
Ни кто другой:
Что такое хорошо
И что такое плохо».
Петя Сёмушкин, лежавший ближе ко мне и чётко слышавший каждое моё слово, стал со смеху кататься на кровати:
– Там совсем не так, это вы сами напридумали!..
Да, этот опус я сам только что сочинил, при них, экспромтом, чтобы ребятню развеселить.
– Хорошо, теперь о серьёзном. Слушайте. Жил был на свете я. Или ты. Любой из нас. И вот я или ты, – любой из нас, возмечтал всегда во всём быть самым первым. И поверил в свои неограниченные возможности. Вот и стало у меня, у тебя, у каждого всё очень легко получаться, лучше, чем у всех. В шахматы всех обыгрываю, в любой вид спорта тоже. Среди киноартистов, певцов, танцоров – звезда первой величины. Во всём мастак. Асс! И что же?! Первый, самый первый! А потом вдруг р-р-аз! И сварился в собственной славе. Всё вдруг надоело, наскучило. Стало неинтересно. Ну, первый, ну, самый-самый, и что из этого?! Когда был никем, вернее – обычным, как все, то и друзей было хороших больше, и на душе было проще, лучше. И вообще… Раньше, когда малейший успех достигался с трудом, с препятствиями, было намного интереснее. Это я к чему? Некоторые из вас огорчились вторым местом в сегодняшнем конкурсе, хотели первое. Да пусть бы мы заняли третье или пятое место – главное, что нам всем было интересно! Пока готовили инсценировку песни, репетировали – мы хорошо друг с другом общались – и шутили, и смеялись.
– Ага, и ругала нас Клавдия Николаевна, когда у кого-нибудь не получалось, – вставил Юра Васильков.
– Пусть и так, – согласился я. – Но всё равно было живенько, не скучно. Так?
– Так. Да. – отозвались мальчики.
– А во всём быть первым… Да это и в самом деле невозможно. Всегда есть тот, кто впереди тебя. У нас ещё много будет разных конкурсов, соревнований. Так давайте получать удовольствие от участия в них, а не стремиться влезть на пьедестал.
Я подошёл к Мише Сапегину. Спросил:
– Ну как ты? Уже не тоскуешь по дому?
– Нет, – ответил Миша и улыбнулся, очевидно, довольный тем, что я к нему подошёл.
Я наклонился и в самое ушко прошептал:
– Теперь можешь ловить рыбку сколько угодно, я тебе клеёночку подстелил.
Он опять улыбнулся. И вдруг спросил:
– А Мальчиш-Плохиш знает, что он плохой?
– Я думаю, он считает себя правильным
– Так он не знает, что он плохо поступил?
– А это надо у него спросить. Дело в том, что люди не всегда знают или понимают, что они вытворяют. Бывает, знают, что это плохо и всё равно делают. А бывает, и не знают, что они делают зло, если бы знали, то не делали.
Я поднялся.
– Итак, всем спать! – сказал я и переключил свет на дежурный.
– А посветите фонариком на меня, как вчера, – попросил Юра Васильков.
Конечно же, я посветил на каждого. Индивидуального внимания – вот чего не хватает любому человечку в лагере.
11
Я вышел из палаты и присел на ступеньку веранды. Вечер был тихий, тёплый. Месяц висел над морем. Между деревцами виднелись на горизонте огоньки корабля. Густо мерцали звёзды. Я задумался: почему родители отправляют детей в пионерские лагеря? Для того, чтобы детям тут было интересно, чтобы окрепли, поправились, накупались в море, позагорали? Или чтобы на время избавиться, отдохнуть от них?
От девочек вышла Валентина и подсела ко мне.
– Лёша, девочки обижаются, хотят, чтобы ты им тоже рассказывал, больше разговаривал с ними.
– Да, конечно. Обязательно буду, - ответил я.
– Они всё расспрашивают о тебе, а я ничего даже не знаю, что им сказать. Ты такой таинственный.
– Пожалуйста, отвечу на любой вопрос.
– Ну, например, сколько тебе лет? Как ты попал сюда вожатым?
Я ответил.
– Мы тоже по направлению, только нашего пединститута. У нас в лагере летняя практика. А где ты так хорошо научился рисовать?
– Я детскую художественную школу окончил. Четыре года в ней проучился.
– А портреты рисовать можешь?
– Мы в школе гипсовые бюсты рисовали, можно попробовать.
– Ой, а нарисуешь меня как-нибудь?
– Как-нибудь? – я усмехнулся от двусмысленности вопроса. – Ладно.
– А знаешь, ты так ладишь с мальчиками. У меня с Клавой не очень получалось. Ты просто выручалочка для нас. Вот и с конкурсом здорово вышло. Без тебя мы бы вряд ли второе место получили.
– Почему ты не ходишь на планёрку? Всё время Клавдия.
– Ой, и слава Богу! Она такая активная, такая беспокойная. Пусть ходит. Тем более, ей это нравится.
– А что они там планируют? Ведь висит план, и так всё ясно.
– Всё, да не всё. Это как разбор полётов. Анализируют прошедший день. Ставят дополнительные задачи на следующий. Подробно обговаривают разные проблемы. Старшая вожатая и ругает, и хвалит. Я была как-то там, так пришлось краснеть за то, что наш отряд плохо дежурил по лагерю. Хуже всех. После такого выговора полночи заснуть не могла. Вот когда ты был особенно необходим!
– Что-то они там сегодня засиделись.
– Да, бывает.
– А в эту ночь вожатская спевка будет? – спросил я.
– «Ночничок»? Вряд ли. Это когда старшая пожелает. А тебе понравилось?
– Ага. Задушевно так.
– Ты романтик! На жизнь сквозь розовые очки смотришь. Наверное, и стихи пишешь?
– Знаешь, мне так хочется быть сразу всем: и художником, и поэтом, и спортсменом, и артистом, и…
– О-о! Вот это да! Если много хочешь, то можешь никем и не стать.
– Я читал, что призвание – это когда тебя очень тянет к какому-нибудь делу. Когда любишь то, чем хочешь заняться. Так вот, меня сильно тянет ко всему.
– Ну это пока сильно тянет ко всему. Пока не разобрался. А вообще, это даже хорошо, что ко всему тянет. Было бы хуже, если б ни к чему душа не лежала. Такие люди обычно скучные, неинтересные. И чаще всего спиваются.
– А ты учительницей будешь?
– Да. Буду преподавать биологию.
– А Клавдия?
– Она – математику.
– А Павел?
– Он физик.
– Владимир?
– Кажется, историк.
– Схожу, навещу Павла. Может он не на планёрке.
– Да, иди. Дети уснули. К тому же я здесь.
12
Аллеи лагеря ночью освещаются невысокими фонарями. У самых плафонов мечутся мошки, мотыли. Из тьмы появляются вдруг летучие мыши и опять пропадают в темноте.
В первом отряде Павла я не застал, он был на планёрке. Зато меня радушно приняла вожатая этого отряда Ирина, похожая на Эдиту Пьеху – даже с такой же причёской. Она угостила меня чаем с печеньем и конфетами. Сидела со мной, совсем не обращая никакого внимания на то, что старшие пионеры всё ещё не спали, разговаривали. И даже то и дело слонялись, вроде по необходимости, в туалет, или опять попить воды из крана.
Ирина тоже начала расспрашивать обо мне. Она вовсе не удивилась, каким образом я, такой юный, оказался вожатым в лагере. Она чуть-чуть рассказала о себе. Её предмет – английский язык. Но она не собирается всю жизнь преподавать в школе, а будет переводчицей, мечтает ездить по разным странам.
В вожатскую комнату, отдёрнув занавеску, заскочила девочка.
– Ирина Константиновна, а чего Игорь Москвитин к нам заглядывает?! – пожаловалась она.
– О, май год! – воскликнула Ирина. – Поговорить даже не даёте! Во-первых, стучать надо. А во-вторых, ты чего, Катерина, в таком виде бегаешь?! Марш немедленно к себе!
Катерина явилась босая, в цветных трусиках и короткой полупрозрачной белой майке – я даже глаза в сторону отвёл – всё-таки «деткам» первого отряда по четырнадцать-пятнадцать лет.
– Так вы, Ирина Константиновна, скажите ему, а то он получит! – произнесла Катерина и убежала.
– Ничего, как Павел Андреевич появится, так сразу все попрячетесь, – сказала Ирина не то им, не то себе.
Чтобы дать возможность Ирине всё-таки разобраться с Игорем, который не даёт покоя девочкам, я пошёл во второй отряд. Но Алексей тоже оказался на планёрке. Тогда я направился в свой отряд.
Пришла Клавдия. Сообщила: завтра до обеда – морские купания, после полдника – спортивные соревнования, а после ужина будет кинофильм «Айболит – 66». Для меня это было не новостью, из календарного плана я об этом знал. Я даже уже подготовил список ребят, кто в каких видах спорта будет участвовать. Составил целую футбольную команду. С волейбольной ещё пока проблема, я думаю и девочек в игру вовлечь. Но на пляже с этим разберусь, выясню, кто из них уже играл в волейбол.
Вместо «ночничка» старшая вожатая с физруком Степаном Фёдоровичем и баянистом Семёном Кузьмичом, устроила ночной обход лагеря, чтобы проверить все ли дети и вожатые на месте, нет ли посторонних, и вообще… Я уже был в своей комнате, когда мне в распахнутую дверь постучали.
– Да, – произнёс я, оторвавшись от книги.
– Сиди, сиди… – остановила меня старшая вожатая, войдя. Физрук с баянистом остались её ждать на веранде. – Что читаем? – поинтересовалась она.
Я показал ей книгу. На лицевой обложке первого русского издания был использован фрагмент картины известного американского художника Эндрью Уайета «Сын Альберта» («Мальчик в дверях сарая»). А на корешке книжки вытеснена фамилия писателя: «Дж. Д. Сэлинджер».
– О, «Над пропастью во ржи»! – восторженно произнесла Зоя. – Это одно из моих самых любимых произведений.
Она окинула оценивающим взглядом мою комнату и, улыбнувшись, сказала:
– Ну ладно, спокойной тебе ночи!
После ухода проверяющих, Клавдия доложила Валентине и мне, что старшая вожатая на планёрке особенно хвалила наш отряд за конкурс, за чистоту, за поведение на пляже и в столовой. Поставила пятый отряд в пример. От такой похвалы я блаженно погрузился в состояние сна.
13
Не знаю, сон ли это был на самом деле, или просто мои фантазии в полудрёме, но я видел себя героем романа Сэлинджера. Это я дежурил у пропасти ржаного поля, где играли дети. Мне вдруг послышалось, что кто-то меня зовёт, там, среди ржи. Кому-то очень нужна моя помощь. Но я не могу покинуть край пропасти и побежать к тому, кто нуждался во мне. Не могу помочь. Не так уж, оказывается, беззаботна радость ребятишек. У каждого из них свои проблемы, которые надо было решать. От этого я очень переживал – других взрослых рядом-то не было. Я один. Из-за острой встревоженности я даже проснулся.
Начало светать. Пел соловей. Я подумал: «Может у Миши Сапегина опять авария произошла?» Поднялся, пошёл, проверил осторожно, чтобы его не разбудить – всё в порядке. Остальные мальчики тоже тихо спали.
После этого я так крепко уснул, что меня даже не дети, а голос Клавдии разбудил:
– Безобразники! Даже выспаться не даёте!
Потом я расслышал детские голоса.
Ну и как обычно: после подъёма – зарядка, уборка, линейка, завтрак…
14
И вот, в столовой, вовремя завтрака, ко мне подошла вожатая дежурного третьего отряда и сказала, что меня срочно вызывает к себе начальник лагеря.
Иван Иванович встретил меня в своём кабинете с самым грозным выражением лица, какое только может быть у начальника.
– Что за письмо, и что за направление ты нам тут подсунул?! Никакого Управления по делам молодёжи по такому адресу не существует! И печать липовая! – гневно прокричал Блинов и швырнул мой паспорт и тот конверт на стол. – Забирай! И чтоб духа твоего здесь не было! Во-о-он!..
Что было дальше – едва помню. Кажется, Клавдия мне вдогонку кричала, что завтра наш отряд дежурит по лагерю и спрашивала: успею ли я вернуться? И кажется я отвечал ей, что да, непременно, постараюсь, или что-то вроде этого. Одно я чётко осознавал: всё кончено. Теперь лагерная жизнь не для меня, и я абсолютно не знаю почему.
15
На автобусе я доехал до автостанции и пересел в городской троллейбус. Ничто меня не радовало, в окно смотрел равнодушно. Через несколько сидений впереди меня, на боковом месте для детей и инвалидов, сидела бабушка с внуком лет шести-семи, у которого невероятно большая голова была обмотана тканью. Очевидно, что они ехали в детскую поликлинику. Впереди была их остановка. Бабушка за что-то ругала внука. Сперва я не обращал на них внимание, но бабуля всё сильнее, резче повышала на мальчика раздражённый голос. Я сорвался:
– Не смейте кричать на ребёнка! Слышите, не смейте!.. Ему и так плохо, у него голова болит!
Бабушка недоумённо глянула в мою сторону. Увидела меня, разгневанного.
– Да это у меня от него голова болит. Вы думаете, что мы в поликлинику лечиться едем? Да нет же, нет, – проговорила она.
– А что у него с головой? – спросил кто-то из пассажиров.
– Женя, может, ты сам расскажешь? – обратилась бабушка к внуку. – Ну-ка, расскажи тётям и дядям, всем-всем тут объясни, отчего это глупая твоя башка такая вот большая.
Мальчик хмуро молчал. Даже глаза закрыл. А я всё ещё кипел от возмущения, еле сдерживался, чтобы сильнее не нагрубить.
Другой пассажир возмутился:
– Послушайте, уважаемая, ну нельзя же так!
– Да успокойтесь все вы! – произнесла бабушка. – Мы в поликлинику едем снять с головы плафон. Да-да… Обыкновенный плафон от настольной лампы. Он, видите ли, в инопланетянина играл.
– В рыцаря, – ответил мальчик.
Все начали смеяться. Только мне было не весело. Головастик неспроста в такую комическую ситуацию попал, наверняка оставался без присмотра.
Всю дорогу я был сам не свой. И ещё, надо же, в троллейбус вошёл мой друг и одноклассник Алик Романенко.
– О, привет! У тебя сегодня что, выходной? Я вчера заходил к тебе домой, твои предки сказали, что тебя приняли работать в лагерь, – затараторил он. – Вот здорово! Значит, у нас получилось. Поздравляю!
– Что получилось? С чем поздравляешь?
– Да это ведь мы с Витьком организовали тебе такой документ. Ты же любишь это дело, ну быть вожатым, с мелюзгой возиться. Вот мы и…
Он увидел меня ошарашенным, выскочил на первой же остановке. И навсегда исчез из моей жизни.
16
Дома начались расспросы. Я кое-как объяснил родителям случившееся, закрылся в своей комнате, лёг на кровать, и лежал неизвестно сколько. От стыда перед всем лагерем, от обиды за проступок моих друзей, мне впервые не хотелось жить.
Я думал, как там дети без меня на море купались, как без меня обедали в столовой, как укладывались на тихий час? Потом меня беспокоили мысли о том, как прошли спортивные соревнования, и как же теперь пройдёт дежурство по лагерю без меня?! И как я теперь буду без лагеря?!
Вечером, когда я лёг спать, думал о своём отряде. Я ничего не расскажу на сон ребятишкам, ни на не посвечу на ночь фонариком, не буду на вожатском «ночничке»… Ничего уже не будет!
Я включил свет у изголовья кровати. Открыл на закладке книгу Сэлинджера, ещё раз прочитал подчёркнутые карандашом слова моего одногодка Холдена Колфилда: «Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном полое, во ржи. Тысячи малышей и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю обрыва, над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему…».
Я подумал, что ребятишек не только ловить у края пропасти необходимо, а и помогать им во всём, подсказывать, учить… Быть лучшим другом для них, самым близким старшим братом.
Я отложил в сторону книгу. Выключил свет.
...Я с Холденом Колфилдом. Он у пропасти сторожит ребятишек, а я нахожусь во ржи среди играющих детей. Рядом с каждым из них…
В моём бессмысленном ничего не делании прошёл и следующий день. Ходил как чумной. Отовсюду из репродукторов звучали песни в исполнении Муслима Магомаева, Людмилы Зыкиной, Палада Бюль-Бюль Оглы, Дин Рида. Надрывно пел свои песни из кинофильма "Вертикаль" Владимир Высоцкий... А из приёмников на волне «Голоса Америки» еле прослушивались сквозь помехи группы «Битлз» и «Роллинг Стоунз». Но мне было не до песен.
17
К нам приехал погостить папин давнишний товарищ Михаил Львович, ректор университета из далёкого города. Он почти каждое лето навещал нас. Профессор внимательно взглянул на меня сквозь линзы очков и поинтересовался у родителей, почему я такой мрачный. Потом подошёл ко мне и пообещал:
– Я тебе помогу.
«Неужели это возможно?!» – с надеждой подумал я. Михаил Львович тянуть не стал.
– Вы бы с дороги отдохнули, на море искупались, – предложила мама ему. Но Михаил Львович на её предложение ответил бодро:
– Сперва надо выручить парня. Вперёд, Алексей!
Мы вошли в большое трёхэтажное правительственное здание с высокими колоннами и прошли в горком комсомола, расположенный на первом этаже. В приёмной нас попросили немного подождать.
В просторном кабинете нас приветливо встречает вожак комсомольцев города Аркадий Звонцев – я его знал по своей комсомольской работе в школе. Михаил Львович представился ему и показал удостоверение. Секретарь пожал нам руки, пригласил сесть.
– Лёша, расскажи свою историю, – попросил Михаил Львович.
Волнуясь, я сбивчиво промямлил про письмо и направление. Про то, что теперь весь коллектив пионерского лагеря считает меня обманщиком, и что мне очень хочется вернуться в лагерь.
– А теперь, дружок, оставь нас, – сказал мне профессор и осведомился у секретаря: – Вы ведь не возражаете?
– Да, конечно… – кивнул Звонцев.
Я пробубнил: «До свидания…», и вышел через приёмную в коридор.
Высокие потолки, большие окна с белыми шёлковыми шторами, собранными волнами в несколько рядов, блестящий паркет, ковровая дорожка, деревянные панели, люстры, двери с табличками, говорили о важности учреждения. Но чем дольше я ждал, тем больше росло во мне сомнение: всё не так просто!
18
Я мысленно вернулся к тому моему убеждению, что реальная жизнь на самом деле прекраснее всяких сказок, фантазий, выдумок в наших умах, книгах и кино… Этот мой случай с лагерем оказался экзаменом, который я провалил. Ведь, правда, я не захотел жить, оказавшись в первой же сложной ситуации. Я смалодушничал, отчаялся. И вот сейчас, если ничего не выйдет, и я больше не вернусь в лагерь, то разочаруюсь в жизни. И воздушные замки восторжествуют над реальностью. Этот вопрос с каждой минутой становился всё важнее и важнее для меня. Я даже начал думать, что он гораздо значимее, чем тот, который пытается уладить Михаил Львович с первым секретарём горкома комсомола. Я заметался по коридору. «Скорее решай!», – говорил я себе. – «Ну же?!» И я понял: надо всегда в любой ситуации быть над ней, а я оказался под. Не биться в конвульсиях, желая умереть, но становиться крепче и жить!
Появился Михаил Львович. Я ничего не мог прочесть в его глазах под стёклышками очков. Вышли на улицу, на свежий воздух и остановились у одной из колонн. Профессор достал сигарету. Я ждал, глядя, как он щёлкает бензиновой зажигалкой, выбивая из кремня огонь. Наконец он прикурил и сказал:
– Ну что, дружище, поезжай в свой лагерь.
Сообщил так буднично, как будто действительно всё сложное решается просто. Я обнял моего «спасителя», не в силах даже сказать: «Спасибо!».
– Теперь можно и на море сходить, – произнёс Михаил Львович. – Ты как, мороженое хочешь?
Рядом было летнее кафе, где накладывали мороженое в металлические вазочки и продавали прохладительные напитки
– Спасибо, Михаил Львович. Но я лучше побегу. Хорошо?
– Беги. Я сам мороженое поем. Если что, сразу же звони. Но уверяю, проблем уже не будет.
Я ещё раз обнял профессора и оставил его. Дома быстренько собрался и был таков.
19
С каким радостным чувством я возвращался в лагерь!
На воротах дежурили пионеры второго отряда. Они узнали меня и пропустили без всяких паролей.
Дверь кабинета начальника лагеря была, как обычно, открыта настежь. Иван Иванович, наверное, очень любил свою работу, так как, похоже, никогда не покидал кабинет. Он и теперь сидел за письменным столом, уткнувшись в бумаги. Я ещё не вошёл, как он, снимая очки, воскликнул:
– А-а! Наш герой явился! – даже привстал и крепко пожал мою руку. Как будто это был совсем другой человек.
– Уладил? Разобрался? Ну, теперь лети в свой любимый отряд! Там тебя заждались.
Направляясь в отряд, я взглянул на часы: время тихого часа подходило к концу.
Старшая пионервожатая встретила меня в отряде. Видно, ей начальник лагеря обо мне по телефону сообщил.
– Лёшенька, дорогой, как мы тебе рады! Мы все так переживали за тебя! – кинулась она меня обнимать.
Валентина тоже меня обняла. А Клавдия, как будто ничего и не было, сказала:
– Сегодня у нас банный день. После полдника вам, Алексей Сергеевич, мальчиков в душевой купать.
– Обязательно за ними прослежу, – ответил я.
Прозвучал сигнал подъёма…
* В тексте повести процитированы стихи Владимира Маяковского и Юрия Кукина.