В квартире попахивало чем-то горелым.
- Ань, слышь, опять воняет.
- Да опять наверное свою эфиопскую хрень на какой-то бодяге жарят-варят! Задрали эти эфиопы!
- Ань, не эфиопы они. Они евреи, выходцы из Эфиопии.
- Да какая, хрен, разница. Язык сломаешь пока выговоришь. Эфиопы короче. И вообще, эфиопы, они и в Африке эфиопы!
Не жаловала Анечка эфиопов. А когда они окутывали зеленой тканью все пространство под домом, собирали там человек сто-двести со всей округи, и отмечали свои похороны, дни рожденья, свадьбы и тому подобное, и вовсе бесилась. И я ее понимал. Ну как вытерпеть галдеж, вонь, грохочущие барабаны и визгливую, состоящую из максимум пяти нот, повторяющуюся "музыку", да еще и через мощный усилитель. А вонь десятков ящиков выпитого пива и "отходов" от него с задней стороны дома?
Меня еще раздражало их пренебрежение к личной собственности. Соберутся черные подростки, усядутся на капоты наших машин, царапают их заклепками на джинсах, да еще и пиво ставят на капот. На наши нервные крики с балкона: "Эй вы, отойдите от моей машины!" с удивлением отвечали: "А что такого? Что мы ей сделаем?"
Горелым уже не пахло - горелым воняло. Буквально в считанные минуты вонь стала резкой, непривычной.
- Слушай, да пойди ты им выскажи! Сколько это можно терпеть, достали, гады! Мужик ты или не мужик?
- Да ладно, не кипятись, сейчас схожу.
Я приоткрыл дверь на лестничную клетку и чуть не задохнулся. За дверью был черно-фиолетовый, удушливый дым. А где-то внизу слышались крики.
- Ань, горит! Быстро хватай собаку и выскакивай на улицу!
Прикрывая лицо полой куртки, я стал спускаться по лестнице. Где горит, не пойму? Проскочил третий этаж, где вообще было нечем дышать, спустился на второй. Здесь стояли соседи, ревели их детишки мал мала меньше, от 8 до полутора лет, визжала соседка эфиопка. Сквозь ее плохой иврит я с трудом разобрал, что горит их квартира, и что она пересчитала всех детей, а двоих не хватает. Они остались в горящей квартире. Наверное опять спичками в спальне баловались.
Мама миа!
Я попросил другого соседа-эфиопа намочить в его квартире мою куртку, а затем обернул ею голову и плечи, оставив только щелочку для глаз и метнулся снова на третий этаж. Сквозь едкий дым с трудом разглядел, в какой квартире открыта дверь и попробовал туда войти. Задохнулся и снова выскочил на площадку. Здесь, хоть и кашляя, все-же можно было как-то дышать. В голове стучало: "дети, дети, там дети". В этот момент стало абсолютно неважно черные ли они, белые ли, фиолетовые в полосочку. Дети и все.
Заметил, что в нижней части двери дым не такой черный. Лег на пол и пополз в квартиру. Над полом тянул сквозняк и там еще можно было с трудом дышать.
Планировка их квартиры, расположенной под нашей, такая же, как и у нас. Но в дыму я потерял ориентировку. Теперь было трудно сообразить в какую сторону ползти назад, к выходу из квартиры. Пламя уже ревело, и сквозь его рев я слышал, непонятно с какой стороны, голоса. Разобрал крики: "наверное они в спальне". Черт бы их подрал!! В какой спальне? Их же две. И вообще где эти спальни?
Уперся в стену. Стал ощупывать ее, пытаясь добраться до двери или до угла. Со звоном стали лопаться стекла. По их звону сориентировался, в какой стороне спальни. Как человек-паук пополз в ближнюю.
Где же тут могут быть дети? Наткнулся на что-то мягкое, кажется матрас, стал его ощупывать и рукой попал в пламя. Обжегся и тут же снова потерял ориентировку. Попробовал ползти хоть куда-нибудь. Слава Б-гу наткнулся на детскую кроватку. Пустая. И тоже уже горит. Детей нет!
Все, больше не могу, в висках стучит, мысли в голове путаются, кашляю так, что сейчас все легкие выкашляю. Быстрее отсюда! Сориентировался и пополз к выходу.
Выполз на площадку. Куртка моя одновременно и парит и дымится. Горячая, аж спину обжигает. Кто-то плеснул на меня из ведра.
- Сосед, извини. Мы детей всех на улицу вывели, всех пересчитали, все на месте. Не лезь больше в квартиру. Это тот же сосед-эфиоп, который куртку мне мочил.
Я вышел на улицу. Ох до чего же сладкий воздух! Ко мне кинулись Анечка и соседка-эфиопка, мама детей, которых она в ужасе и в панике все никак не могла пересчитать. Вдвоем, плача, они обняли меня. У эфиопки началась истерика. Аня бросила меня, и обняв ее, начала что-то успокаивающее ей говорить, путая ивритские и русские слова. Истерика усилилась. Тогда Аня подхватила на руки двоих ревущих самых маленьких черненьких ребятёнка и поднесла их к эфиопке. Истерика кончилась.
С тех пор прошло несколько лет. Анино предубеждение против "вонючих эфиопов" исчезло. Когда эфиопская девочка выходила замуж, Аня подарила ей от нас что-то для домашнего хозяйства. А если Аня тащила сумки из магазина на наш четвертый, и на лестнице были эфиопки с нижних этажей (мужчин эфиопов у нас почему-то мало), они буквально силой отбирали у нее сумки и тащили их наверх к нашей двери. Пытались и мне помогать, но я ведь, как мужчина, не мог позволить женщинам и девушкам таскать за меня тяжести. Кстати, никакие они не вонючие. Девушки духами пользуются ничуть не хуже белых, вместе с моей дочкой в армии служат, гуляют вместе с белыми девушками.
А еще они полюбили нашего Пата, хотя прежде, при виде любой, даже маленькой собачки, чуть не на забор запрыгивали. И подводили к нему своих черненьких, хорошеньких деток: "погладь его, он хороший".
Mar. 26th, 2014