Дедушка
Илью с кровати подняла мелкая нужда. Он, как мог, оттягивал сей критический момент, но природу и собственный организм не обманешь. Встав с кровати, мальчуган, стараясь не разбудить дедушку, храпящего повернувшись лицом к стене, на носочках двинулся к двери.
Дима любил летом приезжать на дачу, лопать клубнику и зелёный горошек с грядок, купаться с соседскими мальчишками в глубоком канале, ловить рыбу и слушать забавные дедушкины истории. Любил подолгу валяться в гамаке, натянутом между двумя яблоньками, и читать книжки. Не любил он здесь лишь одно - ходить в туалет, находящийся в самом дальнем углу дачного участка, между разросшимися кустами боярышника. Света здесь не было никакого, а соседский участок даже днём казался заброшенным и мрачным. Двор зарос бурьяном, старый дощатый домик покосился и будто врос в землю, деревья старые, в зеленоватом лишае и с кривыми ветвями. Это был последний его день на даче - завтра за ним приедут родители.
Двенадцатилетний Дима считал себя смелым: он ловко ловил ужаков в канале, взбирался на самые высокие деревья и мог проехать на велосипеде, не держась руками за руль. Даже его дачные друзья признавали это! Но вот эта залитая лунным светом дорожка через сад... Этот деревянный туалет... Этот кособокий силуэт соседского дома...
Мальчуган, закусив губу, засеменил в сторону туалета. В руках он сжимал большой коробок охотничьих спичек, а в кармане лежало "оружие": натянутый на отрезанное горлышко пластиковой бутылки напальчник. Пущенный из такого самострела камешек мог запросто разбить окно. Добравшись до пункта назначения и сделав все дела, Дима почувствовал себя героем. Улыбнувшись, он вышел в сад. Откуда-то потянуло холодком.
За спиной послышался глухой стук. Что-то зашуршало. Мальчуган обернулся. Из-за кустов долетели звуки какой-то возни. Тяжкие вздохи. Вновь раздался глухой стук и шорохи. Дима как завороженный подошёл к зарослям боярышника и раздвинул ветви. Несколько лет назад, когда он гостил на даче вместе с двоюродным братом Антоном, дедушка устраивал им здесь эдакую площадку для наблюдений. Вырезал несколько мешающих веток, накидал на землю досок и накрыл их старым матрасом. Теперь всё густо заросло травой, матрас исчез, а доски сгнили. Зато вид по-прежнему открывался отличный. И взглянуть было на что.
На соседском участке, некто согбенный, в старом ватнике и грязных штанах, набивал мешок землёй. Копал, освещаемый лунным светом. Слышалось тяжелое дыхание, обрывки слов.
- Холодно... надо больше земли... как же холодно...
Голос жуткий. Лица не видно, волосы его казались всклокоченными, грязными, из них торчали травинки. Дима сидел, затаив дыхание. По коже бегали мурашки - ночной воздух стал обжигающе холодным.
Тут он заметил, что возле покосившегося дома на пеньке сидит ребенок. Девочка в белоснежном платье, с распущенными льняными волосами. Она пела, болтая босыми ногами. Внезапно девочка прекратила петь и замерла. Обернувшись, внимательно уставилась на кусты боярышника...
Дима вскрикнул и, попятившись, вывалился из кустов.
Он сам не мог вспомнить, как добежал до домика. Захлопнул дверь, провернул ключ в замке и, сбросив шлепанцы, юркнул в кровать. О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Уж очень отчётливо въелись в память жёлтые глаза той девчонки, её широкий лягушачий рот и острые уши.
- Сквозняк, что ли... - пробормотал во сне дедушка, поплотнее закутываясь в плед.
В комнате и вправду похолодало. Дима задрожал. Ему показалось, что в саду слишком громко шуршит трава. Вот послышалось шлёпанье босых ног по веранде, протяжно заскрипели доски. Лунный свет, проникающий в домик через окно, преломила чья-то тень. Мальчуган крепко зажмурился. Отсчитав тридцать секунд, он осторожно открыл левый глаз. За окном никого не было.
Он улыбнулся.
"Показалось... примерещилось..."
В тот же миг с боку к раме прильнуло бледное лицо с жёлтыми фосфоресцирующими глазами. Дима вжался в подушку и накрылся с головой простынёй. Послышался жуткий скрежет, будто кто-то царапал стекло. Этот звук разбудил дедушку.
- Коты, - пробурчал он, поднимаясь с кровати. - Пойду, прогоню, а то расшумелись, негодники хвостатые.
- Нет! - взвизгнул Дима, сбросив простыню с головы. Он посмотрел на окно, за стеклом никого не было, но это нисколько его не успокоило: - Не выходи во двор!
- Внук, если я останусь - ты и сам не рад будешь, - хмыкнул дедушка. - В старости, знаешь ли, организм не такой крепкий. Могу и не дотерпеть до утра.
Мальчик с ужасом прислушивался к тому, как щёлкает замок, как открывается дверь...
Какое-то время ничего не происходило. Просто тишина глухой летней ночи, изредка прерываемая легким посвистом ветра или шорохом листвы на плодовых деревьях. Дима понял, что дедушка не возвращается слишком долго! Он встал с кровати и подошёл к распахнутой настежь двери. На веранде виднелись грязные следы босых детских стоп и широкие - мужских ботинок. На влажную глину налипла трава. Скрепя сердце, мальчик закрыл дверь и подпер её стулом. Если дед вернется - он просто откроет ему, решил Дима. А если нет...
Слёзы сами наворачивались на глаза. Дима задёрнул шторы, с холодком в душе заметив царапины на стекле. Сжал в руках самострел и принялся ждать. Он и сам не заметил, как задремал. Разбудили его голоса. На часах было без четверти пять.
- Дима, - позвал его знакомый дедушкин голос. Жуткий и совершенно безжизненный, лишенный привычной теплоты и любви. - Дима, выходи! Копать надо.
- Ди-и-има! - протяжно позвал его кто-то другой. - Пора... Пора! Скоро рассвет, а нам нужна земля. Нас там слишком много и всем очень холодно.
- Дима! - завыл девичий голосок. - Дима-а-а! Нам холодно! Впусти нас! Впусти нас!
Дом задрожал. Дверь загудела от ударов, кто-то вновь принялся скрестись в стекло. На крыше загрохотало. Мальчик забился под кровать и разрыдался...
Тогда шум и скрип прервал громкий, пронзительный и бодрый крик петуха. Вся какофония резко стихла. Мальчик осмелился выйти из дому лишь в девятом часу, когда яркое летнее солнце залило своим светом сад. Следы на веранде исчезли, царапин на стекле тоже не оказалось. У калитки загудел клаксон. Родители приехали, понял Дима и, улыбаясь, помчался к ним навстречу.
Дедушку нашел отец. Он лежал на каменной дорожке, сжав в руках смятый коробок охотничьих спичек. Мертвый и закоченевший, с посиневшими губами.