На лезвии молнии

Опять выставляю неоконченное произведение (первые главы), чтобы не потерять))) Благодарю за внимание.

                НА ЛЕЗВИИ МОЛНИИ               
  Пролог

  Давно собиралась сесть за эту работу, но бешеный круговорот жизни, пустых дел и испытаний на прочность, каждый раз сбивали с верной мысли, но всегда была потребность высказаться, докричаться до страны, до людей, рассказать ту правду, которую не так давно… хотя нет, уже давно (как быстро бежит время)… узнала сама. Многое довелось увидеть: и страшные деяния властьимущих, которые в лихие 90-е возглавляли криминальные группировки, а теперь заменив пушки на закон явили собой эдакое племя шакалов, циничных, жестоких, безжалостных… и слабость разрозненных людей, которые из-за страха за себя, за какие-то материальные блага, готовы покорствовать и участвовать в любых преступлениях, заказанных с верхов; и подлость тех, кто, имея возможность навести порядок в стране, по тем или иным причинам не желал и не желает этого делать, ведь получать хороший магарыч от «племени шакалов» это слаще и спокойнее, не так ли?.. Довелось встретиться в жизни и с настоящим Чудом Божьим, которое и сделало моих родных и меня искренне верующими людьми. Искренне верующий – это не фанатик, бьющий поклоны и отчитывающий дни постов,  искренне верующий – это мудрый, сильный духом человек, живущий по правде и справедливости, заповеданной нам Иисусом Христом. И ничего лишнего. Все остальное – придумано людьми, но не Богом.
  В этой книге я хочу рассказать вам историю, построенную на реальных событиях. Изменены лишь имена, фамилии и незначительные мелочи, которые позволяют назвать мою книгу художественным произведением  и… дают некоторую защиту для меня, потому как в нашей «демократичной стране» есть свобода грязи, есть свобода глупости, свобода пошлости тоже есть, но свободы слова сильного и правдивого нет. Малейшая попытка заявить во всеуслышание о действительно серьезных проблемах, тем более, если они связаны с властью и законом, заканчивается очень плачевно. Проверено. Попытки связаться со следственными органами также не заканчиваются ничем хорошим, одна надежда, что где-нибудь все-таки остались порядочные… только я пока не встречала.  В последние годы в моей копилке памяти скопилось слишком много важной информации, и рассказанной самыми близкими мне людьми, и полученной из собственного опыта, а также из наблюдений за ходом историко-политических событий в стране, поэтому держать эту информацию под замком, на мой взгляд - преступление
  Скажу сразу, я – патриот своей страны, Православный человек. Поэтому искренне переживаю за то, что сегодня происходит в России, как ее дерут на части люди, которые не имеют права зваться людьми. Сегодня много говорится на тему правд и борьбы с коррупцией. Но, увы… с коррупцией, как правило, поставлены бороться самые отъявленные коррупционеры! А будет ли зло бороться со злом? Только если, чтобы прикрыть себя, или с теми, кто не поделился… Правды тоже добиться практически невозможно. Справедливость забита, забыта. Веру, мораль хитро и подло уничтожают, и лишь единицы понимают, что к чему. О добре мы забываем с каждым годом все больше, нам внушают закон джунглей, чтобы и нас сделать зверьми… скотом… которым легко управлять, который не взбунтуется ни при каких обстоятельствах. Впрочем… России никогда не везло с властью, ни при царях, ни при вождях, ни при псевдодемократии. Но хочется надеяться, что Страна однажды встанет и гордо поднимет взор, расправит плечи и пойдет вперед, верной дорогой, сотканной из света, чистоты и правды. Когда-нибудь настанет день, что Россия больше не будет брать подачки у Запада и утираться их помоями, Россия будет гордой и независимой Державой. Так должно быть, ведь Россия – богатейшая страна, богатая ресурсами, площадями и, что самое главное, богата людьми хорошими, достойными, мудрыми, талантливыми. Не хватает только движущей силы, которая смогла бы сгруппировать разрозненные механизмы и создать вечный двигатель. Да, так будет. Однажды. Ведь об этом гласят древние пророчества.
  Думаю, люди, о которых я расскажу далее, узнают себя и… хочется верить, что им будет очень стыдно за то зло, которое они несли невиновным людям так играючи, бездумно, подло. Но начну я с самого начала, с самых истоков, потихоньку продвигаясь к раскрытию серьезных для меня событий.

  Глава 1.

  Суровая зимушка зима тихо заметала дорожки белоснежным пушистым покрывалом, как бы стараясь скрыть те темные пятна, кляксы зла, лжи и глупости, которые видела повсеместно. В белый убор были бережно укутаны высокие тополя и березки, яблони, рассаженные вдоль дорог, вишни во дворах, и, особенно щедро она одела в снега крыши домов, которые теперь напоминали забавных гномов, в причудливых высоких шапочках. Сказка, да и только.
  Солнце догорало на небосклоне, медленно опускаясь за линию горизонта, разбрасывая мелкую сеть светящихся угольков, лучей и вплетая в белоснежный снежный покров золотые да багряные нити. В этот час, по заметенной дорожке от школы не спеша брели два подростка, лет по четырнадцать-пятнадцать. Алексей – высокий, ладный, задумчивый, в глазах – вселенская печаль, озаряемая время от времени каким-то новым чувством, когда его глаза случайно пересекались с озорным взглядом его спутницы. Ольга – рыжеволосая красавица, с огромными, как дивные озера, колдовскими зелеными глазами. Магнетическое очарование сочеталось в ней с несерьезной веселостью, заразительной жизнерадостностью, на любую, даже самую обыденную тему она могла говорить так ярко, интересно, насыщенно, что окружающие могли слушать с открытым ртом и потом пересказывать друг другу, как нечто невероятное. Сколько раз ее подружки пытались перенять эту манеру, но копировать кого-то – глупость несусветная, ничего путного не выходит никогда, получается лишь некая карикатура, странная, вызывающая улыбку иронии.
  - А как ты Новый год праздновать собираешься? – резко перескочил с темы обсуждения учителей и уроков паренек, и, спросив это, замер в ожидании, он надеялся, что она поймет его тонкий намек, ведь он так хотел пригласить ее в гости, да и родители обожали добрую, улыбчивую Олю… но у нее всегда на все были свои планы.
  - Да не знаю, - с обворожительной улыбкой ответила она, - мы с родителями… точнее с моими приемными родителями планировали поехать к папиному другу в соседний город.
  - Жаль… - заметно скис Алексей.
  - А что так? – удивленно подняла бровь Оля.
  - Да… так ничего, - в который раз Алексей пытался сказать что-то хорошее, важное, но постоянно не хватало духу, слова терялись где-то на подступе и уже почти произнесенные начинали казаться до невыносимого нелепыми. Поэтому во время таких прогулок ребята говорили только о школе, что уже начинало надоедать Оле.
  Ольгу Филатову воспитывали неродные люди. Так вышло, что ее родители разбились в страшной автокатастрофе, и четырехлетняя малышка была отправлена в детдом. Здесь для девочки началась эра страданий и унижений. Воспитательницы и няньки, в большинстве своем, женщины с неудавшейся судьбой, срывали свое зло на бедных, несчастных, беззащитных детях, измываясь над ними по полной. Слабые духом люди всегда стараются вылить свою желчь на тех, кто не ответит по морде. Жаль только, что таких в мире так много… Но только зря они забывают закон Вселенной: жизнь – она бумеранг, и рано или поздно, но все, посылаемое человеком в мир, возвратится в утроенном размере. Всё, и добро, и зло.
  Девочка уже начала заикаться и превратилась в зашуганного  зверька, когда в детдоме появилась эта семейная пара. Юрий Алексеевич и Евгения Семеновна Филатовы давно смирились с мыслью, что своих детей у них не будет никогда, а так хотелось им слышать в доме детский смех, да, чтобы появился смысл в этой жизни, радость нового утра. С каждым днем, с каждым годом звенящая тишина в большой квартире становилась все более невыносимой, и одним летним вечером Юрий Алексеевич взял жену за руку и повел в детдом.
  Занимая видные чиновничьи посты, Филатовы представляли собой в глазах работников детдома некий эталон совершенства, ведь они могли и деньжат подкинуть, и помочь в решении какого-нибудь вопроса, разумеется, личного  характера. Поэтому никаких препонов  в выборе малыша, им не чинили, чего нельзя сказать про других простых людей, которые хотели воспитать мальчишку или девчушку в своей семье, перед такими, обычно ставили тысячи препятствий
  Итак, пообещав помочь всем и каждому, Филатовы стали изучать детишек. Их было немало, все с непростыми судьбами, жаждущие любви и тепла. Но почему-то супругам не приглянулся никто. Так они и пошли прочь в состоянии полной потерянности, как  вдруг из соседнего корпуса выбежало рыжее чудо! Это был маленький ангелочек, с распахнутыми доверчивыми глазенками, маленькая, подвижная, какая-то неземная. Длинные кудри, кое-как вплетенные в две густые косы, довершали этот сказочный образ. Оказалось, что девочку как и обычно заперли в чулане, чтоб не мешалась под ногами, но она каким-то неведомым образом выбралась на свободу и бросилась прямо под ноги к уходящим Филатовым. Тогда у супругов даже не возникло сомнений, что нужно брать именно этого ребенка. В тот же день Олю оформили под фамилией Филатова.
  Но шли годы, девочка росла. Нет, она не стала хуже, напротив, понимая, что приемные родители спасли ее от страшной жизни в детдоме, Оля старалась изо всех сил. Она никогда не перечила, всегда помогала во всем, училась на одни пятерки. Но… то ли сказывались годы работы на начальственных должностях, то ли факт того, что Оля все-таки была не родная, но с течением времени Филатовы все больше отдалялись от Ольги. Более того, Евгения Семеновна видела в ней воплощение всех зол и пороков, пытаясь разглядеть и то, чего не было в помине. Конечно, такое отношение не могло не ранить душу ребенка, поэтому она старалась быть лучше, еще лучше, но претензий от этого меньше не становилось. Как-то раз Ольга услышала разговор, который невольно отпечатался в ее сердце на всю жизнь:
  - Да брось ты кипятиться, Жень, ну, задумалась и разбила тарелку нечаянно, да что нам жалко, что ли этих тарелок? Тем более, она не специально и извинялась раз сто, - добродушно подтрунил Юрий Алексеевич, когда жена опять накинулась на Олю.
  - Ты что слепой что ли? Не видишь, что она все это делает специально, исподтишка, чтобы нам на зло, мне, во всяком случае. А сама глазками моргает, будто бы не при делах. Это лицемерие, я ее вижу насквозь, я проработала в коллективе пятнадцать лет и знаю, кто есть кто, меня не обманешь, - почти срывалась на крик Евгения Семеновна.
  - Какое там лицемерие, не накручивай себя, - отмахнулся Юрий Алексеевич.
  - Вот-вот, вспомнишь мои слова, когда поздно будет, когда она нас с тобой из нашей же квартиры выбросит или отравит. Зря мы все-таки чужого ребенка взяли. Лучше вообще бы одни с тобой жили. Чужой ребенок никогда не станет родным.
  Тогда Ольга проревела недели две. Но и на печальный, заплаканный вид Евгения Семеновна нашла свое определение «крысится, вот дрянь-то». Понять, поговорить по душам – это было не в ее начальственных манерах. И чем дальше, тем было хуже.
  Отдушину Ольга находила в учебе и немногочисленных школьных друзьях, а еще в книгах и рисовании. Рисовать она умела так, что захватывало дух. Казалось, кто-то невидимый и великий водил ее кистью, настолько прекрасными получались образа, выходящие из-под ее руки. Удивительный Божий дар был заложен в ней с детства, и девочка, как могла развивала его самостоятельно.  И когда она рисовала, то забывала обо всем на свете. Даже слезы высыхали, будто кто-то вытирал их платочком, и мысли приобретали ясность, а обиды исчезали, как предутренний туман.
  Большую часть дня Оля оставалась дома за хозяйку. Вернувшись со школы, она быстренько наводила в квартире порядок, готовила семье ужин и садилась за уроки, либо выделяла минутку другую на общение с друзьями. Сейчас был как раз такой момент. Школьный друг, Леша встретил Ольгу, когда та с восхищением любовалась по истине великим живописцем – Природой.
  Поговорим о том, о сем, они не заметили, как подошли к Ольгиному подъезду. Прощаться не хотелось обоим. Леше по какому-то необъяснимому недавно зародившемуся чувству, которое мощным магнитом влекло к этой рыжей девчонке. Ольге – потому что в стенах дома была ужасно тоскливо и грустно, ну еще с Лешкой было в принципе неплохо, он всегда со всем соглашался, был готов броситься защищать от любой опасности, но, конечно, он был жутким занудой, хотя этого бы Оля не сказала ему даже под угрозой расстрела.
  - Мне, к сожалению, пора, еще уроки не делала, а завтра контрольная, - со вздохом заключила Оля.
  - Как жалко, что ты так ненадолго выходишь. А давай завтра на каток сходим, меня как раз ребята приглашали, - опять выпалил на одном дыхании и замер Лешка.
  - Ну, это же тебя приглашали, а не меня, - хитренько улыбнувшись, прошелестела Оля.
  - Меня, значит, и тебя, - смутился Алексей, - мне без тебя там и делать нечего будет.
  - Правда?
  - Правда, - еще тише ответил Лешка.
  - Тогда пойду, до завтра.
  - Буду ждать.
  Оля помахала рукой и побежала к двери подъезда. Но не успела она открыть дверь, как столкнулась нос к носу со своей соседкой по парте, Катьки Злобиной, которая также жила в этом подъезде, только этажом выше. Ольга перехватила полный ярости, ненависти, злобы взгляд, не зря у нее и фамилия такая.
  - Я тебе говорила, не ходи с ним, - как  змея, прошипела Катька.
  - А то что? – поставила руки в боки Ольга и мельком оглянулась назад: Лешка уже был далеко, он давно понял один странный закон, если провожать ее взглядом, то можно простоять так столбом битый час, лучше уж уходить сразу, не терзать душу.
  - Хочешь проверить? – боком пробираясь к выходу, оскалилась Катька.
  - Ну, допустим, - демонстративно перекрывала ей ход Оля.
  - Не пожалей потом, - прорычала Катька, выскальзывая во двор.
  Ольга презрительно фыркнула и, напевая веселый мотивчик, шагнула в темноту подъезда. Как всегда доброе настроение кто-нибудь старается испортить. Ну, что за люди!
  Придя домой Оля быстренько разложила вещи по местам, которые по спешке разбросала, уходя. Затем, налив полное ведро теплой воды, тщательно протерла пол, вымела половики, вытерла пыль. Посмотрев вокруг оценивающим взглядом и, оставшись довольной, Оля поспешила на кухню, нужно было еще супчик какой-нибудь скулинарить и еще что-нибудь на второе. На третье она планировала оладушки, Юрий Алексеевич очень любил оладики в исполнении Оли, и даже Евгения Семеновна не отказывалась от добавки. А тем временем…
  Катька Злобина уже задубела ждать, притаившись тенью за поворотом дома. Казалось, она простояла так истуканом целую вечность, но вдруг оживилась, засуетилась, увидев объект своего ожидания. Сорвавшись с места, Катька посеменила к молчаливой паре, чеканящей километры солдатским шагом.
  - Здравствуйте, Евгения Семеновна, здравствуйте, Юрий Алексеевич, - промурлыкала она, сделав премилое выражение лица. Сама доброта.
  - Здравствуй, Катенька, - заулыбалась Евгения Семеновна, почему-то эта девчушка очень нравилась ей, и в глубине души, она жалела, что воспитывает верткую, дерзкую Олю, а не Катерину.
  - Доброго вечерочка, Катерина Максимовна, - поднял руку в приветственном жесте Юрий Алексеевич, он как и обычно пребывал в радушном расположении духа, чего нельзя было сказать о его жене, которой выдался непростой трудовой день, нагруженный авралами и увольнениями. – А чего ты так поздно гуляешь? Мама с папой волноваться не будут?
  - Да нет… я уже домой иду, на минутку в магазин выходила, - соврала Катька, - тут такое дело… - она театрально опустила глаза, выдержав паузу.
  - Что случилось, Катенька? – распереживалась Евгения Семеновна. – Дома что-нибудь? Не заболела ли часом, а то бледненькая что-то?
  Катька действительно была белее мела, но не от болезни, а от холода, все-таки проторчала на морозе часа три, а еще от злости, которая была ее постоянным состоянием души, особенно, если дело касалось яркой, смелой Ольги.
  - Да ничего, со мной-то все в порядке… а вот… ваша дочь… - Катька быстро подняла глаза и снова опустилась, будто бы боясь сказать «страшную» правду.
  - А что наша дочь? – тон Евгении Семеновны из мягкого, добродушного стал ледяным.
  - Даже не знаю как и сказать…
  - Ну, уж как есть, Катенька, так и говори. Горькая правда лучше сладкой лжи, - взгляд Евгении Семеновны стал еще более колючим, Юрий Алексеевич насторожился.
  - Да вот… я уже давно от девчонок слышала, но только все не верила, все-таки мы с Олей дружим, за одной партой сидим… а сегодня своими глазами увидела, и аж чуть не упала в сугроб…
  - Да что стряслось, в конце то концов? – не сдержался Юрий Алексеевич.
  Катька выдержала еще одну паузу, но поняв, что терпение родителей Ольги уже на пределе, решила не переигрывать.
  - По машинам с какими-то взрослыми дядечками она ездит. Куда-то возят ее. Может кино смотреть, не знаю, но привозят только к вашему приходу. Своими глазами видела, один армянин, другой, похоже, русский. Да такие неприятные, что жуть… Вот я думала, думала, и решила вам рассказать. Все-таки мы с Олей дружим, но меня она не послушает, я ей кто… а вы, может от беды спасете… - В черных вороньих глазах Катьки блеснул демонический огонек, но она быстро потушила его, еще нужно было играть роль.
  - Ах вон как! – Евгения Семеновна аж задохнулась от возмущения. – Спасибо, Катенька, ты правильно сделала, что рассказала. А теперь ступай, солнышко, а то простудишься, - больше женщина не проронила ни слова, а лишь ускорила шаг и сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев. По ее взгляду, метавшему гром и молнии, было не сложно понять, какие бури гремели в ее сердце. Юрий Алексеевич пребывал в замешательстве, он не мог поверить, чтобы эта кроткая девочка, Оля, была такой. Но и отмахнуться от слов Катерины, которая всегда так приветлива, вежлива и добра, он не мог тоже. Палка в двух концах. До дома они дошли в три раза быстрее, чем обычно.
  Ольга уже допекала последнюю сковородку оладиков и напевала «Мой путь», эта песня ей особенно нравилась, такая легкая, мудрая, солнечная. Вдохнув аромат, гулявший по кухне, Оля представила, как встретит Филатовых. По плану, сначала семейный ужин и попытки Оли вывести приемных родителей на беседу, чтобы как в нормальных семьях, чтобы как с родными. Потом родители включат телевизор, а Оля пойдет зубрить законы Ньюнтона и стихи, которые задала ей выучить к новогоднему концерту классный руководитель. Дверь резко хлопнула, и Оля, глубоко задумавшись, вздрогнула от неожиданности. Она кинулась к сковородке, на которой начал пригорать один из оладиков, и не отрываясь от работы, крикнула:
  - А я вкусный ужин приготовила. Раздевайтесь, мойте руки и садитесь, сейчас допеку и буду вас кормить.
  Но обычного ответа не последовало. В сердце Ольги закралась необъяснимая тревога, бурящая, грызущая, от которой она попыталась мысленно отмахнуться. Она выложила горкой оладушки, накрыла полотенцем кастрюльку с борщом, взяла миску с котлетами и пошла в комнату. Но в коридоре Оля столкнулась с разъяренной Евгенией Семеновной. 
  - Ты, дрянь! – Евгения Семеновна сделала короткую паузу, но лишь затем, чтобы выдать на одном дыхании более яростную тираду:- Мы тебя взяли в свой дом, думали человеком станешь, а ты, потаскуха поганая тут за нашей спиной гадости вытворяешь? Никогда эту тварь не били, а видимо, зря, змею на своей шее пригрели! – обернувшись к перепуганному Юрию Алексеевичу:- вот, Юрий, говорила я тебе, лживая гадина она, лицемерная, подлая, а ты не верил. Я не потерплю такого! Чтоб в меня, в честного человека еще пальцем тыкали из-за этой безумной! Я из нее выбью ее гонор, паршивка проклятая! Еще неизвестно кем ее родители были, пьянь, наверное, вот и разбились, не чего было в угаре за руль садится! Ненавижу!
  - Не говорите так о моих родителях, - тихо ответила Ольга. Она с трудом поспевала мыслью за гневными камнями слов приемной матери, но понимала, что произошло какое-то недоразумение, либо… кто-то в этом очень хорошо постарался. Она не успела объясниться насчет себя, оскорбление в адрес родителей зацепило ее больнее всего, как Евгения Семеновна уже отреагировала на ее ответ, расценив все по-своему.
  - Ты тут вообще кто?! Кусок не пойми чего! Ты еще рот свой поганый открывать смеешь?! Ну, я тебе его быстро сейчас захлопну. Получай, тварь! Получай! – Филатова отвесила Ольге мощную пощечину. От неожиданности Оля выронила миску, и котлеты, над которыми она пыхтела час, разлетелись в стороны, несколько, самых сочных и красивых, закатилось за холодильник. Для Филатовой это был, как сигнал к действию, она начала лупить бедную приемную дочь с таким остервенением, что Оле показалось, еще немного, и она ее убьет. Юрий Алексеевич посчитал правильным спрятаться в комнате, он не хотел вмешиваться в процесс воспитания. Мужчина развернул газету и стал вчитываться в последние новости, а чтобы крики жены и плачь Оли, не рвали нервы, просто закрыл плотнее дверь.
  - Мама, мамочка, за что? Я же ни в чем не виновата! Что я сделала не так? – Ольга была на грани истерики, отчаяния, безумия, но рассвирепевшая Евгения Семеновна даже не хотела слушать, она была уверена в своей правоте и считала, что истязая приемную дочь, поступает более, чем правильно.
  - Проститутка малолетняя! Позорница! Как я тебя сразу не разглядела! Но теперь я поняла, с кем живу под одной крышей. Змеиное отродье!
  - Я ни в чем не виновата! – уже хрипела Оля, скорчившись на полу от бесконечного града ударов, на этот раз уже ногами. Евгения Семеновна походила на одержимую. В ней давно уже копилась эта необъяснимая ярость, но прежде она не давала ей выхода, теперь же, накопленная за долгие годы, она выплеснулась мощной, все сметающей на своем пути лавиной, ее несло по полной, и остановиться женщина уже не могла, реальность застила какая-то красная пелена, как у быка, когда его выводят на корриду.
  Филатова сменила курс ударов и решила загнать свою жертву на кухню, чтобы было удобнее, но когда обе оказались на более просторном клочке площади, Оле удалось увернуться от тысячного удара и, стремглав она понеслась к входной двери, благо та была не заперта. На бегу ей удалось схватить с вешалки свое старенькое, серое пальтишко.
  С выбивающим бешеную дробь сердцем девочка полетела вниз, перепрыгивая через три-четыре ступеньки. Казалось, сердце сейчас разорвется от ужаса, страха, бессилия. Боль физическая и, особенно, духовная отнимала, парализовала, и только невероятным усилием воли, Оля заставляла себя бежать дальше, ведь, если Евгения Семеновна догонит ее сейчас, то вполне возможно, что в приступе бешенства, забьет несчастную до смерти. Жалеть женщина будет потом, сейчас демон ярости требовал кровавой расправы.
  Мимо пролетел седьмой этаж, шестой, пятый. На четвертом девочка вспомнила, что можно было воспользоваться лифтом, но подойдя к кнопке, увидела, что кто-то уже едет. Только бы не она!
  Набрав в легкие побольше воздуха, Оля сорвалась с места и помчалась быстрее ветра. Она всегда была быстрой и активной, но на такой скорости не бегала еще никогда. Страх подстегивал, не давая останавливаться. Очнулась девочка только, когда уже оказалась далеко от дома, в соседнем дворе, в зоне недосягаемости опасности.
  Облокотившись о качели, на которых еще прошлым летом так любила кататься, Ольга постепенно приходила в себя. Что же могло случиться, за что они так с ней? Конечно, Евгения Семеновна уже давно не скрывала своей отчужденности от Ольги, да и Юрию Алексеевичу она была как-то безразлична, что есть, что нет, все равно. Но чтобы такое! Таких эксцессов еще не было. Домой возвращаться было нельзя.
  Прокрутив в памяти чудовищную сцену скандала, Оля поежилась. На душе стало невероятно тоскливо, словно вся душа вывернулась на изнанку. Так больно и горько Оле еще не было... даже в детдоме.
  Быстро уносились вдаль минуты, которые успокаивали ритм сердца. Но вместе с относительным успокоением, приходил и холод: все-таки девочка выбежала из дому в одних тапочках, без шарфа и шапки, а теперь, простояв полчаса на поднявшемся промозглом ветру, она поняла, что замерзла. Вдобавок к тому, от переживаний дико стучали зубы.
  «Куда же мне идти?» - грустно подумала Ольга, и чтобы немного согреться, да собраться с мыслями, пошла, куда глаза глядят. Замелькали ночные улицы и переулки, оживленные трассы, светофоры. Прохожие безразлично расступались, пропуская совсем еще девочку, вымеряющую пространство города тигриными прыжками, сама того не замечая, Оля опять неслась во весь упор, все-таки быстрая ходьба, полубег отгоняет мрачные мысли лучше, чем прогулочный шаг, да и так намного теплее, а сейчас это было главным условием Олиной «прогулки».
  Неожиданно девочка обнаружила, что пришла к заброшенным дачам. Как-то ноги шли на автомате, пока сознание ее пребывало в воспоминаниях давнего и недавнего прошлого. Обычно здесь Оля бывала только весной и летом, когда зелень чарует буйным цветением, а воздух сплетен из ароматов луговых трав. Сейчас же она не узнала знакомых мест, будто бы злая колдунья перечеркнула все и вся и нарисовала знакомый пейзаж другими, безжизненными красками. Вместо вечнозеленых яблонь и груш сейчас стояли голые черные стволы с кривыми ветками, которые, подобно заколдованным странникам, тянули к ней свои крючковатые руки. Оля оглянулась. Позади осталась трасса, постепенно погружающаяся в сон, машины появлялись на дороге все реже и реже, и через несколько минут настал момент, когда она и вовсе опустела, до утра. Идти назад было не зачем, может быть, впереди, удастся найти хоть какой-то приют?
  Оля посеменила к даче Филатовых, как-никак, а там она знала каждый уголок и еще считала частью своей жизни. Оставляя глубокие следы в рыхлом снегу, утопая в нем почти по пояс, не дойдя до дачи нескольких метров, Оля вдруг поняла, что никаких сил идти дальше уже нет. Бывает так, что пересекаешь километры, терпишь бури и ураганы,  а потом энергия заканчивается резко, что только упасть и умереть.
  Оля встала, как монумент и подняла голову к звездам. Такие высокие, красивые. Ах! Если бы можно было улететь туда, далеко-далеко. Если бы где-то там был кто-то, кто поддержал, понял бы… но Оле с детства внушалось, и в детдоме, и в школе, и Филатовыми, и вообще всюду, в газетах, в книгах, кино, что нет ничего, кроме того, что видишь вокруг на Земле, нет помощи и надежды, да и любви, как таковой тоже нет, это всего лишь самообман. Раньше Оля не задумывалась над этими вопросами, а теперь почему-то стало невыносимо плохо и от этой мысли. Ладно, если на Земле так все плохо. Но если жизнь – только зло и боль,  то зачем тогда вообще жить, ради чего? Чтобы дотянуть до какого-то возраста и умереть, а там пропасть? Тогда зачем к чему-то стремиться, чего-то добиваться, зачем приходить в этот мир? Зачем тогда вообще этот мир? А, если уходит из этой жизни кто-то бесконечно родной, дорогой сердцу, как это можно пережить, если не ждать мгновения, что когда-нибудь удастся встретиться за границей этого мира?! Оля навзничь упала в снег, мысленно прося кого-то, чтобы сейчас ее замело снегом, и она умерла. Ей уже все было все равно.
  Мысли бешеным круговоротом понеслись назад, к истокам детства, вылавливая из памяти давно забывшиеся фрагменты ее жизни. Вот лицо мамы, папы, еще живых, мама улыбается, что-то печет и напевает какую-то красивую народную мелодию, папа чинит табуретку. Семейная идиллия. Оля напряглась, чтобы всмотреться в лица таких родных и теперь, таких далеких людей, таких драгоценных, но от напряжения, картинка воображения стала тускнеть, и чем больше она старалась ухватиться за это изображение, тем призрачней оно становилось. Не прошло и мгновенья, как такой прекрасный образ растаял. Но вместо него явились другие, сменяющие друг друга с нарастающей скоростью. Друзья и подружки, школьные будни, радости и горести. Заключающей стала картина, которая почему-то всегда вызывала у Ольги мрачные чувства.
  Это было, когда ей исполнилось девять лет. Тогда в ее школу пришел мальчик, добрый такой, улыбчивый, веселый. Они дружили. Он вообще со всеми легко находил общий язык, всех защищал, всем помогал. Такие редко появляются на этой грешной, озлобленной Земле, где даже дети уже ведут себя, как маленькие зверята, не то что взрослые. Мальчику этому нравилось в школе, учился он тоже на отлично. Но однажды, во время урока, учительница увидела на шее мальчика маленький алюминиевый крестик. Она резко переменилась в лице и начала кричать дурным ором на бедолагу, заставляя его снять крестик. Тот упирался. Учительница пошла жаловаться директору, и вскоре уже двое орали на несчастного, но тот, опустив голову, стоял на своем, не снимал крестик. В итоге, после часового скандала, мальчишка не выдержал и выпалил на одном дыхании:
  - Это только мое дело, не ваше. И да, я верю в Бога, и не сниму крестик, его дала мне мама.
  Этих слов было достаточно, чтобы на голову мальчишки обрушились своды этой школы. Его начали травить. Учителя ловко манипулировали детской психологией, и уже через неделю над добрым, отзывчивым, прежде таким веселым мальчишкой издевался весь класс. Оля заняла нейтральную позицию, она не понимала, в чем заключалась причина таких перемен, но и особо не хотела вникать, как-то тогда она больше думала за себя, за свои оценки, за свои переживания, но вступиться… тогда она этого не сделала. А другие… они тоже не понимали, что и почему, но их увлекла такая жестокая «игра» и остановиться уже было сложно. Стойкость мальчишки, то достоинство, с которым он отражал удары и насмешки, бесили маленьких зверят еще больше, чем его молчание. А потом он пропал, как в воду канул.
  Только через неделю учительница, та, что и заварила эту кашу, с довольным видом объявила, что мальчика отправили в детдом, потому что его маму посадили… посадили за то, что раздавала соседям и знакомым самописное  Евангелие. Она, якобы, распространяла запрещенную в атеистическом советском союзе запрещенную литературу, которая могла изменить в ненужном властям направлении мировоззрение людей… Властям нужно было, чтобы люди были социумом, скотом, без мыслей, без веры, а значит без того мощного стержня, который делает человечка Человеком, мудрым и сильным. Властям нужно было, чтобы ничто не могло нарушить их покой и благоденствие, но чтобы народ пахал и являл собой слаженный, всегда работающий (и не на себя), никогда не бунтовавший механизм. Механизму мысли не нужны вообще, механизму ничего не нужно. Поэтому изощренная, невероятно лживая, подлая пропаганда велась уже с детсадов, с детских лагерей и школ, и продолжалась до самой смерти гражданина советского союза. В итоге человек получал такую мощнейшую обработку мозгов, которая напрочь исключала какое-либо проявление своей воли. Из общей серой массы выбивались лишь немногие. Этих немногих власти и пытались выследить да уничтожить, дабы не мешали...
  Власти всех времен творили темные дела, но советы пошли еще дальше, они захотели, чтобы ничто не напоминало им об угрызениях совести и о душе… которая уже одной ногой была в аду за свои бесчисленные злодеяния, насилия, убийства, подлости, ложь. А люди, как бездумные попугайчики повторяли то, что несли эти власти с трибун. Увы. Попугаев из тех, кто называет себя человеком немало. И только серьезные бури судьбы, глубокие размышления дают возможность стать Человеком, но к этому времени Землю заполоняют новые попугайчики, повторяющие то, что видят и слышат вокруг, не пытаясь даже пропустить эту информацию через свой ум и свое сердце… *
  Вспомнив этот момент, Оле стало ужасно стыдно. Быть может и ей сейчас так плохо, потому что тогда она не сделала ничего, чтобы помочь своему однокласснику. А какие у него были глаза! Огромные, синие, синие, будто бы море. И добрые, добрые.
  Наревевшись обо всем, о прошлом и настоящем, Оля села в снегу. Что-то ее никак не  заметало, да и ветер улегся, но мороз крепчал и подгонял девочку идти дальше, в поисках крова. Она встала, отряхнулась, еще раз взглянула на тихо мерцающие звезды, которые сейчас стали ниже и ярче, и продолжила свое плавание в глубоком снегу.
  Вот и дача. Озябшими ручками Оля схватилась за прутья калитки. Где-то была тайная щеколда, которую нужно нащупать, чтобы открыть. Покопавшись с минуту, Ольга, наконец, нащупала защелку. Секунда, и дверь с пронзительным скрежетом несмазанных петель отворилась. В этой глухой тишине этот скрежет показался громче раската грома, таким неестественным, дерзким.
  Оля прошмыгнула в открывшийся проем и в три прыжка минула расстояние до входной двери небольшого дачного домика, состоящего из крохотной прихожей и одной комнатки с покошенной старой раскладушкой, служившей летним дачникам местом отдыха.
  На двери висел мощный амбарный замок. И как же Оля забыла, что Юрий Алексеевич каждый раз перед отъездом вешал этот замок! Как же попасть внутрь, и возможно ли это вообще? Обойдя домик кругом несколько раз, заглянув в окна, Оля поняла, что все попытки тщетны. Окна же она не станет выбивать, хоть обида в ее сердце горела раскаленными углями, но они никогда бы не опустилась до такой подлости, даже, ради того, чтобы как-то согреться. Делать нечего, приходилось идти на отступную.
  Грустным, вялым шагом, Ольга поплелась прочь от домика, но вдруг ее внимание привлекли слегка заметенные следы, ведущие к соседской даче. Сама не зная зачем, она пошла по этим следам. Вытоптанная в снегу дорожка привела ее к вскрытой двери. Видимо, в отсутствии хозяев сюда заглянуло дачное ворье. От мысли, что и сейчас здесь может ошиваться такой сброд, Олю передернуло. Поэтому оглянувшись несколько раз по сторонам и пытаясь  раствориться в тишине дачного поселка, она старалась быть чуткой, как зверек в лесу, готовый к любым неожиданностям. Но вроде бы никто и ничто не нарушало царящего вокруг безмолвия, разве что только Олины шаги по хрустящему снежному пласту.
  Заглянув внутрь, Оля замерла на пороге, еще раз прислушавшись. Никого. Девочка сделала еще несколько шагов вперед. В комнатке стоял старенький, покошенный диванчик. Ольга села на него, подобрав под себя ноги, отчаянно растирая онемевшие от холода руки. Но уже через минуту стало ясно: дом безнадежно вымерз, и первоначальная мысль согреться в стенах отпадала сама собой.
  Скиталица съехала с дивана и прошагала вдоль комнаты. По полу были разбросаны вещи: старые прогнившие книжки, какие-то инструменты, детские игрушки. Казалось, кто-то отчаянно  рылся по полкам и отсекам, надеясь найти что-либо путное. Но ничего, кроме банки прошлогодней тушенки не нашел. Кстати, она валялась тут же, криво откупоренная.
  - Эх, тушеночки бы сейчас… да вообще хоть чего-нибудь, - произнесла мысли вслух Оля, подняв в руки пустую банку и заглядывая внутрь, надеясь найти на ее стенках остатки. Но банка была вылизана голодным воришкой подчистую.
  Забросив банку в сторону, как баскетбольный мяч, Оля собралась было уходить, как вдруг… ее взгляд уловил странный блеск в плинтусе, отразившийся от упавшего прямого луча полной луны, заглянувшей в окно. Заинтересованная и ведомая сейчас каким-то интуитивным чувством, девочка присела на корточки рассмотреть, что это там блестит. И какой же была ее радость, когда из плинтуса она достала застрявший рубль! Рубль в семидесятые – это же немалые деньги! На рубль можно купить колбасы и хлеба и так, протянуть какое-то время, на рубль можно купить билет на автобус и уехать далеко-далеко.
  Оживленная, Оля побежала прочь из дому, держа в руке заветный рублик. Но, уже спустившись с порожков, она повернула назад, бережно закрыть дверь, чтобы ветра не выхолодили дом окончательно, а дожди не залили его. Все-таки этот домик помог ей… а может быть не домик?..
  Затворив дом, Ольга направилась к выходу из дачного поселка, она помнила, что где-то на автозаправке работал вечерний магазинчик, там можно было купить что-нибудь на рубль, есть  хотелось нестерпимо, еще наверное и от стресса, да и, тем более, с самого утра у нее маковой росинки во рту не было, сначала была сложная контрольная, потом хотелось с Лешкой поболтать, потом готовила, а потом… Ладно, о плохом сейчас не стоит.
  Перейдя опустевшую трассу, Оля как раз вышла на ночной магазинчик. Знакомая продавщица тетя Зина, стояла, облокотившись о прилавок с явно скучающим видом.
  - Вот это гости! – удивленно протянула она. – А чего так поздно-то? Родители небось с ума сходят!
  - Да нет… - промямлила Оля, на ходу придумывая какую-нибудь историю, знать правду болтливой тете Зине было не зачем. – Мама с папой на улице ждут, мы ночной рейс устроили…
  - Ну, ну, - тетя Зина хотела спросить еще что-то, но ее внимание отвлек зашедший посетитель, дальнобойщик. Мужчина более ли менее опрятного вида представлял для тети Зины намного больший интерес, чем приблудившаяся девчушка, поэтому она павушкой посеменила в его сторону:
  - Чего изволите? У нас выпечка свежая есть, могу чайком горячим угостить… - тетя Зина вся аж плыла, как огарок свечи на столе, и от этого вида Оле стало не по себе. Но не тем она сюда пришла, чтобы созерцать глупую тетку, вскоре ее взгляд остановился на витрине с колбасой. Кусочек докторской как раз был ей по карману. Еще и на булочку хватит.
  Дождавшись, когда дальнобойщик отойдет выбирать покупку, Оля подлетела к Зинаиде и озвучила свой выбор.
  - Мне на рубль… докторской и булочку, - Оле показалось, что она сказала это слишком уж громко. Почему-то развернулся дальнобойщик. Зинаида подняла бровь, но возникать не стала, пошла к холодильнику с колбасой.
  - Чуть больше, на рубль пятьдесят, - взвесив колбасу, прощебетала Зинаида.
  - Да, нет… - расстроилась Оля, - у меня рубль всего.
  - Ой! – недовольно цокнула Зинаида и тут же осеклась, при миловидном дальнобойщике ей не хотелось показывать себя в роли мигеры, как знать, а может… - Ну, что мне с тобой делать. Я же не могу отрезать тебе кусочек и крохотную дольку оставить. Кто ее у меня купит?!
  - Я понимаю, но…
  - Раз понимаешь, тогда иди, пусть тебе мама и папа дадут еще денюжек, тогда и придешь. А твой рубль я не возьму. Куда мне эту колбасу потом.
  - И даже без булочки не хватит? – упавшим голосом простонала Оля.
  - Даже без булочки. Тем более, что булочки все закончились. Осталась выпечка, но по одной я не продаю, только по килограмму.
  - А сколько килограмм?
  - Тебе не хватит.
  - А есть что-нибудь на рубль?
  - Девочка! – начала закипать Зинаида. – Ты вообще чего по ночам шастаешь? Иди спать лучше! Людям работать мешаешь! – Зинаида боялась, что пока Оля отвлекает ее расспросами, симпатичный мужчина уедет, и она так и не успеет сохраниться в его памяти кокетливой улыбкой и жеманными повадками.
  Оля понуро развернулась и поплелась к дверям, она еще не научилась, как следует отвечать таким вот горе продавщицам, понимающим либо язык хамства, их родной язык, либо язык силы. Но неожиданно дальнобойщик остановил Олю жестом:
  - Подожди, малыш, - обернувшись к продавщице:- Что вы в самом деле, из-за какой-то мелочи ребенка прогоняете. Сколько там не хватает-то?
  - Если колбасу купить?
  - И колбасу и килограмм этих вот… девочка что тебе больше нравится пирожные или кексы?
  Оля смутилась и не знала, как отвечать, лишь усилием воли она преодолела приступ ступора и ответила:
  - Да что вы, не стоит беспокоиться за меня…
  - Значит килограмм пирожных и килограмм кексов, - улыбнулся дальнобойщик, но не тете Зине, отчего та скисла окончательно. – Вот, малыш, бери свою колбасу и бегом домой, и, правда, ничего ребенку в такой поздний час по пустырям прогуливаться.
  - Спасибо, спасибо вам огромное! – прошелестела Оля и, не отрывая глаз от пола, приняла дары от незнакомца. – Спасибо, - еще раз пролепетала она и стрелой выбежала из магазина.
  Руки приятно согревало тепло от горячих пирожных. Как она их любила! А сейчас, в такой обстановке, да так проголодавшись, они казались волшебно вкусными. Как хорошо, что встретился на пути этот удивительный добрый человек. А так бы Оле сейчас предстояло плутать по опустевшим улочкам с отчаянно урчащим животом и скорбными мыслями. А тетя Зина все таки… Но ругательные мысли Оля отбросила от себя сразу же, ей не хотелось сейчас портить такой момент. Еще раз мысленно поблагодарив своего благодетеля, девочка присела за каким-то сарайчиком и впилась белыми зубками и колбасу, закусывая ее сладкими пирожными и кексом. Никогда прежде она не сочетала несочетаемое, а сейчас понравилось. Наслаждаясь ароматом выпечки, Оля не сразу услышала тихий шорох за спиной, да и когда услышала, не придала ему особого значения, она настолько вымоталась за этот день, устала, проголодалась, что сейчас все ее чувства, в том числе и чувство осторожности притупились, все ее мысли были поглощены едой и ничем больше. Редко, но в жизни человека бывают такие моменты, когда истерзанное сознание отключается.
  Покончив с колбасой, Оля уже просто вдыхала аромат очередной плюшки, как вдруг… без слов, без единого звука, в нее вцепилось какое-то жуткое существо, огромное, мерзкое, смердящее, страшное… Сначала Оле показалось, что это – какой-то дикий зверь, но, приглядевшись, она поняла, что человек, мужчина чудовищной наружности, бомж. Он подкрался так незаметно и налетел так стремительно, что бедная Оля первые минуты даже сообразить не могла, что произошло. Омерзительно сопя, это чудовище поволокло несчастную девчонку куда-то за собой, и чем больше она отбивалась, кричала,  звала на помощь, тем крепче была его хватка. Острые длинные грибковые ногти оцарапали нежную ручку девочки и вид собственной крови, проявившейся на бледной от холода и страха коже и непередаваемый словами страх, который поднялся от пяток до самой макушки, захватившей все ее сознание, придали ей сил и ловкости. Вцепившись в его вонючую лапу своими крепкими белыми зубками, как только что впивалась в батон колбасы, Оля заставила чудовище издать пронзительный рев. Он не ожидал, что эта хрупкая на вид девчонка окажется с характером и мозгами. На мгновение его хватка ослабла, но этот монстр был не из тех, кто пребывает в пространном состоянии потерянности долго, еще немного и девочке придется горько пожалеть о своей дерзости, смелости. Это Оля понимала очень отчетливо. Поэтому, подобравшись, как пантера перед прыжком, она вывернулась против часовой стрелки и стремглав побежала прочь, в противоположную сторону.
  Ноги стали ватные, как в кошмарном сне, когда убегаешь от кого-то очень страшного и понимаешь, что не можешь сделать даже шага. Но она бежала, бежала, не чуя ног под собой, размахивая руками, как крыльями, пытаясь как-то поднять себя, помочь своему стремительному бегу.
  Оля выскочила на оледенелую дорожку и чуть не упала навзничь, поскользнувшись на скользком участке, припорошенном тонким слоем снега. За спиной уже слышалось омерзительное сопение бомжа, и от этого звука у Оли мурашки неведомого прежде ужаса пошли по спине. Когда она убегала из дому, было страшно, но так страшно не было никогда.
  Дистанция между зверем и жертвой стремительно сокращалась. Вот уже осталось не больше двух метров, и чудовище вытянуло вперед свои кривые лапищи, чтобы схватить девчонку. Спиной почувствовав это движение, Оля резко свернула вправо, отчаянно вглядываясь в темноту. Куда бежать? Где искать помощи? И зачем она пришла в этот заброшенный район! Хотя сейчас… в такой час любой район был опасен.
  Не зная, как избавиться от настигающего ее бомжа, она вспомнила, что в руках у нее осталось два начатых пакета плюшек. Одним из них она решила пожертвовать.
  - На, подавись, урод! – крикнула она, швыряя в перекошенную волосатую морду пакет поувесистей, но тот лишь отмахнулся от подачи, и продолжил свой бег, ускорив шаг. Вкусные, ароматные кексы рассыпались по белу снегу, и заметив это, Оля прикусила губку, две неприятных новости сразу: урод не отставал, и кексы выброшены впустую. Жалко.
  Оля резко выскочила на трассу, решив перебежать на другую сторону, которая ведет к магазину. Может быть, освещенная терраса магазина и присутствие в нем тети Зины напугает бомжа… хотя такого вряд ли что напугает. Прямо выходец из ада.
  - Боженька, Боженька, если есть Ты на этом свете, как говорил тот мальчик, помоги мне, молю Тебя. Мне так страшно! Мне же и обратиться за помощью здесь не к кому, - зашептала она на бегу.
  Оля напрягла последние силы и рванула быстрой ланью вперед. Как назло трасса была слишком широкой, в несколько полос, междугородней, и на ее преодоление требовалось минуты три. Эти три минуты были решающими.
  Лапа чудовища царапнула спину, Оля прыгнула в сторону, проехавшись на оледенелом участке дороги. Чудом удержавшись и не упав, она снова побежала. За спиной послышался грохот падающего тела и череда отвратительнейших ругательств. Боясь оглянуться, Оля бежала, бежала, превозмогая тошноту, рябь в глазах и боль, разлившуюся в груди от такого напряженного непривычного кросса. Позади мелькнул свет дальних фар. Оля все бежала. Снова раздались ругательства, затем их оборвал визг тормозов, какой-то стук, хруст, скрежет, и снова ругательства, но уже не такие отборные, кого-то другого… вышедшего из машины. Только теперь Оля осмелилась остановиться и оглянуться. Ее взору предстала кошмарная картина: бомж распластался под колесами огромного грузовика и являл собой теперь кровавое месиво. Возле него с обреченным видом стоял подвыпивший мужичок, он не знал, что делать. Еле стоя на ногах от выпитого накануне, он материл и попавшего под колеса, и себя самого, и свой грузовик. Наконец, сплюнув на асфальт, мужичок обернулся, понял, что никто его не видел, и быстренько, заскочил в свой грузовичок и дал газу. Мгновение, и его как ветром сдуло. Удивительно, как в таком хмельном угаре он еще смог действовать так оперативно. Протрезвел видимо…
  Оля смотрела на месиво, размазанное по трассе с ужасом и брезгливостью. Ей не было жаль его. Но было не по себе. Потом она вспомнила, что говорила, к Кому обращалась, когда удирала на всех скоростях. Положив оставшийся у нее пакетик с пирожными на снег, она подняла глаза к нему и сказала очень тихо:
  - Спасибо Тебе. Теперь я  знаю, Ты есть. Тот мальчик был прав. Полностью прав. Прости, что я не помогла ему тогда. Мне теперь… мне теперь так стыдно!
  В ответ одна из звезд сверкнула ярче других и, вспыхнув снова, приобрела ровное сияние.
  Постояв так немного, Оля взяла свой пакетик, прижала к груди и пошагала дальше, уже медленнее, оборачиваясь на каждом шагу и вслушиваясь в каждый звук ночи.
  За полночь Оля оказалась в своем дворе. Она заглянула в окна Филатовых. Там тускло горел свет, значит, еще не ложились. Но желания возвращаться, даже после такого опасного происшествия не было. Неожиданно пришла другая мысль: а что если взять с собой Лешку и умотать на товарняке куда-нибудь на север, там всегда строители нужны, работники, а чем они с Лешкой не работники? Уже взрослые совсем. Она и готовить может, и красить, летом весь забор на даче сама покрасила, и научиться всему может быстренько. Лешка, конечно, недотепа, но, наверняка, и он не станет бить баклуши.
  Достав из пакетика трубочку с кремом, Оля откусила половину и жуя на ходу, пошагала к Лешкиному дому. Только один раз она была у него в гостях, на дне рожденья Лешки, но расположение дома и номер квартиры запомнила. Он жил на первом этаже, и окна его комнаты выходили как раз во двор.
  Оля подкралась к окнам. Темно. «Значит, уже десятый сон видит», - промелькнуло в голове у Оли. Но постояв немного в нерешительности и опять начиная замерзать, она подняла с земли небольшой кусочек отпавшей от крыши сосульки и кинула в окно. Раздался еле слышный стук. Тишина. Оля подняла с земли еще один кусочек, чуть побольше, и также запульнула им в окно. В окне показалось движение. Высокая тень колыхнулась в комнате и замерла. Затем тень подкралась к окну и снова замерла. Аккуратненько, не спеша открылась форточка, оттуда высунулось испуганное заспанное мальчишечье личико.
  - Кто тут хулиганит? – срывающимся шепотом произнес Лешка.
  - Леш… это я… - не зная, с чего начать, шепнула в ответ Оля.
  Лешка всмотрелся в ночь, но на фоне белоснежного снега и полной луны, он сразу различил силуэт Ольги, в ее неизменном сером пальтишке, делающем ее похожей на забавный квадрат.
  - Оль, ты что ли? – поразился он.
  - Нет, это тень ее, привидение, - как всегда не удержалась от шутки девочка, привычное чувство юмора постепенно возвращалось к ней при виде школьного друга.
  - А что ты тут делаешь так поздно? – недоумевал паренек.
  - Да вот видишь… гуляю я, - съехидничала она.
  - Так поздно?!
  - Леш… а давай сбежим с тобой? – неожиданно предложила Ольга.
  - Куда, когда, зачем?
  - Ну как зачем… я вот сегодня с дому сбежала… мне идти назад нельзя…
  - А что случилось?
  - Да сама не пойму… пришли, накинулись сразу, бить начали, оскорблять… я даже не поняла, за что и почему… еле выскочила и вот, брожу… потом от бомжа чудом вырвалась… в общем, калейдоскоп приключений.
  - Ну, Ольга, ты даешь! – присвистнул Лешка.
  В глубине квартиры послышался другой голос, принадлежавший отцу Лешки, Петру Иванычу.
  - С кем это ты, Леш? Уж не лунатиком ли заделался?
  - Нет, ни с кем, так, сон плохой приснился, - заметался по комнате Лешка, оставлять Ольгу одну он явно не хотел, но и как объяснить отцу… и вообще что делать… он не знал.
  Но Петр Иваныч славился невероятной прозорливостью, он каким-то шестым чувством ощутил приближение опасности. Не к своей семье, но к кому-то стороннему… полностью отдавшись во власть этой интуиции, которая еще ни разу не подводила его, Петр Иваныч на цыпочках заглянул в комнату Лешки. Обычно он никогда не застигал врасплох сына, но сейчас понял, что иначе на откровенный разговор мальчишку не вывести. В щелку двери он увидел, что Лешка, успокоившись затихшим отцовским голосом снова метнулся к окну.
  - Оль, ты тут еще? – шепнул в темноту он.
  - Пока еще тут.
  - Так… - неожиданно раздалось за спиной Лешки. Паренек аж подпрыгнул от испуга, настолько тихо подкрался к нему отец. – Кто тут полуночничает? – в его голосе не было угрозы, поэтому и Лешка, и Оля как-то сразу успокоились.
  - Да я так… гуляю, - запнулась Оля.
  - Гуляешь? – поразился Петр Иваныч, прекрасно  знавший, что Ольгу позже семи-восьми вечера можно найти только дома, за книжкой. Он заподозрил неладное, и так как опять же знал горделивый нрав девочки, то также бесшумно, как и вошел в комнату, ее и покинул. Не прошло и двух секунд, как Петр Иваныч уже стоял на улице, рядом с беглянкой.
  - Пойдем, дочка в дом, расскажешь, что стряслось у тебя. Да ты замерзла вся, трясешься, как осиновый лист! – в глазах Петра Иваныча лучилась отцовская доброта и забота, которой, увы, никогда, во всяком случае в последние годы не проявлялось во взгляде Юрия Алексеевича и, тем более Евгении Семеновны.
  - Да ничего, мне не холодно… правда, - Оля не хотела навязываться малознакомым людям, она не любила кому-то мешать, быть в обузу.
  - Ага, кривда, Оленька, пошли, со мной твои номера не прокатят, - улыбнулся Петр Иваныч и почти что силой затянул девочку в квартиру.
  Тепло натопленного дома овеяло Олю сладкой дремой, сразу дико захотелось спать, пережитый стресс и усталость от бешеной пробежки по городу навалились сейчас пудовой тяжестью. Но, собрав остатки воли в кулак, Оля старалась не показывать виду, как ей на самом деле, она держалась почти что бодро, хотя глаза с каждой минутой слипались все сильнее.
  - Пойдем, дочка, чаем тебя горячим напою, с малиновым вареньем. А то наша мама уехала на два дня и наказала нам с Лешкой всю банку уничтожить, но мы что-то позабыли совсем, - Петр Иваныч суетился на кухне, а Оля совсем разомлела, и уже даже не столько от тепла, сколько от того удивительного родного обращения. Дочка… пусть даже и сказанное в успокоение, это слово целительным бальзамом пролилось на ее душу. Слово дочка Оля не слышала уже давно, обычно «ты», «эта», в лучшем случае, «Ольга», а теперь еще и … кое-что похуже.
  Видя недоумение в глазах девочки, Петр Иваныч сам чуть не прослезился. Единожды увидев эту добрую, веселую златовласую девчушку на дне рождения сына, он грешным делом подумал, что такую невестку бы почитал за родную дочь. Да и Лешка, что и говорить, был без ума от нее. Но что покажет время? А оно, это время, так переменчиво, поэтому Петр Иваныч предпочитал ничего не загадывать, но теплые чувства к этой девочке сохранил. И теперь, когда он понял, что с Оленькой случилось что-то нехорошее, ему стало бесконечно грустно за нее, хотелось сделать хоть что-то, чтобы облегчить ее сиротскую долю долюшку.
  - Садись, моя хорошая, не стой в дверях, в ногах правды нет, - усаживал Олю Петр Иваныч, расставляя перед ней тарелки с вкусностями, наливая ароматный горячий чай. – И ты, Леш, заходи, чего, как призрак таишься, чай не съем я вас, свой человек как никак, - Петр Иваныч усмехнулся в бороду и сел на соседнюю табуретку.
  - Спасибо вам, - снова запнулась Оля, а потом внезапно вспомнила: а у меня тоже к столу кое-что есть, - она положила на стол пакетик с плюшками, который не выпускала из рук всю дорогу, вцепившись в него, как в драгоценность.
  - Плюшки, дело хорошее, - еще шире улыбнулся Петр Иваныч, наливая Оле вторую чашку чая, первую она выпила залпом, не обращая внимания даже на то, что в чашке был крутой кипяток. – Так что стряслось с тобой, дитя мое?
  - Да… дома… - Оля поняла, что ничего более рассказать уже не может, какой-то ступор напал, и ни одного слова, звука даже из себя она выдавить не может. Сделав несколько попыток продолжить предложение, она растерянно замолчала. Петр Иваныч с пониманием подлил еще кипятка ей в чашку и не стал более тревожить девочку расспросами, надеясь, что придя в себя, она расскажет все сама.
  Допив третью чашку обжигающего чая, и, наконец, полностью отогревшись, Оля продолжила свой рассказ:
  - Все, как обычно было… я оладики пекла. А потом пришли… мама с папой, оскорблять начали… точнее мама, папа сразу ушел в комнату, даже здороваться не стал… потом мама бить начала, сильно бить… я еле вырвалась и убежала, потому что иначе, забила бы до смерти. Я не знаю почему так… я ничего  худого не сделала. В последнее время давно отношения не очень были… но чтобы такое… - Оля обреченно опустила голову. – Я думала… уехать на север, там всегда строители нужны. А здесь я никому не нужна. Даже себе самой… - бусинки слезинки покатились по раскрасневшимся от резкого контраста мороза и тепла щечкам, но Оля быстро взяла себя в руки, и, вытерев слезы, снова приняла вид сильного, стойкого к любым испытаниям судьбы человека.
  - Вот так история! – задумался Петр Иваныч. – Я давно знаю и Юрия Алексеевича, и Евгению Семеновну… конечно, они люди не простые, особенно, Евгения, но худого я за ними не наблюдал прежде… Мне кажется, произошло какое-то нелепое недоразумение, недопонимание. Скажи, Оленька, может ты где-то оступилась, и из-за этого они так разозлились? Я ни в коем случае не буду тебя осуждать, если ты в чем-то ошиблась, пойми, моя дорогая, я хочу помочь тебе, всей душой хочу помочь, но если ты будешь таиться, я не смогу ничего сделать.
  Оля резко переменилась в лице. Открытый взгляд стал колючим, распахнутая душа захлопнулась.
  - Спасибо вам за чай, Петр Иваныч. Но мне помогать не надо. Я сама разберусь со своими проблемами. Ничего. И не такое проходила. И нигде я не оступалась, не ошибалась. Готовила уроки, варила суп, жарила котлеты и оладики. Всё. Была бы виновата, не убежала бы. Ладно, мне пора, засиделась я у вас. Спасибо еще раз за чай и гостеприимство. Доброй ночи вам.
  Оля резко встала и пошла к выходу.
  - Да куда же ты, вот упрямая, - поспешил ей навстречу Петр Иваныч, - я же разобраться просто хотел.
  - Все нормально, Петр Иваныч.
  - Но может, у тебя есть враги какие… кто бы мог что-то недоброе на тебя наговорить?
  - А вот этого добра с лихвой, - остановилась в дверях Оля. – Да  хоть Катька, хоть… ну да, Катька что-то лопотала за то, что я пожалею, но не знаю… может она…
  - Может, дочка, эта девица лицемерная всё может, - перед мысленным взором Петра Иваныча предстало курносое круглое лицо Катьки, одноклассницы Алексея, которую Петр не переваривал, от нее исходило что-то змеиное, подлое, злое. Еще и фамилия такая… - Так… я, кажется, знаю, что нужно делать. Ты посиди, не уходи. – обернувшись к Алексею:- Леш, закрой дверь на замок, а то, чего доброго сбежит еще, дров наломает только. Я сейчас.
  Петр Иваныч пошел в комнату, Лешка быстренько выполнил приказ отца, провернул ключ в замочной скважине и спрятал его в кармане. Оля обессиленно прислонилась к косяку двери, она устала думать, устала переживать, устала бояться.
  Через пару секунд из комнаты донесся голос Петра Иваныча:
  - Здравствуй Евгения… что так поздно? Да вот тут такое дело… да, Оля у нас…
  Оля взметнулась птицей и подлетела к Петру Иванычу:
  - Зачем, зачем вы звоните? Вы … вы… предатель!
  На что Петр Иваныч только переложил трубку в другую руку и жестом показал сыну, чтобы тот оттащил разбушевавшуюся Ольгу из комнаты, дабы она не мешала важному разговору. Лешка безукоризненно выполнил и этот мудрый приказ. Закрыв дверь в комнату, он пытался объяснить Оле смысл отцовской  затеи:
  - Оль, не кипятись, он хочет как лучше, понимаешь? Он объяснить все хочет, обелить тебя, помирить вас.
  - Если они так легко верят моим врагам, то нормальных отношений уже не будет! Не надо мне ничего! И вообще, я уехать решила, буду работать, себе на хлеб зарабатывать. Я уже взрослый человек.
  - Да куда ты поедешь?! Тебя ссадят на первой же станции, и это в лучшем случае. В худшем… от бомжа ты уже убегала.
  На этих словах Оля затихла и прикусила губку. Да… в этом мире было гораздо больше зла, чем она предполагала раньше. В нависшей тишине слова Петра Иваныча слышались более отчетливо:
  - Жень, ты выслушай сначала… подожди… да подожди ты! Я как понял, к вам Катерина Злобина подходила? Ну, Евгения! Я не думал, что ты такая доверчивая! Катька же давний враг вашей Оленьки!.. Ну, конечно, ни в чем не виновата! Чиста, как ангел, разве можно было в этом сомневаться!.. Ну, в ваших прениях и твоя доля вины есть, Жень, уж не в обиду будет сказано… да говорю же у нас, уезжать собралась… обидели вы ее очень… ждем.
  Петр Иваныч положил трубку и еще несколько мгновений беспокойно смотрел вперед себя. Наконец, он вышел с комнаты и встретился с тревожным взглядом Оли.
  - Поняли они, уже пожалели сто  раз, что так глупо доверились навету подлого человека.
  В ответ Оля только грустно опустила взгляд и огромным трудом подавила новый приступ слез.
  Через пять минут яростно прозвенел звонок. По повторяющемуся вновь и вновь сигналу, можно было понять, что тот, кто стоял по ту сторону двери находится на грани. Оля поняла, кто это и немало струхнула. Забившись за кровать Лешки, она бросила на друга затравленный взгляд. Петр Иваныч поспешил открыть дверь, пока ее не вынесли Филатовы. На пороге стояла взъерошенная Евгения Семеновна и чуть поодаль смущенный Юрий Алексеевич.
  - Ольга у вас, да? – не зная, какую интонацию теперь выбрать, прохрипела Евгения Семеновна.
  - Может, зайдете, чаю попьем? – попытался выйти на мировую и разрядить атмосферу Петр Иваныч.
  - Нет, спасибо, - заглянув вглубь коридора, в котором мелькнула тень Ольги, - Оль, пойдем домой. Зачем людей беспокоить. Пошли, поздно уже, - в голосе уже не звучало того металла, как после разговора со Злобиной, но и не было той теплоты, на которую в глубине души надеялась девочка. Что поделать… видимо на родные отношения здесь рассчитывать бесполезно.
  Оля вышла из своего укрытия и подошла к Филатовым. Юрий Алексеевич потихоньку начал спускаться по лестнице, Евгения Семеновна сделала жест, мол пора. Девочка обернулась на своих благодетелей и молча поплелась за Юрием Алексеевичем.
  - Завтра приходите в гости, как раз супруга приезжает, она будет вам рада, - вслед уходящему семейству прокричал Петр Иваныч, но ему так  никто и не ответил.
  Выйдя из подъезда, Оля невольно поежилась. Мороз крепчал, и снова поднялся звенящий ветер, больно хлещущий по щекам. Закрывшись от него ладошкой, девочка вскоре поняла, что совсем не может идти. Ватные ноги подкашивались, ее всю шатало. Но она не смела перечить и плелась, как приговоренная. Юрий Алексеевич просто угрюмо молчал, его злило то, что эта ночь выброшена коту под хвост, завра важное совещание, а он уставший, не выспавшийся. Из-за этого ему, пожалуй, впервые пришла в голову мысль, что действительно, зря они взяли девочку из детдома, одни проблемы с ней: виновата она или нет, но вечер был испорчен по ее милости. Евгения Семеновна недовольно сопела. Ей бы извиниться, поговорить по душам, спросить что-нибудь, но она не могла переступить через свою гордыню, не гордость, а именно гордыню, которая пакостила ей всю жизнь. Она считала, что никогда не бывает неправой, и чтобы ни сделала, как бы ни ошиблась, искала виновных всюду, но не в себе самой. Очень плохое качество характера, превращающее человека с годами в фурию, отталкивающую от себя людей и счастье. Но идти вот так и молчать всю дорогу тоже было нельзя. Вот только… Евгения Семеновна, так и не сумевшая подавить в себе лед отчужденности, который этой ночью сковал ее сердце окончательно и приступ гордыни, опять выдала совсем не то, что стоило бы:
  - Куда там уезжать собралась? – не скрывая раздражения спросила она.
  Ольга вздрогнула. Она не знала, то ли экзекуция продолжается, то ли как… глядя на Филатову, было ясно, что любое неосторожное слово, интонация даже, может вернуть былой кошмар на круги своя. Девочка задумалась, что бы ответить. Верная мысль пришла неожиданно:
  - По весне, как закончу восьмой класс, поеду в училище поступать, учителем буду.
  - Это то, что в двухстах километрах от города? – по интонации Филатовой, сложно было понять, какие чувство обуревали ее душу.
  - Да, - почти прошептала Оля.
  - Хорошо подумала?
  - Да, - еще тише ответила девочка.
  - Ну, что ж… учитель – хорошая профессия, нужная. У меня бабушка тоже педагогом была. Тяжело только это все, справишься?
  - Да.
  - Смотри только… если шляться будешь, убью!
  - Не буду. Учиться буду.
  - Воля твоя. У меня знакомая есть, поможет найти жилье, - пробурчала Филатова и ускорила шаг.
  Ветер завывал, поднимая в воздух барханы снежных заносов. На линии горизонта забрезжил малиновый рассвет.

  Глава II

  Вот и пришла цветением садов и пением птиц волшебная чаровница весна. Закружив мир в лихом танце надежды, радости и любви, она обрушилась на город хмельными ароматами и теплым сиянием отогревающего все живое солнца. Но Оля не видела этой красоты, она уже которую неделю не отрывала измученного взгляда от учебников. Ей во что бы то ни стало нужно было поступить в училище. Правда, прежде она мечтала закончить десятилетку и попробовать свои силы в вузе ин.яза, но теперь планы резко изменились, нужно стать самостоятельным, самодостаточным человеком, не сидящим на шее людей, которым она абсолютно безразлична, нужно стать Человеком, сильным, крепким, и не чувствующим себя с каждым днем все более лишним на Земле, как сейчас. А ин.яз… он никуда не убежит, поступить в институт можно и после училища, устроившись куда-нибудь на работу.
  В этих мыслях, Оля корпела над правилами и теоремами, да так она хотела зазубрить все книги от корки до корки, что в преддверии вступительных экзаменов стала чувствовать, что сходит с ума. Она уже с трудом понимала, кто она вообще, и где находится. Она забывала поесть и причесаться, сидела в скукоженной позе часами, сутками. Такое усердие не могло не отразиться на психике подростка. 
  В тот вечер девочка опять просидела за зубрежкой целые сутки, единственное, на что она отвлекалась – это на уборку квартиры и приготовление ужина для семьи, ее неизменные обязанности, которые Оля всегда исполняла с радостью. На автомате разложив всем борщ и голубцы, она поплелась в комнату и, включив настольную лампу, погрузилась в учение. К десяти вечера ее стало клонить в сон, но девочка, сцепив зубы и костяшки пальцев, упорно продолжала вникать в учебник, пытаясь постигнуть никак не желающие запоминаться в совершенстве формулы. К двенадцати эти формулы поехали перед ее взглядом, превратившись в серое пятно, и девочка упала, даже не успев перелечь на кровать. Секундная стрелка быстро двигалась по циферблату, отмеряя минуты и часы. Но когда часы показали два ночи…
  Оля встала, странно вытянув руки и с закрытыми глазами пошла по комнате. Удивительно, но она легко обошла стул, стоявший на пути, остановилась у закрытой звери, будто бы в раздумье. Затем девочка бесшумно отворила дверь и шагнула в коридор, соединяющий спальню Филатовых, кухню и прихожую. Опять Ольга встала в задумчивости. Но вскоре от растерянности не осталось следа, ведомая непонятной силой, она резко развернулась в сторону кухни и быстрым шагом направилась туда.
  Минув кухонный стол, проведя рукой по шкафу, девочка открыла балконную дверь и вышла на балкон. Теплый майский ветерок дунул в лицо свежестью пробудившихся ото сна трав, но Ольга не заметила этого. Продолжая двигаться с ужасающей уверенностью вперед, она залезла на высокий парапет балкона и стала прохаживаться вперед назад, как циркач канатаходец. Восьмой этаж. Шаг вниз, и смерть не минуема.
  Наконец, лунатику надоело просто так расхаживать по парапету, она стала делать невероятные гимнастические пируэты, которые в нормальном состоянии не сделала бы никогда, тем более, залезть на такую высоту она бы не отважилась ни за какие коврижки, ведь это равносильно самоубийству!
  Внизу, на лавочках щебетала молодежь. Один из парней случайно поднял голову и ужаснулся:
  - Смотрите, смотрите! Да она же сейчас разобьется!
  Остальные тоже подняли головы и в страхе ахнули, не зная, что делать. Девочка уже выплясывала на своем крохотном постаменте.
  - Что же делать?! Мишка, пулей неси какое-нибудь одеяло, если вдруг упадет, мы, может, успеем соорудить что-то вроде батута. А я звоню в милицию и скорую! Да что же это такое!
  Неожиданно Оля пошатнулась, ребята внизу замерли, страхом пораженные. Потеряв равновесие, девочка повисла на прочные веревках, которые в семь рядов выдвигались вперед для сушки белья. Это ее и спасло. Отпружинив от туго натянутых веревок, она снова вернулась в исходное положение, сделала гимнастическую ласточку и легко, как балерина, спрыгнула на пол. Постояв еще немного на балконе, Оля аккуратно закрыла дверь и посеменила к себе в комнату, перед этим, также плотно затворив дверь.
  Теперь лунатика заинтересовала коробочка с мелками, которая лежала на столе. Повертев ее в руках, будто бы видя, хотя глаза были закрыты, Оля присела на корточки, достала мелки и начала писать на полу формулы, правила, теоремы, графики, все то, что так кропотливо учила все эти недели и месяцы. Она исписала весь пол, аккуратно переступая, чтобы не стереть ногой написанное, потом исписала покрашенные светлой краской стены, свой рабочий стол, и, только когда расписала все правила, успокоилась, встала, протянула вперед руки и пошла к кровати. Укрывшись одеялком, девочка погрузилась в глубокий, исцеляющий сон.
  А поутру… открыв глаза и увидев всю свою комнату в рисунках и формулах, Оля перепугалась не на шутку. Первые минуты она просто смотрела на исписанные стены и пол, не понимая, откуда это вообще взялось. Но когда, она случайно перевела глаза на свои руки, которые были перепачканы в мелу, то все поняла. Сверхстарательность привела к срыву, и хорошо еще, если это было первый и последний раз.
  Быстренько вскочив с кровати и взяв первую попавшуюся тряпку, Оля стала спешно оттирать свои куляки муляки. О своих ночных путешествиях по балкону, она даже не подозревала, такое ей и в жутком сне бы не приснилось.

  Стремительно быстро пролетают дни, недели. Наступила тревожная пора вступительных экзаменов, момент, которого Ольга Филатова и так боялась, и так жаждала. К ее радости и удивлению Евгения Семеновна поддержала ее в решении уехать учиться, видимо, ежедневное созерцание чужой девочки настолько надоело ей, начальнице до мозга костей, что перспектива вновь остаться в обществе покорного, покладистого, со всем соглашающегося супруга, казалась ей вполне заманчивой. Небольшую сумму Филатовы выделили для проживания Ольги, но такую, которую совсем еще девчонке нужно было рассчитывать вплоть до копейки, конечно же, не шикуя такими излишествами, как булка хлеба каждый день и тарелка картошки. Денег было впритык для жизни впроголодь, но и этому Оля была неслыханно рада. Она понимала, что впереди, быть может, ее ждет еще более суровое, голодное время, и ей также, как и в школе придется доказывать правильность своего выбора и ни в коем случае не отбросить тень на свою репутацию, что закончилось бы очередной порцией взрыва со стороны приемных родителей. Оля все это понимала. Но одна мысль о том, что она обретет хоть частичную, но самостоятельность и свободу окрыляла ее. Свобода Ольге была нужна не для пьянок и похождений, как все чаще стала думать Евгения Семеновна, а для того, чтобы почувствовать себя человеком… Человеком, а не зашуганной собачкой, на которой срывают свое зло люди чужие по крови и духу. Хотя им девушка была благодарна за все, этого, конечно, не отнять. Итак, свобода!
  Облачившись в элементарно простенький, но вполне аккуратненький бледно-синий сарафанчик и взяв под мышку свой школьный портфель с учебниками и сумку с немногочисленными вещами, тщательно спрятав сумму, на которую ей предстояло жить год, Оля попрощалась с Филатовыми и помчалась на автостанцию. В тот день даже факт того, что Евгения Семеновна не удосужилась обнять Ольгу на прощанье, и только Юрий Алексеевич произнес что-то невнятное, вроде напутствия, не смутил девушку. Что ж… раз она не стала своей в этой семье, с этим уже ничего не поделать. Она, конечно, никогда не забудет того добра, которые сделали для нее эти люди, что воспитали, дали обучение, кров и какое-то время были почти что за настоящих родителей. И если однажды им понадобится помощь, Ольга всегда будет рядом. Но если, не дай Бог, что-то случится с ней самой… она никогда не попросит помощи у них, потому что знает, помощи больше не будет. Это был последний акт милосердия.
  «Значит так… - судорожно думала на бегу к автостанции Оля, - нужно поступить, любыми способами поступить и еще устроиться подработать где-нибудь, на любую работу, хоть дворником, хоть уборщицей. Только бы все сработало, только бы, только бы!!!»
  В ожидании автобуса, девушка тщательно продумывала каждый свой шаг дальнейших действий, она беззвучно шептала правила и чертила мысленно формулы. На третьем часу ожидания, девушка, погруженная в свои глубокие размышления, немного смахивала на полоумную. А когда она, вдруг заметив, что автобус подошел раньше срока и незаметно, рванула с местом с криком «постойте», некоторые из ожидающих другого рейса облегченно вздохнули, что им с ней не по пути. Мало ли… молодежь нынче какая пошла… что от нее ждать, неизвестно.
  Погрузившись в переполненный автобус и с наслаждением вдыхая запах бензина (водитель только что приехал с заправки) Оля забралась на задний ряд сидений и прилипла к окну. Она всегда любила разглядывать виды за окном, как они меняются, мелькают ландшафты, города, люди. Тем более, что девчушка так редко куда-то выбиралась, всего-то три раза с приемными родителями, один раз из которых – совместный отъезд из детдома. Так что, голодная на впечатления и визуальную информацию Ольга погрузилась в самое интереснейшее занятие – созерцание мира во всем его многообразии и красках лета.
  Автобус тронулся и мирно раскачивая пассажиров, а порой и резво подрыгивая на кочках, так что уснувшие было люди, подскакивали почти до потолка с выпученными от ужаса глазами, поехал вперед, навстречу новой жизни, надеждам и лихому ветру перемен.
  Первые три часа поездки, Оля, как маленькая девочка изучала виды за окном. Внезапно появившаяся речушка, после монотонного пейзажа полей и высоковольтных линий привел ее в восторг. Девушка едва сдержалась, чтобы не захлопать в ладоши и не кричать всем в автобусе, что, мол люди, сбросьте с себя унылые маски, посмотрите, какая красота-то вокруг! А вы и не видите, уставившись бездумным, очумелым взглядом в спинку кресла соседа. Но подавив всплеск эмоций, Ольга снова впилась голодным взглядом в экран окна, который теперь показывал какую-то очень живописную деревеньку. На четвертом часу сон сморил и ее.
  - Выходим, выходим, а тебе, рыжая, особое приглашение нужно? – сквозь густую пелену сладкой дремы, этот визгливый противный голос, смешанный с запахом перегара, показался чем-то адски отвратительным, настолько, что еще не проснувшаяся до конца девчушка отмахнулась от надоедливого некто, выгоняющего ее из такого уютного, теплого, мягкого кресла, как от мухи.
  - Ты чего, ополоумела совсем?! Выметайся, говорю, быстро! – визгливый голос стал нарастил обороты громкости и звенел в Олиных ушах, как десять бензопил. Тут уж и медведь проснется.
  - А, что, уже приехали? – удивленно воскликнула Оля, снова вглядываясь в окно, желая убедиться в правдивости слов контролера.
  - С легким паром, - съязвил пожемканного вида мужичок и пошел прочь, к своему рабочему месту, час долгожданного обеда настал.
  Эх! Если бы поездка еще продлилась часочек-другой, так не хотелось выныривать из волшебного, красивого сна, который сковал девочку крепкими цепями! Но делать нечего, нужно было брать волю в кулак и выбираться из автобуса. Оказавшись на тротуаре, Оля бросила в стороны испуганный взгляд, как бы ища поддержки, но не найдя ее в безразличных лицах прохожих, проснулась окончательно и пошла вперед. Еще бы не заплутать в чужом городе…
  Городок оказался совсем крошечным, но очень живописным. Он располагался на возвышенности, поднимаясь и поднимаясь в гору. И, достигнув его вершины, можно было обозревать все окрестности с высоты птичьего полета. Завораживающее зрелище. Еще городок, точнее его окраины, утопали в лесополосах и озерах. Но, если озера вызывали такой же восторг, как и созерцание речушки за окном во время поездки, то лесополосы таили в себе необъяснимое ощущение опасности. Как назло частный квартал, где сдавались комнаты для студентов, располагался как раз на таком отшибе, между двух наиболее крупных лесополос.
  Держа в руке немного пообтрепанный от переживаний листочек с адресом хозяйки комнаты, с которой должна была переговорить знакомая Евгении Семеновны, Оля двинулась вперед. Вот только куда идти?.. Беспонятие. Но верно говорят, язык и до Киева доведет. Так, останавливая случайных прохожих и спрашивая, как добраться до нужной улицы, она дотопала до вполне добротного дома, укутанного стеной высокого забора.
  Ольга нашла кнопку  звонка и боязливо позвонила. От резкого звука звонка и напряжения, которое сдавило ее как в тисках, девушка подпрыгнула. На звонок никто не ответил, только у соседей разлаялась собака, обрадованная, что, наконец, кто-то чужой прошел в этих заброшенных среди лесов и гор краях и можно хотя бы свой голос проверить, а то вдруг, сел от долговременного молчания. Оля позвонила еще раз, теперь уж решив подержать руку на кнопке чуть дольше. Этот призыв не остался без внимания. Где-то внутри двора хлопнула входная дверь, послышалось хлопанье шлепанцев и недовольное кряхтение хозяйки. Наконец, калитка открылась и на пороге оказалась вполне еще крепкая женщина лет шестидесяти пяти. Что-то в ее облике заставило Олю отшатнуться, но отступать назад было уже глупо, да и отступать было некуда.
  - Вы сдаете комнату студентам? – робко спросила Оля.
  - Уже все сдала, - сверкнула черным глазом хозяйка, от этого взгляда странница поежилась.
  - Но мне сказали…
  - Я же русским языком сказала вроде бы, все комнаты сданы, - бросила хозяйка и собралась, было, уходить.
  - А как же… тетя Надя говорила, что вы поможете, куда же мне теперь…
  Женщина развернулась:
  - А! Ты от Надьки чё ль? Так бы сразу и сказала, а то бормочешь что-то непонятное. Звонила мне она, помню. Ну, тогда заходи, коль от Надьки. Что уж я старую подругу подведу чё ль. Деньги вперед за месяц.
  - Конечно, конечно, - засуетилась Оля, доставая сверток с денюжками. – Вот.
  - Пойдем покажу твой угол, - деловито отсчитывая полученные деньги, произнесла хозяйка и впустила Олю во двор, быстро закрыв за ней дверь. Что-то в ее воровитых движениях, в  настороженности, с которой она выглянула за забор, нет ли кого еще постороннего, во всех ее манерах и чертах, было отталкивающим, каким-то ведьминским, даже. Поэтому, даже когда хозяйка сменила недовольство на милость, Оля так и не смогла расположиться к ней.
  - Кстати, меня Галиной Поликарповной зовут.
  - Оля, - тихонько чирикнула девочка.
  Во дворе был порядок, но какой-то неживой порядок. Ни тебе цветочка, растущего где-нибудь вне строго отведенной для него клумбы, ни травинки, которая бы вносила в эту атмосферу солдатского порядка диссонанс гармонии. Даже птицы будто бы облетали этот двор стороной, во всяком случае, ни одна из них не пела с густорастущих ветвей многочисленных яблонь и груш, которыми был засажен такой же идеально ровный, как и сам двор, сад.
  Из крохотной будки угрюмо вылезла непомерно огромная для такого миниатюрного домика собака. Хмуро оскалившись, она перехватила грозный жест хозяйки и снова покорно забилась в свою конуру.
  Галина Поликарповна завела Ольгу в дом и провела мрачными коридорами в дальнюю комнату.
  - Вот здесь ты и будешь жить, пока учишься. Но не забывай, деньги за месяц вперед, один раз просрочишь, ищи другую жилплощадь.
  - Я поняла.
  - Ну, и ладненько.
  Галина Поликарповна в буквальном смысле, забросила Олю в комнату и, закрыв за ней дверь, удалилась по своим делам.
  Девочка оказалась в небольшой, но густо уставленной кроватями комнатушке. У окна стояло сразу три узких кровати где-то пятидесятого года выпуска. На них полусидели, полулежали три девчонки, щебеча о чем-то о своем. Еще четверо блуждали в узких проемах, спешно куда-то собираясь.
  - Привет, - немного растерялась Оля, - а где здесь свободное место?
  - Опа, приехали! – резко стукнула по одеялу одна из тех, которая находилась на кровати у окна, Василиса, или просто, Вася. – Еще одного зэка привели. Ну, заходи, раз пришла.
  - А свободное место… - добавила вторая, Кира, сделав презабавную рожицу, - на подоконнике есть свободное место, и там, на шкафу, на антресолях, тоже хорошо.
  - Да ладно вам, девочки, - вступилась одна из мечущихся в проемах, Галя, - что вы, в самом деле? Новенькой и так не по себе, а тут вы еще со своими шуточками.
  - Галька, ты у нас прямо мать Тереза, - вальяжно, закинув ногу на ногу, хихикнула третья девчушка, у окна, Полина. – Ладно, заходи, новичок. Вот в уголочке Поликарповна как раз довече кроватку новую поставила, а мы тут думаем, гадаем, кого еще нелегкая принесет в наши просторные хоромы. Ну, теперь ребус хоть решен.
  Оля молча прошла к свободной кровати и разложила вещи. Да… похоже, ей будет совсем не так просто, как хотелось думать…
  - А тебя как звать? – присела к Ольге на краешек кровати, та добрая девушка лет семнадцати, Галина.
  - Оля, я поступать приехала, но пока еще трудно освоиться в чужом городе.
  - А меня Галей, вот и познакомились. Да ты не переживай, и поступишь, и освоишься. Кстати, если тебе сейчас нужно в твое учебное заведение, могу дорогу показать, я как раз в центр собираюсь.
  - Правда? Вот как хорошо, да, я сразу хотела все узнать. Спасибо тебе, Галь, большое.
  - Спасибо не булькает, - снова игриво хихикнула Васька, но гневный взгляд Галины охладил пыл непоседливой девчонки, видимо, Галина была здесь за старшую, ей одной было лет семнадцать, тогда как остальным не больше пятнадцати-шестнадцати, то есть одно возраста с Олей или чуть старше.
  - Нихай, - сошла со своего места Васька и тоже направилась к новенькой:- меня тогда Васьком зовут. Мы тут все немного со странностями, но не акулы, не съедим. Давай, что ли знакомиться.
  Оля вовремя среагировала на летящую «пятнашку» и Васька оценила скорость реакций и сноровистость новенькой. «А она не такая тюха, какой кажется», - подумала та и вернулась на свое место. Затем по очереди к Оле подошли все остальные девчонки. Первый лед был сломан. Но как отношения сложатся дальше, и вообще, что будет дальше?..
  Как и обещала, Галина отвела Олю к педагогическому училищу. Показав ей обратную дорогу до дома, она успокоенная пошла своей дорогой. Оля же направилась в храм знаний с трепещущим сердцем и сбивающимся от волнения дыханием. Экзамены начинались с завтрашнего дня, первый был в 9 утра. Только бы не сплошать!
  Погуляв по городу и загулявшись до сумерек, Оля пришла домой под вечер, ей нужно было как-то унять бешеную дробь, которую выбивало ее сердце и собраться с мыслями. За эти недели месяцы она так ревностно зубрила материал, что, казалось, все формулы отпечаталась в файлах ее памяти навечно. Всю дорогу она на всякий случай повторяла страницу за страницей своих школьных учебников, так что даром время не теряла.
  - Пришла наша гулена, - с порога хохотнула Васька, ее надменный тон и какой-то блатной жаргон и удивлял, и раздражал Олю, но она не стала показывать вида, накалять отношения пока что не стоило, ведь она здесь за новенькую, а с новичков всегда спрос выше.
  - Мы уже беспокоились, думали, ты заблудилась, - более участливо произнесла Кира.
  - Да нет, просто успокоиться хотела. Завтра уже экзамены, - скромно улыбаясь ответила Ольга и стала потихоньку разбирать свои вещи.
  - А ты куда поступать надумала? – вдруг оживилась Васька.
  - В пед, - ответила Оля.
  - Да ты чё! И я туда же! А на кого, если не секрет?
  - Начальные классы, - Оля отвлеклась от своих дел и заинтересованно уставилась на Ваську. Та сделала то же самое. С минуту длилось противостояние взглядов, наконец, Ваську осенило:
  - Так это что, получается, мы с тобой в одну каталажку поступаем?
  - Получается, что да, - перспектива учиться на одном факультете с этой вальяжной девицей не очень радовала Олю, но однокурсников не выбирают.
  - Во как интересно! А ты погрызла хоть чуть?
  - Чего погрызла? – удивилась Ольга.
  - Ну гранита погрызла?
  - Какого гранита?
«Да, и на каких улицах только воспитывалась эта девчонка? Попробуй ее пойми еще, а ведь, наверняка сейчас думает, что это не она, а я глуплю. Ситуация…»
  - Гранит науки, грызла или так на халяву? – подбираясь к Оле, как ящерица, веселилась Васька.
  - Ах, гранит науки, - настал черед рассмеяться Оле, - слопала весь.
  - Во обжора, - залилась смехом Васька и ушла назад к себе.
  Вечером девчонки посудачили немного, о своей жизни, о прошлом, настоящем и будущем. Как-то уже было с ними не так тяжело, как в первую минуту знакомства. Потихоньку Оля становилась здесь своей и, удивительно, но именно с лихой,  заносчивой Васькой ей теперь было легче и веселее, чем с остальными. Не так уж и плохо, что они поступают на один факультет.
  Утром Оля встала раньше нужного времена часа на три. Собравшись, приведя себя в порядок и собрав стопку книжек, тетрадок, нужных документов, она толкнула в бок соню Ваську, которая, похоже, совсем не собиралась на экзамен.
  - Эй, Вась, вставать пора, - не желая будить остальных девчонок, прошептала Оля.
  - Не мешай мне, старче, - отмахнулась от нее Василиса и еще больше зарылась в подушку, но потом до нее дошло. Подскочив, как ужаленная, выпрямившись во весь свой компактный рост в кровати, она соскочила на пол и заметалась по комнате.
  - Что? Опоздала? Уже девять? Да?
  - Да нет же, я просто раньше встала. А сейчас без десяти восемь, ты, кажется в это время вставать вчера собиралась, но судя по всему, передумала, - открывая настежь окно, объяснила Филатова.
  - Фу ты, гну ты! А у меня уже сердце в пятки ушло. Ну, спасибо тебе, на добром слове. А то гляжу, ты уже расфуфыренная, думала, что как всегда проспала. Пойду собираться.
  Движения Васьки сразу приобрели обычную вальяжность, скорость и испуг уступили место обычной самоуверенности и медвежьему спокойствию. Глядя ей вслед, Оля усмехнулась и открыла учебник, все-таки, повторенье – мать ученья.
  Дошли они до училища быстрее, чем ожидалось. За веселыми разговорами и шутками дорога всегда кажется короче.