ЕГО ВСЮ ЖИЗНЬ ЗВАЛА
РОДНАЯ ХАТА
Поэты Калача,
Восторгом клокоча,
О городе слагают свои оды
Он сказочно красив
Наш город эксклюзив
В завидном обрамлении природы
И пейзажист Ткачев
Всем дивам предпочел
Наш пыльный захудалый городишко.
Этюды он писал
По лесополосам,
И на полотнах все менялось слишком.
Все то, да все не то,
Сияньем залито.
И доброта, и мудрость в тех этюдах.
В пейзажах ярок мир,
Сердцам он нашим мил,
Открыл художник нам диковинное чудо.
Мы ж зрили в пустоту,
И эту красоту
Наш взгляд годами так и не заметил.
И нашу слепоту
На края лепоту
Лечили нам сполна этюды эти.
Он так любил Калач,
А без него – хоть плачь,
Хоть в петлю от тоски-разлуки.
Он был безмерно рад
Покинуть Ленинград,
И вмиг в Калач на творческие муки.
Тянул Калач к себе,
Но вот по злой судьбе
Жил в Питере и так метался.
В полотнах всей душой,
Ведь мастер он большой,
С любимым Калачом навек остался
Со сборником «Калач»
В литературу - вскачь
Влетел земляк наш Доброскокин.
Сказали земляки,
На скорый суд легки,
Что в книге той под Маркеса заскоки.
Неважно с нотки чьей,
Но текст о Калаче,
О земляках живут в той книге строки.
Я тоже в Калаче,
А вот душой я чей?
Никак себе я не могу ответить.
К чему я прикипел?
Чему б я песни пел?
Где та звезда, что Родиной мне светит?
ТЕПЕРЬ ПЕСНЯ ДРУГОЙ ТОНАЛЬНОСТИ
О себе реальном вполне реальное Михаил Евдокимович действительно говорил крайне редко. И с большой неохотой. Зато фантазия его явно не соответствовала его дарованию живописца. Тут он был наивнее трехлетнего ребенка. Помню, привел меня впервые в хату Ткачева художник-карикатурист Иван Емельянович Лопатин. Мы долго рассматривали полотна Михаила Евдокимовича, говорили о живописи вообще, обсуждали разные в ней течения.
У меня сразу родилось желание написать о творчестве мастера в нашу районную газету. Сказал об этом Лопатину. И он меня тут же предупредил:
-О деде написать надо. И обязательно надо написать. Заслуживает. Только имей в виду: деда часто заносит. Фантазия у него какая-то мюнхаузеновская. Мелет иногда такое, что стыдно слушать.
Но о том, как фантазировал даровитый живописец в разговоре, потом. А пока краткие факты из его биографии. Строго документальные данные.
«Михаил Евдокимович Ткачёв родился 10 ноября 1912 года на Дону в городе Калач Богучарского уезда Воронежской губернии. В 1929—1932 учился в профессионально-технической школе в Армавире, куда переехала семья. В 1932—1935 занимался в подготовительных классах Академии художеств, затем в вечерней школе при художественно-педагогическом техникуме в Ленинграде. В 1935—1937 проходил срочную службу в Красной Армии в стрелковом полку в Ленинграде. Это позволило посещать по выходным дням занятия изостудии при Доме офицеров имени С. М. Кирова, которые вели известные художники И. И. Бродский, М. Е. Чепцов, П. С. Наумов, С. В. Приселков, М. И. Авилов, И. Г. Дроздов. В 1936 впервые участвовал в выставке художников-студийцев.
После демобилизации в 1937 был принят на работу в копийную мастерскую Ленизо художником-живописцем. В сентябре 1939 был призван из запаса в Красную Армию, участвовал в финской кампании 1939—1940 в составе 232 стрелковой дивизии. Прослужив до марта 1940 года, был демобилизован и вернулся к работе в Ленизо. Одновременно занимался в изостудии им. К. С. Станиславского у А. Д. Зайцева и К. И. Рудакова.
После начала Великой Отечественной войны был призван на службу в Военно-Морской флот. Участвовал в боях на Ленинградском фронте в составе батальона особого назначения 5-й бригады морской пехоты. Командовал взводом разведки. Был ранен и дважды контужен. Войну закончил в Кенигсберге. Награждён орденами «Красной Звезды», «Отечественной войны 1 степени», медалями «За оборону Ленинграда», «За оборону Кавказа», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией».
После демобилизации в 1946 вернулся к работе в Ленизо. С 1951 регулярно участвовал в выставках, экспонируя свои работы вместе с произведениями ведущих мастеров изобразительного искусства Ленинграда. Писал пейзажи, портреты, жанровые и батальные картины, этюды с натуры. В 1955 был принят в члены Ленинградского Союза советских художников. Ведущие темы творчества — малая Родина художника и память военной поры. В живописном отношении наиболее интересны натурные этюды с родительским домом и окрестностями Калача. Колорит работ сдержанный, с преобладанием зелёных и охристых тонов. Живопись строится на передаче светотеневых эффектов, тональных отношений и конструктивной роли рисунка».
Все это задокументированные факты. И тут не место для разного рода фантазий. Но это с какой колокольни на вышеприведенные факты посмотреть. В пятом номере воронежского литературно-художественного журнала «Подъем» за 2010-й год был опубликован очерк Лидии Сычевой «Зрячая душа». Взялся за его чтение с большим нетерпением. По моему мнению, творчество Михаила Евдокимовича пресса и профессиональная критика вниманием обходили. Все это казалось крайне несправедливым. А тут – на тебе толстый литературный журнал!
В меру своих скромных зрительных возможностей читал до полной темноты в глазах. Пока не дошел до мюнхаузенских экспромтов. И как помоями облили. И мой кумир Михаил Евдокимович Ткачев словно предстал передо мной в непристойном виде. Судите сами: «Дед любил вспоминать, как в 1936 году он на армейских учениях, будучи кавалеристом, с блеском взял все препятствия, но при этом сильно ругался матом. Командир полка дал ему 5 суток ареста, а присутствующий на учениях Тухачевский отменил наказание и наградил пятьюдесятью рублями. Это поощрение и спустя десятилетия грело ему душу».
Помилуйте. Что за наваждение? Ведь в биографии, которая опубликована на той же странице, что и очерк Лидии Сычевой, в википедии лаконично утверждается, что Михаил Ткачев проходил воинскую службу с 1935 по 1937 год в стрелковом полку. А это значит: художник служил в матушке пехоте и никакого отношения к джигитовке не имел. И быстроного скакуна, и острой сабли при нем не числилось. Числилась лишь трехлинейка да собственные ноги в ботинках с обмотками, основной движущий механизм бойца в матушке пехоте.
Нет никакого сомнения в том, что юной тогда девушке Лиде Сычевой всю эту выдумку поведал Михаил Евдокимович. Зачем? Неужто в Великой Отечественной войне морская пехота пользовалась меньшей славой, чем кавалеристы. Но ведь дело обстояло совсем наоборот. Кавалерия к тому времени уже не считалась самой эффективной и надежной прорывной силой. Михаил Семенович Буденный, который бросал кавалерию на самые горячие участки, имел за это неприятности от руководства страны. Потери громадные, а результата нет. Пришли другие времена. Конницу решительно потеснила техника.
Зачем надо было делать из себя лихого кавалериста? Командир разведвзвода подразделения особого назначения Михаил Ткачев бывал в таких переделках, о которых язык не поворачивается говорить вслух. Ведь командир разведвзвода не все время посылал своих подчиненных на опаснейшие задания, а сам отсиживался в блиндаже. Чаще всего он сам водил своих ребят на опаснейшие задания. Почему художник ни одного правдивого слова о своем фронтовом периоде жизни не сказал? Батальон особого назначения морской пехоты выполнял такие секретнейшие задания, что о них и мысленно вспоминать опасно? Так прошло столько лет, что почти все запретные знаки секретности той войны практически сняты.
Впрочем, разговор о службе в морской пехоте у Лиды с художником состоялся. Уж лучше бы его не было вовсе. Вот о чем совсем уж невероятном пришлось узнать из очерка:
« - Десантировали нас однажды с самолета, а у меня парашют не раскрылся. Сто пятьдесят метров падал и прощался с жизнью. Дело было зимой, выручила воронка от бомбы, снегом заполненная. В неё я бухнулся, сознание потерял. От страха - жить-то охота! Очнулся, обглядел себя - всё целое. Пошел своих искать».
Доверчивый читатель очерка, вероятнее всего, скажет:
-Надо же! Такое везение!
Я обратился к сведущим людям – бывалым десантникам. И понял, что по сути вопроса они принимают меня за полного идиота. И лишь один 1926 года рождения, прослуживший в десантных войсках восемь бесконечно долгих лет, был явным противником иронии или юмора в этом вопросе:
-Знаешь, что после падения с такой высоты получается? Бесформенный мешок с торчащими сквозь прорванную кожу обломками костей. Ребята и подходить к этому страшному мешку боялись. Приказом приходилось посылать.
Пусть меня простят читатели за слишком уж жесткий натурализм. Но чудес на свете не бывает. Да и на стопятидесятиметровой высоте военно-транспортные самолеты в прошлую войну не летали. Слишком мала у них была скорость. Они становились легкой добычей противника.
Стоило заглянуть в интернет, и сразу выяснилось, что десантники прыгали обычно с 800-1000 метров. Такая же высота массового десантирования сохранялась и до последних лет советской власти. Снова данные из интернета.
И еще эта запись об убитых фашистах в красноармейской книжке. Насколько я помню из рассказов фронтовиков, никто из них об этом и словом не обмолвился. Возникает сомнения, делались ли такие записи вообще. А если и делали, то вернее всего - снайперам. Да и то вряд ли. Мне много довелось в журналистской работе беседовать с бывшими окопниками. Что-то ни один из них не хвастался убитыми фашистами.
Я как-то попросил рассказать истинную правду о своем подвиге и вообще о войне Героя Советского Союза Федора Петровича Зацепилова,с которым мы не год и не два поддерживали хорошие отношения. Поводом для такого вопроса стал неприятный факт. Ко Дню Победы районное начальство решило выпустить в воронежском книжном издательстве книгу о калачеевских героях-фронтовиках. Был подготовлен очерк и о Федоре Петровиче. Книгу готовили воронежские журналисты. Написанные материалы они присылали в райком партии для предварительного прочтения. Мне было поручено приглашать живущих героев книги, чтобы они проверили правильность написанного и самому уточнять данные о погибших. Я пригласил Федора Петровича по этому случаю. Федор Петрович прочитал материал о себе и сказал, что в нем все – вранье и он его подписывать не будет. Конфликт долго утрясали. Потому и возник деликатный вопрос о фронтовой правде. Федор Петрович мне ответил после долгого раздумья:
-Никто тебе правды не расскажет. Да лучше тебе ее и не знать.
Упасть в бомбовую воронку и остаться целехоньким... В это вряд ли кто из воевавших десантников поверит.
При этом возникает вопрос, как мог морской пехотинец попасть в десантные войска. Если судить по фотографиям тех лет, на них Михаил Евдокимович в морской форме. Этим ребятам приходилось десантироваться преимущественно с десантных кораблей, с баржей, тащимых буксирами, с торпедных катеров, а не с самолетов.
А вот еще сомнительный момент. Лидия Сычева в своем очерке многократно подчеркивала, что у Деда казацкие корни. Об этом сенсационном "факте" в Калаче он никому не заикался. Все наши "аборигены" хорошо знают, что его родовое начало сугубо крестьянское, калачеевское. Казачеством в нашем затрапезном городишке ( слободе) и не пахло. Было бы иначе Калач не назывался бы слободой, а станицей. Но с давнейших времен Калач до 1945 года – слобода. Городом он стал лишь после Победы.
Увлекся старик, видимо, памятуя о том, что не соврешь - красиво не расскажешь. Только вряд ли в этом причина неуместного и жалкого вранья талантливого художника.
У Василия Шукшина есть рассказ «Миль пардон, мадам!». Главный его герой в мирное время покалечил руку. Кажется, потерял два пальца. Стрелять из охотничьего ружья это ему не мешало. Но в войну по этой самой причине его на фронт не взяли. И точила человека червоточина. Точила до такой степени, что он для спасения своего собственного я перед самим собой и живущими рядом людьми несколько сошел с катушек. И, сопровождая приехавших в местные леса на охоту, пускался в такое нелепое, такое неприемлемое по здравому смыслу вранье, что людям, слушающим эту околесицу становилось очень стыдно и неуютно. Они молча воспринимали рассказ главного героя о том, как он попал в бункер Гитлера и пытался его застрелить. Люди слушали и делали вид, что верят каждому слову. И им от этого было вдвойне неловко и стыдно.
Рассказ Василия Макаровича Шукшина заканчивался предложением: «А стрелок он был правда редкий»
В этом вся суть написанного текста. Судьбой человеку было определено одно, а случайность все переиначила. И сделала нормального человека смешным и нелепым.
Если бы с Михаилом Евдокимовичем пришлось побеседовать психоаналитеку, возможно тот и открыл нам причину такого странного поведения художника. И, может, у него тоже случилось подобное несоответствие. Готовил себя к взрослой жизни по одним планам и мечтаниям. А она повернула на другие.
Мне бы очень не хотелось укорять Ткачева за его слабость. У многих великих были свои причуды. Одно время в прессе часто публиковали снимок Энштейна с вызывающе высунутым языком. Смотрели люди и даже радовались задору престарелого гения.
Бывает и совсем уж неприлично. Одного деятеля кино на Западе все хотят привлечь за давнюю близость с несовершеннолетней. Правда, стараются не очень. Людям свойственно прощать. И о нелепых фантазиях Михаила Евдокимовича можно было не говорить ни слова. Нравится человеку - ну и пусть себе тешит. Если бы не широкая огласка в Сычевском очерке. Прочел я его в журнале «Подъем» и у меня сложилось впечатление, что автор – неопытная молодая девушку, несомненно, одаренная литературным талантом. Писать умеет хорошо, а зрело проанализировать материал еще не получается. Вот невольно и поставила солидного художника в незавидное положение.
Вытащил из интернета несколько рассказов Лидии Сычевой. Сочный образный язык, яркие сельские характеры, простой незакрученный сюжет. Настоящая добрая проза. И ни единого фантазийного ляпа, за который было бы стыдно в зрелом возрасте.
Открыл страницу писателя и ахнул. На снимках в президиумах женщина среднего возраста. И, оказалось, в литературных кругах пользуется большим авторитетом. Мать моя цыганка: да как же получилась-то такая нелепость с очерком.
И еще на одном моменте вынужден остановиться. Очерк разбит на главки. В одной из последних идет разговор о роли автора очерка в продвижении репродукции картины и внесении нашего Михаила Евдокимовича в когорту самых лучших живописцев России с самого зарождения государства. Весьма сомнительная глава. Прочитайте - сами убедитесь.
«И всё-таки он дождался своего «звёздного часа», и мне тепло на сердце от того, что к этой его радости я оказалась причастной. В 2002 году в издательстве «Вече» выходила книга «Самые знаменитые живописцы России», составляла которую искусствовед Капитолина Кокшенёва. Сборник охватывал огромный период - восемьсот лет развития русской живописи, и в самом конце его, после творческих биографий Андрея Рублева, Василия Тропинина, Ивана Айвазовского, Ивана Шишкина, Архипа Куинджи, Василия Сурикова и других прославленных живописцев был небольшой раздел, посвященный современным художникам. Я попросила составителя разместить там информацию о Михаиле Ткачёве. Жаль, что в те времена у меня не было под рукой достойной иллюстрации, и в дело пошёл один из «дедовских» домиков – по правде говоря, не самый лучший. Но всё равно: справедливость таким образом восторжествовала! Я знаю, что в Питере Михаилу Евдокимовичу многие звонили, поздравляли, книгу эту он увидел даже раньше, чем я, несколько экземпляров привозил летом в Калач, с гордостью показывал издание своим гостям.
В общем, я пролила бальзам на его душу, и в этом событии было много чудесно-невероятного. Прежде всего, для меня – как быстро, оказывается, был пройден этот путь – от альбома «Художники Третьяковской галереи», который я рассматривала на переговорном пункте, до книги «Самые знаменитые живописцы России», где уже есть и частичка моего влияния».
И снова лично у меня после прочтения этой главки стало неловко на душе. Возможно, я буду совершенно неправ. Но мне мои чувства говорят, что обо всем этом уж лучше было бы помолчать. По крайней мере, Михаилу Евдокимовичу все это чести не делает. Я читал эту главку с чувством большой неловкости. Нашего Деда занесли в великие только по одной не лучшего вида миниатюрной репродукции. Невольно подумалось: пришла одна женщина к другой, составили нечто вроде междусобойчика. Хорошая писательница и дилетант в живописи уговорила ответственного за выпуск искусствоведа порадовать старого художника включением его в книгу. Та сдалась на уговоры и согласилась. Как говорится, поверила на слово. По-настоящему оценить творчество нашего земляка по крохотной репродукции она, конечно же, не могла.
В голове родилось горькое предположение. А если бы в тот, ставший знаменательным, день писатель Лидия Сычева на зашла в издательство «Вече». Книга, разумеется вышла бы и без этого визита. Но бедный Михаил Евдокимович на стал бы числиться самым знаменитым живописцем России. Он был бы никем. Вроде как его и не бвло вовсе. Так оно и обстояло дело в реальности. Значит, выдвижение в самые знаменитые – случайность, а не закономерное признание обществом.
Очень хотелось бы знать, а как определялись в великий список остальные избранные? Может быть, работала компетентная комиссия, которая в диспутах и детальном анализе творчества каждого кандидата определяла, кто достоин попасть в эту книгу? А может, все решалось междусобойчиком? Тогда избранные и вовсе не избранные, а прошедшие через черный ход? Вот незадача!
У автора очерка хватило сообразительности и такта особо указать, что информация о самых знамених живописцах из современников помещена в самом конце книги. Сим дано понять, что с небожителями Рублевым, Тропининым, Суриковым и Врубелам они не могут чувствовать себя на равных. Если говорить языком щирых хохлов, они определены в гопели. То есть в замыкающие строй. А уж Михаил Евдокимыч, выходит, из гопелей гопель. Судя по главке, его определяли в самые знаменитые живописцы одним из последних.
Впрочем,Ткачев – бывалый моряк. И ему приличествует другое слово. По-флотски, Михаил Евдокимович был отправлен на шкентель. А это все то же – в конец строя. Так и хочется процитировать М. Ю. Лермонтова.: «Все это было бы смешно, когда бы ни было так грустно».
Не так определяется степень истинной талантливости. Ох, не так. Если уж неловко получилось, Сычевой держать бы этот момент ее жизни при себе. Поскольку "звездность" эта бросает на действительно талантливого человека сомнительную тень.
Да. Действительно о творчестве художника Михаила Ткачева очень мало писали в прессе. Лишь в последние годы в центральной печати стали о нем упоминать с положительными оценками. Но серьезных аналитических статей по его творчеству по-прежнему никто не писал. Исключение составляет обстоятельная и умная статья Всеволода Рожнятовского в альбоме с репродукциями работ художника. Этого, конечно, мало. Но радует то, что творчеством Михаила Евдокимовича начинают интересоваться серьезные специалисты. Кто знает,может, настоящая оценка Ткачева еще впереди. Знаменитейший на весь мир Ван Гог при жизни продал всего три свои картины. Михаил Евдокимович Ткачев намного больше. Только при жизни ему много славы не досталось. Может, будущее окажается к нему благосклоннее.
На снимках: слева вверху – родной домишко художника Михаила Евдокимовича Ткачева, в котором он многие годы жил с ранней весны и до поздней осени. Весь световой день он на природе писал свои этюды. Этот домишко мастер называл: «Мое родное гнездо».
Справа вверху – художник в последние годы жизни.
Снимок, встроенный в стихотворение - Михаил Евдокимович в зрелые годы.