У нас в деревне, в далёком моём детстве, не было уличных термометров( комнатных — тоже). Я, третьеклассница, проснулась от громкого голоса отчима: «На улке трескун!» При этом громко хлопнула входная дверь.
А на полатях под потолком было тепло и уютно. Глаза снова закрылись, я продолжала нежиться под лоскутным одеялом. «В школу сёдни девки не пойдут» - услышала я. И тут же начала сползать с полатей сначала на голбчик (настил у печки из тонких досок), а потом по ступенькам (прибитым к стене деревяшкам) — на пол. Здесь чувствовался морозец, хотя уже давно топилась печь. Я не должна пропустить ни дня! Вдруг будут рассказывать что-то интересное!
Что делать? Одеваюсь. Поверх всего мама навязывает большую шаль. Она закрывает мне лоб, нос и крестом обхватывает туловище. Оставляет маленькую щёлку, чтоб я могла видеть, куда ступать. Завязанный на спине узел мне самой ни в жизнь не развязать. В руку дают портфель (это сейчас ранцы) и я выступаю за порог. На улице точно, морозно, и - ни души. Запинаюсь о наметённый за ночь валик снега, падаю, встаю и снова продолжаю упорно двигаться по направлению к школе. В щёлку для глаз вижу только дорожку, еле уловимую под снегом. От дыхания уже мокрые половина лица под шалью. Пытаюсь вытереть рукавицей, она уже заледенела от этой влаги.
Вот и школа (на конец-то!). Берусь за скобку-дверь не открывается, хотя в окнах свет. Отпускаю скобку, варежка остаётся на ней — примёрзла. Голой руке холодно. Стучу, скребусь, реву. Меня услышали! Открывает тётя Маруся — уборщица, она же истопник, задёргивает этот «кокон» во внутрь и начинает растирать озябшую мою руку. Из второй едва вынимает ручку портфеля — так закоченела.
Ольга Кузьминична, учительница наша, оттирает пришедшего вперёд меня, Вовку. В тот день в школе нас было только двое — я и Вовка. Но с нами всё равно провели все уроки этого дня.
Вот так! А сегодня? Стали бы заниматься с двумя учениками?