Собирали их всей семьей. Тащили всякое нужное, советы давали, ругали за непрактичность. Да кому там нужны варежки? С ума, что ли посходили? Вот, лучше прищепки возьмите — лёгкие, места мало займут и пригодятся сразу же. Головой думать надо, в самом деле.
Софка сильно по книгам убивалась. Ну как оставить? Всю жизнь собирали, охотились, чёрту душу готовы были отдать за особо дефицитные, а тут — оставлять. Продай, говорили Софке. Кому продать? Сейчас этих книг, как грязи, а денег ни у кого нет. А у кого есть — тем книги до лампочки.
Муж к литературе прохладно, зато инструмент свой, в смысле клещи-пассатижи, к груди прижал, и расставаться не захотел. Еле уговорили. Там этого инструмента хоть попой ешь, что ты как маленький?
Тесть подзорную трубу приволок — возьмите, шикарная штука. Чтобы продать там? Почему продать — пользоваться.
От сердца оторвал, по лицу видно. Тоска и сожаление в глазах. Вот-вот передумает. Но превозмог себя: в шерстяное кашне трубу завернул, в чемодан аккуратно уложил и подальше отошёл от соблазна.
Бабушка принесла старинные часы и чугунный казанок.
Часы эти Софка в детстве у соседского мальчика выменяла на два поцелуя и фруктовое мороженое. Принесла домой, хвастается, а папа в ужасе — ты где Лонжин раритетный взяла?!
Круглые серебряные часы на цепочке, с номером серийным — всё как положено. И потёртые чуть. Нежная паутинка царапин выдаёт возраст.
Мишка подарил?! Нашли мальчика, отнесли часы родителям. А отец Мишки тот ещё джентльмен оказался: подарил, значит подарил, мы подарки назад не забираем.
Щедрый сын потом две недели сидеть не мог и на улицу его не пускали с месяц. Пиликал жалобно на скрипке с утра до вечера.
Казанок тяжёлый — жуть. Килограмма на три потянет. Софка тут же в книжки переводит — это мы могли бы штук десять взять, а то и пятнадцать, если сборники стихов считать. Но бабушка непреклонна. Казанок, говорит, вечная вещь. Попомнишь моё слово. А книжки — роскошь и излишество. Да и некогда тебе там читать будет.
Нагрузились, в общем. Два чемодана и сумка. В одном — казанок, ещё какая-то утварь (прищепки, конечно-же), подзорная труба и пара книг, без которых Софка наотрез отказалась ехать.
Во втором — одежда и обувь. Перед отъездом на рынок сходили, купили всё новое, импортное, чтоб не позориться в совковом.
В клетчатую китайскую сумку к пуховому одеялу продукты какие-то насовали. Низка грибов, тушёнка домашняя, свекровь пучок укропа сушёного тайком положила. Борщ варить без укропа — мыслимое ли дело? А откуда там укроп, спрашивается? То-то же.
Проводы были, как и положено — в атмосфере “прощания славянки”. Один тесть и веселил тостами за светлое будущее. Оптимизмом заряжал по самое не хочу. Правда, под конец не удержался и сказал, что уезжают только неудачники. Израиль, мол, и Америка — страны лузеров и пораженцев. Успешные-то везде пристроятся. Хорошо, хоть тёща заступилась: “На себя посмотри, удачник ты наш. Сидишь тут, копейки считаешь. Иди вон, сигарет себе нарежь.”
Тогда ведь с куревом совсем плохо было: народ с табачных фабрик нерезаную “Приму” мешками тащил. Толстые метровые макаронины сигарет. Сюр полный.
Тут и бабушка всплакнула, эвакуацию вспомнила. И снова советы, советы.
А потом всё как-то быстро закрутилось — аэропорт, таможня, самолёт. Снова аэропорт, но такой, что сразу стало понятно — это другой мир.
Через три часа волнений и неизбежной бюрократии двинулись за багажом. На ленте одиноко крутилась их поклажа. Их, да не их. Софка сразу увидела, что один чемодан подменили.
Не подменили вовсе, а просто перепутали, объяснили им в бюро находок.
А в том чемодане, что им взамен достался, оказались книги. Много книг, неподъёмный вообще чемоданище. Софа сначала решила — ну судьба же? Так тому и быть! Но муж упёрся — хочу свой новый спортивный костюм и остальное тряпьё. Ладно, поехали меняться.
По ярлыку нашли владельцев: бухарские евреи, приличная семья, радовались очень, что книги нашлись. Живут под Хайфой где-то. В Крайот. Как Иуда — вспомнила Софка.
Ехали в автобусе, как глухонемые, а зря — каждый второй тут русский. По пути везде русская речь. То бабулька какая вдруг на родном заговорит, то мужик — с виду араб-арабом, а туда же — свой. Им, кстати, все арабами казались поначалу. Лет пять. Но не об этом сейчас.
Помогли, в общем, добрые люди: и улицу показали, и дом, чуть до дверей не проводили.
Бухарцы, муж и жена, радуются, усами шевелят приветливо. Отдали им чемодан, забрали свой. Хумусом накормили. Еле вырвались из гостеприимных объятий — хозяева уже плов наладились варить.
В подъезде проверили: всё шмотьё на месте. Счастье-то какое.
Приехали в общежитие, в городок свой северный. Разложили вещички. Вот только тут и поняли — всё, конечная станция. Самое нужное при них, пора начинать жить.
И начали, и живут.
Выяснилось, что прищепки и казанок действительно незаменимые вещи. Вот остальным так и не попользовались, включая одёжку импортную — всё как-то не модно, не в тему тут. Зато прищепки — вон висят. И казанок на плите.
А Лонжин и трубу ещё в первый год продали. На вырученное стиральную машину купили и коляску первенцу Мишке.
Как ни крути, а это важнее.