(Из сборника "Учебный год доцента Соньки Митиной"
Доцент Сонька Митина не всегда была доцентом и Митиной. У нее, как и у всех, были и глупая юность, и девичья фамилия. А фамилия та была… В принципе, конечно, нейтральная, но на взгляд Митиной – неказистая, не отражавшая ее, Сонькину, глубокую сущность – фамилия та была… Марусина. Сонька, как водится в таких случаях, мечтала поскорее выйти замуж и сменить это сиротство на что-нибудь более стоящее. «Тургенева», например, «Волконская», «Вознесенская» там какая-нибудь… Или – на худой конец – «Львова», «Орлова», «Соколова»…
Ранних своих кандидатов в женихи она отметала именно по фамильному принципу. Так, от ворот поворот получили красавец Лева Шмуленсон, отличник Шура Пыркин и атлет Миша Катанян. (Митина не захотела, как в фильме, стать «Катаняншей»). Сорвался с крючка, предпочел ей более кокетливую однокурсницу Игорек Разумовский, но Митина не сильно переживала. В отчествах детей от Игоря отчетливо звучало бы слово «горе» – «И-горе-вич», «И-горе-вна». А уж Олегов она к себе и на километр не подпускала. От Олега дочку родить – чтоб всю жизнь мучилась?..
Короче, доцент Сонька Митина не всегда была доцентом и Митиной, но вот шибко высокого о себе мнения, а также ботаником во всех смыслах слова она была всегда. Впереди чувств у нее во всем и неизменно шествовали глубокое погружение в суть проблемы, вдумчивый анализ и всесторонняя интерпретация возможных последствий.
Пока не появился в ее жизни Васька Митин.
Полевая практика по ботанике была в самом разгаре, второкурсники уже успели превратить в гербарий всю подножную растительность вокруг базы, опухнуть от пьянства и охрипнуть от вечерних песнопений – какая палатка какую переорет. И тут появился он… Специально приглашенная, за неделю вперед анонсированная восходящая звезда, четверокурсник Василий, самый продвинутый специалист по флоре верховых болот!.. Ожидавшая какого-нибудь строгого педанта-очкарика Сонька была немало удивлена, когда приехавший с гитарой за спиной и биноклем на груди лохматый верзила, представившийся Митиным, первым делом сделал выговор… профессору – за то, что народ на практике пьянствует вразнобой. Митин организовал единый центр разлития спиртного вокруг единого вечернего костра, установил очередность песнопений и цензуру на репертуар (ибо «с нами дамы!») – и вечерняя жизнь студенческой практики превратилась в сплошной светский бал в пионерском лагере. Все девушки, конечно же, сразу влюбились в этого Митина. Только Сонька, как всегда, примерила сначала к себе фамилию «Митина», пожевала мысленно кошачьим духом отдающее имя «Васька»… И решила к этому общему восторгу не присоединяться.
Митин стал вместо отсыпавшегося до полудня профессора водить студентов на экскурсии, толково и даже почти интересно вещал про травки, научил девиц варить роскошный борщ-симфонию из казенной тушенки и ворованных из соседнего колхоза юных овощей. Он затмил прыщавую студенческую братию в умении пить и петь всю ночь, а утром выглядеть огурцом. А в предпоследний вечер, в полнолуние, после ужина и песен, он пригласил самых храбрых залезть с ним на самую высокую в лесу елку – любоваться оттуда луной и звездным небом. «Чтоб не с этого дна котелка, а от горизонта до горизонта», как он выразился. Храбрых среди давно изрядно захмелевших на тот момент уже не было. И тогда Сонька поняла, что ее курс вот-вот осрамится в глазах этого возомнившего себя главным романтиком ботаника-выскочки. Она гордо встала и равнодушно сказала: «Пошли».
Они лезли по старой могучей ели, подставлявшей им ветви как ступени, срывали кедами ненадежные наросты лишайника и нервно смеялись от этого, обдирали впотьмах лица о растопыренную во все стороны шершавую сухую веточную мелочь. Сонька, у которой счастливо кружилась голова от осознания собственной храбрости, щурясь от падающего сверху крошева, вдруг поняла про что-то бодро бормочущего в метре наверху Митина: «А ведь это человек, который меня достоин!» От этого у нее даже дух захватило.
Митин долез до высокой развилки с насестом для двоих и обзором в полнеба и прокомментировал: «Ну вот, тут и будем вить гнездо», чем покорил Соньку окончательно. Она уселась на застеленную его штормовкой самую удобную ветку и принялась исподтишка любоваться лохматым ботаником, когда тот самозабвенно любовался в бинокль луной и звездами.
Потом он пропал – до конца лета и на целые три месяца осени – уехал куда-то к себе, на практику, в школу. И хотя между ними не было абсолютно ничего «такого» в ту ночь, Сонька почему-то была уверена, что Митин будет ей писать, звонить… Ведь недаром они перед отъездом обменялись адресами-телефонами!.. Но он не писал и не звонил. Вернулся Митин в середине декабря – и сразу попал к своим теперь уже третьекурсникам – на чей-то день рождения.
Стол в общежитии, как и всегда, был накрыт от окна до противоположной стены, к застолью все принесли свои разносолы, было шумно и весело. После буйной вечеринки, во время которой Сонька на Митина даже не разу не взглянула, остался полный погром: лужи спиртных и безалкогольных напитков, гора грязной посуды, крошки хлеба, растерзанные бумажные салфетки.
Когда вечер перешел от стадии стола в стадию танцев, в комнате погасили большой свет, оставив только настольную лампу для романтического полумрака. В коридор вынесли магнитофон, и большая часть компании переместилась туда. Соньке, раздраженной присутствием проклятого Митина, не хотелось танцевать. Она занялась хозяйством и стала убирать со стола. Василий, впрочем, тоже не пошел на дискотеку и остался ей помогать.
Собирая посуду, Сонька увидела, что в тарелке из-под квашеной вилковой капусты одиноко лежит в соке маленький кусочек. Она терпеть не могла выбрасывать еду, поэтому, придав своему голосу максимальную степень строгого равнодушия, она предложила Митину:
– Доешь, пожалуйста!
Это была ее первая фраза, сказанная ему за весь вечер. Тот безропотно съел, очистив таким образом тарелку для мытья. Сонька уже было понесла тарелки на кухню, когда Митин остановил ее вопросом:
– А глотать нужно?
– А как же? – удивилась Сонька.
– Можно тогда хотя бы запить? – смущенно, не глядя ей в глаза, проговорил Вася.
– Я не поняла, Митин, ты чего там съел? – забеспокоилась она.
И тут – к изумлению Соньки – Митин вынул изо рта маленький бумажный шарик. В полумраке комнаты она заставила его съесть бумажную салфетку, которой, как оказалось, он же и промокнул разлившуюся на столе газировку, а затем положил ее в тарелку из-под вилковой капусты.
– Митин, ты что сумасшедший?! Ты зачем это съел?
– Ну ты же попросила… – робко напомнил Вася.
Чувство глубокого удовлетворения накрыло, наконец, Соньку Марусину. Ну и ладно, что «Митин» – фамилия простенькая, ну и что, что «Васька» – имя кошачье. Пес с ним, что не писал – Сонька уже почти простила. «Да, все-таки это человек, который меня достоин!» – гордо улыбнулась про себя Сонька.
2015