(История любви взрослых людей)
Олегу в канун 2016 года
Весь день то и дело принимался идти ледяной ноябрьский дождь, временами переходивший в мелкий снег.
Сразу же после завтрака Алексей поднялся к себе в кабинет, на второй этаж загородного коттеджа, и, включив компьютер, погрузился в дела. Он часто работал по выходным; привычка сложилась в годы, когда он начинал карьеру юриста.
Всякий раз, переводя глаза от монитора к окну, Алексей видел за стеклом низкое тревожное небо. День угасал, не успев заняться; резкий ветер срывал с деревьев последние листья, обнажая мокрые ветви. Улицы и дворы коттеджного поселка были пустынны; на детской площадке одиноко раскачивались яркие качели, делая пейзаж недобрым и зловещим.
Однако к вечеру неожиданно распогодилось.
Алексей не сразу понял, что произошло; комната вдруг потеплела и наполнилась мягким светом. Перемена произошла так неожиданно, что Алексей в волнении встал.
За окном сияло Солнце.
Он быстро спустился вниз, на первый этаж, подхватил куртку и вышел в сад.
Старые деревья в поселке сохранились только у дома Алексея.
Когда-то, давным-давно, на месте коттеджей для состоятельных горожан располагались уютные старые дачи, окруженные невысокими заборами, через которые порой переговаривались и перекликались соседи, знавшие друг друга не то, что годами, а десятилетиями. Одна из дач издавна принадлежала семье Алексея.
Затем дачи стали скупать, чтобы снести и построить на их месте нарядные яркие дома. Высокие старые деревья не вписывались в проект нового поселка.
Для Алексея же, к тем временам уже известного в деловой московской среде юриста, стало делом чести сохранить хотя бы часть сада. Почему, он не понимал. Алексей считал себя подлинным обитателем города, привыкшим к немилосердному ритму никогда не спящего огромного мегаполиса. Тревожным сном могли забываться окраины, но сам город бодрствовал. Светились окна офисных зданий, бурлили ночные клубы, работали круглосуточные супермаркеты, где за полночь можно было угодить в очередь к кассам, молодежь упрямо не желала покидать кофейни и недорогие закусочные. Одиночество, всегда обострявшееся у Алексея к ночи, отступало перед искусственным светом, создававшим, особенно поздней осенью и зимой, иллюзию если не дня, то хотя бы раннего вечера. Летом же горожане допоздна бродили по бульварам и набережным, останавливаясь лишь ради кофе или чая со льдом, а кто – и кружечки пива, и их голоса и смех сливались в мантру, изгонявшую грусть и тоску. Сквозь запахи раскаленного асфальта и бензина то и дело пробивался томный синтетический аромат цветов – так раскрывались летние духи, оживавшие на горячей женской коже и дарившие окружающим иллюзию благоухающего сада . Алексей работал на Тверской, а жил неподалеку от Цветного бульвара и мог, когда чувствовал усталость от кондиционированного воздуха, вместо занятий в спорт-клубе пройтись бульварами домой.
Алексей говорил себе, что глубокое внутреннее одиночество – его осознанный выбор. Он не боялся открыться другому человеку, женщине, и впустить ее в свой мир, в свой тайный сад, сначала – на шаг-другой, а затем – все дальше, нет, он не хотел открываться. Не хотел. Ему нравились поверхностные отношения, скольжение по глади общения, секс, не обремененный чувствами, разве что милой симпатией.
С годами обмельчали и его отношения с родителями. Как происходит порой, жизненный успех сына смутил их, словно они не знали, как принять превращение тихого задумчивого мальчика в уверенного в себе, сдержанного мужчину с тяжелым, проницательным взглядом.
Но загородом царила тишина. Там, под просторным русским небом, в иные дни до слез синим и чистым, было невозможно не слышать свою душу. Дача, деревья оказались мистическими символами, связывавшими Алексея с самим собой. Были времена юности, когда он верил в возможность истинной близости с любимой женщиной, и призрачная дверь в те годы таилась в вечерних тенях маленького сада.
Алексей поднял свои связи, вышел на девелоперов коттеджного проекта и решение, конечно же, нашлось – он покупал коттедж на том же участке, где стояла семейная дача, и несколько великолепных яблонь оставались жить. Родители Алексея не захотели переезжать загород, и он стал владельцем дома, изначально рассчитанного не на одного человека, а на семью, и потому слишком просторного и тихого. Оказалось, что к свободному пространству и покою можно привыкнуть; Алексею начали нравиться выходные дни наедине с самим собой. Своих подруг он загород не приглашал, родители в доме сына чувствовали себя неловко, словно поменялись с ним местами и превратились в шумных детей, нарушавших покой занятого взрослого человека. Алексей приезжал то в ночь с пятницы на субботу, то в субботу; за домом присматривала чета таджиков, обслуживавших и другие коттеджи, и Алексея всегда ждал порядок. Проходился по полупустым комнатам. Пахло воском, чистотой, грустью. Готовил себе чашку крепкого кофе и медленно, маленькими глотками, выпивал ее, глядя сквозь окно на небо. Секунда за секундой проходила его жизнь. Что ж, ничто не должно было длиться вечно.
… Выйдя из дома, Алексей поднял глаза к небу, вдруг ставшему бесконечно высоким и слившемуся с Космосом. Со стороны города уже надвигались новые темные облака, но миг света и тепла был бесконечен и прекрасен.
Много-много лет назад, в юности, в такой же неровный, ветреный и дождливый день Алексей прощался со своей первой любовью, с Анной.
Ему было двадцать три, а Анне – двадцать четыре, и ко времени расставания их любви шел третий год. В те дни Алексей не сомневался, что они с Анной останутся вместе на всю жизнь, став со временем мужем и женой.
Но со временем.
Он искренне не понимал, почему для Анны вдруг стал так важен официальный брак, и какое отношение к любви могли иметь штампы в паспортах и официальное свидетельство. Свидетельство чего – их любви, нежности, ночей, которые они проводили вместе, смеха, маленьких обид и примирений?!
Вопрос их общего будущего то становился предметов споров и ссор, то затихал, становясь не важным.
В ту пору Алексей не был уверен в своем собственном, личном будущем. Слабое, очень слабое зрение освободило его от службы в армии, и Алексею словно стало некуда спешить. Он полюбил смотреть на небо, стоя на балконе с чашкой чая или сидя у окна. Что значила для Вселенной его жизнь? Был ли он хоть сколько-нибудь значим или появился в результате случайного стечения обстоятельств? Год после школы Алексей работал курьером в юридической фирме у хорошего знакомого отца и готовился к поступлению в институт, какой именно, он не мог решить, зная только, что будет изучать юриспруденцию, хотя не чувствовал к этой деятельности ни малейшей склонности. Но в юности Алексей ни к чему не чувствовал склонности; он мог вообразить себя кем угодно (впрочем, только не врачом). Отец как-то в сердцах заметил, что Алексей «ждал гласа небесного». Затем Алексей взялся за ум и поступил в юридический. В гостях у сокурсника он познакомился с Анной. Она училась там же, но на другом отделении, финансовом. Студентом Алексей оказался не прилежным, но способным. Вопросы к небу иссякли сами собой.
Позже, через несколько лет после расставания, Алексей понял, что в ранней молодости его страшила ранняя предопределенность жизни, то, что самая важная для него встреча произошла слишком скоро, до того, как он нашел ответы на свои вопросы к Вселенной. Но в пору любви к Анне он не понимал себя так глубоко и просто упрямился, спорил, затевал с Анной ссоры, уверенный, тем не менее, что она никуда от него не денется, не уйдет.
Расставание стало для него жесточайшим ударом, изменившим судьбу.
Недоброму дню прощания предшествовала спокойная ночь. Они с Анной приехали на дачу вечером в пятницу; в субботу, после обеда, к ним должны были присоединиться родители Алексея. Нужно было протопить дачу, в последний раз перед закрытием сезона, включить нагреватель для воды, чтобы перед сном наскоро принять душ. Дом был устроен и для морозной погоды, но зимой на дачу не ездили.
Алексею нравилось хозяйничать. Анна же побаивалась ночи, и перед сном Алексею пришлось два раза проверить окна и входную дверь. Была любовь. Да, так и было.
Алексей проснулся первым и выбрался из-под двух одеял. Анна крепко спала. Он спустился на первый этаж, в небольшую кухоньку, и решил приготовить им завтрак. На улице шел дождь. Алексей замер у окна, завороженный гонкой темных облаков.
- Нам нужно поговорить, - Анна вошла так неожиданно, что Алексей вздрогнул.
- Привет, - он повернулся к Анне. – Омлет с тостами?
- Я здесь в последний раз, - внятно произнесла Анна. Она уже оделась. – Леша, в последний.
Алексей не сразу понял, что она имела в виду.
- Так весной снова приедем, - рассмеялся он. – Или на Новый год. Ты что, Анютка?
- Я ухожу, - и Анна оперлась о косяк двери, не желая садиться. – Это было в последний раз. Я ухожу от тебя. Навсегда.
Мир потемнел.
- К кому-то? – чувствуя себя глупцом, спросил Алексей. – Ань, что случилось-то? Зачем была эта ночь?
- Я хотела проверить, - ответила Анна. – Убедиться, что разлюбила тебя. Да, разлюбила. Не твое дело, к кому-то или нет.
- Объяснись, - в Алексее впервые в жизни вскипела мужская ярость. У него были мимолетные девушки до Анны, несерьезные увлечения, и он еще не знал, что такое сердечная боль. – Говори давай.
- Ты ничего не добьешься, - услужливо ответила Анна. – Мои родители так говорят, и я с ними согласна. Ты учишься кое-как, тебе ничего не нужно. Ты просто никто. Неудачник. Счастье, что мы не поженились.
Алексей опустился на табурет и, сняв очки, на миг закрыл лицо руками. Анна уходила. Он потерял ее.
Затем чудовищным усилием воли Алексей взял себя в руки.
- Хорошо. Уходи. Но до станции я тебя провожу.
Он выключил маленькую плиту, заметив, что у него начали дрожать руки. Мигом позже озноб охватил его целиком и не прекращался до глубокого вечера.
Алексей с Анной взяли куртки, он запер дачу. Анна достала зонт, но Алексей не стал прятаться от дождя. Ничто не имело смысла. Его жизнь уже завершилась, оставалось лишь протянуть несколько десятков лет.
Он посадил Анну на электричку и побрел обратно. По дороге на станцию они не разговаривали. Что-то, тогда не понятное Алексею, не позволяло ему убеждать Анну в том, что он – не неудачник. Посмотрим, сквозь озноб твердил он себе, посмотрим, каков я. Я – не никто.
А на обратном пути Алексей расплакался.
Вернувшись, он дождался родителей на кухне, бездумно глядя в окно. Усидев сына, мать ахнула, ужаснувшись потерянности и горю на его лице.
- Анна ушла, - коротко сказал Алексей. – Навсегда. Не спрашивайте, не могу говорить. Позже.
Отец потрепал сына по плечу, не зная, что сказать. Затем он достал припрятанную бутылку водки, и Алексей в первый и в последний раз жутко напился с отцом – так они больше никогда не пили. Мать неслышно готовила и подавала им еду.
На следующий день он проснулся повзрослевшим. Мать вновь ахнула, когда утром Алексей спустился на кухоньку выпить чая. За ночь страдание выжгло в нем все банальное, что еще оставалось в молодом человеке, и стало очевидно, что вскоре, возмужав, Алексей станет красив. В светло-карих, чуть зеленоватых глазах уже проступал тот холод, который, подобно магниту, притягивал женщин, извечно стремившихся приручить неподвластного их воле мужчину.
Алексея же все терзали слова Анны: « Я хотела убедиться, что разлюбила тебя». Как можно было остаться с ним на ночь, чтобы выбросить из своей жизни утром?! Можно ли было вообще доверять женщинам?!
Но сквозь непривычную боль, душевную, начинало проступать понимание того, чему следовало посвятить последующие годы – доказательству самому себе, что он – победитель, не проигравший. Самому себе, не Анне. Ее образ уже чуть потускнел, и должен был блекнуть с каждым днем.
Вечером в воскресенье Алексей в последний раз позвонил Анне. В какой-то миг тягостного дня его неожиданно накрыла волна удушливого страха – что, если Анна не добралась домой, что, сели с ней приключилась беда, а ее родители были уверены, что она на даче, и не волновались?!
Его ждало последнее унижение. К домашнему телефону подошел отец Анны и сухо сказал Алексею, что Анна с ним говорить не будет. Просьба больше не тревожить звонками и не искать встреч. Убедительная просьба.
- Да пошел ты! – с неожиданной для себя грубостью ответил Алексей. – Да пошли вы все!
Шел заключительный год его учебы. Анна же была на курс младше – она поступила в институт позже Алексея, тоже не торопившись с выбором профессии. Несколько раз Алексею казалось, что он видел девушку в главном корпусе института; в первый раз его сердце болезненно сжалось, но затем боль сменилась раздражением. Времени, чтобы сделать рывок вперед, наверстав упущенное за прежние курсы, когда он никуда не спешил и ни к чему не стремился, оставалось мало. Счет шел на дни. Алексей погрузился в учебу, но все же начал два раза в неделю ходить в спортивный зал, совсем простенький, дешевый, недалеко от дома. Он стремительно взрослел.
В первые недели после ухода Анны Алексей был уверен, что ему понадобятся годы, чтобы осмелиться на новые отношения с девушкой. Но, к его удивлению, стоило ему принять одиночество, допустить, что, возможно, он будет одинок всю свою жизнь, как одна из однокурсниц пригласила его на новогоднюю вечеринку. С годами Алексей забыл ее имя, ее облик. Но запомнил на всю жизнь, как посмеивался про себя, танцуя с новой подругой – все оказалось так просто, любви не было, существовало лишь влечение, была возможна лишь симпатия, ни одна из женщин не стоила душевной боли, не говоря уж об узах брака на всю жизнь. Он был прав, отрицая ценность формального брака – Анна в любом случае оставила бы его, ни из-за одного, так из-за другого. Следовало лишь закрыть свое сердце.
Прошли годы, шестнадцать лет. Шестнадцать ступеней вверх, к процветанию и профессиональному признанию. Шестнадцать лет, свободных от любви.
Временами Алексея, ставшего, как и предвидела его мать, холодным красавцем, охватывало желание пережить чувства более глубокие, чем увлечение милой, образованной и самостоятельной барышней.
Однако он был занят – собой, карьерой. Алексей уставал: от работы, коллег, деловых знакомых, от необходимости быть в курсе всего и вся, от интриг мировой политики до последних законодательных актов. В городе не оставалось ни единого места, где он мог бы забыть о делах – повсюду его мог настичь, и настигал, телефонный звонок. Алексей отдыхал только наедине с собой. Ему принадлежали часы, которые другие люди проводили время с родными и близкими. Тишина для Алексея наступала вечером в субботу или в праздники. Одиночество стало наркотиком, приносившим ему душевный покой, и необходимая для расслабления доза увеличивалась. Когда-то Алексею хватало нескольких часов, чтобы стряхнуть усталость, но, чем ближе он подступал к сорока, тем больше времени в безмолвии ему требовалось. Женщин это пугало.
- Я не буду тебе мешать, - говорили они, одна за другой, не понимая, почему Алексей не приглашал их на выходные загород или не предлагал провести вместе, не расставаясь, несколько праздничных дней. – Почитаю, пройдусь. Я тоже устала. Не ты один, знаешь ли, работаешь. У меня тоже карьера. Можно подумать, я зову тебя на рок-концерт.
Но, парадоксальным образом, Алексей полноценнее отдохнул бы под рев фанатов тяжелого рока, чем наедине с тихой и воспитанной женщиной. Просто женщины то и дело что-нибудь спрашивали или сообщали какую-то чепуху, сбивая Алексея с мыслей – он часто работал над документами по субботам и воскресеньям. Кроме того, временами его раздражал резкий запах женских духов. А дорогое кружевное белье его неизменно забавляло.
Алексей понимал, что превратился в нелегкого для отношений человека. Он встречался с умными, целеустремленными ровесницами, вполне способными не только содержать самих себя, но и баловать. Проблема заключалась в том, что они имели чрезвычайно отдаленное от реальности представление о мужчинах. Алексей, во всяком случае, упорно не желал подавать реплик, которых от него явно ждали, и никак не вписывался в схемы из женских журналов. Он не стремился к браку, им было невозможно управлять при помощи секса, у него сложилась привычка спокойно смотреть на споривших с ним подруг, не говоря ни слова и давая им дойти до белого каления, чтобы потом искренне рассмеяться. Алексей никому не принадлежал, его было невозможно приручить. У этой независимости была, однако, цена, и он платил ее с юности, оставаясь в душевном одиночестве. Репутация сердцееда никоим образом не соответствовала его сути.
Ни деловой успех, ни деньги, как стал исподволь понимать Алексей, не дали ему ответа на самый важный вопрос: «Кто я, куда иду, что меня ждет за чертой, отделяющей жизнь от смерти».
Он вновь стоял у окна, только уже не юноша, а взрослый мужчина, и ждал гласа небесного.
На тридцать девятый день рождения Алексей купил себе дорогую спортивную машину.
Хороший деловой знакомый, узнав о покупке, мягко поддел его:
- Кризис среднего возраста, Леша. Верный признак.
- Кризис среднего возраста у меня был в юности, - рассмеялся Алексей. – Я родился старичком и теперь потихоньку молодею. Это подростковое бунтарство.
Разговор тот шел в начале лета. В июне Алексей познакомился с Маргаритой.
Он с коллегой приехал на деловую встречу в огромную фармацевтическую компанию, которая могла, в случае успеха, стать новым постоянным клиентом их юридической фирмы.
В комнате для переговоров веяло спасительной прохладой – лето начиналось с жары, и четко мыслить можно было только в кондиционированном воздухе. За столом собрались сплошь мужчины, позволившие себе снять пиджаки. За окнами стоял зной.
В какой-то момент общего разговора дверь в переговорную приоткрылась, и заглянувшая к ним секретарша сказала:
- Маргарита уже идет. Рейс задержался.
- Наш финансовый директор, - объяснил один из хозяев. – Была в командировке. Мы вас сразу с ней познакомим.
Через несколько минут дверь вновь распахнулась, и в комнату стремительно вошла молодая женщина в легких брюках и блузке с короткими рукавами. Алексей окинул ее опытным взглядом зрелого мужчины.
Среднего роста, легкая, стройная, сильная, с искусной короткой стрижкой. Светловолосая, сероглазая. Не совсем молодая – хорошо за тридцать. Запах горячего дерева, ароматических смол.
- Маргарита, - представилась она, пожимая руки гостям. – Очень приятно.
Крепкое рукопожатие. Она смело посмотрела в глаза Алексею, и тому понравилась ее прямота. Женщина сразу же оценивала новых мужчин, отметая непригодных, чтобы не тратить на них время. Молодец. Уголок ее рта чуть дрогнул в улыбке. Алексей ей понравился.
Его же восхитило, как светловолосая Маргарита держалась среди мужчин. За годы деловой жизни Алексей встречал не так уж и много женщин, сознательно занимавшихся карьерой и целеустремленно поднимавшихся по корпоративной лестнице, и все они в той или иной мере поступались женственностью ради успеха, начиная, со временем, держаться по-мужски, как свои в кругу своих. Это было понятно, так было проще и безопаснее. Маргарита же, несмотря на деловой стиль и тон разговора, совершенно явно не стремилась сойти за свою. Сквозь безупречный облик этой женщины проступала не слабость и неуверенность перед лицом шумных и грубоватых преуспевающих коллег, а женская сила, способная укротить мужской огонь.
Переговоры завершились на оптимистичной ноте.
- Я вас провожу, - любезно, словно посмеиваясь сама над собой, предложила Маргарита гостям, когда все они вышли из комнаты для встреч, - мне на первый этаж, в кафетерий.
И, уже с улыбкой и чуть подняв правую бровь, она добавила:
- Соскучилась по московскому кофе. Не хотите присоединиться?
Чертовка, восхитился Алексей. Смелая.
- С удовольствием, - Алексей улыбнулся ей в ответ, спокойно посмотрев в серые глаза новой знакомой.
- К сожалению, мне пора, - коллега Алексея чуть уловимо вздохнул, привычно изумляясь легкости, с которой Алексей очаровывал женщин. – Скоро следующая встреча.
- Где были? – спросил Алексей Маргариту, когда они вдвоем вошли в просторный кафетерий на первом этаже офисного здания.
- В Екатеринбурге. В нашем филиале.
- Я почти нигде не был в России, - признался Алексей. – Полмира объездил, а свою страну не знаю. Карикатурный москвич, живущий в пределах МКАД.
- Ну, я большей частью живу в пределах Садового кольца, - у Маргариты вновь дрогнул уголок рта, словно она неслышно смеялась про себя, - снимаю студию на Патриарших. Свою квартиру в спальном районе сдаю, а сама живу в центре. Тройной эспрессо, - добавила она, обращаясь к бармену.
Тот серьезно кивнул головой, а Алексей рассмеялся.
- Тройной экспрессо?!
- Двойной, и еще один вдобавок, - серьезно объяснила Маргарита. – Правда, в командировках не хватает именно московского кофе.
- Часто ездите? Мне двойной с молоком, - сделал заказ Алексей.
- Да, приходится, - безмятежно ответила Маргарита, кивнув головой кому-то знакомому.
Они с Алексеем сели за дальний столик; в разгар рабочего утра народу в кафетерии почти не было.
- А как семья относится к отлучкам? – как бы невзначай, коварно спросил Алексей.
- Я живу одна, - спокойно сказала Маргарита.
Она словно прислушалась к чему-то, доступному только ей одной. Прядь волос упала ей на бровь, и женщина изящно убрала ее за ухо. Сделал глоток кофе и продолжила:
- Так бывает – начала слишком рано начинать семейную жизнь, а потом сразу становится слишком поздно.
- Понимаю, - Алексей тоже отпил из своей чашки.
У него возникло и крепло чувство, что с этой только что встреченной женщиной можно быть абсолютно откровенным. Она могла понять его. Это было… жутко. Прекрасно и жутко, потому что он никогда ни с кем не был откровенен, ни с одной женщиной. За годы, прошедшие с далекого расставания с Анной, он сумел выстроить вокруг своего сердца крепость, неприступную для любви. Любовь означала уязвимость, а уязвимость – боль.
- Становится нужен или человек, с которым можно разделить тишину, или сама тишина, - сказал Алексей.
- Да, - просто ответила Маргарита. – Как вам кофе? – добавила она, смягчая серьезность разговора.
Они немного поговорили о том, о сем, перебрав деловые новости, а когда стало очевидно, что им обоим пора возвращаться к делам, Алексей решился:
- Маргарита, мы с вами можем встретиться в воскресенье? Ненадолго, - добавил он, и тут же презрел себя за малодушие и за то, что не был готов рискнуть субботней тишиной загородного уединения ради новой знакомой.
Маргарита могла сказать, что она занята, улыбнуться и уйти, оставив его ни с чем, или, хуже, пробудив отголосок давнего унижения, но она кивнула:
- Да, в воскресенье. Если можно, после двух, трех.
И добавила:
- Мне нужно будет поработать в субботу, заехать в спорт-клуб, ну и выспаться на следующий день. Такой уж ритм жизни сложился.
- Я тоже буду работать в субботу, только загород, - объяснил Алексей. – Отдохну там от шума.
Ему так тяжело дался этот шаг к открытости, что он почувствовал себя уставшим. Ну и дела, невесело рассмеялся он про себя, что же ты за женщина колдовская такая, Маргарита, если у преуспевающего мужика под сорок от общения с тобой колени дрожат, как в юности?!
- Мне нравится, когда меня зовут Марго, - улыбнулась та, - если ты не против. Можно на «ты»?
- Конечно. Созвонимся в воскресенье, около полудня?
-Да, - Марго улыбнулась и прелестным жестом прикрыла рот рукой, чтобы скрыть легкий зевок. – Извини, не спалось в самолете.
На прощание они пожали друг другу руки. Затем Марго быстро направилась к лифтам, а Алексей вышел в зной.
Он достал коммуникатор и проверил расписание на день. Встреч в ближайшую пару часов не предвиделось. Конечно, можно было вернуться в офис и благонравно заняться делами. Но летняя Москва манила бульварами и парками. Ланч в ледяном воздухе дорогого ресторана вдруг показался Алексею скучным. Рабочая суета могла подождать. Алексей рассмеялся, сел в машину и поехал к Парку Горького.
Жаль, что у меня нет друга, которому можно рассказать об этой встрече, подумал Алексей. Позвонить и сказать: «Слушай, старик, я, кажется, влюбился». И услышать в ответ: «Офигеть. Где, когда, кто она?!»
Но поделиться было не с кем. У Алексея сложился круг деловых приятелей, однако общение между ними всегда оставалось поверхностным и исключало личные признания.
Ладно, поговорю сам с собой, миролюбиво решил Алексей. Что со мной происходит?! И она… смешная. Тройной эспрессо! Красивая, сильная и смешная.
Алексей припарковал машину и направился к парку. Он не был там много лет и искренне удивился современным переменам. Поспать, что ли, на лужайке, посмеялся он про себя. Вокруг гуляла и отдыхала молодежь, юные звонкие люди, но, к своему удивлению, Алексея они не раздражали. А, это из-за Марго, сообразил он. Но невероятно, чтобы я влюбился. Это невозможно. Только не я. И в кого! В финансового директора! Что за чушь. Я не влюбился. Да и в меня нельзя влюбиться. К тому же, с чего я взял да и решил, что происходит нечто большее, чем симпатия?! Взрослые, обеспеченные люди. Студия на Патриарших.
От волнения Алексей выпил стакан вкуснейшего лимонада с клубникой и, махнув рукой на заботу о здоровье, съел огромный бутерброд со всем на свете.
Затем он успокоился.
Долгие годы Алексей оставался свободным от любви, но, конечно же, не заледенел настолько, чтобы стать полностью бесчувственным. Женщины захватывали его, но ненадолго, до первого трезвого мужского взгляда, до первой требовательной нотки, вдруг звучавшей в их милых голосках, до первого «мы», когда они, не спросив Алексея, объединяли его с собой в «пару».
Марго могла оказаться такой же. Об этом следовало помнить; она могла быть умнее и вести более тонкую игру, но, в конце концов, и ей, возможно, захотелось бы «большей близости».
Вечером в пятницу Алексей уехал, как и собирался, загород. В дороге он размышлял о делах, а, приехав и пройдясь по дому, лег спать. Зной, невыносимый в городе, там оборачивался летом, жаркой звонкой ночью, колдовской и светлой.
Суббота шла, как обычно; он завтракал, работал, дремал в тени дерева, ощущая, как отступает московская усталость. Где-то в глубине поселка перекликались детские голоса, с участка соседей доносился легкий запах дыма, шедшего от мангала, иногда по улочке с тихим урчанием проезжала машина. Алексея же окружала тишина. Сама идея впустить кого-то, женщину, в эту тишину казалась кощунственной. Окружающий мир был необходим Алексею как фон, как грунтовка полотна, не более. Для Космоса деловые успехи человека не имели и не могли иметь никакого значения; любая грусть, любая печаль растворялась во Вселенной, непостижимой, загадочной, несмотря на успехи науки, и, как отчаянно хотел он верить, благосклонной или хотя бы не враждебной. Но Бытие не могло быть недобрым, иначе такой теплый, светлый день на маленькой планете был бы невозможен.
Однако позже Алексея вновь захватила Марго.
С заходом Солнца в небе поднялась теплая июньская Луна. Строгие правила поселка запрещали шумные вечеринки на улице после одиннадцати вечера, да и опустошенные после рабочей недели москвичи вряд ли вынесли бы что-то более громкое, чем едва слышный джаз. С наступлением ночи поселок засыпал.
С годами Алексей полюбил наблюдать за плавным угасанием дня и вкрадчивым наступлением теней. Они становились глубже, глубже, синими, темно-синими, черными, сливались в неотвратимую приливную волну, приносившую с собой магию ночи.
Можно ли было разделить эти часы с женщиной, существовала ли она, способная вслушиваться в тишину, видеть незримое, искать недостижимое, или колдуньи больше не приходили в грохочущий современный мир, немилосердный к волшебству?!
Что делала Марго, пока Алексей грезил на веранде? Кем она была?
Он лег спать в волнении и на следующий день едва дождался полудня, чтобы позвонить Марго.
- Привет, - мягко ответила она на его приветствие. – Не разбудил, мы же договаривались созвониться около двенадцати. Если вернешься сегодня в Москву, не хочешь сходить на выставку?
Марго совершенно очевидно помнила, что Алексей собирался загород, и его неожиданно тронуло ее внимание. Внимание, и нетребовательность. «Если вернешься сегодня в Москву…»
- Вернусь. Я, в общем-то, выезжаю уже. Чтобы успеть до пробок. Часа в три?
- В три. Великолепно.
- Что за выставка?
- Французские фотографии Китая. В Музее Востока. – Она, очевидно, улыбнулась. – Знаешь, где это?
- Никитский бульвар, - с торжеством ответил Алексей, очень довольный, что не оказался в глазах Марго бескультурным увальнем. – В три у входа?
- Точно. Ты будешь за рулем? В смысле, если по бокалу вина после выставки…
- Нет, не за рулем. Я тоже живу в центре. – Алексей надеялся, что не звучит так, словно хвастается – а,я тоже не бедный . – На Цветном. Дойду пешком. Бульварами.
Они простились до встречи, и Алексей запер дом. На пороге он на минуту замер, прикрыв глаза. Возможно, он ехал на свидание с судьбой.
В машине Алексей включил тяжелый рок. Он не хотел думать ни о чем серьезном, и рев музыки помогал ему расслабиться. Но несерьезные мысли тои дело прорывались сквозь ураган звуков: что надеть на встречу? Джинсы и футболку? Тайной гордостью Алексея был плоский, рельефный пресс – результат часов, проводимых в спорт-клубе, и суровой диеты. Но не покажется ли он Марго молодящимся дядей, решившим сойти за юношу?! Джинсы и рубашку с длинными рукавами? Да, так. Светлые джинсы и темную рубашку? Или наоборот? Или все светлое?
Посмеиваясь над собой, Алексей долетел до дома. Он быстро принял душ и переоделся. Если он не хотел бежать и примчаться на встречу (он старательно избегал слова «свидание») мокрым от пота, пора было выходить. Не думать. Не анализировать. Выйти из квартиры. Запереть дверь. Кивнуть дюжему консьержу в холле. На улицу. Шаг за шагом, вперед. А идти по жизни только так и можно – шаг за шагом, понял Алексей. Не торопясь, но и не медля.
Он подошел к музею одновременно с Марго и, увидев ее, облегченно и благодарно вздохнул. Марго выбрала потертые джинсы и блузку бирюзового цвета, достаточно строгую, чтобы подойти для встречи с деловым знакомым, и в то же время достаточно яркую, чтобы подчеркнуть, что встреча проходила в воскресенье.
Она выглядела отдохнувшей, спокойной, ясной. У Алексея вдруг мелькнула мысль, не такая уж дикая, что Марго могла провести ночь с любовником и планировать вернуться к тому вечером, позже, а этот поход в музей был способом чуть ближе познакомиться с будущим деловым партнером. Дурак, сказал себе Алексей, чувствуя, как начало ломить правый висок. Напридумывал Бог знает что. Конечно, у нее есть мужчина. Не может не быть. Красивая, обеспеченная.
- Привет, - улыбнулась Марго. – Ты в порядке? Извини, но у тебя словно голова болит.
Алексей вздрогнул. Сероглазая женщина читала его, как открытую книгу.
- Привет! – он постарался улыбнуться. – Все отлично. Загородом – чудесное лето, здесь – зной.
- Точно. Идем?
Когда Алексей вспоминал об их первом с Марго свидании, то каждый раз говорил себе: «Это было самое тихое свидание на свете».
На выставке они почти не разговаривали. Фотограф-француз работал в мудреной, несовременной технике, и страна, запечатленная им на снимках, казалась сказочным местом, бесконечно далеким от деловитой Европы.
Алексея заворожила фотография озера, в котором отражалась полная Луна. Он постоял, кожей ощущая прохладу ночи, окутавшей затерявшуюся в предгорьях деревеньку, отошел, затем вернулся, вновь отошел. Отражение Луны не отпускало его. Смущенно рассмеявшись, Алексей еще раз подошел к фотографии.
Самой Луны видно не было. Она парила высоко в небе, бесстрастно изливая свой призрачный свет на маленькие домишки, деревенский храм, поля.
- Хотел когда-нибудь отправиться в путешествие о лунной дорожке? – Марго приблизилась к Алексею, заметив, что он то и дело возвращался к одной и той же фотографии. В ее голосе звучала печаль.
- В юности, - тихо ответил Алексей. – Сейчас, я думаю, поздно. Всему свое время.
У него сжалось сердце. Всему свое время. Что, если он уже отлюбил свое?! До какого возраста можно влюбляться, гореть, мечтать?! Существует ли вообще любовь зрелых людей, возможно ли чувство для тех, кто умудрен жизненным опытом, не всегда приятным?!
Марго стояла рядом с ним, вглядываясь в ночной пейзаж. От ее волос пахло свежей чистой водой. На миг Алексею показалось, что свечение Луны просачивалось сквозь поверхность снимка. Они перенеслись на берег озера. Он вздрогнул, и иллюзия рассеялась. Фотография стала обыкновенной фотографией, несомненно, талантливой, но не более чем фотографией.
Однако позднее, когда они с Марго потягивали прохладное белое вино в уютном ресторанчике на Большой Никитской, магия Луны вновь настигла Алексея.
Они обсуждали увиденные работы французского мастера, именно так, как любил делать Алексей, уже выйдя с выставки. Он не выносил разговоров в музеях и не понимал, как там можно болтать.
Речь шла и о путешествиях; оказалось, что и Марго, и Алексей немало поездили по Юго-Восточной Азии, но так и не добрались до Китая.
- Знаешь, - сказала Марго, поглаживая запотевший бокал, - есть такая притча. Китайский малыш капризничает и просит, чтобы мама достала ему с неба Луну.
Она подняла на Алексея ставшие бездонными глаза, и тот ощутил, как по спине змейкой пробежал холодок.
- Мудрая мать достает зеркальце, поворачивает его так, чтобы поймать отражение Луны и показывает сынишке: «Вот тебе Луна, детка, только не плачь». И малыш успокаивается.
Алексей протянул руку и осторожно дотронулся до пальцев Марго. Он не знал, как можно было бы назвать охватившее его чувство, но единственное слово, близкое к истине, звучало как «узнавание». Они узнавали, узнали друг друга. Внешний мир, их деловые успехи, квартиры, машины, отпуска в экзотических странах – все это не имело значения, потому что было преходящим, непостоянным, поверхностным. В их внутреннем мире стояла светлая лунная ночь, и там, за пределами видимого и рационального, они становились двумя частями единого существа.
Затем Марго улыбнулась, и колдовской миг прозрения завершился. День стал обычным летним воскресеньем, разговор плавно вернулся к безопасным темам, Алексей успокоился.
Марго оказалась чуть старше, чем думал Алексей – весной ей исполнилось сорок. Внешне возраст выдавали только неглубокие морщинки в уголках глаз, тело ее источало силу, в нем пленительно играла жизнь. Манера же ее общения говорила об опыте, переосмысленном и принятом; то, что Марго не старалась казаться моложе своих лет, придавало ей притягательную безмятежность.
Новая знакомая Алексея, как и он, никогда не вступала в формальный брак.
Более глубокий разговор о личной жизни у них с Алексеем зашел в следующую встречу, неделю спустя, в еще более знойное воскресенье.
- Брак просто никогда не входил в мою систему ценностей, - объяснила Алексею Марго. – Наверное, я родилась нон-конформисткой. Родители до сих пор вместе, так что это не из-за семейных драм. Мне нравится быть самой по себе.
Алексей внимательно слушал ее. Он вспоминал свое далекое, жестокое разочарование в любви, переменившее его жизнь. По какой дороге он пошел бы, останься с ним Анна? Чего достиг бы? Но Анна бросила его, и путь, на который вступил Алексей, привел его к Марго.
- Ну, может быть, ты еще не встретила своего принца, - ласково поддел он Марго.
Та искренне расхохоталась, став на двадцать лет моложе:
- Ха-ха, думаю, я готова к встрече с королем, время принцев миновало.
Алексей тоже рассмеялся, затем, решившись, сказал:
- Знаешь, я был совсем… другим в юности. Мечтателем, соней. Изменился, когда меня оставила моя большая любовь. Бросила, вернее. И от боли я проснулся.
Марго внимательно слушала его. Алексей никому не рассказывал об Анне и их расставании. И некому было, и юность давно прошла. Марго же могла понять его глубже, чем другие, если, конечно, Алексей не ошибался, считая ее тоньше, чем она была на самом деле.
- А расстались потому, что я жениться не хотел, - Алексей рассмеялся, чтобы смягчить признание. – Тоже нон-конформист, наверное.
Марго болезненным жестом потерла переносицу.
- Задумываюсь иногда, какие роли мы играем в судьбах друг друга. Задеваем других людей по касательной, как нам кажется, но что, если мы меняем их жизни одним своим поступком?
Она сделала глоток вина.
- Я тоже была… жестока в юности. Или то была не жестокость?! Но уже сейчас, в сорок, я бы извинилась перед своей первой любовью. За резкость, бескомпромиссность, грубость. Как все странно.
Марго вздохнула.
- Почему люди так стремятся дать каждому чувству название? Тебе никогда не хотелось просто чувствовать, не размышляя, что именно ты чувствуешь, любовь, симпатию, привязанность?
Вздохнул и Алексей.
- Для этого, наверное, нужно стать даосским мастером. Или год прожить на Тибете. Я, в общем-то, обычный. Но полностью отдаться чувству хотел бы. Без рациональной болтовни. Решиться и войти в реку.
Марго накрыла его руку своими прохладными пальцами:
- Или вступить на лунную дорожку?
Алексей освободил руку, поднес пальцы Марго к губам и поцеловал их. Затем улыбнулся:
- Или мы мистики, или вино в зной дурманит нам головы.
Ему неожиданно захотелось сказать Марго: «Приезжай в следующие выходные ко мне загород», но он тут же испугался и протрезвел. Нельзя было вот так, махом, открывать ворота в свой неприступный замок. Марго все еще могла оказаться… шумной. Да, в городе она производила впечатление женщины негромкой, но в тишине коттеджа ее голос мог зазвучать резко и неприятно. Да и куда спешить?! Не тот возраст.
Но позднее, когда они попрощались, и каждый неспешно побрел домой. Алексея на миг охватило дикое желание броситься за Марго и сказать ей нечто чрезвычайно важное. Объяснить, что он запретил себе любить и, поэтому, так и не научился любви. Его романы были прелестны и поверхностны, подлинная, глубокая близость с годами страшила его все больше, намного сильнее, чем в юности. В некий момент Алексею стало проще смириться с душевно одинокой жизнью, чем рискнуть и открыться женщине. В будущем, знал Алексей, он был обречен на отношения с женщинами моложе себя, потому что разница в возрасте сама по себе исключала бы подлинную интимность, предполагавшую схожий жизненный опыт. Марго же разбудила в Алексее жажду счастья, неизмеримо более сильную, чем в юности, и нежданное, непрошенное стремление к любви пугало взрослого мужчину.
Марго завораживала. Она открывалась Алексею все полнее; он узнал, что его знакомая много лет глубоко интересуется философскими и духовными учениями Востока.
- Знаешь, почти все, кого я знаю, живут по принципу «или-или». Или деловой успех, или духовный поиск. Я задалась вопросом, что будет, если я попробую совместить и то, и другое. Почему я должна развиваться только в одном направлении?!
Да, возможность полюбить именно эту женщину вызывала в Алексее страх перемен. Она могла разбудить его, а тогда, уже зрелым человеком, Алексею пришлось бы пройти через подлинное рождение, признать, что у него есть душа, и что душа жаждет завершенности.
Всего этого, однако, Алексей Марго так и не сказал. Но в следующую субботу он впервые за долгое время остался в Москве, и в тот вечер они оказались у него дома и занялись, как принято говорить, сексом.
Кружевного белья Марго не носила. Ее тело было великолепно, сильное, стройное и, как убедился Алексей, гибкое. Близость с ней напоминала покачивание на поверхности теплого моря; волны то поднимали их вверх, к Солнцу, то опускали вниз, в прохладную бирюзовую глубину, и так, без спешки, без желания проявить себя опытными любовниками, они отдавались каждому мигу соединения, сливаясь в одно существо, переживавшее блаженство. Окружавший Алексея и Марго мир таял, время утрачивало значение, пространство определялось их телами. Когда-то Алексей думал, что такие переживания могла принести затяжка-другая дурман-травой, и пробовал сладко-горькие самокрутки во время путешествий по Юго-Восточной Азии. Но в тот вечер он был трезв, не считая пары бокалов вина. Магия заключалась в другом, оставалось понять, в чем именно. Или же не нужно было понимать, потому что понимание предполагало бы слова, внутренний монолог или диалог с самим собой, а каждое подуманное слово, не говоря уж о произнесенных, искажало бы происходившее между Алексеем и Марго.
После близости они задремали. Алексей проснулся от мягкого прикосновения к плечу:
- Леша, я поеду, наверное. Вызову такси. Какой у тебя номер дома?
Алексей рывком сел на кровати. Марго еще не оделась. В приглушенном свете маленькой лампы, стоявшей на полу, она была прекрасна.
- В смысле, поедешь?
- Домой, к себе, - объяснила Марго. – Так какой номер дома?
Когда-то, совсем недавно, если говорить откровенно, Алексей мечтал о подруге деликатной настолько, чтобы не оставаться вместе с ним на всю ночь, и дать обоим выспаться, каждому в своей постели.
Теперь же Алексея охватило совершенно новое чувство – ревность. Он поразился сам себе. К кому собиралась вернуться Марго?!
Они с ней дали понять друг другу, что свободны для близких отношений, не вдаваясь в подробности. Теперь же Алексей с опозданием подумал, что свободу они могли понимать каждый по своему. Марго мог ждать любовник. Или сердечный друг; возможно, он, Алексей, был для нее всего лишь приключением, отдыхом от других, важных отношений?!
- Тебя ждут? – глухо спросил он.
- Нет, - терпеливо ответила Марго. – Никто не ждет. Но разве ты не хочешь выспаться?
- Не хочу, - Алексей посмотрел ей в глаза. – Хочу до утра быть с тобой. К черту сон. Днем выспимся. Домой она, видите, собралась. Соблазнила мужчину, а потом бежать. Чрезвычайно некрасиво, - и он рассмеялся, сглаживая свое признание.
Марго искренне улыбнулась:
- Хорошо, остаюсь. Давай закажем пиццу? Пожалуйста. Или суши. У меня есть телефон доставки.
И она захихикала:
- Так какой у тебя номер дома? В третий раз спрашиваю.
- Женщина, - взревел Алексей и, повалив Марго, начал ее щекотать, - вот дался тебе номер дома!
Изнемогая от смеха, Марго пыталась вырваться из рук Алексея:
- Так куда заказывать-то?! Да ладно, не парься, я заплачу сама, у меня золотая карточка есть! Хочешь ролл, например, или фокаччу? Не стесняйся!
Они провели вместе и ночь, и следующий день, воскресенье.
За завтраком, состоявшим из кофе и печенья, Марго предложила:
- Не хочешь прогуляться до моего дома? Я переоденусь, сменю футболку. А потом съездим куда-нибудь погулять.
Алексею вновь захотелось сказать Марго: « Так давай махнем ко мне загород! Бери вещи на понедельник, поедем на работу прямиком оттуда!» И, действительно, что могло быть проще и естественнее, чем провести воскресенье в его доме?! Но и на этот раз он не решился произнести опасные слова.
На улице он обнял Марго за плечи, и они пустились в путь к Патриаршим. Марго, было очевидно, и не думала о возможной поездке в Подмосковье. Алексей решил, что волноваться ему было незачем. Его свобода оставалась неприкосновенной.
Студия Марго располагалась в одном из переулочков, отходивших от самих Партриарших.
Войдя, Алексей присвистнул.
Просторная, но единственная комната казалась пустой. Светло-жемчужные стены, светлый деревянный пол, простые серые коврики, очень низкая широкая кровать, причудливый столик, открытые полки с книгами.
- Что-то вроде японского стиля, - объяснила Марго. – Кухня обычная, но крошечная. Поэтому я и выбрала именно эту квартиру – глаз ни за что не цепляется.
- Почему ты вообще заинтересовалась Востоком? – спросил Алексей, присаживаясь на коврик. – Ну, у тебя прекрасное образование… - и он тут же понял, что сказал глупость.
Марго достала из стенного шкафа свежую футболку.
- А, один очень молодой человек сказал мне прямо, со всей бескомпромиссностью юности: «Ты красивая, при деньгах, зачем тебе все это? Давай лучше я к тебе перееду». Принято считать, что духовность – путь для обделенных во всем остальном, так? Ты это имеешь в виду?
Алексей, чувствую себя глупым и несчастным, вздохнул.
- Да, примерно. Я туповат бываю. А что сталось с юношей? – как бы невзначай спросил он, чувствуя легкий укол ревности.
- Я все еще не готова к усыновлению, - нарочито сухо сказала Марго и тут же рассмеялась. – Я готова. Едем? Может быть, Парк Горького? Возьму плед для пикника.
Так Алексей второй раз за лето оказался в парке. Они с Марго и в самом деле устроились на газоне. Алексей растянулся на пледе, осторожно положив голову на плечо Марго. Все это напоминало… счастье. Вернее, ничто не могло напомнить ему счастье, потому что Алексей не знал, что означает само понятие «счастья». Но чувство было приятным. Вокруг них наслаждалась летним днем молодежь, и Алексей с неким самодовольством отметил, что, какие бы юноши не загорали поблизости, Марго была с ним, с ровесником.
В те дни Алексей не раз задумывался, в чем могло бы заключаться естественное развитие их с Марго отношений. Съехаться и начать совместную жизнь?! В сорок лет?! Для чего?! Они много работали, уставали, и для близости у каждого из них оставалось не так уж много душевных сил. Или это и была любовь – любовь зрелых людей?!
Лето сменилось осенью; Марго и Алексей несколько раз встречались с приятелями, став в глазах окружающих парой.
В тоже время отношения их замерли, словно и мужчина, и женщина глубоко вдохнули, не решаясь выдохнуть и нарушить затянувшийся миг тишины. Загородный дом Алексея оставался его убежищем, недоступным ни для кого, кроме хозяина. Иногда Алексей оставался на субботу в городе, но, когда он проводил день, а то и оба выходных, в коттедже, Марго ни на чем не настаивала. А если она была вполне довольна сложившимся положением вещей, то зачем было бы рисковать и нарушать равновесие?!
Затем настал тот ноябрьский день, холодный и ветреный, когда Алексей стоял в саду перед загородным домом, вспоминая расставание с Анной.
Как вышло, что он позволил юношескому разочарованию определить всю свою жизнь?!
Слабое Солнце едва грело кожу, но игра бликов на мокрой земле, на коре деревьев, на немногих уцелевших листьях завораживала.
Алексея охватил озноб.
Он запретил себе любить, заменив, как сумел, недостойное его чувство успехами в делах. Внушил себе, что любая глубокая близость вторглась бы в лелеемую им тишину.
Но в миг беспощадной ясности Алексей с содроганием понял, что расплачивался душевным одиночеством не за свои грехи.
Анна, вздорная девчонка из далекого прошлого, все-таки одержала над ним верх, потому что он оказался неудачником, потерпевшим крах в самом важном – в любви. Алексей ошибся в юности, решив, что выиграет, если добьется материального успеха. Одержать верх над прошлым можно было, только полюбив, только решившись открыться женщине, только впустив ее в свой тайный сад.
Или в свой дом, пронеслось в мыслях у Алексея, впустив ее в свой дом. Если она готова войти, конечно же. Если и она готова.
Алексей достал из кармана куртки машинально прихваченный коммуникатор.
Марго могла быть с кем угодно, где угодно, в кафе с приятелями, в постели с любовником, она могла дремать, отдыхая после рабочей недели, или проводить совещание в офисе.
Возможно, вся эта история служила лишь отражением другой, той, которая могла бы случиться, не будь страх Алексея так силен, возможно, его любовь была лишь Луной, отраженной в маленьком зеркальце, утешением для испуганного юноши, так и не решившегося повзрослеть.
Возможно.
Марго ответила Алексею после второго гудка, и он сказал ей, удивляясь тому, как непринужденно звучит его голос:
- Привет! Слушай, если не занята, приезжай ко мне загород. Да, прямо вот сегодня. До понедельника. Хочешь, от метро подхвачу. Ага. Нет, дом теплый, но свитер возьми. Носочки там шерстяные. Растоплю камин. Да, можно испечь картошку. Ха-ха, очень смешно. И вот еще что. Маргарита, я тебя люблю.
;