19
9 июля
«Итак, конечным и законным способом отношения двух онтологических сторон является антропологическое отношение отрицательной целостности Понятия и отрицательной частности Предмета. Общее и объединяющее их свойство отрицательности есть не что иное, как Форма. Но в силу онтологической различенности форма обладает двумя диаметрально противоположными модальностями – понятийной и предметной. В рамках онтологического квадрата две эти формы имеют значение имманентной формы умозрительной, воображаемой Оценочности и трансцендентной формы видимой, символической Товарности. Обе формы оказываются окончаниями на соответствующих осях. Так, форма вербальной оценочности Говора заканчивает вертикаль высказывания. Форма визуальной товарности Показа заканчивает горизонталь взгляда. И та, и другая формы являются полярностями того, что остается по ту сторону от разделяющей их границы. А по то сторону остаются полюса Смотра и Слуха. Их общим свойством является онтологическая содержательность. Таким образом, единственной целью обоюдного деления осями высказывания и взгляда разделение единой оси на полюс содержания и полюс формы. Смыслом и прибылью обоих делений является, то что Форма (= 1) больше Содержания (= 0). То есть, вербальная форма оценивающего Говора больше вербального содержания Слуха. А визуальная форма товарного товарного Показа больше визуального содержания Смотра. Общим результатом «взаимовыгодного» разделения высказывания и взгляда оказывается то, что, находясь по ту сторону в состоянии мистического баланса онтологических содержаний Смотра и Слуха, Лица и Имени, Земли и Неба, по это сторону они входят в контраст дисбаланса качественной формы приговаривающей Цены и количественной формы показываемого Товара. Таким образом, имеет место трансформация онтологического равновесия Имени и Лица в онтологический дисбаланс ценовой и товарных форм. Такая трансформация образует исключительный полюс как точку их пересечения.
Основные оси онтологического квадрата могут быть представлены в терминологии структурного психоанализа Жака Лакана. Так, трансцендентная ось связи целостности Смотра как лица Земли и причастности Слуха как имени Неба есть сфера Реального. Диагональная ось связи трансцендентного имени и имманентного понятия – сфера Воображаемого. И, наконец, имманентная ось связи качественной универсальности ценовой единицы и количественной единичности товара – это сфера Символического. Геометрическая схематика нисходящего движения от одной сферы к другой предстает в виде трансформации круга. Реальное – это начальный круг Неба и Земли в парном покое равновесия их благодатного единства. Воображаемое – это частичная разделённость кругов имени и понятия с общей областью их пересечения. Символическое – это полная разделенность кругов в виде восьмерки, полярные половины которой пребывают в динамичном контрасте их законной распри. Сфера Символического, «символического порядка» представляет собой Закон, который, горизонтально охватывая всю действительность, поляризует её на две сразу вступающие в обмен стороны. То, что происходит в пределах горизонта Символического, есть, прежде всего, обмен. То есть, Закон – это закон обмена. Но центр обмена, которым ограничивается и определяется периферия символического обмена, синтезируется в сфере Воображаемого, недра которого таят содержание Реального. Слова Лакана о том, что «воображаемый кризис в реальном завершается порождением очередной символической формы», в этом смысле можно переиначить так, что воображаемое перекручивание круга Реального как благодатного единства Неба и Земли оборачивается поляризацией двух символических форм, чей спонтанно случающийся контраст требует примирения в законности обмена.
Мотивом обоюдного разделения высказывания и взгляда выступает выгадывание преимущества с целью доминирования. Взгляд делит высказывание так, чтобы товарный показ превосходил оценивающий говор. Напротив, высказывание делит взгляд так, чтобы оценивающий говор имел преимущество перед товарным показом. Проще говоря, оба способа притязают на то, чтобы переоценить себя и недооценить своё иное. Различием таких двух вымогаемых преимуществ по формуле 1 > 0 является полярность единиц: в одном случае качественной и абстрактной универсальности единицы измерения, в другой – количественной и конкретной единичности измеряемой вещи. В качественном случае преимущество достигается центростремительным сгущением абстрактной единицы. А в количественном случае оно достигается центробежным смещением к одной отдельно полагаемой конкретной единичности. Рассмотрим перипетии образования этого избытка по траектории, распределенной по единой оси, включающей все углы онтологического квадрата: Смотр – Слух – Говор – Показ. Каждый угол этого квадрата представляет важнейшую онтологическую позицию, получившую основательную развернутость в истории философии. Имея в виду логический квадрат, формально сопряженного с содержанием квадрата онтологического, необходимо сопоставить четвёрку полюсов одного и другого.
Как известно, полюса логического квадрата, выражающего всё многообразие отношений между вертикалью центрально-качественного субъекта (S) и горизонталью периферийно-количественного предиката (P), соединяются в последовательность «Все S суть P» (SaP), «Некоторые S есть P» (SiP), «Ни одно S не есть P» (SeP), «Некоторые S не есть P» (SоP). Каждый из полюсов логического квадрата в виде одного из четырех типов суждений обладает парой свойств, которая сближает их с полюсами онтологического квадрата. Так, положительная целостность суждения типа SaP соответствует Смотру. Смотр полагает наличную, положительную целостность предикатной Периферии, в которую полностью включается Центр субъекта. Смотр выражает суждение «Вся Наличность есть Имя». Будучи положительно-целостным суждением, это суждение есть также Предложение. В истории философии эта позиция состоялась в досократический период. Положительная частность суждения SiP соответствует Слуху. Слух вычитает из предикатного горизонта Наличия вертикальную субъектность Имени: «Имя не есть всё Наличие, а есть особый Абсолют». В этом неравенстве сказывается первичная отрицательность в отношении того, что вертикальная статичность вербального Имени входит в контраст с динамичностью визуального Наличия. Историко-философской проекцией этой позиции является полярность объективного идеализма Платона и рационализма Аристотеля. Отрицательная целостность суждения типа SeP соответствует Говору. Говор, отождествляя себя с самим собой, редуцирует положительную причастность имени к отрицательной целостности и самотождественности понятия: «Имя есть Понятие». Феноменологическая контрадикторность содержательного имени и формального понятия в истории философии исполняет драму схоластического спора между реализмом и номинализмом, между верой в трансцендентное происхождение общих имен и утверждением имманентного пребывания универсалий в разуме. И, наконец, отрицательная частность суждения типа SoP соответствует Показу. Показ смещает предикатное Целое наличности периферии к одной из его Частей, замещающей всё это Целое по принципу «часть вместо целого». Конечным выражением этого смещения становится заключение «Понятие есть Предмет». Это заключение получается как вывод из допускающего и положительного суждения «Всё Наличие есть Имя» и обосновывающего и отрицательного суждения «Имя есть Понятие». Напряжение между двумя этими антропологическими полюсами заряжает всю драматичную сцену новоевропейской философии с кульминацией в философии Канта.
В свете вышесказанного можно видеть, что отношения онтологического и логического квадратов представляют отношение онтологического содержания и логической формы. В рамках онтологического квадрата вертикаль онтологической субординации «Всё Наличие есть Имя» или «Лицо есть Имя» словно отражается в зеркале. В этом отражении онтологическое отношение трансформируется в вертикаль антропологической субординации «Понятие есть Предмет». И как водится в зеркальной трансформации, полюса доминирования и подчинения меняются местами. Существом этого переподчинения становится оборачивание содержания онтологического равновесия видимого и слышимого, визуального и вербального в логическую форму их принципиального дисбаланса. Такое оборачивание достигается при посредстве числовой символики. Именно числовой символ оказывается сомнительным посредником в ситуации примирения видимого горизонта предикатного Наличия и слышимой вертикали субъектного Имени. В спонтанной произвольности числовой символизации великий круг горизонта земного количества становится кружочком пустого 0, а великая ось вертикали небесного качества выражается полнотой 1. Посредничество математической символизации приводит к тому, что обе – небесная и земная – стороны онтологического конфликта рано или поздно уходят в подчинение инстанции своего формально-обобщающего числового знаменателя. Именно человеческое число, бесконечно долго плетя нити связей между небесными словами и земными вещами, незаметно торит тайный путь к власти, чтобы однажды, отметя все онтологические претензии примеряемых сторон, утвердить себя в единоличном праве исключительного господства своей числовой формы над словесно-вещественным содержанием. Весьма характерно, что ключевым обстоятельством генезиса европейской рациональности, возникшей в IV-V вв. до Р.Х., стало бурное развитие торговых отношений при незаменимом посредничестве монеты. Именно числовая форма монеты, опосредуя небесно-словесную реальность человеческих потребностей и наглядную реальность земных вещих, оказываясь в самом центре горизонта человеческих обменов словами, вещами, телами, становится практической точкой отсчета становления теоретического знания.
Итак, онтологическое содержание трансформируется в антропологическую форму при посредничестве числа. Порядок этой трансформации таков. В общеутвердительном суждении типа SaP нераспределенность предиката указывает на то, что неопределенный горизонт предиката включает в себя вертикаль субъекта. Эта включенность допускает то, что они абсолютно равновесны, как онтологически равновесны земное Лицо и небесное Имя. Это онтологическое равновесие выражается отношением, где предикатный 0 равен субъектной 1, 0 = 1. В частноутвердительном суждении типа SiP нераспределенность субъекта отличает его от предиката, полагая неравенство вертикали субъекта и горизонтали предиката, или Имя ; Лицо, или 1 ; 0. В общеотрицательном суждении типа SeP, полностью разделяющем вертикаль именного субъекта и горизонталь наличного предиката, происходит радикальное самоотождествление субъекта с самим собой: Имя есть Понятие, или 1=1. И на заключительном этапе, выражаемом в суждении SeP, вертикаль субъектной Формы (=1) входит в безраздельной господство над предикатным Содержанием (=0). Общая формула этого отношения такова: 1 > 0. Таким образом, траектория сворачивания круга онтологического единства Неба и Земли в логический квадрат дисбаланса субъекта и предиката в своём числовом выражении предстает в ряде: 0=1; 1;0; 1=1; 1>0. И совершено понятно, что в такой математико-символической перспективе, где в конце концов субъектная 1 (= человеку) тотально превосходит предикатный 0 (= мир), учреждается такой символический порядок, где такому человеку, тотально превосходящему мир в своей беспредельной алчности, «и целого мира мало».
Очевидно, онтологический квадрат в первую очередь относится к человеку, определяя его в систему отношений бескрайнего содержания души и бесконечно уточняющейся формы субъективности. В этом смысле онтологический квадрат структурирует топологию расщепления человека на два онтологических полюса – благодатной души и законной субъективности. В общем и условно геометрическом плане их взаимность представляет отношение окружности и точки её центра, где трансцендентная окраина с довольно неопределенными краями резко контрастирует с ярко выделенным полюсом своего имманентного центра. Периферийно-центристская топология расщепленности души и субъективности включает в себя и хронологию их поляризации. Пребывая в неподвижности вечности, трансцендентно-периферийная душа является самим бескрайним Началом. Напротив, самопроизвольно учреждая себя, субъективность учреждается как бесконечно уточняющийся во времени Конец. Ищущая конечности субъективность центростремительно ввинчивается в периферию Начала, упрямо настаивая на своей центральной и главенствующей причинности по отношению к так подчиняемой периферийности как только вторичной по-следовательности. Вектор разрыва между периферийным Началом и центральным Концом оформляет всю динамику порядка временности, задавая её в представлении, где укореняемая в прошлом однополярность необходимой и центральной Причины определяет вымогаемую из будущего периферию возможных Следствий. Ключевым вопросом отношений благодатного Начала как души и законного Конца как субъективности является вопрос: Как возможна временящаяся субъективность на фоне вечной души? Она возможна посредством перекручивания круга благодатной Души в спиральную восьмерку законной Субъективности. В результате этого перекручивания и возникает сама однополярность субъективности. Ключевым свойством полюса субъективности выступает то, что, расщепляя человека на душу и субъективность, такой исключительный полюс одновременно расщепляет субъекта и другого. То есть, монополюс субъективности, производя эффект расщепления внутри, немедленно выносит его наружу. Это означает, что онтологический квадрат не только и не столько выявляет структуру расщепленности человека, сколько одновременно замыкает в структуру межчеловеческую взаимность как всегда субъектно-объектную полярность.
Итак, структура субъективности полностью совпадает со структурой интерсубъективности. Ключевой точкой их соприкосновения является полюс Я, что приходится на самый центр их тождественных систем. Я – формальный центр системы субъективности и одновременно системы интерсубъективности. Два субъекта, пребывая в системе центрированной одним Я интерсубъективности, оказываются в жестких рамках единого кона, в котором случается ожесточенная схватка и идёт непримиримая борьба за право занимать привилегированное и неделимое место Я. Эта ситуацию ярко иллюстрирует драма футбольной игры соперничающих команд за право обладать мячом. Подобно тому, как мяч является орудием-средством нанесения ущерба противнику в двойственности своей принадлежности ногам атакующего субъекта и несения угрозы воротам обороняющегося объекта, ровно в той же двоякой функции в коммуникативной игре выступает Я. Неделимость футбольного мяча, воплощающего неделимость нулевой точки центра ограниченной рамки футбольного поля, в точности воспроизводит неделимость Я как центра коммуникативной системы. В функции неделимости Я – это инициативный исток всех т.н. «игр с нулевой суммой», которые, заранее перечеркивая горизонталь благодатного равенства справедливого распределения, задают закон вертикального доминирования выигрышного преимущества над проигрышным недостатком. Но в том всё и дело, что в коммуникативных играх с нулевой суммой Я всегда выигрывает само Я. Причём выигрывает за счет самих участников игры».
20
7 июля
- И это мне не запрещается. Ну, ладно, давай продолжим. Итак, Моисеево суждение конвертирует мистическое переживание слуха Божьего Имени в факт синтезирования общезначимого концепта в отношении восприятия коллективом соплеменников, для которых такое имя становится точкой интегральной сборки, полюсом национальной идентичности. В таком переводе «бога-для-себя» в «бога-для-всех» осуществляется коллективное признание данным сообществом себя как народа Яхве. То есть, Моисеево суждение – это прецедент образования концептуального центра в качестве полюса политического притяжения. Потом этот жест будет зарифмован не кем иным как Кантом, который точно также синтезировав категорический императив на максимально субъективном, трансцендентальном основании, предъявит его в качестве полюса интеграции уже всего человечества во «всемирно-гражданском плане».
- Кант – это рецидив Моисея?
- Несомненно. Только уже на трансцендентальном уровне, где многие мистические, призванные внушать ужас и благоговение маски уже сброшены, и осталась только одна голая человеческая физиономия. Именно эта зарифмованность позволяет судить об аутентичном мотиве Моисеева тезиса. Подлинным смыслом его тезиса является высказывание о том, что «человеческое Я есть бог». То есть, по итогам Моисеева тезиса выясняется, что богом человека является его родовая сущность в качестве Я. И, опосредуя Имя Бога личным местоимением Я, Моисей заявляет, что богом по имени Яхве является сам человеческий Род. Таким образом, Моисеев тезис – это эпифеномен конвертации благодатного Имени в закономерное Понятие, логической функцией которого и выступает родовое определение всегда наличного вида. В этом смысле имя Яхве – это концептуальный центр родовой идентификации иудейского мира. То есть, тезис Моисея, вменяя мистичность Божьего Имени в рациональность только родовой сущности, обращает божественную причастность каждого иудея в меру его родовой причастности. Замещая Бога родом, Моисей одновременно замещает причастную божественному бытию Душу автономным человеческим Я…
- Подождите, профессор, - резко перебила я Берклитца, - а как же это Я автономно, если посредством Я человек имеет родовую причастность?
- Мэри, ты в своём нетерпении опережаешь ход моего рассуждения. Я как раз к ответу на это вопрос и подхожу. Подожди немного. Вообще, Я – это не столько уникальное место, местоимение, совпадающее с местоположением моего тела, сколько принцип, идея. Да, верно, посредством Я каждый из людей подключается к роду в лице другого, а, вернее, к телу другого. То есть, понимаешь, Мэри, способ такого подключения, в результате которого становится тот или иной родовой обмен, становится всеобщей формой и центром тяжести всякого единичного коммуникативного обмена…
- И оригинальной формой родового обмена, конечно же, является половой акт?! – Сразу изъяла я смысл из смутного высказывания, закованного в латы стыдливости профессорской солидности.
- Да! – Облегченно выдохнул профессор.
- То есть, не хотите ли Вы сказать профессор, что в Моисеевом тезисе мистическое содержание Имени Бога было опосредовано универсальной формой сексуального обмена, в результате чего превратилось в центр политического притяжения, как минимум, иудейского мира?
- Да. Более того я хочу сказать, что суждение имеет структуру сексуальной связи, а также и форму акта купли-продажи…
- Или наоборот.
- Что - наоборот?
- Может, половой акт воспроизводит структуру суждения.
- Это – вопрос. В любом случае мы имеем ситуацию сублимации порядка дара в порядок обмена, в который вступают, как минимум, два контрагента, опосредуя свои отношения инстанцией смерти. Дело в том, что всякий обмен опосредован смертью, страхом которой полностью заряжено Я.
- В отличие от дара?
- Да, дара, агентом которого является душа, что наполнена верой в своё бессмертие.
- Поэтично, профессор, но не практично! – Иронично пожаловалась я.
- Ничего не поделаешь, Мери. Но без этой оппозиции закономерной Смерти и благодатного Бессмертия мы вряд ли сможем очертить границы возможного опыта нашей жизни, в которой мы, увы, смертны. А границы этого опыта полагаются контрастом с переживанием бессмертия, в котором полностью преодолевается страх смерти.
- Не знаю, профессор, я это всё мало понимаю. Для меня слово «бессмертие» - фигура религиозной риторики. А вот, например, страх смерти – это такой естественный фон жизни, неприятный, конечно, но понятный.
- Вот, ты сама говоришь, что страх неприятен. Страх неприятен, потому что унизителен для человеческого достоинства, мерой которого, в том числе, является наше бесстрашие, в том числе, и перед смертью. Мы бы не сопротивлялись страху смерти, если бы заранее не обладали особым мистическим чувством бесстрашия перед нею. И, более того, только это бесстрашие – содержание нашей человеческой свободы. Помнится, даже Кант вначале, в «Критике чистого разума» гарантирует свободу бессмертием души, а его – бытием Бога.
- Верно, - согласилась я.
- Ну, договорились, Мэри. – С улыбкой спросил Берклитц.
- Похоже.
- Ну раз так, давай продолжим. Итак, в Моисеевом тезисе о Боге произошло смешение или, даже, замещение благодатного бессмертия души закономерным бессмертием рода. В результате такого замещения в тугой узел сплелись порядки родового, то есть сексуального бессмертия, обмена и власти. То есть, здесь в одном месте собрались антропология в её семейно-сексуальном ключе, социальная философия в экономическом изводе контраста классов богатых и бедных, и политическая теория как в пределе геополитика отношений больших групп государств, акцентированных либо как Запад, либо как Восток…
- Да, далёкие перспективы открылись с Синайской вершины, - иронично отреагировала я.
- И не говори…
- Да. Но несмотря на всю многоплановость человеческого мира, мы, по-видимому, спрашиваем, что же здесь было приоритетным. Правильно?
- Да, и если мы выписываем человеческую историю в канву библейского сценария…
- …то, у нас не остается в качестве первичной сцены человеческого мира ничего, кроме отношений между Адамом и Евой?
- Ты – против?
- Да я уже поняла, что это неотвратимо. Но вы же знаете, профессор, как я отношусь к онтологизации гендера.
- Плохо?
- Конечно.
- Понятно. Но это же такая естественная аллергия на навязчивые теоретические обобщения доктора Фрейда…
- …у которого мужчина – обязательно субъект, а женщина - объект…
- Да уж. Но, значит, по ходу дела мы и с этим будем разбираться… Ладно, хватит лирических отступлений. Итак. Проблемой Моисеева тезиса является то, здесь бессмертное, а потому безусловное содержание Имени Бога, с которым рифмуется мистическое бессмертие души, опосредуется суждением, имеющим форму…
- …бинаризма сексуальной расщепленности, - стремительно добавила я.
-…что выступает условием осуществления уже бессмертия рода как рационального бессмертия. И по причине зарифмованности обоих бессмертий, половое различие, сексуальная расщепленность, зафиксированная в Я, выступила условием безусловного существования Бога. Существование Бога ушло под иго сексуальной, субъект-объектной расщепленности формы суждения. И только поэтому в Моисеевом суждении Бог приобрел пол. И, конечно, мужской. Вот Бытие греков – оно вполне еще бесполо. А здесь бесполая бессмертность Бога-Бытия была вытеснена в конечную форму Я как родовую сущность человека. И, войдя в абсолютное качество субъектной и мужской сущности, такой мужской бог взошёл в абсолютную власть над женским, объектным и как будто ущербным существованием кастрированного Моисеевым тезисом мира. В конечном итоге великое Бытие было вытеснено в различенность мужских и женских гениталий, а вернее в различенность присутствия/отсутствия пениса. Тогда как его величие пребывает то ту сторону этого различия. И теперь и отсюда религиозность опосредуется через родовую причастность, когда человек сначала получает свою половую определенность, а уже потом – религиозную причастность. Поскольку идентичность реализует себя в меновой коммуникации, а, значит, основывается на всеобщности центра тяжести менового взвешивания, который уравнивает любых двух контрагентов в субъект-объектную пару, эта парность становится условием отношения к безусловному Богу. И каждый из нас становится не равен Богу, прежде чем не станет равным другому. Но самом деле равенства как раз здесь не достигается, когда каждый – то субъект, то объект! Путь к универсально мистическому содержанию Бога загромождается баррикадой в виде универсальной рациональной формы субъект-объектной расщепленности!
Взволнованная речь профессора резко оборвалась. Я подождала её возобновления и, не дождавшись, спросила:
- Вы обвиняете?
- Нет, Мэри, нет! Всё это судьба человечества. Но человечеству надо идти дальше. И уж, конечно, я не опротестовываю необходимости полового различия, обусловливающего закономерное, необходимое осуществление бессмертия человеческого рода, которому, очевидно, надо продолжаться. (А то так недолго быть записанным в его враги, - с саркастичной ухмылкой заметил профессор) Я только говорю о том, что негоже, чтобы путать Божий дар с яичницей, как говорится, чтобы форма подминала собой полностью составившее её содержание, и, тотально её эксплуатируя, нещадно пользуясь ею, одновременно вменяла её в полное ничтожество. Но на самом деле форма должна пребывать в балансе со содержанием, причём на основании самого содержания.
- Это вы еще про государство и про капитал?
- И про них тоже.
- Широко, - сдержано подивилась я.
- Хорошо. Но если голый Закон превратил мир в ад, а воцарение райского состояния чистой Благодати в возможности только Бога, то, на какое же состояние мы можем надеяться?
- На баланс земного Закона и небесной Благодати, - кратко ответил Берклитц.
- А, то есть, на чистилище! - иронично изображая догадку, выразила скепсис я и грустно изрекла. – Не густо.
- А что, собственно, вся человеческая история – это чистилище. В прошлом – ад, рай всегда только в будущем, а посредине – чистилище. А чего еще хотеть? Вся история началась с греха, потом братоубийство, кровь, грабежи, сплошное насилие, пришёл Бог, Его распяли, дальше – больше, вся человеческая история – история войн, потом ХХ век, две мировые войны, Гулаг, сотни миллионов жертв Холокост, Хиросима, Нагасаки, и после всё этого мы хотим рая?
- Да, как-то нелогично, - признала я. – Хотя, может быть, мы уже заслужили эпоху без войн?
- Несомненно… Я всё-таки хотел кое-что добавить к вышесказанному.
- Да.
- Я думаю, что вот такой баланс благодатной утопии и состоявшейся в истории меры закона вполне возможен.
- Как баланс той части человека, что апеллирует к мистическому бессмертию, и той его части, что, увы, по законам природы несет смерть и смертна сама.
- Да, вот это ты хорошо провела границу между двумя мерами человека, где по одну сторону пребывает божественное содержание человеческой жизни в виде Души, а по другую сторону – вот эта закономерная структура расщепленности человека на смертоносную и смертную части. И важно, что, если божественное содержание, полностью приходится на нашу свободу, личную и неисповедимую, то указанная форма как Я пребывает в собственности коллективного закона, и по эту сторону человек вменен в обязанность согласовывать свои желания с коллективно конвенциальной нормой. И здесь всё ровно по Христу: «Богу – Богово, а кесарю - кесарево». Другими словами, душу посвящай Богу, а государству заплати налоги…
- То есть, в отношении своего Я человек должен выступать аристотелевским zoon politikon, политическим животным. Но разве возможна какая-нибудь политическая институализация в отношении души?
- Боже упаси! Но именно такую формализацию произволил Моисей. По сути, вменив Бога в некий закономерный политический полюс власти, Моисей элиминировал свободу Богом данной души. Характерно, что одновременно с этим происходящим на священной высоте горы Синай событием политической формализации мистического содержания, по сю сторону, где-то в профанной долине патронируемый Аароном народ создает культ золотого тельца. Несмотря на своё яростное ниспровержение золотого тельца, этот культ выступает своего рода зеркалом того, что превращает в культивируемую ценность сам Моисей, выступает таким отражением, что, отрицая отражаемый оригинал, одновременно его всё-таки косвенно утверждает. Грубо говоря, утверждение земной власти денежной единицы оценки, так или иначе, зиждется на небесной власти мистического единства, и монета – полномочна, поскольку своим земным блеском отражает и выражает сам небесный свет. И в такой произвольной и довольно наследственности преемственности света и блеска доказывается, что земная власть политического авторитета была бы невозможна без небесной власти мистического начала. Одного страха смерти для легитимной власти мало, она обязательно еще нуждается в нашем элементарном доверии и в вере.
- Хорошо. Я поняла. Значит, всё дело в том, чтобы не смешивать некое небесное начало и земной полюс…
- Да, Мери, совершенно верно. Эти два полюса с положительной благодатностью могут пребывать в единстве и гармонии, но с отрицательной императивностью не должны замещать один другой… И знаешь, Мэри, давай этим выводом подытожим наш разговор и им же зададим задел на его продолжение, например, завтра. Ладно?
- Отлично!
Мы обговорили место и время следующей встречи и, обнявшись, попрощались.