Предыдущая глава: http://proza.ru/2015/12/27/241
С Новым годом!
2.
Фаталист – счастливый человек. Пусть кого-то пугают революции, террористы, кризисы, ураганы, землетрясения, конец света и даже близкая собственная смерть! Человек на рубеже жизни и близкой смерти будет приходить в ужас, накручивая себя, будоража своё воображение, представляя себя то в гробу, в сырой земле, то в пламени крематория (говорят, что в момент сжигания человек на мгновение приходит в себя и даже садится в гробу).
Но не фаталист. Истинный благоверный фаталист только скажет себе: чему бывать, того не миновать, а значит и не надо привлекать всякие такие мысли… и он, конечно же, пойдёт к неизбежному для всех концу со спокойствием в душе.
Но так будет до тех пор, пока бабушка с косой не заглянет к нему в глаза, пока он сам не занесёт ногу над пропастью. И это правильно; инстинкт самосохранения присущ и самому заядлому фаталисту.
Василий Васильевич, пережив инфаркт, и оказавшись на больничной койке, проявил себя, как подлинный фаталист: он всецело доверился врачам, а там будь, что будет… умру-то не сегодня, и, наверное, не завтра, а когда… ну, как в песне – «а смерть придёт – помирать будем!» И не было ни страха, ни надуманного ужаса. Мало ли что будет потом с этим телом. Его и сейчас, как старый автомобиль, всё время приходится чинить. Приходит срок и железный автомобиль бросают; так же моё «Я» бросит и этот вид транспорта - тело. И даже сами мысли эти не бродили в голове, как дрожжи, иначе он бы не был фаталистом, а он был им. Нет, они как-то раз-другой пробежали по сознанию Василия Васильевича, прижились, как прививка от оспы, и стали убеждением.
Убеждением фаталиста.
Какая-то схема мыслительной работы, на формирование которой потребовались бы длинные минуты, а то и часы, в экстремальных ситуациях формируется в мгновение. Если бы голос из кухни, так похожий на голос умершей жены, прозвучал в нормальной обстановке, Василий Васильевич просто улыбнулся: как голос Светланы сегодня похож на голос матери! Но антураж комнаты, буфет, кровать, вчерашнее пребывание в больнице, ёлка, тапочки и, наконец, голос жены, – всё суммировалось в мгновение ока, но пока что пробудило только любопытство: это что за приключение? Что, вообще, происходит?
Однако, сделав вдох-выдох, ущипнув себя за мочку уха, а потом и за складку на животе, он почувствовал себя «живее всех живых» и вернул в свой транспорт выскочившего было пассажира. Едва фаталист занял привычное место за рулём, Василий Васильевич шагнул к выходу из комнаты.
Таня стояла у плиты. На ней был тот же фартук, который тогда вместе с другими вещами покойной вынесли из квартиры.
Рядом с Таней сидел на низеньком стульчике бледный мальчик с закрытыми глазами и катал туда-сюда детскую коляску.
Мальчика Василий Васильевич узнал сразу. Он жил на той же улице и в прошлом году утонул в колодце. Им всем было, конечно, жалко мальчика, но ещё жальче себя, – теперь придётся тащиться с вёдрами от дальнего колодца…
- Петька, ты? – вырвалось у вошедшего.
Мальчик открыл глаза и показал язык, такой зелёный, как будто Петька попробовал зелёнку.
Василий перевёл взгляд на жену.
Одна её рука была в кармане фартука, другую она протянула к нему. Не решаясь поднять глаза на лицо стоявшей перед ним женщины, Василий Васильевич устремил свой взор на протянутую к нему руку, а вернее – на ногти.
Странный маникюр: ногти были очень длинными, загнутыми, как у хищной птицы, острыми на концах, и окрашенными чёрным лаком.
Своим, таким родным голосом, Таня воскликнула:
- Осторожно, дай руку.
Сразу за порогом на полу виднелась глубокая трещина. Таня схватила руку Василия и перетащила к себе. Ну, крепкие у неё пальцы, даже заболела кисть…
Наконец, он поднял глаза на жену.
Близкое родное лицо; правда, не такое измождённое и восково-жёлтое, каким оно было, когда она умирала. Пожалуй, такой Таня была лет двадцать тому назад, когда вернулась из санатория «Нафталан». Правда, родимое пятно, располагавшееся раньше чуть выше левой брови, почему-то сползло к мочке уха.
- Где я? – выговорил Василий, – в загробном мире?
Таня улыбнулась:
- В загробном? Да нет такого мира! Ладно, это потом, потом, ребёнок голодный. Твой сынок, Вася!
Василий опешил:
- Как это?
Таня пояснила:
- Тоська твоя родила и в лес отнесла. И не дала имени. Сейчас ты сам дашь имя и покормишь, снимай пижаму!
- Почему пиж…
Василий опустил глаза на свою грудь и поразился крупным бугоркам. Это женская грудь?
Вдруг он почувствовал, как эта его грудь наливается, как в сосках появился зуд… какой бывал, когда, вытираясь полотенцем, заденешь сосок ногтём. Появилась болезненная тяжесть в этих грудях, желание от неё поскорей избавиться.
А Таня торопила:
- Да снимай же пижаму!
Но пуговицы не расстёгивались. Пижама была цельной, а пуговицы наглухо пришиты.
Тут Петька открыл глаза, протянул невесть откуда взявшийся столовый нож, и при этом спросил:
- А мне дашь?
- Перебьёшься! – отрезала Таня.
Фаталист взял верх, и Василий Василевич решил не упираться. Да и Танькиных ногтей опасался.
Он только ещё раз осмотрелся.
На кухне был беспорядок. Сквозь грязное окно виднелся диск светила, огромного, как медный таз. Он вспомнил, что пару минут тому назад его разбудил солнечный луч. Это было в комнате за его спиной. Тогда что это светит сюда – такая луна?
На полу валялись какие-то пакеты, осколки тарелок, скомканные бумажки и прочий мусор. А ведь Таня была такой чистюлей!
Таня же всучила ему свёрток с ребёнком и вытолкнула обратно в комнату;
- Ступай на кровать, кормящий!
Продолжение http://www.proza.ru/2015/12/29/1028