В начале Миллениума я взял интервью у рижского поэта Олега Золотова (1963 - 2006). Известен он был в узких кругах. Одни (в том числе и я) всегда считали его гением, другие - полусумасшедшим графоманом (или, в лучшем случае, одаренным дилетантом, который не сумел или не успел стать мастером). Стихов его я цитировать здесь не стану, их достаточно в Интернете.
Интервью было опубликовано в латвийской русской газете "Телеграф" (06. 08. 02). А сейчас мне захотелось выложить интервью в Сети:
"ПОЭЗИЯ - ЭТО ДЕРЕВО"
Выследить Олега в Задвинье, где он обитает, может быть, чуть легче, нежели уссурийского тигра в тайге: у поэта нет ни постоянного пристанища, ни мобильного телефона, ни ящика э-почты, и связь с ним осуществлялась через посредников.
Беседовали мы в пивной "Кружка", где за пол-литра пива берут всего лишь 30 сантимов. Стучали бильярдные шары, тренькали "однорукие бандиты", из динамиков звучал "русский шансон", а пьяный мужик в тельняшке каждой пожилой синюхе кричал: "Девушка! Девушка!"
- Расскажи, Олег, о своих "литературных корнях"... Давай я попробую угадать... Античные поэты. Битники, сюрреалисты всякие... Кавафис?..
- Кто такие? Не читал...
- Ну, античных-то!..
- Ах, да, читал! Этого, как его там... Катулла. Ничего, понравилось... А кто такой Кавафис?
- Это такой греческий дядька, который жил в Александрии. Это дыра такая, типа как Рига, только там очень жарко. Кавафис жил вдали от всяких литературных тусовок, пописывал себе потихоньку, а потом оказалось, что он - гений. Совсем как ты... Но все-таки кто твои учителя в поэзии?
- Русские барды, исполнители авторских песен.
- Что ты несешь! Какие еще барды?! Какая может быть связь между твоей сложной метафизической поэзией и наивно-романтическими песенками про "туманы и тайгу"? Ты каких-нибудь серьезных поэтов читал?
- Мне читали... Пастернака и Мандельштама мне читал один умный человек. Мне тогда было восемнадцать, и я залез под стол. От стыда. Меня спросили: "Зачем ты, Олег, под столом сидишь?" А я говорю: "Мне стыдно!.. Куда я пру со своей дребеденью, когда в мире уже существует такая поэзия!.."
- Культурный шок, это называется... А ты вообще следишь за мировым литературным процессом? Что читал из последних новинок?
- Хм. "Сто лет одиночества" Маркеса, "Чонкина" Войновича, "Камо грядеши" Сенкевича...
- Ладно, с "новинками" разобрались... Ты, я вижу, интеллектуально неиспорченный человек... Но, читая твои стихи, можно подумать, что ты - человек-энциклопедия. Столько аллюзий, реминисценций, такая "культурная насыщенность"!
- Интеллектуально я - ноль. Когда Левкин со своей женой разговаривает, я половины слов не понимаю... А когда где-нибудь рядом с ними еще и Руднев трется, я вообще... помалкиваю и смею лишь трепетно внимать.
- Ты пишешь в творческом экстазе, по наитию?
- Я пишу долго и трудно. Раньше писал больше - из тщеславия. Хотелось печататься. Теперь я чувствую ненужность и своих стихов, и поэзии вообще. И пишу только тогда, когда уже не могу не писать.
- Что для тебя "графомания"? Если перевести это слово буквально, то получается, что любой хороший писатель - графоман... Потому что любит свою работу.
- Нет. Писатель, любящий свою работу - графофил. А графоман - больной человек.
- Ты - графофил?
- Нет. Я писать не очень люблю. Для меня этот процесс довольно мучителен. Просто я должен сделать то, что никто, кроме меня, сделать не сможет...
- Я слышал, ты еще и хороший каменщик, умеешь делать даже камины...
- Да, когда в первый раз женился, я тогда бросил театральный институт. Пришлось зарабатывать. Закончил ПТУ, но ничему там не научился. Потом мне захотелось стать трубочистом. Это было невероятно тяжело - проникнуть в их закрытый профессиональный клан, - но мне удалось. Облазил все рижские крыши, стал понимать, как устроены трубы, печки... Потом находил старых мастеров-печников, шел к ним в подмастерья. Теперь я могу делать классные камины, но заказов чего-то маловато... Раньше я зарабатывал этим сумасшедшие деньги.
- Ну-ка, отмотаем назад! Что ты там брякнул о театральном институте?
- Я успел поучиться и в самарском театральном, и в рижском музыкально-педагогическом, но ни один не закончил. Я играю на многих музыкальных инструментах, и на всех - довольно хреново. Мне предлагали подрабатывать лабухом в кабаках, но я не желаю халтурить. Вот стихи и камины я делаю хорошо, но это меня плохо кормит.
- Тупой, но обязательный вопрос о кризисе современной литературы и, в частности, поэзии тебе можно задать?
- С поэзией все в порядке. Поэзия, это такое необъятное дерево, на котором еще много дятлов могут долбиться! Что касаемо меня, то я уверен, что свой рабочий инструмент держу правильно. И нет во мне ощущения исчерпанности. Как поэт, чувствую: иду, куда надо.
- А социально ты как себя чувствуешь?
- Плохо. Для меня и в центр города выехать - большое приключение. Я даже не знаю, как пользоваться банкоматом, мобильником, интернетом... Мне предлагали на творческую стипендию пожить в Швеции, но я не смог сделать самого элементарного - купить билет... Я плачу какую-то жуткую цену за то, что пишу стихи. Знаю поэтов, которые хорошо вписываются в социум, зарабатывают деньги, дают образование детям и при этом еще умудряются писать замечательные стихи. Но у меня так почему-то не получается...
- Ты пробовал заниматься прикладной литературной деятельностью? Журналистика, реклама, детективы, сценарии...
- Не получается. Все мои заказные работы - на уровне школьного сочинения. И вообще, вся жизнь вокруг какая-то... поганая!
- У тебя трагическое мироощущение?
- У меня нормальное мироощущение! Жизнь вокруг трагическая. Люди роются в мусорных баках, жгут костры, чтобы согреться зимой, ночуют в подвалах... Я и сам через это проходил. Мы все сейчас, как "собаки Павлова"!
- Не хочешь об этой стороне своей жизни поговорить?
- Я в тридцатиградусный мороз не знал, куда деться. Я ходил по знакомым, но никто меня не пускал. Многим из них я когда-то забесплатно ремонтировал печки. Я колол дрова инвалиду, который был для меня как отец, а он потом не пустил меня просто погреться. Я нашел работу, клал кирпичную стенку - в мороз. У меня кровоточили руки. Я пришел к Алексею Ивлеву, он был пьяный, и увидев мои руки, тут же захотел меня убить: "Ты великий поэт, а живешь как собака! Я избавлю тебя от мучений!" - схватил здоровенный кухонный нож и стал гоняться за мной по квартире, тесак этот свистел у меня возле самых ушей. Я стукнул ногой куда-то... может, по яйцам... отобрал нож... Ивлев очухался, нашел где-то молоток и опять за свое: "Я убью тебя, чтоб ты больше не мучился!" И так всю ночь напролет...
- Давай, что ли, о приятном поговорим! Ты помнишь свою первую публикацию - в "Роднике"? Восторг свой помнишь? Тогда ведь за стихи еще и деньги платили!
- Нет, первые публикации были в газетах. Переводы латышских поэтов. Я их лет пятнадцать переводил. А когда меня через суд выселяли из квартиры за неуплату, то назвали "бесполезным членом общества". Ну, ладно, стихи, может, и бесполезны, но камины-то мои еще до сих пор кого-то греют!
- Тебе пришлось познать вкус славы?
- Не слава это была... Скорее, признание коллег по цеху. Но очень большое и безоговорочное. Меня перекормили даже этим признанием. Я сначала попал на семинар молодых авторов при Союзе писателей Латвии. Руководила семинаром Ольга Николаева. Она тогда опустила меня ниже плинтуса, говорила: "Ты не поэт вовсе!" Я после этого года три писать не мог. Потом - оттаял. Тут как раз начал выходить "Родник". Мои тексты стали печатать, один за другим. Я ничего сам не предпринимал, чтобы их протолкнуть в печать, только сидел и сочинял. И тут все в литературных кругах меня признали.
- Деятели литературного андерграунда или "официальные" литераторы тебя признали?
- Андерграунд меня признал, а там и создавалась самая лучшая на тот момент литература.
- "Даугава" тебя печатала?
- Немножко... Алексей Ивлев отнес им как-то подборку из восьми моих стихотворений, а они напечатали только два. Ивлев им и говорит: "Что ж вы делаете? Вашу "Даугаву" если и откроет кто-нибудь через сто лет, то только из-за стихов Золотова!" А они смеются...
- Ты вообще представляешь степень своей авторитетности? Знаешь ли, сколь уважаем ты, как поэт, среди молодых авторов? Что тебя цитируют, обсуждают, собирают твои тексты, изучают, хранят?
- Все это проходит мимо меня, точнее - надо мной... Я сижу в своем ненаглядном Агенскалнсе*, как в яме, и ничего о внешнем мире не знаю.
- Так вот я тебе об этом говорю.
- Спасибо.
- И тебе спасибо за беседу.
Пока мы с Олегом трепались, сидевший неподалеку забулдыга прислушивался к нашему разговору и регулярно стрелял у меня "Кэмел", приговаривая: "А то курю тут, понимаешь, всякую дрянь!" Заметив, что мы собираемся уходить, он спросил у Олега: "Так ты поэт, что ли? Раз поэт, так прямо и скажи!" Олег пожал плечами: "Ну, да, типа того..."
*Агенскалнс - исторический район Риги, на левом берегу Даугавы, в так называемом Задвинье
Автор фотопортрета - Андрей Богомья