29 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Ночь. « Мысли, мысли, где они? Как возникают в разуме светящегося шарика? Откуда берутся? Подобные вопросы не раз возникают в голове у каждого, но никто никогда не пробовал ответить на них разумно. Многие считают, что все, абсолютно все задумки посланы Судьбой. Почему? Наверно потому, что уж большинство людей всегда загоняют Распорядительницу жизней в определенные рамки, как и ее Отца. Они считают, что она, дочь Творца непременно сейчас принимает решение, какую мысль бросить в разум не героя, а обычного жителя Земли, самого обычно. А тут вдруг человек поймав эти слова словно решетом, тут же начинает благодарить Творца, падать на колени, или напротив хвалить свое сознание. И тут открывается правда, настоящая правда, потому что хвалить нужно действительно сознание. В отличие от разума, оно не особо дружно с душой, всегда одиноко, а к новым идеям, которые обычно подкидывают иные светящиеся шарики, относится с недоверием. Да, пожалуй, нет такого сознания, которое бы брало в свои объятье даже самую никчемную мысль. В этом плане оно всегда предусмотрительно, выбирает самое ценное, а уже после разрешает разуму пожить с определенной мыслью. Стоит сказать, что оно представляется будто широким полотном, вязаным полотном интересных, ярких, тусклых цветов. Оно хорошо отглажено мудрыми мыслями, а те единицы, которые были посланы Творцом, помогают полотну не прекращать светиться ни на минуту. И пока свет этот виден и сердцу, все мысли отобраны в строгом порядке. Но иногда образуются непредусмотрительные зацепки, словно кто-то дернул середину полотна тонкой спицей, и вот никак не получается спрятать мешавшие нити. А все потому, что мысль, родившаяся из чьих-то посторонних слов, настолько сильно повлияла на разум, что отголоски его донеслись эхом и до сознания. В таком виде полотно может оставаться долго, пока не найдется новая мысль, успокоившая и нити и сердце…» - разговоры о сознании, как о полотне, никогда не создаются по чьему-то желанию. И в ту ночь, это можно было легко объяснить.
Эльвира Николаевна лежала с открытыми глазами, на левом боку, глядя на балконную дверь, не прикрытую шторой. В комнату проникал лунный свет, холодный, невежливый, очень одинокий. Она лежала молча уже второй час, не слыша ничего, погрузилась внутрь себя, мучая собственное сознанием трудным вопросом, о котором говорила Правда часы назад. Она не могла избавиться от сомнений, от того, что ей казалось, будто та, обманула ее, открыв тайну ее сына. Ту самую тайну, о которой всегда молчим мы. Но как же может врать Правда? По-моему это несовместимые вещи, о которых просто нельзя рассуждать, тем более не исключено, что Открывательница тайных домыслов не появится перед ее сонными глазами в данную минуту. Тяжело вздохнув, опустив глаза, женщина, вытянула правую руку вперед, как коснулась запястий Лешки. Лежа на той самой кровати, где пару дней назад спала Аринка, Эльвира Николаевна чувствовала себя уютно, но внутри ощущало, как ее жадно и медленно ест тревога. Борясь собственными мыслями, она весь день пронаблюдала за своим сыном, то пытаясь взять за руки, приподняв рукава, то вглядываясь в потухшие глаза, а вот полку с лежавшей внутри стекляшкой, она так и не решилась больше приоткрыть. В ней, верно, была смелость лишь рассуждать, а вот действовать, коснуться вещицы, поставив Алексея в неловкое положение, она не могла. И причиной этому был не только страх, но и не уверенность, шаркая ногами, она смеялась над женщиной эгоистично, не давая отправиться в Царство сна. Но ее так и никто не ждал.
Лешка спал, как никогда, глубоко. Поверхностный сон видимо отошёл к кому-то в гости, но вернутся, на всю их грусть, обещал. Обещал тогда, когда может через два, три часа придет Привязанность, и он проснется, побежит к Аринке, с глазами полными надежды, конечно прихватив надежду. А если ничего этого не будет, то эта ночь станет счастливой за последние недели. Можно догадаться, почему так. Ведь его мать, Эльвира Николаевна, лежит рядом с юношей, касаясь кончиками пальцев холодных запястий. Ему холодно? Непременно холодно. Увидев, как одеяло упало с его плеч, она, чуть приподнявшись, подтянула его, прикрыв и шею. Но получилось так, что оказались открытыми руки. Блеснули в темноте исколотые локтевые сгибы, и лунный свет, испугавшись того, свидетелем чего ста когда-то впервые, потускнел. Да, он помнил, как недели назад человек, хранивший тайну, впервые пробралась в эту комнату, коснувшись нетронутых рук. Он, свет, помнил и лицо Тишины, той, которая не в одночасье решилась помочь ему своим старым способом. Жаль, что мать Лешки не слышала голос темноты, и не понимала молчаливость стен. Облокотившись на локоть, она аккуратно стала подниматься кончиками пальцев по руке Алексея, как дойдя до какого-то места, луна, выйдя из-за шторы, пролила на спящего юношу тот самый, испугавшийся, но такой нужный женщине свет. Нужный? Нет, наверно он все-таки был ей не нужен, но подтверждение слов Правды, она уловила в первую же секунду. Синева на локтевых сгибах порезала ей глаза, как Эльвира Николаевна в одно мгновенье закрыла его руки одеялом. Лучше уже пусть мерзнут плечи, чем видеть ей подобное. Сомкнув губы, она внезапно услышала стук в дверь. Приподнялась так быстро, будто была готова убежать куда-нибудь, но больше ей, конечно, хотелось узнать, зачем, зачем ее прекрасному сыну нужна искусственная радость, явная на лицо искусственная радость? Она направилась к двери, прежде одела на ноги черные туфли, первые какие попались ей во внимание. Накинув на плечи бежевый халат, не завязав и пояса, она за секунду до того, как открыть дверь, обернулась, убедилась в том, что Лешка не проснулся.
Тяжело вздохнув, приоткрыв не громко дверь, она не удивилась, когда не увидела никого. Ведь она знала, что ее зовет та, которая называет себя Правдой. А она, уже успевшая поверить в нее, окончательно боялась столкнуться с ней лицом к лицу. Лампа, в коридоре ярко светившая ей в глаза, заставила женщину зажмурится на какую-то секунду, как через десять шагов от себя, она увидела, увидела снова Открывательницу тайных домыслов. По ногам пронесся холод, спрятав руки за спину, она направилась в ее сторону, сердито смотря. Правда слегка улыбнулась фальшивой улыбкой, зевнула, помотав рукой перед собственными глазами.
- Простишь, что я пришла в такую поздноту? Мне в дебрях стало скучно? О нет, ты позвала меня сама, разыскивая в темноте ответы на сомненья, и ровно так крича, меня к себя спокойно привела. А в голове моей твои уж мысли, давно передались, точней с утра. И прилетели словно птицы, в далекие края степи. Заботу вот смешав, набросили, как сетку, на халатность умерших мгновенно дней…- проговорив все это, она, не сводила взгляда с женщины, на лице которой больше не выступал испуг. Скорее всего, этот испуг навсегда убила первая встреча с ней, с незнакомкой. И теперь Эльвира Николаевна была абсолютно спокойна, подняв голову, она сориентировала мысли в своей голове.
- Ну, вновь, скажу я, здравствуй! Подруга миленьких ночей, хотя для них ты может страж. И только сумрак станет над водой, как в разуме твоем опустится гаданье. А знаешь, почему к тебе я вышла? Не чтобы говорить о баловстве, искать второе подтверждение, а чтобы в раз тебя понять, с лица всю скинуть пелену, одев реальность-маску. И я услышу громких слов неведанных дыханье, и я услышу все сейчас, и говори уж точно правду, раз Открыватель чудных тайн…- она произносила каждое слово, не останавливаясь, будто бы давно придумала эту речь. Заканчивать она не хотела, но заметила, как Правда, отвернувшись от нее, зашагала вперед, к лестнице устремив задумчивые глаза.
- Я покажу тебе сейчас все то, о чем спросить так хочешь. Наверно, ты поймешь! А может, станешь плакать. Но вижу, я, что ты сильна. И ни к чему тут в море утопать, руками камни собирать, и дно царапать ржавеньким каркасом, каркасом мыслей всех чужих. Они конечно не твои, ведь созданы все были мною, Тишиною. А та, сейчас сама тебе вдруг молча скажет, о том, кто ты в истории запоздалой. И я дополню все догадки, а вот пока скажу все вкратце, - вступив на одну из ступеней холодной лестницы, Правда, остановилась, взглянула в профиль, убедилась, что женщина неприкаянно шагает за ней, - Начнем с того, что все былое решило возвратиться к нам. Сама Судьба была не против, смотрела сорок после лет за тем, как люди мучая свои-то души, себя винили кое в чем. И надо ж было это не исправить! Совсем не потрудиться, ну никак. Они глядела пару лет, как вот сейчас глядит наш Ветер. Сомнительно и недоверчиво его лицо, одни глаза всегда лихими. И не помог он Тишине, и не помог ее-то сердцу, а о себе не стану говорить. Какой вот смысл в этом, когда все годы ранних лет была другая с ними, сейчас она с моими? Ах, да, забыла малость я сказать про слухи виноватых дней! В них Тишина одна царила, пытаясь рукава с локтей поднять, в томимом утешеньем взгляде видали мы стекло, последствия невинных действий. Ты скажешь баловство? Не смей так думать понапрасну. Не смей ты спрашивать имен. Они тебе закрыты будут, и не считай того, что мир уже давно узнал готовые те лица с ответами о счастье дорогом. Так вот, заметь больную схожесть. У нас ведь тоже есть герой, любивший насладиться сладостью, законной сладостливой духотой…
Внезапно Эльвира Николаевна остановилась, убрав правую руку с перилл, она смело произнесла, резко взяв Правду за руку:
- И как, и как исправить это? нА что мне все слова, когда желаю знать о том, свидетелем чего не понаслышке стала?
- Ну и глупа же ты никчемно! Я, ясно все сказав сейчас, пыталась донести все то. А ведь задумано Судьбой когда-то было девчонку в воображение вернуть, и там, и там, помочь герою, без всяких страшненьких вещих. Помочь, как Ангел помогает Богу, как Правда помогла тебе!- быстро сказав это, она спрятала руку за спину, направившись к распахнутым дверям. Их поливал неровно дождь, но Правда не став ждать его окончания, направилась под струю ледяных капель.
- Сравнения, однако, велики! И хоть не веровала в Бога, в Творца крутящегося шара, тебя я, увидав часы назад, все поняла, об искренности позабыв. Все, кроме сына моего! К чему, к чему его вы выбрали упрямо? Зачем, я спрашиваю, ну зачем? Оставьте вы его в покое, и я покину город на года, на все великие дела.- прокричав это срывающимся голосом, Эльвира Николаевна пробежала за Открывательнице тайных домыслов.
- Я не могу,- негрубо ответила Правда, коснувшись ладонью ее мокрых щек, - Мне знаешь не на счастье на все мучения глядеть, на то, как загораются глаза во блеске радости искрящей. Идет она, не спотыкаясь о мечты. И вот сейчас, уймись, послушай. Не просто так тебя я привела в пролет, где крыши ровно так держась, охватывают Заведенье. Ты посмотри через минуты три, на ту, которую зовут Заступницей пораненных сердец. Ты просто так взгляни, голов чужих в сознанье не секи, себя не береги. И Тишина себя не бережет. Давненько это было, когда за кем-то наблюдая, она ужасно уж по всем грустила. А после всю тоску забрав, запрятав в мрамор, разбивала вены, и пропадал тогда уют, и теплота, загнав в сомненье страх, впустила в арку ночи неведомый обряд. И так угодно было ночи? О нет, угодно было ей. Ему, герою ни к чему, во власти странной дивы, он будто бы залился миленькой зарей. Заря, в объятья затащив, нашла себе довольно многих, тебя, к примеру, отыскав, в мои сердечны руки перекинув, не забрала назад, оставила на дальний суд, иль на прощенье серых крыльев.- договорив это, она резко потянула ее в сторону. Случайно задев пояс халата женщины, тот нервно упал, как тяжелые капли тут же утопили его в образовавшейся лужице. Чуть не наступив в нее, Эльвира Николаевна начала чаще дышать, все-таки не могла она доверять этой Правде, которая кажется, не ведает, что творит, пытаясь промочить ее под дождем.
Та, подняв величественно голову, шагала уверенно. Было видно, что она совсем забыла, куда именно ведет женщину, и что желает ей показать. Но мать Алексея, словно прочитав ее мысли, остановилась посередине дороге. Правда, обратив внимание, на ее внимательный сосредоточенный взгляд, в одночасье замерла. Дождь, сосредоточившись на их маленьких фигурках, которые были совсем не видны с высоты птичьего полета, из окон дворца Распорядительницы жизней, поливал их головы холодной водой. Но в то время, все собравшиеся тучи, закрыли облака, небесных странников Тишины, которые так преданны Свидетельнице многого. Их мечтой было увидеть стоящую на ровной крыше одного из корпусов Заступницу пораненных сердец, теперь ее звали так же, как тогда. Сорок с лишним лет назад, после очередной встречи с Привязанностью, после первой встречи с Правдой, она стала обладательницей нового, совершенно верного имени. Открывательница тайных домыслов по случаю вспомнила, как пришла к героям Тишины весной 1980 года, увидела впервые служащую Судьбы, и вмиг в ее сознание отложилось то, что она, эта хрупкая красавица, рассыпавшая серебро на деревянный пол, будет настоящим борцом за тех, кого любит. Да, она помогала им не раз, «вырисовывая» на собственных локтях неглубокие точки. Но кто бы мог предположить, что она дойдет до подобного в новом веке, принесет из старого времени то, что, оказывается, по сей день является самой сильной помощью для тех, кто соединён духовно со Свидетельницей многого.
Цепь из воспоминаний Правды прервала Эльвира Николаевна, смотрела на Тишину, расправившую руки в разные стороны, словно крылья, крылья ангела. А может быть они и действительно были за ее спиной, только никто не видел их, и она сама тоже не чувствовала себя той, о которой подумала женщина с промокшими белыми волосами.
- Мне, стало быть, ужасно страшно, глядеть на ночь в разрезе мертвом, глядеть на ту Заступницу сердец. Я почему-то поняла вот так вот быстро, не слыша шороха небес, не слыша голос от волненья. Не в забытье, и не во сне, я где-то тут, и мысленно я вовсе не кружу, все около хожу. И повторяю все сначала, одни слова, пытавшие ответы. Я жду себя, пытаюсь мысль догнать, ее к себе прижать, и с нею не расстаться. Я не шучу, я не смеюсь. А жду пока кошмар, когда весь ужас, посланный дождем, уступит свет в конце прозрачного туннеля, и выйдет ангел сквозь зарю. Порвет весь купол лжи, обмана, суровости недорогой.- женщина говорила не расслабленно, ее запястья побледнели, а с ресниц потекла черная паста, ее обычно называют тушью. Не сводя взгляд с Тишины, она не заметила и то, как Правда отдалилась назад. - Хочу я одного, уехать поскорее! Наверно потому, что все под силу не дано, и потому что вижу я прекрасно, что без меня не упадет, и с Тишиною вашей ввысь не устремится тоже мой мальчик дорогой. И если б слышала меня, неведома подруга, то обняла б меня, как в прошлый раз. Но, та ошибок исправленьем занимаясь, не слыша ничего, собой наверно хороша, и знаньями владеет силой.
Как только стих ее голос, Тишина, опустив медленно руки, устремила уставший, но такой живой взгляд на нее. Эльвира Николаевна с испуга от того, что произнесла сие минуты, закрыла ладонями рот. Она не знала, о чем думать дальше, куда пойти. Если возвратится в комнату, то увидеть Лешку, захочет его пожалеть, в то же время начать требовать всех ненужных объяснений, которые и так были ей даны. Но все это было понятно. Ведь, человек, недавно познакомившийся со светящимися шариками, служащими дочери Творца, может кричать ещё громче, или вовсе замолчать, замолчать. Но не она! Мать Алексея не желала смотреть на них, на эти лица, слушать слова, пропитанные глубоким, но странным смыслом. В ее сознание появилось множество зацепок из вязаных нитей, которые можно задеть с легкостью. А после будет очень сложно выровнять полотно до начального вида.
Сидя на скамейке позади женщины, Правда, положив ногу на ногу, заговорила:
- Не принимай решенья так поспешно! Конечно, стоит подождать. И право, мне подобное нельзя свершать. Весь голос выронят, как строки, и все потухнет в пламенном огне. Но я скажу одно, и буду примитивна очень. Я не смогу потом уснуть, забыться яркостью искусной, и буду видеть я во сне огромны буквы красной пастой, твое лицо изведанных границ. Не оставляй, не покидай. Побудь ты с ним, пока возможность есть, пока не видно взмаха серых крыльев, пока Судьба еще с тобой, пока тебя храню я правдой. Не знаю почему, но ты понравилась мне сразу, история твоя, легенда в раз второй, хочу я снова пережить, хозяйку расспросить. И никому ты не кричи, меня во свете дней ты не зови, приду, приду, когда захочешь все сказать. А если нет, то может и уйду…
Последняя капля коснулась неглубокой лужи, холодный приток воздуха подхватил концы платья Тишины. Та слушала Правду, рукава вниз не опускала, приятно улыбалась. Если бы кто-нибудь взглянул на ее руки, то осознал, как это прекрасно, когда от страшного вовсе не остается следов. Но подобное знала, ощущала лишь она.
«Ее, Правду, никогда не любили, поэтому и она множество душ, практически все, отталкивала от себя постоянно. А если, что свершил человек, то уж она точно не на его стороне, а кто узнал о ней, того она будет мучить ночами, заставит молчать. Сколько лет прошло с того мига, когда она перестала в тайне так жестко преследовать тех, кто с ней всегда живет. От чего это зависело? Как бы смешно это не звучало, но людей, она всегда принимала на рассмотрение по одетым маскам. Ей нравилось глядеть на то, как например, вначале Эльвира Николаевна, поймав догадку, тут же хотела расколоть ее молотком, а после, примерив, новое представление, которое было ей посоветовано Открывательницей тайных домыслов, тот час изменилась в рассуждениях. Поняла, что если общаться с Правдой, то только в маске, а думать, обращаться к сердцу она может совсем по-иному»
***
29 ноября. 2018 год. Евпаторское Заведение, училище постоянного проживание на территории Крыма. Ночь.« Погружение в царство сна, словно на дно опустевшего, как может показаться, океана, никогда не должно сопровождаться отголосками чьих-то мыслей, именно мыслей. Порой душа так рвется в руки царю Морфею, на кружку теплого молока, на мягкое креслице, что совершенно забывает о том, что довольно предусмотрительный Бог сновидений всегда приближает к себе тех, чьи лица не возникают внутри чужих глаз. Он не может так легко забрать на короткие часы все, абсолютно все неярко светящиеся шарики, усадить вокруг низенького столика, смотря на поверхность которого, в сонное сознание проникают едкие краски, то малиновые, то желтые. А после этого непременно болит голова, и сердце, настраиваясь на прежний ритм после какого-нибудь пробуждения, не сразу посылает нервный импульс к душе, пытаясь напомнить ей о том, о ком забыла на минуты, множество секунд… Да, все так и случается, если удается заснуть, если чье-то сознание опускает с такой легкостью милый силуэт ввысь, в солнечные будни, которые прячут унылую ночь. Но чаще всего этого не получается сделать потому, что один из светящихся шариков невольно начинает думать о другом, не просто дергать нити на полотне, а говорить внутри с тоскующим сердцем, разрешать ему и дальше впускать эмоции в разум. Эмоции, они, точно они правят разумом, заставляют его смущаться, куда-то мчаться, спотыкаясь об лунный свет, сбивая цветной ковер. И что оно делает с каждым, когда мысли, услышав зов сердца, без всякого спроса начинают управлять физической оболочкой. Пожалуй, самое сильное из всех чувств, не одна привязанность. О ней забывает душа в одно мгновенье, на минуты, но забывает, представляя, как через секунды представиться что-то невообразимое, то, что никогда не получается до конца создать в голове. В этом и заключается вся суть, что мысли, разлив много воды на нарисованное памятью лица, убирают настоящий цвет красок, и от четкости не остается и следа. Конечно, это обидно, но в то же время, есть чем оправдаться перед сознанием. Нужно сказать ему, что мысли торопят потому, что желают вновь видеть то, о ком они сложены. Не остается ничего, кроме как подчиниться им, бросится в коридор, настоящий, а может созданный рамками души, успокоится после. Успокоится после того, когда увидев желаемое, отпустить и иного в царство ясных сновидений.»- в эту ночь было до жути жалко нашу Аринку. Отвернувшаяся лицом к однотонной стене, она лежала, закрыв глаза, пытаясь объяснить себе то, почему бессонница не покидает ее второй час. Внутри крутилось множество ответов, среди них были и из разных методических учебников умненькие словечки, и совершенно не относящиеся к этой те е фразы. Летала над ней маленькая рифма, интересно складывались слова, казалось, что Царь Морфей настолько устал ее ждать, что решил начать общение, таким образом, когда ее душа лишь одной рукой касается грани между сном и реальностью.
Вынув затекшую, правую руку из-под подушки, она, хмыкнув носом, медленно подняла голову, оперлась на локти. Повернувшись в мою сторону, черноволосая девушка натянула на плечи мятое, белое одеяло, уставилась в темноту. Через секунду свесив босые ноги с кровати, прикрыла их одеялом, вздохнула, а потом услышала, как я, повернувшись в ее сторону, приоткрыла залипшие глаза, поправила свалившиеся с подушки волосы.
- Услышь, меня Виктория. Проснись, пожалуй, я прошу. Хотя будить тебя так не хочу. Ну, что мне делать, ты ответь? Я больше не могу, я просто не хочу все смысли слушать, немыслимые строки все в памяти перебирать, а утром все их разгребать.- Аринка заговорила тихо, приглушенно, протянула ко мне руку, увидела, как я, зевнув медленно, облокотилась на локоть.
- Тебя понять не сложно будет. И знаешь, близко так ответ лежит, сама наверно представляешь все, признаться, может быть, боишься. Ну, что ж ты мучаешь себя? Иди, пройдись в тиши ночной, а после упадешь в сомненьях, устанешь думать, наконец. Устанешь, верь ты точно. Подобным раньше я спасалась, сама ходила взад вперед, и утешенью предаваясь, ложилась спать с утратою всех мыслей.- проговорив это, я слегка улыбнулась, хотела добавить что-то еще, как заметила, что Аринка, тяжело положила растрепанную голову на мягкую подушку. Видимо, и вправду слышала мои слова.
«И я усну, в родные дни я попаду. Узнаю дом, поймаю миг, в глазах твоих найду причал, и звонких, трепетных сердец услышу стук порой душевный. Соединюсь с волнами, словно в миг, в глубокий транс тебя с собой я заберу. Ах, как желаю видеть вновь, желаю видеть хрупкость не картин, не глаз, а действий, что б рассыпались на цветы, наш сон с тобой уберегли. И пусть свершится так в ночи, угомонятся бури во пустынях, и суховей закроет мнимость…»- Аринка строила слова внутри себя, думая о нем, о Лешке. В одночасье она вдруг поняла, что ей ужасно хочется одного, увидеть его в столь поздний, но для нее ранний час. Можно сказать, что она настолько привыкла спать в иной комнате, витать в другой атмосфере, что своя, родная потеряла всякий смысл. Единственное, что в ней было хорошо, так это покой, покой, который мог усыпить ее своим чудным действием, если конечно она бы отдалась ему в руки, а ее, прежде всего, отпустил тот, кто шагает неровно по коридору, коридору, в котором, как не странно перегорели лампы. Девушка заметила это случайно, увидев, что через щелку двери не бьет тонкая струя света. Ей тот час показалось, что кто-то и вправду бредет на этом этаже, так рядом, что тот час войдет в ее комнату, прислонит к себе, и радостный Царь Морфей откроет им обоим удивительный, четкий мир.
Не прошло и десяти секунд, как накрыв плечи одеялом, она, доверясь интуиции, коснулась ручки двери. Придерживая волочившееся одеяло по холодному полу, не обращая внимание на дующий прохладный воздух, она открыла дверь до конца не с первого раза. Но после тог, как одеяло окончательно упало с ее плеч, оставило их открытыми, в одном кружевном, черном топе, она открыла дверь. Темнота врезалась ей в глаза. Сделав шаг, она коснулась выключателя золотистого подсвечника на стене, обернулась в правую сторону, как окаменела. И тут же поняла, поняла, зачем сердце так тянуло ее в этот несчастный, не такой уж и одинокий коридор. Перед ней, словно из тусклого света, появился Алексей в белой футболке, он стоял не особо ровно, прикрыл левой рукой правый локтевой сгиб. Взглянув на нее, он опустил глаза, а после подошел к ней ближе.
- Леша, Леша…- шёпотом произнесла Аринка, увидев его светлые, речные глаза. Она коснулась его груди, ощутило тепло. Ей захотелось улыбнуться, улыбнуться так, чтобы порезать всю темноту, и чтобы вспыхнул золотом свет, крупинки бы тогда присели на их спины. Больше она не сказала ничего, просто стояла, понял вдруг, что сон пробудился внутри нее, сердце забилось медленнее, стук стал быть слышен реже. Прикрыв на мгновенье глаза, Аринка опустив руку, вопросительно взглянула на него.
Лешка молчал, его растрёпанные кудри не подхватил нежный воздух. Он прошел стороной, видимо испугался, и сказать, не случайно он отстранился так вдаль без всяких ответов, прихватил с собой и истошные голоса стена. О чем они кричали? Умоляли друг друга перестать глядеть на героя на этого места, но каждая стена, каждая, в тайне с огромным любопытством пыталась уловить нить дальнейших событий. Жаль, что Аринка не слышала их голоса, застряла где-то между, в переходе из реальности ко сну. Чуть приоткрыв рот, опомнилась, как только увидела, что Лешка быстро направился к ней в комнату. Она, взяв его за правую руку, увидела, как юноша, зажмурившись, медленно опустился на колени, прислонился спиной к шкафу, голову запрокинул чуть назад. Она тот час спустилась на колени, посмотрела так испуганно, как никогда не смотрела на него. В одночасье поняла, что совершенно не знает, что делать. По телу промчалась дрожь, мысли выбросились из плетеного шара, разбежались, кто куда. Юноша не охотливо разогнул руку, по локтевому сгибу которой словно провели толстой кисточкой. Пастельная синева прыгнула в темноту, бросилась внутрь, как будто давно ждала подходящего момента, заколдовала черноволосую девушку. Та, задалась вопросом про себя, вопросом, неужели она, сотворила подобное своими неумелыми пальцами? Нет, нет, она не могла. Ведь прекрасно помнила, с какой аккуратностью держала стеклянную вещицу…Значит он, он сам? Тут ее бросило в жар, воздух наполнился духотой, принесенной из пустыни, пустыни, которою они создали сами, и уже сейчас застряли в ней, практически выбросив из взгляда верных путников. Где, действительно, где эти путники, помощники, друзья? Они и вправду отдались от них на незаметные шаги, может их, замели пески, может ночное время утащило их в царство сна, откуда выход только под утро станет доступным всем, но только не им? Спать перехотелось вновь. Захотелось дождаться кого-нибудь, и чтобы помогли, нет, не радостью, а по-настоящему помогли. Сейчас она мечтала увидеть тебя, ты бы обязательно приняла верное решение, сказала бы что-нибудь такое, от чего загорелись глаза, от чего перестали бы болеть руки. Но тебя не было, не у что ли ты смогла выбраться из коварной пустыни и они остались одни? А я, я, нет, я все еще с ними. Тихо подойдя к столу, я коснулась на ощупь выключателя настольной лампы, суховей не пронесся мимо глаз. Все песчинки одинокого ветра сознания, улетели в незакрытую дверью щель.
- Не время вот сейчас седеть, Арина. Скорее поднимись!- я сказала это даже как-то бодро, протянула Лешке руку, через секунду опустившись на колени сама, помогла ему встать. В то время девушка остановилась у двери, смотрела на меня, совершенно не зная, что делать, и только через секунду, бесконечную секунду она скрылась в ванной комнате. Я превратилась в того путника, которого ждала Аринка, ждала, чтобы понять, что есть еще кто-то, кто рядом, кто здесь. Я поняла тогда, чего конкретно больше всего боится подруга. А еще в начале этого года нахальная, неприступная, резвая Аринка была смелой, уверенной, не жалела никого. А стоило ей увидеть его, Лешку, узнать поближе, всю смелость унес ураган, тронувший часть ее души.
Промчались две минуты, как я присев на левый край Аринкиной кровати, поправив едва не упавшую подушку, взяла его за руку, взглянула назад. Ждала ее, слышала, как льется звонкая струя воды, как девушка торопит ее. Лешка, закрыв глаза, лежал на спине, его щеки были бледными, локтевые сгибы болели, и он всячески пытался согнуть руки, спрятать куда-нибудь.
- Тише, тише, тише…- проговорила, я, коснувшись его холодных запястий. Так годы назад Свидетельница многого дотрагивалась до рук своего героя, опустив голову, она сидела целую ночь, винила себя в том, что была единственной, кто не застряла в этой пустыни, что могла уйти, но помочь, помочь она не имела право. В отличие от нее, я старалась помочь нашему другому, тем более, ясно понимала, что все это начало с моего неудавшегося появления в одном неуклюжем дне. Я ненавидела 1 августа 1977 года, и дальнейшие дни тоже. Поэтому теперь всегда пропускала число 1, закрашивала в календаре черным цветом, но меня ли это дело? Это число, не смотря на все обстоятельство, живет в моей памяти, вспыхивает и угасает. А сейчас уже 30 ноября, оно настало внезапно. Но думать больше не хотелось, я крикнула в сторону знакомое имя - Арина!
Выбежав из ванны, намочив руки, она держала мягкие, маленькие, мокрые полотенчики. Я всегда думала, зачем они нужны, если толку от них нет? И, кажется, наконец, узнала. Я привстала с кровати, увидев, как Аринка быстро положила их на место синяков на его руках. Присев на мое место, она, протянув вперед ладонь, погладила его по голове, заодно дотронулась до лба. Ощутив, что он холодный, облегченно выдохнула.
- Иди, пожалуйся, спи. Нам завтра уж вставать пора, точней сегодня.- черноволосая девушка проговорила шёпотом, и не дослушав ответа, отвернулась от меня. Глядя на Лешку вблизи, она постепенно успокаивала свои ненасытные мысли, которые подавляли возгласы стен. Все стало ясным, не мутным, хотя шторы ее глаз так и пытались сомкнуть концы друг с другом. Но она уговаривала себя, что ни за что не отдастся сну, пока не убедиться, что юноша уснул глубоко, уснул. Да, он смотрел на нее, но она все равно знала, что сознанием он еще тут, слышит ее, как бьется с волненьем ее сердце. А волноваться она действительно стала намного чаще, тем раньше. Каждый раз, когда она видела его, ее легкие холодели, нуждались в слабом тепле. Но сейчас едва коснувшись кончиков его пальцев, Аринка слегка улыбнулась, зрачки ее расширились, а сердце вернулось к обыкновенному ритму. Как ей было хорошо, улетела, будто в невесомость, просидела бы так всю ночь, изредка промачивая полотенца под холодной струей, если бы моя настойчивая тень не отражалась на полу, около ее висевших ног. Медленно повернув голову в профиль, в одну секунду, она уловила мой серьезный настрой. Я не проронила ни слова, но она тот час встала, взглянула на почти дремлющего Лешку, как наклонившись, замерла у его горячих щек. Нет, они не пахли ванилью, это был другой, манящий запах весенних цветов, ландышей. Пожалуй, она сразу поняла, что это именно эти цветы, набухавшие под снежным дождем. Нежно поцеловав его в левую щеку, больше не оборачиваясь, она зашагала за мной.
Что я хотела? Хотела говорить с ней. И стоило нам оказаться в полутемном коридоре, как я, прикусив губы, убрала руки за спину, сложив замочком. Увидев, что она положила руку на подсвечник, заговорила негромко:
- Что думаешь, ты делать в столь неприемлемый для многих миг? Ты слышишь, громко, как кричат? Наверно нет, и я уж тоже,- я указала головой на стены,- Но все же погляди реальности в глаза, угомони свое ты вдохновенье, вернись из вернисажа летних дней. Весну в себе заставь молчать, и просто так ты перестань сидеть. Во мне, однако, жалости ты не ищи, отбрось ее куда подальше. Давай о деле два, три слова. Четвертой фразы не видать. Чего ты ждешь? О чем гадаешь? Ну, соберись, и не молись, а думай лишь о нем, не о себе в его прикрытье. Не о сожаленье длинненьких ночей. Ты сожаленье убеди, чтоб то покинуло на веки, чтоб разумило черные глаза. Послушай голос не души, и незавидных стран, услышь себя и настоящий стан, приморских дней угрюмых. И если ты всего не примешь, и с ним о деле ты не скажешь слов, то я сама, приму решенье, приму как я считаю нужным. Скажи: «Прощай», ты мирным будням, скажи так громко, пусть услышит Правда. А ведь она уже пришла, к его наверно матери зашла, заставила молчать бедняжку. А обо мне все позабыли, забыли о свидетеле ином, в таком привете лунном не увидали яркое лицо, а просто взяли для себя. Одна вещица, значит друг, другая, родственник нашелся. Но я уже давно, давно я тут. И с вами я не за компанию, желаю главного, желаю вот не зря. И не спокойствия в тиши, хочу, не потерять второго я героя, хочу я знать и каждый день его видать веселым, чтоб улыбался Лешка твой, и рукавами локти прикрывал лишь в холод стужи ледяной…- я не успел договорить, как Аринка перебила меня.
- Ах, что ты скажешь предпринять? Слова, они слова, приходят в дождь, а в морось тают. Я девушка, простая, никакая, люблю его, ну я люблю. Но что мои все фразы способны изменить его-то радость? Сама себя услышишь, а после обернись. И за твоей спиной владыки строили из покорённых куполов небесных вселенную роднее прежней. Я небосвод рукой задела, решила задержаться вдруг, сочувствие я полюбила больше воли. Не поняла, но вот сейчас, по правде всей, я приняла серьезность к сердцу. И перестанем мы молчать, давай, спасем его уж жизнь, и крикнем свету безвозвратно, о том, чтоб из пустыня вялой, нас услыхали все. Мне все равно на Правду, Страсть, Сомненье, мне тоже главное, его не потерять. Вещицы отдадим мы морю, цариц посмеются надо мной, а может сами в скромности неугомонной, утопят радость ниже, вглубь. Хотя, хотя… Вся радость - это я. И разговор уместен будет, стекляшки просто спрячем, не больше в день, чем две. Ему не дам, сама уйду, за мной вернется. Я знаю, знаю все, но сложно так одной все помнить, и молчать, молчать. Сейчас я спать, сейчас я спать. -сказав это, Аринка бросила взгляд на дверную ручку, как прибавила, - Татьяна нам поможет, она не побоится Правды тоже. И все же есть у нас неделя, и если вовремя, мы не изменим серость дней, я обещаю, обратимся к ней. К суровой Правде, точной и прямой.
Вновь отрыв медленно дверь, сделав четыре шага, Аринка подняла упавшее одеяло. Она присела на край кровати, наклонилась, приподняв его руку, положила голову на грудь Лешки. Юноша успел заснуть, я окинула эту картину взглядом, и вновь проговорила про себя: « Гони всю жалость прочь…». Но сейчас я прекрасно поняла, что черноволосая девушка все-таки любит нашего друга, и мечтает, наверное, о том, как бы пробежать с ним по солнечному берегу будущим летом, в месяце июне. Так будет, непременно будет. Но не стоит забывать и о ночи, о том, что их должно пролететь больше ста штук, и во всех них, каждый из нас должен уловить что-то важное. Например, за эту ночь, Аринка соберется с собой, и точно настроится на то, чтобы днем поговорить с тем, кто встанет с закатом небывалого солнца.
… Спустя шесть часов Лешка проснется от тишины, от того, что волосы Аринки будут щекотать ему шею, а ее тяжелая голова будет падать вниз. Чуть приподнявшись, не согнув колен, он положит ласково ее голову к себе на ноги, коснется ее остывшего подбородка. Не двигаясь, он будет глядеть на нее, не ощущая какой-либо боли в руках, а синева, вся синева потускнеет, и не захочет появиться снова, пока Привязанность не придет, не придет. А она будет держаться, обратится к матери, станет хвататься за шею, но когда-нибудь ее ноги сами приведут ее в эту комнату, к ним!
« После сна, когда души соединяются вновь в реальности, мысли запутавшись, не в одночасье сумеют раскрутиться, воссоздать оставшуюся в ночи картину. Но уже спустя минуты, все вспомнится, голова станет тяжелее, и все, что было до появления перед глазами Бога сновидений привидеться, словно во второй раз. Это не будет дежавю, это будет тем, что называется, выравниванием плотна. Все нити станут затягиваться внутрь, хвататься за другие, и перед ровным сознанием предстанет новый день. А вот, что в нем будет, не предугадает даже само подсознание!»