Настроение у всех было паршивое. Один молодой из «механиков» ночью заснул на посту у трапа. Его снял старпом, весь день гоняли по разным делам, а в ночь опять поставили дежурить, и… он вновь заснул, и тут же был снят.
Салагу гоняли несколько дней подряд, и каждую ночь старпом караулил, когда он заснет, чтобы снять с вахты, гонять весь день, а в ночь вновь поставить на вахту. На моих глазах начинался беспредел.
И тут к этому молодому в гости приехала мать. Обычно, при приезде родителей, моряка отпускали на берег на все выходные (а в исключительных случаях и в рабочие дни), но тут капитан пошел на принцип, и сказал матери, приехавшей издалека, что её сын наказан за неисполнение своих обязанностей и не будет выпущен с корабля. На парня было страшно смотреть.
Я позвал двоих сослуживце, входивших в комсомольское бюро и возглавил делегацию к капитану с просьбой разрешить моряку встречу с матерью. Мы ручались, что он будет исправно нести службу, гарантировали, что возьмем над ним шефство и проследим, чтобы он подтянулся в боевой и политической подготовке.
Когда я сказал, что комсомольское бюро ручается за…, капитан меня оборвал и просто сказал: «А мне ваше бюро до задницы», после чего выпроводил нас из своей каюты. Моряка так и не отпустили к матери.
Через несколько дней на корабле объявили аврал. «Альбатросы» ушли в Средиземку, а в Адлере при взлете в море упал пассажирский самолет ИЛ-18. Нам в срочном порядке приказали сняться с якоря и следовать к Сочи.
А мы были без продуктов, воды и горючего. Срочно стали всё это грузить и закачивать, но к назначенному сроку не укладывались.
Капитан приказал собрать комсомольское собрание и выступил перед собравшимися с пламенной речью о нашем долге и призвал с комсомольским задором броситься вперед и «закрыть своей грудью амбразуру».
Обычно такие призывы должны потом получать «единодушную поддержку экипажа» в последующих выступлениях, но после происшествия с матросом…
Я взял слово и спросил капитана:
- Товарищ командир, вот вы обращаетесь к нашей комсомольской совести, а только позавчера вы нам сказали, что наша комсомольская совесть вам до задницы.
Это был спусковой крючок. Тут уж все сорвались с тормозов и начали нести такую «гадость», что собрание тут же прекратили и просто продолжили аврал по погрузке продуктов и горючего.
Как только вышли в море, капитан вызвал к себе в каюту. Он поставил меня перед собой, достал свой табельный «Макаров», передернул затвор и положил пистолет перед собой на столе.
- Ты знаешь, что в море вся полнота власти принадлежит мне?
Сделал многозначительную паузу.
- И в случае корабельного бунта имею право расстреливать зачинщиков без суда и следствия?
Он рассчитывал на мой испуг и хотел насладиться моим страхом, но вместо этого поставил себя в дурацкое положение.
- Если считаете необходимым, стреляйте, – ответил я.
Страха не испытывал. Один страх я уже перерос (страх боли), а до другого не дорос (я был пока один и не за кого ещё не нес ответственности).
У оружия есть одна особенность. Если ты его достал, то нужно сразу стрелять. В противном случае лучше всего вообще не демонстрировать, что оно у тебя есть. Иначе ты рискуешь или выглядеть смешным, или быть обезоруженным.
Он покрутил пистолет в руках, убрал его в сейф и начал читать длинную лекцию о том, что он только из любви ко мне вынужден наказать меня, для того, чтобы я понял, как надо себя вести со старшими и т.д. и т.п., тем более, что я уже продемонстрировал и свою некомпетентность, и свои «бутлегерские замашки».
Читать далее http://www.proza.ru/2015/12/28/511