Дети войны. Подкоп

               
  Новая наша четырёхэтажная школа стояла на склоне холма, имея в виду всю станцию и большую часть города, население которого тем только и гордилось, что дети его ходят именно в этот дворец, а не в ту завалюху, которая всё еще как-то стоит, пригрев у себя большую часть детей младших классов. Всё бы ничего, и жить можно было б, если бы не война.   
  Вдруг улицы запрудили беженцы, много беженцев. И хотя никаких войск ещё не было, никто понятия не имел, идти завтра в школу или не идти. Но пришли, все пришли, включая преподавателей. Директор, отпустив детей (на самом деле по его жесту мы сразу за сараи махнули), в присутствии неизвестно откуда взявшихся двух немецких офицеров и целой своры собак с солдатами, прочитал  примерно такой текст: "Внимание! Внимание! Все вы мобилизуетесь на работы в пользу Великой  Германии. По прибытию на место вы будете обеспечены жильём, питанием, тёплой одеждой. Германия ждёт вас и надеется на вас. За побег расстрел! За невыполнение нормы - расстрел." 
  Директора, завуча и завхоза почему-то посадили в легковую машину и увезли. Женщин же, вытянув в колонну, уж точно повели на вокзал в окружении собак, которые почему-то лаяли непрерывно. Ко всему, в колонне была и наша любимая училка и классный руководитель Юлия Марковна, дочку которой по приказу мамани ребята тоже затащили за сарай, подальше от едких глазищ фашистов. Ой, да тут в пору бы и мать прятать - одно ведь лицо, одно обаяние. Родилось же такое! Помню, как первый раз Юлия Марковна вошла в класс с директором, который, похоже, увидев нас, в конец обалдевших, сам так оробел, что смог выдавить из себя только одну фразу: «Ну, в общем, я вас представил". Мы же на её «здравствуйте» и не мыкнули, а команду «садитесь» исполнили со второго раза, и то не все. Вот так вот! Вот такое чудо вдруг свалилось не только на наш класс, но и на всю школу. Да–да, именно чудо и никак иначе. Только представьте себе, буквально на другой день все наши пришли как новые копейки - помытые, поглаженные, и даже весьма скромные в отношениях. Более того, всем вдруг стало ужасно стыдно перед Юлией Марковной за то, что кто-то начинал мямлить у доски, не выучив урока, причём по любому предмету, а не только по литературе или по русскому, которые она нам преподавала. А разве это не чудо, когда оба наших классных шалопая, будучи грозой всех и вся, вдруг совершенно безвозмездно стали примером для всех и ярыми блюстителями успеваемости и порядка. Раньше мы про какие-то там кружки и не знали вовсе. Теперь же на литературный кружок Юлии Марковны в спортзал по средам набивались не только ученики, но и учителя, родители и даже молодёжь соседних дворов, наслышанная о чуде. А как она читала стихи, как рассказывала о самых разных писателях и поэтах, вплоть до иностранных и самых древних! Но самым убойным, и, я бы сказал, самым божественным событием было явление дочери нашей Юлии Марковны. И явилась она не сама, не с мамой, а привела её бабушка, и прямо на урок к маме, как опоздавшую с перемены. Помню, как мы тогда вскочили перед ней, как перед принцессой. Так же, как от мамы, от неё исходило нечто чистое, душевное и уже как бы самостоятельное, о чём она, похоже, и не подозревала.
  Представив её нашей ровесницей и Любовью Ивановной Крошкиной, мать мило добавила:
  - Ну а свободное место-то у нас только одно.
  И показала на место рядом со мной, якобы даже с полнейшим к тому равнодушием.   
  Я, разумеется, задохнулся, а новенькая, только отметив меня скорым взглядом и мигом  обойдя два ряда парт, плюхнулась рядом со мной так, будто сто лет там сидела, а знакома со мной ещё раньше.
  Пацаны, конечно, так и замерли - во повезло! Я же, встретившись взглядом с маманей, сразу смекнул зачем она вчера пересадила от меня Славку Пиндюрина,  да, ещё с оговоркой «Поможешь Петровой с математикой. Хорошо?» Хотя Славка сам у меня постоянно всё списывал.
  О Господи, думал я, задыхаясь от счастья. А ведь, кажись, меня выбрали! Да-да, в женихи выбрали! Но почему я? Что во мне такого? Нищий ведь, годами хожу в обносках. И бабка больная, и папа не пишет - того гляди совсем сиротой останусь. 
  А какова Юлия Марковна! Умереть не встать! Это же что-то ей понравился, что она меня дочке подсунула, чтоб, значит, кем-попало не увлеклась. Умница! Умница! Вот такая должна быть мать! Эх, жаль, моя не дожила, рассуждал я, буквально ощущая на себе тонкие взгляды училки и тепло от дрожащей души её удивительной копии. 
  Перемена звякнула почему-то громче и раньше, чем когда-либо. Люба, ластясь ко мене, что-то там уже лопотала, а мне так и хотелось схапать её и расцеловать при всём классе, чтобы все навек осознали, что это моё и только моё земное очарование! Ага, размечтался, как бы, не так. Представьте, она меня опередила. Вдруг а парте явились два огромных пирожка с малиной, и я был вынужден заменить символические лобызания демонстративным обжорством, что по мнению Любы означало «Всё,всё, успокоились! Мой он, мой! И не глазейте, раньше надо было кокетничать».   
  В общем, на большую перемену в тот раз к нашему классу сбежалась вся школа. Все болтали кто о чём, а на самом деле ждали принцессу. А уж как мы вдвоём вышли, так все и затихли, как перед театральными, а то и сказочными героями. А может действительно мы впечатляли, ибо уже через неделю нас даже учителя с завистью называли в глаза Ромео и Джульетта. А теперь вот война, немцы, угроза расстрела. И учителей наших арестовали. Мы, конечно же - следом. Моя Люба рыдала чуть ли не громче всех, я как мог успокаивал её - мол, поскольку составов на станции нет, немцы ещё могут  и передумать, а там и наши подскочат. А уж если что, то я любой ценой спасу Юлию Марковну.
  Как и ожидалось, вагонов на станции действительно не оказалось. Пленных - безмерно. «Провожающих» - ещё больше. И над всей этой массой народа стоял сплошной гул, состоящий из криков людей, охранников, лая собак и из редких выстрелов охраны во что-то или в кого-то, а может и вовсе для устрашения.
  Мы же с Любой, оторвавшись от всех, бочком, по стенке пробрались к самым воротам и там в толпе распознали нашу маманю. Обе дамы, разумеется, в рёв. Мама кричала "Не беспокойся обо мне, держись бабушки и Виктора (меня то есть). Люба просилась к ней и только к ней, наивно полагая, что, сама пленная, мать сумеет её как-то защитить. Я кричал Юлии Марковне: «Не беспокойтесь, я вас сегодня же вытащу!" Она, конечно этому не поверила, если вообще расслышала хоть что-то. Вдруг гул прошила автоматная очередь, толпа отхлынула и огромные ворота, прокатившись на роликах, надёжно закрыли огромный проём барака. Я вздохнул, повернулся, собираясь что-то сказать любимой, а её-то как раз и нет. Я - туда-сюда глазами, а бабуля рядом и говорит:
  - Так ведь она туда шмыгнула.
  - Куда? - рявкнул я, не веря жесту и словам бабули, и даже самому себе, чёрт бы меня побрал.
  Но, подтвердил и мужчина, стоявший рядом:
  - Что ж ты, милок, упустил сестричку-то, ай-я-яй! Такой бриллиант подарил фашистам.
  А у меня - звон в ушах, темень в глазах, готов глаза свои повыцарапывать...
  Не помню, как и из толпы выбрался. И вдруг будто ангел мне подмигнул. А что, ведь обещал, обещал спасти. Что с ней будет-то, до утра рядом с маманей, и под охраной толпы, совсем  ошалевших женщин? Спасать! Спасать! Но как? Как? Да ещё и под носом  у немцев. Ну разумеется - подкоп, пока их не увезли или не сожгли вместе с амбарами.
  Уж, не обессудьте, читатель, я хоть и был тогда школяром, никчемным глупцом, но некие дельные мысли в моём намерении тогда уже были, хотя в кучу ещё и не собранные. Ан нет, собрал, собрал, слава богу. То есть я вдруг вспомнил два странных углубления в полу обоих амбаров, рассказ деда о белой армии, воевавшей здесь, и сделал, на мой взгляд, конгениальный вывод о том, что амбары эти, выстроенные межу горой и железной дорогой, должны стоять, конечно же, на непобедимой для меня глине и на окопах белой армии, иначе никакого подъезда к их воротам не могло быть. Говорят, всё гениальное просто. Не спорю, но проверить мою догадку оказалось ещё проще. Шагнув к ближайшему забору, я вытащил проволоку толщиной с мизинец, один конец согнул для ручки, другой расплющил болтом на рельсе, да и пошел себе "под придурка", сбивая тросточкой комаров. Отмостка амбара, как и его фундамент, тоже была из дикого камня, да ещё травкой прикрытая. Я тросточкой тык-тык, а она в какой-то раз так и провалилась в мягкое, как в чернозём, то есть, ну точно в мою десятку. Казалось бы, вот она, жизнь, удача, победа, беги копай, выручай свою пассию, и заодно и дам из второго амбара, где люди, небось, уже задыхаются от такой немыслимой перегрузки. Да-да, хорошо бы, прямо сейчас... Но ведь светло же ещё, а они, скоты, с автоматами, и ведь наверняка делают обход по периметру. И что же делать? А что если привлечь ещё кого, чтоб на шухере постоял? Золотая мысль, но кого, как? В городе - ни души. И я рванул по оврагу, за зарослями, за заборами, по другой стороне железки в надежде встретить хоть какое-то существо. И вот он дед Игнат.
  - Молодец, молодец, - шептал дед, - конечно, постою. Как не постоять, у меня там сноха. Ты, главное, не волнуйся, я калач тёртый, не подведу. Если что, я так закашляю - весь город сбежится. А что германцу с меня взять - не расстреляют же. А чем копать будешь? Там ведь глина.
  - А об инструменте-то я, дедушка Игнат, и не подумал.
  - А вон там возьмёшь, - сказал  дед, суя мне ключ, и указывая на железный ящик, в котором путевые рабочие держали свои приспособления.
  Я схватил только малую лопату и  лом. Как и ожидалось, лом, как и моя трость, сразу ушёл в окоп, выше средины. Я - за лопату. Ах, как я копал, копал, радуясь мягкой родной земельке и ещё, представляя себе своих, вот, мол, они, рядышком, ждут - не дождутся, небось, каждому шороху молятся. Помню, я уже был по шею в яме, как вдруг лопата моя так скрежетнула по мощному камню что я чуть не заплакал от мысли, что окоп мой перекрыт скалой и придётся долбить новый шурф рядом, в глине, что было равносильно, конечно же, гибели. Но я сказал себе «цыц!» и решил всё же пощупать это препятствие. Да, это был камень, но почему-то он пошатывался, дрожал, а за тем как-то вдруг сам и подвинулся, от чего я, молча и стыдно, взахлёб разрыдался, потому, что  с другой стороны, как из общей могилы, уже, очевидно, копали  женщины. О, Господи, что же делать? Что я могу-то? Проклятый камень! - причитал я, а  сам уже придумал, решился...
  Нырнув снова в окоп, придвинул камень как можно ближе к своей стороне, выскочил, перекрестился да вертикально ломом из последних сил так долбанул, что камень - пополам. Я так и сжался в комок в ожидании всемирного кашля деда Игната и бестолковой стрельбы конвойных, чтобы быстрее поднять собак.
  Но - тишина, пронесло. Я - снова в окоп, всё выбросил, вычистил. В дыре показались вначале руки, потом головка моей грязной, заплаканной, но всё таки благополучной Джульетты.
  - Мама! Маму  вытаскивай! - Громко шептала она, отстраняясь от меня, чтобы я успел взяться как следует за Юлию Марковну.
  Всё, вылезли, выбрались! А следом - полная дама, наполовину торчащая из фундамента, громком шёпотом нам: «Спасибо, милые. Уходите! Дальше - мы сами.
  И тут случилось такое, что и в сказке болтнуть упаси бог, и в ухо кому сказать стыдно. Вдруг откуда ни возьмись пацан лет девяти, шустрый, глазастый.
  - А что это вы в дыру? Немцы-то драпанули! И вагоны не дали, а там, говорят, и мост взорвали, вот они и смылись.
  И как такому поверить? Я - палец к губам, мол, что орёшь-то, полагая, что шутник сразу и сбежит. Но пацан и не думал убегать, а вместо того добавил:
  - Один я не смогу, пойдём вместе попробуем.
  Я туда - как в бой. Вцепились, поднатужились, а ворота так и покатились, раскрывая пред нами плотную стену из живых испуганных людей, от чего пацан сразу сгинул.
  А я, видите ли, спасителем оказался. Толпа - на меня. Уж не знаю, что бы она со мной сделала, но тут поспели Люба, Юлия Марковна, дед Игнат, и все мы помчались открывать второй амбар, опасаясь гибели от благодарной толпы, но уже как бы в роли спасителей.
  И всё же, славы спасителя я не избежал. Любаша с маманей затащили меня к себе в дом, предложили ванну, накормили, проводили домой, да ещё с баулом всякой одежды от их погибшего, с тем чтобы бабуля моя всё это подогнала на меня да и на себя перешила, если что приглянется. Все эти события совпали с субботой, а в понедельник на школьной линейке меня, одетого во всё новое, представили как героя.
  А коль уж вообще про жизнь, то школу мы с Любой закончили с отличием, педагогический институт тоже и всю жизнь проработали в образовании. Оба давно на пенсии. А вот наш единственный внук, умница и  кандидат медицинских наук, всё ещё не может отыскать себе ту самую единственную Джульетту, похожую на его бабушку.