Люба- Царь-девица и чьему сердцу так уж любо?
Или: О том, чем заканчивается сказка "Конёк-Горбунок".
Сознаю ненаучность ссылок на свои младенческие ощущения во время первых слушаний сказки "Конёк-Горбунок", рассказанной мне дедушкой моим, но в каких-то случаях просто невозможно к этим ощущениям не обратиться.
В мои четыре года мне совсем не нравился конец сказки, и я ни за что не назвала бы его не то что счастливым, но даже и благополучным. Детство сторонится трагедии, оно не готово к ней... Я помню, что просто теряла интерес к Ивану, ставшему красавцем и царём. Что-то тут было не так, и лучше было в это не вникать... Какая-то каверза была в таком конце: когда Царь-девица вдруг решила женить на себе Ивана, вовсе в неё не влюблённого. "Пусть полюбится кому - Я и даром не возьму!", - так он к ней относился с самого начала, и вроде не было причин этому отношению измениться... Да и сама Девица ведь не была влюблена в Ивана, и если бы старый противный царь так же вынырнул бы из котлов, - она бы выбрала его, а не дурака... Так что брак они заключают не по любви, но при этом четыре раза произносится:"люба?", "люба", "люба!","люба!", и потом - "любо!" "Любо!" - это я уже и тогда знала - слово так же каверзное; страшное слово... Я ведь смотрела с бабушкой и дедушкой все подряд советские фильмы по телевизору, и фильм "Александр Пархоменко", где артист Борис Чирков в образе Нестора Махно поёт казачью песню: "Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить... С нашим атаманом не приходится тужить..." очень хорошо знала. Ага, "не приходится тужить"! И при этом: а первая пуля ранила коня, а вторая пуля - ранила меня! - а ему всё - "любо!". Чирков пел эту песню удивительно проникновенно, и я даже плакала под неё... И тогда мне уже было понятно: "любо!" - то ещё словечко! Его надо понимать с точностью до наоборот! Ну так вот, главное ощущение младенчества по отношению к концу "Горбунка" - недоверие к счастливому концу этой сказки, отстранённость от этого странного текста... Я ведь уже говорила, что была влюблена в Иванушку-дурака, что переживала за него всю дорогу... И не хотела я для него этой Царь-Девицы, - но и ничего не могла поделать, - раз уж так было написано, - раз сказка катила своим чередом...
Удивительно, что такого - трагического - конца сказки почти никто не прозревает. Даже - похоже - исследователь-энтузиаст из Ростова-на-Дону Сергей Ефимович Шубин. (А кому бы, - как ни ему, - донскому казаку, - и не насторожиться бы при слове "любо!" Хотя - он ещё не выложил на "Прозе" своих соображений о любви-не любви Ивана и Царь-Девицы. Возможно, наши мнения и совпадут...)
"Трагического конца", - говорю я. В чём же трагедия? В том, что обвенчались не любящие друг друга? Нет, - конечно, - нет! Начну издалека...
Дело в том, что Царь-девица - она девица не простая, она - родная дочь Месяцу и сестра Солнцу. То есть, она - богиня, а богини - они бессмертны, то есть вечны... Они не умирают. А этой Девице, - похоже, - и всегда "пятнадцать только лет". (Русский вариант Гебы). И "народ" - понятие вечное, - хотя по отдельности люди, конечно, смертны. Но народ - это если не навсегда, то всё же очень надолго; тем более - наш - великий русский народ. Так вот, народ выбирает себе царицу - Царь-девицу; то есть, вернее, она сама себя объявила царицей, и только после этого спросила у народа: "Люба ль я вам?" "Люба, люба!" - отвечает народ. Выбрал, значит, - вернее, - подтвердил само-избранность Царь-девицы. Две вечные "категории" сошлись в своём выборе. Выбор же между смертными Иваном и царём решило купание в котлах. Царь так же мог претендовать на Вечность, - но - сварился! Умер. "Велел долго жить". А Иван? А Иван не сварился, вынырнул изо всех котлов, стал красавцем писаным, и Царь-девица взяла его в мужья и произвела в цари. Так думают практически все. Потому что - сказка, - а сказка обязана закончиться хорошо. Это ж вам - не "ГамлЕт" какой-нибудь...
И вот здесь - на этом моменте - мы опять встаём перед вопросом: а автор - кто? Потому что, если автор "Конька" - "молодой, озорной" студент Пётр Ершов, - то, конечно, - никакой трагедии в нём нет и быть не может. Всё светло, хорошо, весело...
Но - если всё хорошо - куда девался, например, - Горбунок? Его ведь нет среди тех, кто радуется преображению Ивана. И на свадьбе он не ломится вприсядку... И вино, мёд, пиво пьют без него... Ничего про Конька не сказано, после того как он: "хвостом махнул, в те котлы мордОй макнул, На Ивана дважды прыснул, Громким посвистом присвистнул..." Ни-че-го дальше про заглавного героя не сказано. Это только режиссёры фильма да мультфильма, да спектаклей и всяких постановок, придумывают, как Иван с Царь-Девицей идут под руку счастливые, а Горбунок резвится рядом, как козлёночек сестрицы Алёнушки... Но ведь и козлёночек в счастливую минуту вернулся к прежнему образу - братца Иванушки. А наш Горбунок - скинул ли он свои горбы? Преобразился ли он? Нет. Преобразился только Иван. Не за счёт ли Конька? Ведь почему-то Горбунок говорил: "Это - служба, -так уж служба, Тут нужна моя вся дружба." И что скорее сам он сгинет, чем покинет Ивана... Вот он и сгинул. Отдал дух свой трём котлам, в которые прыгнул хозяин его, - и соединился с ним - Хозяином - навсегда. Сгинул, но не покинул его. Исчез Конёк, а Иван стал вдруг красавцем. То есть, в общем-то, они оба стали красавцами, поскольку Конёк Ивана - как я сказала - не покинул; он в нём растворился. Но если они оба преобразились - не сгинули ли они оба? То есть, не умерли ли - для этой, земной, жизни? Если скинули земное своё обличье: Иван стал красавцем, а конёк перестал существовать отдельно от Хозяина. Так же преображаются - например, - герои романа М.А.Булгакова, оставив землю. Но Булгаков нам об этом прямо рассказывает; подробно, красочно. Автор же сказки "Конёк-Горбунок" обманывает нас "хорошим" концом, благополучным исходом, счастьем дурака Ванюши... И только для очень чуткого, внимательного читателя сквозит за всей этой счастливой бутафорией что-то тревожное... Вот, Горбунок потерян - а отряды читателей и не заметили "потери бойца"! И читают сказку до конца безо всякого смущения. Царь-Девица говорит про Ивана, что он уже - супруг её, - ещё до венчания! И - ничего, - это тоже проходит у нас, как будто так и надо... А эти слова ведь означают, что и Кобылицей была она же... (А может, и Птицей - тоже?) Что они с Иваном давно - супруги: то есть, впряжены в одну телегу (жизни)... Царю же коварная Девица просто морочила голову и тянула время, пока незадачливый старик не сиганул в котёл с кипящим молоком... Похоже, девушка сразу знала, что он не выплывет, - чуда для него Бог не сотворит, - и желала от него избавиться. Вообще, здесь так явно проглядывает пушкинский ход: только он так спешит праздновать, как только герой (героиня)-соперник (соперница) "велят долго жить". Так Дон Гуан овладевает Лаурой при трупе Дона Карлоса; так, лишь похоронили злую мачеху, свадьбу тотчас учинили в "Мёртвой царевне"... И никто из читателей - уж конечно, - не реагирует на поистине спартански преодолеваемое страдание, которое прорывается возгласом: "Сердцу любо!" Ведь это "любо!" - оно такое же "любо!", как и в казачьей песне, которую пел в старом советском фильме артист Борис Чирков... Смертельное "любо!" На этом наречии - "любо", - стоит вообще остановиться подробно. Ведь, кроме прямого прочтения - "то, что нравится, то, чему отдаётся предпочтение", - у него есть какой-то действительно коварный, лукавый, дьявольский подтекст (за-текст)... Этот - второй - смысл звучит и в песне донского атамана Платова: "Любо, братцы, любо, любо, братцы жить, С нашим атаманом не приходится тужить..." И - например, - в поэме М.В. Ломоносова "Пётр Первый":
И раздается крик: коли, руби и режь.
Одни Софиины покои лишь свободны,
И двери варварам бунтующим невходны.
Для убиения не нужен был в них иск:
На сродников моих направлен был их рыск.
Внезапно большей шум сердца в нас утесняет:
В злодейственных руках Нарышкин возрыдает.
Не мог его закрыть и жертвенник святый.
Летит на копия повержен с высоты.
Текущу видя кровь, рыкают : любо , любо !
Пронзенного подняв, сие гласят сугубо.
Или - в незамысловатой народной песенке-частушке "Заиграй, моя волынка":
Заиграй , моя волынка ,
Заваляй, моя дубинка!
Любо, любо моей дочке,
Заиграй , моя волынка .
Заваляй, моя дубинка,
Заиграй , моя волынка !
Любо, любо моей дочке,
Заваляй, моя дубинка.
Свекор с печи совалился,
За колоду завалился.
Любо, любо моей дочке,
За колоду завалился.
За колоду завалился,
Ветчиною подавился.
Любо, любо моей дочке,
Ветчиною подавился.
Кабы знала, возвестила,
Я повыше б подмостила.
Любо, любо моей дочке,
Я повыше б подмостила.
Я повыше б подмостила,
Свекру голову сломила.
Любо, любо моей дочке,
Свекру голову сломила.
Здесь - как видим, - и у Ломоносова, и в этой песенке, - слово "любо!" связано с высвобождением в человеке звериного, агрессивного, дьявольского начала, - когда любо чужое страдание, чужая гибель. Но - какова вообще история этого слова: "любо"? И почему казаки до сих пор кричат, выбирая кого-то или что-то: "любо!", "любо!"? А слово это и связано напрямую с выбором. Далее я приведу довольно большой кусок статьи неизвестного автора, которую я нашла в Интернете: "Любовь - это "жертвенно" по-русски". Автор, разбирая происхождение слова "любовь", приходит и к объяснению производного от него наречия "любо".
"...Истоки слова « любовь » восходят к временам человеческих жертвоприношений, а само слово имеет протяженную историю, которая сопровождалась сменой религиозных культур, что повлияло даже на замену смыслового значения. В нынешнем звучании слово возникло не ранее 14 века, поскольку йотированные буквы (включая «Ю») появляются на Руси с церковно-славянской азбукой и никак не ранее.
Рассмотрим реконструкцию обряда, который мог послужить началом этого имени.
Как уже говорилось, имя восходит к жертвенному славянскому обряду, восстановленному археологами по раскопкам на реке Волхов и Ладоге.
Помните игру в бутылочку? В древности для ритуала использовался кусок обработанного и гравированного звериного ребра. Если положить его на ровную поверхность и крутануть – настоящая рулетка.
Пока жребий-ребро вращался, жрец волхвовал приговаривая, - Лубо, Лубо... Жребий замирал, и замирала девица, на какую указывала стрелка. Всё - она Луба Божья.
В словарях «любжа» - приворотный корень, в другом варианте «люпш» - затонувшее бревно.
Смотрим на обряд и видим смысл древних слов. XIV век. В обиход входит «Ю». «Люба божа» превращается в «Любожа». Когда магия слова и обряда, забылись, «любожа» стала восприниматься как «любъжа», а после падения редуцированных стало звучать «любжа» и «любша» по аналогии с Велеша.
Расплетай косицу, пей чашу любжи – и отправляйся в Любшин омут в объятия к жениху Велесу. Аж мурашки по спине.
Один пункт ладожской топографии и сейчас зовется – Велеша. Только ныне это мирная деревенька, а когда-то, как предположил историк Г. С. Лебедев, – капище Велеса. Источник.
Реконструкция имеет подтверждение и в других сохранившихся названиях. Описательный термин обряда (Люба божья) носит приток Волхова река Любша. Память о выборе жребием сохраняет название города Выбор, который обзавелся дополнением на скандинавский манер и теперь он Выбор_г. Названия имеют широкую географию. Любшу мы встречаем в славянском Поморье в Польше, а ещё на Украине во Львовской и Ивано-Франковской областях.
Со временем страшный ритуал претерпел изменения. Девиц стали посвящать уже не богам, а вполне себе земным женихам.
Уже не волхв, а современный молодой человек, сделав выбор без жребия, сообщает избраннице: «я тебя люблю» в смысле, - я тебя выбрал (потому и избранница). А родня на сговоре и позднее на свадьбе опрокидывает чаши не с приворотной любжой, а с кое-чем иным.
... ... ...
Переплелась история языков народов и проявилась в современном русском. Вспомним возглас на казачьем кругу – ЛЮБО, это казачки совершали свой выбор чего-то или кого-то.
Мы подошли к начальному понятию слова ЛЮБО = ВЫБОР.
Дополнительное подтверждение такому выводу находим в Церковно-славянском словаре Г. Дьяченко, содержащем старинные слова с основой «любо». Там «любо» так и толкуется в смысле - выбор, предпочтение. Вот примеры.
Любознательный - склонный к знаниям, выбирающий путь познания.
Любосмиренный – предпочитающий смирение.
Любочестный – любящий награждать.
Выбор когда-то по жребию, а теперь по сердцу. Отсюда и выбор понравившейся девы, которая и стала зваться Любашей, т.е. избранницей доброго молодца, а когда-то избранницей божьей. Правда старинные традиции сохранились. В современной религии также есть христовы невесты, которые умирают для мира, но одновременно и во славу его..."
Замечу, что если девушки-монахини именуются "христовыми невестами", то юношей-монахов можно было бы назвать "богородицыными женихами"...
Вернёмся же к неоднозначному концу сказки "Конёк-Горбунок". Итак, Царь-Девица выбрала себе в мужья Ивана. Перед этим она обратилась к народу, чтобы он подтвердил её выбор самой себя царицей над ним: "Люба ль я вам? Отвечайте!" - "Люба, люба!" - все кричат... (Правда, отчего-то народ готов спускаться ради этой девицы в самый ад, - но этот момент мы разберём отдельно). Вот, народ легитимировал власть Царь-Девицы. Теперь же она указывает на Ивана - он ей "люб". То есть, она остановила на нём свой выбор. Как останавливается та самая рулетка-ребро, или бутылочка, - напротив кого-то из девушек, - так рулетка судьбы указала на нашего дурака Ивана. Он люб Богине. (И не вспоминается ли здесь выбор Клеопатры?..) Иван - жертва, - и при этом - избранный. И интересную фразу говорит здесь народ:
-Твоего ради талана
Признаём царя Ивана!
То есть, - получается, - это Царь-Девица дала Ивану какой-то "талан", - то есть, - талант. Где же он, в чём? Как он проявился? Не был ли он заключён в коньке-горбунке, который исчез, и вместо него появился Иван-Красавец? Вспомним, кто такой Конёк ? Сын Кобылицы. А кто Кобылица? Та же Царь-девица, "матушка-царица"... Значит, Конёк ей - сын, - которого она родила для Ивана, чтобы он помогал ему в жизни, чтобы вместе они творили чудеса и подвиги... "Твоего ради талана признаём царя Ивана..."
Ну, и какой Ершов это мог написать, спрашивается! Только Пушкин мог создать эту мистерию о самом себе.
И - кто же восклицает:"Сердцу любо!"? Он, Пушкин, и восклицает. Сердце его разрывается ( как оно разрывалось у Ленского перед дуэлью) - уже собственно разорвалось, - поскольку он уже и умер - по крайней мере, в сказке... Но ему это "любо", - это его выбор, - поскольку умер он не весь, - в отличие от царя, - его душа преодолела кипяток, варёную воду и студёную. (Да и что это за жидкости, как не те же таинственно пробившиеся в пустыне "три ключа" - этапы земного бытия поэта...) Душа, в завете с Коньком - талантом - лирой, - будет жить и явит людям всю свою божественную красоту. И народ ради этой красоты, ради этого "талана", признает его царём... Вот что значит эта заключительная сцена сказки, и вот какая "оптимистическая трагедия" заложена в её с виду благополучном конце.
Когда-то юный лицеист писал в альбом однокашнику Олосеньке Илличевскому:
Ах! Ведает мой добрый гений,
Что предпочёл бы я скорей
Бессмертию души моей
Бессмертие своих творений.
А теперь оказалось, что он сумел душу свою перелить в свои творения... (Впрочем, лукавый мальчишка всё знал уже тогда...) Сердце же - которое итак, то - земное, трепетное, - было заменено пылающим углём, - перестанет биться в его груди, - но будет пульсировать и гореть в его строчках... Ему вот так - "любо!" На такое самоотречение - ради самоосуществления - был способен только Пушкин. Его сердцу было любо быть розданным всем нам. Чтобы веками всё болтать с нами по душам. Чтобы всё выбирать себе собеседника по сердцу, приглашая его посидеть рядом и послушать, - как он, Пушкин, - язЫком сердца говорит... Такое Чудо он приготовил миру. И потому является нашим царём, "володетелем всего".
Ведь откуда это "володетелем" вообще пришло в сказку "Конёк-Горбунок"? А пришло оно - как я считаю - из "Повести временных лет": "... придите и володейте нами!" - приглашали наши граждане варяжских князей. Так вот, теперь - с появлением Пушкина - с приходом его Космоса - порядка Русской речи - он - навеки - наш Володетель, наш Князь. Русская Земля пригласила его, наградила своим талантом и взяла себе в мужья. Он - володетель всего - сознаём мы это или нет, хотим этого или не хотим - но это уже свершилось. И оттого, что мы двести лет не можем этого осознать, что русская интеллигенция - прежде всего - не поняла и не приняла такого значения Пушкина, - мы всё и бродим в потёмках, - когда давно уже горит для нас это Солнце, - наше русское Солнце. Ведь и Солнышко-брат в "Коньке", - который остаётся "за кадром", - это несомненно сам Иванушка-дурачок, - то есть, - сам Пушкин и есть. В основе же сказки явно заложен египетский миф об Исиде и Осирисе. Но об этом я бы хотела высказаться в отдельной главе.