Много лет писал я и печатал в журналах произведения, навеянные родным чувством к русским святыням, паломничеством в усадьбы любимых писателей, казачьими судьбами. Повесть «Осень в Тамани» была удостоена Международной премии «Ясная Поляна» им. Л. Толстого.
Нынче я объединил свои повести, рассказы и размышления в один том под названием «Афродита Таманская».
Прошу оказать посильную (хотя бы частичную) помощь в издании указанной книги.
На определенной странице выражу вам благодарность.
В. Лихоносов,
лауреат Государственной премии России, Герой труда Кубани,
Краснодар, октябрь 2012 года
ПРОШЛО ТРИ ГОДА...
Итак, я пошёл по государственным и злачным местам с протянутой рукой.
Поскольку везде сидят цепные секретарши и штатные советники, я выставлял почти полный набор своих званий и регалий: писатель, главный редактор литературно-исторического журнала, почётный гражданин Краснодара, Герой труда Кубани. В некоторых обидных случаях я называл себя автором романа «Наш маленький Париж» Меня не пропускают по удостоверению почётного гражданина в администрацию края (возможно, я иду с бомбой), но о том, что я не смогу пробиться сквозь турникеты и решетки к банковскому начальству, к директорам фирм и всяких «газпромов», не догадывался.
— А по какому вопросу? — спрашивал женский голосок.
— Я скажу вашему шефу.
— У нас так не принято. Напишите, и ваше заявление будет рассмотрено.
И так отвечали все!
А я-то, писатель преклонных лет, верный комсомолец послевоенных годов, опороченный партийным клеймом «не нашего, не советского человека» во времена свирепой идеологии, оболганный вместе со многими в ельцинские времена «совок», ходил по казачьим улицам и уже разгорался речами с родными людьми (так же, как я, переживающим и за матушку-Россию), говорил перед восседавшим за столом господином (вчерашним «товарищем»), что «сейчас особенно нужны русские патриоты, что развелось много-много продажных лиц, кому земля наша только уголок заработка, что вот мы с Кубани уезжать, подобно проворовавшимся на олимпийской стройке братьям Билаловым, не собираемся, что мы в журнале следуем заповедям философа Ивана Ильина, что казачество, какое бы оно сейчас ни было, нуждается в исторической поддержке, в просвещении, в возбуждении векового чувства...» Речи были одна убедительнее другой (мои слова выше слишком тусклы), я распалял русские чувства богатого владельца так горячо, пробуждал в нём затаённое содружество так здорово, что обретал в нём вдруг родственную душу, задавленную ельцинско-чубайсовскими годами, системой предательств, а главное – запылённую «европейскими ценностями» и равнодушием ко всему местному, якобы безнадёжно отсталому. И я венчал свою речь восклицанием: «Неужели среди богатых русских не найдётся ни одного, кто безбоязненно, сознательно давал бы деньги на добрые дела, на русские журналы и книги, ретиво, даже тайно-идейно (если уж боятся раскрыться в своей преданности всему колыбельно-русскому, древнему, побоятся обвинения в шовинизме, русофильстве, побоятся, что им из-за этого испортят бизнес, то, сё), да, да, отдавал бы с тем кровным родством, как это постоянно делают в своем племени евреи и ещё все народности?! Неужели у нас все так переродились?! Почитайте же в нашем журнале о прежней благотворительности в России, о патриархальном местном патриотизме, хотите, я преподнесу вам статью в нашем журнале («Свет добра»), вы там узнаете, какими благотворительницами слыли кубанские дамы и господа (графиня Сумарокова-Эльстон, жена наказного атаман, или Дарья Федотьевна Бабыч, жена великого кубанского генерала). Хотите напиться словами историка В. О. Ключевского о «добрых людях Древней Руси» и о «целительной силе милостыни». Вы всей душой прильнёте к таким словам его: «Когда встречались две древнерусские руки, одна с просьбой Христа ради, другая с подаянием во имя Христово, трудно было сказать, которая из них больше подавала милостыни другой: нужда одной и помощь другой сливались во взаимодействии братской любви о б е и х». Вот таким «совком» и «не нашим, не советским» писателем ходил я по улице Красной в капиталистические дни.
Но что услышал в ответ?
— А вы по какому вопросу?
Главе администрации Темрюкского поселения
И. Н. Василевскому
Генеральному директору ООО «Фанагория»
П. Е. Романишину
Уважаемые руководители.
Ещё раз обращаюсь к Вам по поводу благотворительной помощи в издании моего сборника «Афродита Таманская».
Первое моё письмо не вызвало у Вас никакого сочувствия. Такое ощущение, что писатель, славивший Тамань в течение десятилетий, это какой-то незаметный, недостойный пень, мимо которого надо пройти и забыть.
Но неужели не просто я, Лихоносов, а сама историческая Таманская земля, восхвалённая современником, не достойна быть запечатлённой в печати, неужели земле этой не надо поклониться не только во время винных гулянок и пышных массовых торжеств (опять же с выпивками и плясками), но в благородные тихие патриотические будни, неужели слова о «памяти о предках», произносимые в речах на площади и на заседаниях, в интервью только вынужденные дежурные штампы всякого руководителя?! К этому могу во всеуслышание добавить, что именно в Темрюкском районе, с которым я связан с... 1963 года (!) делают вид, что такого писателя не знают?!
Я и прошу-то прибавить к стоимости издания… только часть.
22 декабря 2014 года
В. Лихоносов,
лауреат Государственной премии России,
лауреат Международной премии
«Ясная Поляна» им. Л. Толстого
(за повесть «Осень в Тамани»),
Герой труда Кубани,
почётный гражданин Темрюка
ЧТО В «ЗАВЕТНОЙ КНИГЕ»
Одному очень богатому человеку я рассказывал, какие народные воспоминания будут читать казаки, если эта КНИГА ЧТЕНИЯ выйдет в свет.
— В святоотеческом разделе будут мои странички о встрече в Тамани мощей апостола Андрея Первозванного, о Покровской и Вознесенской церквях в Тамани, а в «уроках чтения» о слепом мальчике (из повести «Тамань»), ну и другое — например, старинные путевые заметки Сбитнева про те же таманские места. Немало посвящено в «народном архиве» плеяде самородков из станицы Ахтанизовской, незаурядным летописцам Приймам. А сколько, о Господи, чудных страниц М. Недбаевского о Каневской и екатеринодарских офицерских семьях. А о роде Науменко, Свидиных, Глинских. А повествование Кузьмы Катаенко о детстве! Или о Тимофее Ящике из станицы Новоминской, камер-казаке императрицы Марии Федоровне, который в Гражданскую войну привёз спасать на свою родину Великую княгиню Ольгу Александровну (царскую сестру), она в Новоминской родила сына Гурия, и мы печатали её дневник «Детство Тихона». Много про страдальцев, покинувших Кубань в Гражданскую войну. Пожалуй, венцом всего будут воспоминания великого казака из станицы Кавказской, умершего в Нью-Йорке в 1987 году.
КАКИМИ ОНИ БЫЛИ
Cтаница моя родная...
Вижу её, мою родину, любимую станицу Кавказскую. Вижу её ранней весной, когда лёгкий утренний заморозок разбрасывает по просторам бодро-тревожный зов горниста, а ему со всех сторон откликается громкое, полное неукротимой энергии и силы ржание застоявшихся скакунов. Слышу скрип отворяющихся ворот. И уже гичат бесшабашные молодые джигиты. Топотят по широким улицам выхоленные дончаки и стройные, поджарые кабардинцы. И уже взметаются многоголосые боевые казачьи песни. А с ними сливаются немного грустные песни казачек.
Широка и привольна кубанская степь. Колышется, волнуется под налётами степняка спелая пшеница. Щетинится жёлто-янтарный ячмень, мглою покрывается мягкий овёс. Зреют лысые арбузы. Душистым мёдом наливаются «чарджуйские» дыни.
Выхожу «на гору». И с пятисотсаженной высоты восхищённо слежу за цепью снеговых гор. Внизу, под обрывом, разноцветными коврами стелются казачьи сады и виноградники, спускаясь до самой Кубани. А она, как любящая и любимая девушка в могучих руках казака, увивается в объятиях высокоствольного строевого леса… А мысль уже уносится к сонным Челбасам. Всплескивают серебряными кольчугами степенные сазаны. Гогочут гуси, покрикивают утки... И сквозь высокий задумавшийся камыш осторожно пробирается лодка: старый сивоусый дед с гололобым внучонком ставят самоловы…
Далеко-далеко маячит лучок ковыля на высокой арбе. Там стоит чабан, покрыв свою бритую голову мохнатой текинской папахой. По степи разбрелась тысячная отара толстокурдючих мериносов и кудрявых каракулей. Из балки, от родников, с дымом доносится дразнящий запах поджаривающейся на шомполах баранины: то дед Шамрай, пасечник, ждёт меня на шашлык и мёд.
А станица? Какая казачка, будь она красивее и самой Афродиты, не принарядится в шелка и кашемирские шали, не подрумянится, не подведёт свои чёрные брови... Какая станица не приукрасится цветущими садами, стройными тополями, пахучими акациями и греблями через речку с их спокойными вербами! Какая прекрасная, богатая жизнь царствовала в моей станице... «Станицы нема...» — так печалилось последнее письмо с Кубани... А и то уже было давно. И всё погибло наше, казачье, высохли предания. Остались ли думы о родной земле? О моя родная, любимая в о л ь н а я станица!
Полковник Фёдор Елисеев,
Франция, 1930 год
…Больше месяца сиживал я над воспоминаниями Ф. И. Елисеева в амбарной книге, добравшейся после его смерти (в 1987 году) на родину; выбирал главы, правил, поставил в 2003 году в 3-й номер «Родной Кубани». И заголовок дали непростой, с намеком: «Таких больше не будет».
Звонили казаки из станиц. Но все сановные типы, все атаманы, крикуны («мы не русские – мы казаки!»), вся обслуживающая власть интеллигенция, все главы районных администраций, работники культуры, надзиратели из комитета по охране памятников, учителя истории, дотошные журналисты пропустили эту редкую публикацию (как и все прежние), попросту в глаза не видели нашего исторического журнала. Не звонили, никто не передавал отклика, никто не вспоминал, когда мы в глубинке попадали во властные кабинеты и слушали в беседах «отчёты» о …«кубановедении» и восклицания «мы уже не Иваны, не помнящие родства». Читал ли горькие страницы губернатор? читал ли председатель Законодательного собрания (родом из такой же л и н е й н о й, как и Кавказская, станицы Успенской)? Прозвучало ли хоть на одном казачьем собрании, хоть на одном историческом вечере, хоть на уроке в станичной школе, хоть где-то это скорбно-нежное прощание великого боевого казака, разлученного с Кубанью с 20-х годов? Да и вообще за 15 лет ни слова (плохого или доброго) ни один деятель не выронил. И казачье начальство оказалось такое же.
А как клялись, пели и плясали, ухарями ходили среди публики, хвастались регалиями и выкидывали лозунги, пили и гуляли с шумом в Тамани, но никого из берёгших регалии, славу и родное чувство в изгнании толком не помянули и мало знали о них.
Прежняя номенклатура знала побольше.
А демократы утонули в парадных речах и собственных цитатах, написанных их пустыми помощниками.
«Родной мой отец.
Любя русскую старину, затратил я много средств на приобретение оружия, предметов древностей, панцирей, булавы польской и Богдана Хмельницкого, пушки чугунной и прочих вещей. Желая увековечить память отца, умершего в 1905 году, я хочу все старинные вещи, целый музей, подарить в Кубанский этнографический и естественно-исторический музей…»
В. Мазаев
НОМЕНКЛАТУРНЫЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ
«Но, слава Богу, времена безверия позади. Как никогда мы крепки в том, что именно православная вера бережет нас. Сегодня мы возрождаем казачьи традиции» (2014 год).
«Казачество — это народ, а с народом надо считаться» (2015).
«Сегодня мы с полным основанием можем сказать, что мы уже не Иваны, не помнящие родства, что мы гордимся делами предков и смело идём за ними!»
«Стало больше и миллиардеров. В крае абсолютно ни в чём себе не отказывают 8 человек. Тогда как в прошлом году кубанских скруджей было меньше в два раза… Так что теперь можно смело говорить, что жить в крае стали лучше – иначе откуда такое количество миллионеров и миллиардеров».
«Столетие Первой мировой войны нельзя пропустить мимо. Эта война была забыта, её герои вычеркнутыми из памяти народа. И нельзя оправдать нашу невнимательность к странице истории государства и Кубанского казачьего войска, в частности. Время собирать камни наступило недавно. За эти годы мы сумели ответить на многие вопросы истории, восстановить памятники... Большое внимание уделяется участию наших предков в защите Родины...»
«...Для меня принципиально важно, что край всё время на подъёме! Что край успешно решает невероятные по своей сложности и актуальности вопросы. Вся работа, которая ведётся в крае, всегда обращена к обществу, к людям… Губернатор имеет вкус к прессе, и он не даст упасть печати. Советовать... Да что советовать, когда и так всё вертится на Кубани с космической скоростью...» (член Совета Федерации).
«Наши СМИ отражают жизнь такой, какая она есть, поэтому так востребованы обществом».
«Я хочу, чтобы вы всегда были по-граждански смелыми, не боялись отстаивать интересы народа, пусть это не всегда просто, но в конечном счёте это способствует улучшению жизни людей...» «Напомнил казачий генерал и о том, что сегодня войско пишет свою современную историю — историю, которой можно гордиться...»
«Мы никогда никого не убедим, что православие – это свет, пока сами священники, православные чиновники не станут примером; начать надо с себя».
ДЕЖУРНЫЕ ЛОЗУНГИ ВМЕСТО РОДНОГО ЧУВСТВА
Мы живём в абсолютно безыдейном обществе. Тема безыдейности последних двадцати лет грандиозна, горька и трагична, никто ещё не написал об этом обстоятельно, опираясь на живые примеры, которых множество: из одних только газет можно насобирать превеликий ворох косвенных доказательств. Безыдейность разъедает нашу Россию.
Критические статьи, ядовитые фельетоны, информации следственных органов, фотоснимки особняков, построенных на ворованные деньги, жалобные письма, свидетельства катастрофы в селе, примеры оголтелой безнравственности, понижения культуры улетают в пустоту, а мусорная свалка и поношение всего и вся в Интернете притупили гражданскую остроту, «выработали привычку» воспринимать безобразия как что-то неизбежное и окончательное.
Бесполезно писать местной власти письма, застревают на нижних этажах трусливых натренированных чиновников. Власть каждый миг посылает «населению» (именно так приучаются они к пониманию, к ощущению своего н а р о д а) сигналы о том, что она никого не боится и в советах, замечаниях, поправках, благородных порывах граждан не нуждается. Человека оставляют жить в безыдейной пустоте. Пресловутая элита (этакая временная чиновно-сословная братия и её прислужники) отгораживается, ненужных лиц отстраняют подальше, тем самым жестко назидают им, что они в местном обществе чужие. Между тем отвергаемые и есть настоящая элита.
Особенно тяжело сносить унижение и удаление в углах тесных – в маленьких городках, в станицах. Там приговаривают навечно. Хоть уезжай! Ищи, так сказать, другое общество.
Но и общества нигде нет. Одни… «корпоративы». Солидарность вокруг вечеринок, легких фуршетов, фольклорных концертов.
Много раз пишешь, унижаешься, ждешь, проклинаешь и опять пишешь.
Кому писать, с кем говорить? У кого из них болит русская душа?
Когда пишешь, все как-то надеешься, что пробудишь, проснётся в них что-то. «У меня других писателей нет», — говорил Сталин, когда его донимали жалобами на каких-то плохих собратьев. А у народа нет другого начальства.
Нет идеи. В 91-м году сразу после переворота новый губернатор, «Васька-унитаз», проорал на всю Кубань: «Будем делать богатых людей!». Они взялись за это преступление с размахом и не бросили его по сей день.
На Кубани родственное внимание к истории (какое оно и быть должно), к вековому наследию непрерывно покрывается… очередными мероприятиями с фальшивыми отчетами, холостыми выстрелами лозунгов и формальными, великими, как всегда у них, задачами. Такое ощущение, что всякого рода ответственные товарищи любят историю по необходимости, в служебный час, по чьему-то расписанию, да и этот час превращают обычно в… демагогию. Что, как не внезапная демагогия, суета Законодательного собрания вокруг идеи возведения памятника казакам, воевавшим с турками и немцами сто лет назад? Спохватились, что они должны стать «благодарными потомками», буквально в канун юбилея, настрочили бумагу, дружно проголосовали, пошли обедать в собственную столовую и... где же памятник?! Позор! Скоро всем породам собак поставят бронзовые украшения на улицах казачьей столицы, а сынов Отечества забыли. Пропили сынов Отечества на днях городов и станиц, на фестивалях, прогуляли в соломенной Атамани, забыли.
И всё чаще расставляют в людных местах занятные жанровые скульптурки, оплаченные миллионами рублей. Это и есть заведенная либералами и г р а н а п о н и ж е н и е. Собачки, кошечки, гости-туристы на чемоданах, знакомые фигурки по кинофильмам… Героизм? А зачем?! Не будем, дескать, шовинистами. Достаточно закона «О патриотическом воспитании в Краснодарском крае». Ещё добавим в интервью кое-какие затасканные словечки, которые нас (по крайней мере) затасканностью не портят, ибо мы у власти и, будьте добры, примите всё, что мы сказать изволим: «…нам нужно больше и чаще говорить о героическом прошлом и настоящем, почитать традиции предков». Затем будет постановление «О плане подготовки и проведения мероприятий, посвящённых увековечению памяти и отражению заслуг кубанцев, участвовавших в Первой мировой войне».
«…увековечению памяти». Выражаться-то научились бы! «Уве-кове-че-нию… памяти». Какой Акакий Акакиевич это писал?!
И эти липовые мероприятия будут растягиваться аж… до 2018 года! До дня поражения русского народа, до гражданской смуты. Забыли обо всём уже в июле! 30 000 кубанских казаков стали Георгиевскими кавалерами, а памятник поставили двум собачкам в шляпках и выбили за их спиной на стене слова Маяковского, который, может, вышел после выступления хмурый и оскорбил город, через который в 18—20-х годах прошла чуть ли не вся страдающая Россия. Вот какие потомки образовались там, где в день объявления войны Германии шли по улице Красной екатеринодарцы, было солнечно, мирная толпа, обыватели и войсковое сословие, дамы в таких одеждах и в таких широкополых шляпах, каких уже при большевиках не носили, шли и шли длинной линией, поддерживали воззвание государя. Хоть бы посмотрели эти наши законодатели и чиновники короткий фильм об этом, вздохнули, пожалели, потому что многие исчезнут, впадут в нищету и погром после революции, многие уйдут на фронт и погибнут…
А казаки нынешние проглотили позор, но в докладе один атаман произнёс: слёзы, мол, не высыхают…
http://moloko.ruspole.info/node/6860