Певец

Егор Черкасов
 «О красный мир, где я вотще расцвел;
Прости навек! С обманутой душою
Я счастья ждал – мечтам конец;
Погибло все, умолкни, лира;
Скорей, скорей в обитель мира,
Бедный певец, бедный певец!

Что жизнь, когда в ней нет очарованья?
Блаженство знать, к нему лететь душой,
Но пропасть зреть меж ним и меж собой;
Желать всяк час и трепетать желанья...

О, пристань горестных сердец,
Могила, верный путь к покою!
Когда же будет взят тобою
Бедный певец, бедный певец?» В.Жуковский


Мне стыдно. Последнее время, признаюсь, я только и жду, что Ленского убьют, упадет занавес, я переоденусь, смою грим, попью чай «третьего помола», заваренный в пакетике, выдохну всю эту пыль гримерок, сцен, париков и плащей и пойду домой спать. А в конце месяца получу квиточек…Печально. Когда-то я играл Ленского иначе.
Вообще, я раньше пел так, как будто через мои связки проходили высоковольтные провода. Так же и играл. Мне говорили, что в моем исполнении прослеживается «синдром отличника», будто я хочу спеть правильно, ни разу не ошибиться и исполнить либо хорошо, либо никак. Либо собрать все цветы в зале, либо с позором упасть на сцене и непременно умереть, чтобы этого позора не видеть. Это были хорошие времена и как факт – лучшие. И их уже не повторить.
Одно хорошо – я до сих пор пою честно. Честно провожу параллель со своим героем, внося что-то свое, но, никак не красуясь им и, как следствие, через него не красуясь собой. Этого нет. Как нет и других качеств. Качеств и наград. Почета и приглашений. И память обо мне как о певце лет через пять после моего ухода со сцены, мне кажется, врубит дуру лет четырнадцати и скажет: «Хоть убей, не помню такого!»
На самом деле, публика, как один из носителей памяти обо мне, живет по одной известной цитате: «Кого люблю – того наказываю». Эта цитата хороший, кстати, стимул для певца петь непременно хорошо. Потому что сегодняшний «любимец» завтра может быть не только осмеян преданными почитателями его творчества, но и, не дай Бог, быть оскорблен. Виной сему служат, помимо личных разочарований слушателя, его навсегда ушедшие деньги, отданные за билет на премьеру. А цена билета в наш театр порой составляет аж тысячу рублей. И мы не застрахованы от того, что какой-нибудь зритель «средней руки» не выскажется о нас в такой форме: «Ты, братец, халтурщик! А деньги, жаль, уплачены. И некому возместить». Скажет он это, дыша на тебя гремучей помесью трёхсот грамм чего-то крепкого с салатом из крабовых палочек. А жена его будет при этом действии краснеть и дергать его за рукав со словами: «Пойдем, ну же! Ну пойдем! Вы уж нас извините!» Поверьте мне, я такое видел. Поэтому нельзя певцу петь плохо. Нужно петь только хорошо. Забавно, но если бы этот зритель пришел в кафе и потратил эту тысячу рублей на паленую водку и несвежую закуску, отравился бы и наутро проснулся с головой весом сорок килограмм, трещащей с похмелья, то чтобы он сказал на все это? Он бы сказал: «Хорошо вчера отдохнул!» И это парадокс.
Надо вовремя уходить. Этот такт надо ловить, ловить чутко, и тогда ты всегда будешь и любимым, и желанным. Уходить, когда начинает холодеть чувствами к тебе твоя женщина. Уходить, когда гости уже устали от тебя, и их тела просятся к горизонтальной посадке на диван. Уходить с работы, когда тебя уже не ценят, как профи. И уходить со сцены! С нее нужно уходить, когда ты понимаешь, что не веришь себе и в себя, имеешь отвращение к сидящим напротив тебя слушателям и когда лучше, чем было, ты уже не сделаешь, а даже наоборот. И честно положа руку на сердце, исходя из своих принципов, я бы ушел. Но я продолжаю петь на сцене, не поверите, только из-за того, что мой сын недавно взял ипотеку! И, как ни странно, иногда спектакли еще получаются довольно неплохо, благодаря страху быть уволенным и остаться с долгами. Вот, за счет чего мой Ленский жив до самой его смерти! И Господь меня еще за все это не наказывает!
«Скелеты в шкафу» есть у каждого. Это мне прижигает рану. Я доживаю на сцене вместе с героем, умираю вместе с ним, выхожу из его плоти и какой-то тщедушной субстанцией продолжаю жить дальше (видимо, на сцене я живу полной жизнью), допиваю третьесортный чай, дохожу до своей комнаты, падаю и засыпаю. А в конце месяца, уже не веря в чудеса, получаю на руку квиточек…Прости меня, Господи!