Пролог
Глухо пробило полночь. В замке Марксбург, высоко вознесшем свои хмурые башни над берегом Рейна, тускло светилось лишь одно окно. Чадящие факелы едва озаряли стены готической залы, бросая багряные отсветы на полированную сталь доспехов и древние боевые штандарты на стенах. Но недостаток освещения ничуть не беспокоил людей, сидящих вдоль длинного, через все помещение, стола; некоторым из них свет вовсе не требовался.
Великий Магистр Конрад фон Балк медленно оглядел собравшихся членов Капитула, как один закутанных в белые орденские плащи с черными крестами: финансисты, политики, военные – воплощенные деньги и власть, лучшие люди старой Европы сошлись сегодня здесь, чтобы услышать его слово.
Обратив бледное породистое лицо с хищным крючковатым носом и черным клинышком бороды к статуе Богородицы в дальнем конце зала, он заговорил звучным, глубоким голосом:
- Братья, я собрал вас в этот неурочный час, чтобы сообщить добрую весть, - темные глаза магистра сверкнули огнем. – Нас ждет новая битва!
Он остановился, выдерживая паузу.
- Новая битва? - подал голос коротко стриженный мужчина со шрамами на лице, военную выправку которого не могли скрыть даже складки орденского одеяния.
- Именно так, брат. – Конрад фон Балк подался вперед. – Много веков назад наши братья приняли на себя великий долг: нести свет истины темным дикарям и язычникам на востоке и эта миссия не окончена. А значит, наш священный поход продолжается!
- Ибо славянские дикари, эти урожденные рабы, должны знать своего истинного хозяина! – тряхнув седыми прядями волос прокаркал священник в темной рясе, вперяя в членов капитула невидящие бельма глаз, жутко глядящие с худого, изрезанного морщинами лица.
По рядам собравшихся прошел гул одобрения.
- Ну, зачем же им обязательно знать? - усмехнулся магистр, покосившись на слепца, сидящего по левую руку от него. – Главное, чтобы истинный хозяин у них был, и чтобы богатства славянских земель употреблялись на благое дело.
- Если Великий Магистр говорит о русских, - подал голос толстяк, расположившийся справа от кресла председательствующего, - то я смиренно осмелюсь напомнить, что последний поход против них не увенчался успехом. Я уж не говорю о громадных затратах, которые понес орден.
Взгляд магистра задумчиво скользнул по стягу в руках Богородицы, с готической надписью: «Helfen — Wehren — Heilen».* Разговор переходил в деловое русло.
*«Помогать - Защищать – Лечить» (нем.) - девиз Тевтонского ордена Девы Марии.
- Брат Верховный Казначей говорит верно. – Усмехнулся магистр Конрад. – Последняя схватка с русскими, как и многие предшествовавшие ей, окончилась неудачей. Орден утратил и, пока, не смог вернуть свои святыни, в связи с чем мы остаемся ослабленными. Но, это значит лишь, что мы ошибались в тактике: с медведем не стоит драться врукопашную. Гораздо проще и надежнее всадить пулю в сердце чудовищу, разумеется, если знаешь точно, где его слабое место. А мы, теперь, знаем.
- После поражения в недавней войне за Восточную Пруссию Орден не сможет действовать открыто, - вновь подал голос толстяк. – Если вскроется наше прямое участие в каких-либо враждебных действиях против Российской Империи, всего нашего влияния не хватит, чтобы замять скандал.
- Мы давно уже не действуем открыто, - Конрад фон Балк досадливо дернул углом рта. – И вам, брат, прекрасно об этом известно. Но любая предосторожность в таком деле не может быть лишней. И у нас есть тот, кто сможет соблюсти тайну и добиться успеха; и кого, при этом, никогда не свяжут с нами. Рыцар Хуго, - негромко позвал он.
В темном углу шевельнулась тень, из которой выступил человек или, вернее, нечто внешне похожее на человека: худой, долговязый, затянутый во все черное, с узким бескровным лицом, по которому не возможно было определить возраст. Волосы рыцаря имели цвет потемневшей стали, а в близко посаженных желтых глазах таился недобрый огонь, способный, казалось, прожечь душу до самого дна.
Лицо слепого священника вдруг исказилось яростью.
- Великий Магистр, братья капитулярии! - Резко вскочив с места, закричал он. – Мы, - воины христовы, давшие клятву священного служения, - не должны прибегать к помощи… дьявольских языческих порождений! Одумайтесь!
- Святой отец, - в голосе Великого Магистра вдруг прорезался металл, - мы, - рука Всевышнего и то, что делается нами, - делается во славу Его и матери нашей, Святой Римской Церкви. Поэтому абсолютно все средства хороши для достижения нашей священной цели. Сядьте!
Последнее слово прозвучало как щелчок хлыста. Священник опустился в кресло, крепко стискивая сухими, похожими на паучьи лапки пальцами нитку четок и бормоча: «Finis sanctificat media»*
*Цель оправдывает средства (лат.)
Более не обращая на него внимания, глава Тевтонского ордена повернулся к вошедшему:
- Рыцарь Хуго, готов ли ты принять возложенную на тебя Орденом миссию и исполнить ее не щадя жизни?
- Какого рода миссия? – гвоздем по стеклу проскрипел голос загадочного гостя.
- Можно сказать, она по вашему прежнему профилю, - добродушно осклабился Конрад фон Балк.
В ответ бледные губы Хуго растянулись в широкой улыбке. Наверное, так бы мог улыбаться труп, - даже много повидавших членов Капитула от этого зрелища мороз продрал по коже. Жилистая ладонь опустилась на рукоять церемониального меча, при этом на безымянном пальце рыцаря сверкнуло кольцо из белого металла: мертвая голова в обрамлении дубовых листьев.
Глава 1
Весна в этом году припозднилась. Апрель уже на исходе, а снежная крепь и не думает поддаваться солнечным лучам; лишь кое-где по уклонам, на открытых местах, едва появились первые проталины. Ночами скопившиеся в колеях лужи прихватывало ледком.
Полицейский урядник Семен Балабашкин бросил под ноги недокуренную сигарету, вдавил ее в ледяную кашу каблуком хромового офицерского сапога и с тоской посмотрел в сторону обочины, где суетились чины из околотка. На обочине лежал труп. Тело с широко раскинутыми ногами и выброшенной вперед левой рукой глубоко зарылось лицом в рыхлый снег, но Балабашкин с первого взгляда опознал мертвеца: почтальон Горемыкин, отставной унтер-офицер Бутырского пехотного полка лет пятидесяти от роду обладал хмурым, нелюдимым нравом, жил бобылем, но к службе относился ревностно. И в дождь, и в снег, и в мороз его можно было встретить на проселках доставляющим почту на маленьком мотороллере или вовсе пешком. Только вчера урядник видел Горемыкина возле почтового отделения и вот, надо же такому случиться…
Полицейский фотограф перестал, наконец, щелкать своей камерой. Врач судебной экспертизы, сидящий на корточках и от этого похожий, в своем черном кашемировом пальто, на птицу-падальщика стянул с рук тонкие резиновые перчатки, захлопнул крышку чемоданчика и выпрямился. Перехватив взгляд Балабашкина, неторопливо подошел к нему. Прикурил от протянутой зажигалки.
- Ну что же, - морща угреватый нос, протянул эскулап, - значит, имеем труп со следами насильственной смерти. Вскрытие, разумеется, еще не проводилось, но, в общем, картина ясна: шейные позвонки раздроблены, яремная вена разорвана предположительно клыками.
- Волчьими, - уточнил Балабашкин. – Там следы повсюду.
- Предположительно клыками хищного зверя. – Словно не заметив, продолжил медэксперт. – Дальнейшее покажет дополнительное обследование. В таком вот аспекте.
И повернувшись, затягиваясь на ходу, заковылял в сторону фургона «Скорой помощи», куда двое хмурых нижних чинов полиции уже грузили носилки с покойником, небрежно прикрытым серым солдатским одеялом.
Балабашкин вздохнул. Все это он прекрасно знал сам, поскольку первым осмотрел место происшествия сразу после того, как перепуганные бабы из Никольского разбудили его ни свет ни заря. И вот уж полдень, а он все мается тут, сперва в ожидании околоточных, потом медицинских экспертов, а еще ведь отчет писать. Живот подводило от голода – позавтракать так и не успел – во рту, от непрерывного курения, скопилась табачная горечь. Сплюнув вязкую слюну, урядник еще раз вздохнул и полез в машину.
В утробе новенького, только в январе получили, «Руссобалта – Егеря» было тепло. Втянув ноздрями запах кожи и нагретого пластика, Балабашкин с наслаждением откинулся на мягком сидении. Полицейский стражник Иван Приходько, бывший у него за водителя, обратил к начальству свое круглое лицо и вопросительно поднял брови.
- Предположительно нападение хищного зверя. - Спародировал Семен медицинского эксперта.
- Вот те на! - как будто даже удивился Приходько. - И в прошлом месяце… Отродясь у нас такого не было. Может, верно люди говорят?
- Что говорят?
- Что оборотень завелся. Отец Елпидофор, на проповеди, так и сказал: «За грехи нам послано дьявольское чудовище».
- Отцу Елпидофору так говорить по должности положено, - разозлился Балабашкин, - а ты, Иван, не старая бабка, чтоб во всякую мистику верить. Ты – полицейский чин при исполнении!
- Виноват, ваше благородие! – пробасил Приходько, безуспешно пытаясь придать выражение раскаяния своей простоватой физиономии.
- Поехали.
- Куда?
- В контору поехали. Нам еще отписываться сегодня до морковкиного заговения.
Заурчал мотор. Машина тронулась, выруливая в сторону лежавшего в паре километров Никольского. Задумчиво глядя на проносящиеся мимо голые перелески, урядник прокручивал в уме минувшие события.
На Горемыкина напали прошлым вечером, около десяти часов, когда он возвращался в село после развозки почты. Хищная тварь подстерегла его на повороте, где почтальон вынужден был сбросить скорость (да и так по колдобинам и мокрому льду не слишком разгонишься), прыгнула на спину, опрокинув, и сразу впилась в шею зубами. Что характерно: перехватив жертве глотку зверь, - судя по отпечаткам лап на обочине крупный волк, - не стал ее жрать, а лишь потоптался вокруг да полакал бьющей из порванных жил крови. И ушел по наезженному, не оставив ни входного, ни выходного следа. Странно все это, тем более, что о нападении волков на людей тут не слыхали чуть ли не с самой Великой Смуты. Случалось, серые пошаливали: могли по зиме сожрать сидящую на цепи собаку или уволочь отбившуюся от стада овцу, но чтобы вот так…
Сами собой вспомнились события прошлого месяца. Тогда в имении помещика Максимова волк вырезал два десятка дойных телок. Прыгнул с кучи силоса, вышибив окно под самой крышей, перерезал коров, всех до единой, и так же ушел. Нанятые помещиком мужики пытались двинуть за ним по следам, да без толку.
А следующим же вечером Семену на мобильник позвонил его свояк Кузьма. Тот был известен своим умением погулять, как сам выражался «в три дыма», так что когда в трубке раздался его голос зачастивший:
-Семен, спасай, свояк, пропадаю!
Балабашкин решил было, что жена не пустила его на порог после очередных похождений. Но голос у Кузьмы был, вроде, трезвый и какой-то уж слишком испуганный. А тот продолжал прерывистой скороговоркой:
- Волк тут, здоровый. Никак сожрать меня хочет. Спасай, Семен!
- Какой еще волк? Ты пьян, что ли? Где ты вообще?
- Не пьян я, Христом Богом клянусь! Я домой шел из Митино. Кум у меня там. Я иду, а он за мной, да такой здоровый! Я бежать – он следом. Я на дерево и вот… А он внизу караулит.
- Волк?
- Он, проклятый. Сидит и смотрит! – голос Кузьмы сорвался в истерику.
- Спокойно. – Веско скомандовал Балабашкин. – Говори, где ты есть.
- Я на березе. Старая береза, что у повертки на Митино. Знаешь?
- Знаю. Сиди там, - я щас буду.
Волк, собака или белая горячка, но было ясно, что Кузьму надо выручать. Урядник натянул теплую куртку, подумав мгновение, сунул в карман пистолет, предварительно передернув затвор (как благодарил себя за это потом) и, схватив с тумбочки ключи от машины, выбежал во двор.
Пятнадцать минут спустя автомобильные фары выхватили из ночного мрака разлапистую березу, в развилке которой, метрах в десяти над землей, скрючилось что-то темное: намертво вцепившийся в ствол Кузьма. И как только туда забрался? Толкнув дверь, Балабашкин выбрался наружу, прикидывая, как снимать свояка с верхотуры.
- Семен! – вдруг истошно завопил тот.
Краем глаза урядник заметил метнувшуюся тень, рука рванула из кармана рубчатую рукоять пистолета. В дюжине шагов, в белом свете фар возник громадный волк с порванным ухом и ощеренной пастью. Зверь припал к земле для прыжка, щелкнул предохранитель и пистолетный ствол дважды плюнул огнем. Ночная тварь дернулась и, вместо того, чтобы броситься на Балабашкина, скакнула прочь, к ближайшим елкам. Семен успел выстрелить еще раз по несущемуся с невероятной быстротой силуэту. Эхо выстрелов прокатилось по лесной опушке и все стихло, только тоненько подвывал сидящий на дереве Кузьма.
Поутру урядник вернулся на место событий, прихватив с собой реквизированную двустволку и деда Буню – известного на весь уезд браконьера. Нашли следы волчьих лап: в нескольких местах снег оказался замаран пятнами крови. Буня уверял, что зверь ранен тяжело. Цепочка следов, по которой шли охотники, проваливаясь сквозь наст, через пару верст привела к краю болота с проступающими тут и там громадными ржавыми пятнами воды.
- В Ржавые ямы не пойду, - твердо заявил бывалый лесовик. – Там пропасть очень даже просто. Да вы не сомневайтесь, ваше благородье, помирать разбойник направился, не иначе. Туда, в ямы, и звери не ходят. Чай, не дурнее нас.
Такая вот приключилась история. А теперь волк убил почтальона Горемыкина. Или это другой? Странно все.
Мимо промелькнул ухоженный погост с крашенными оградками и рушниками на крестах. Машина, снизив ход, выкатилась на сельскую площадь. Возле церкви Николая Чудотворца толпился народ, мелькали иконы и шитые золотом хоругви.
- Ну-ка, притормози, - скомандовал Балабашкин.
Расправив пожелтевшие от никотина усы и одернув форменный полушубок, урядник направился прямо к церковным вратам, откуда как раз выходил настоятель прихода святого Николая Чудотворца протоиерей Елпидофор Тюльпанов.
- Доброго дня, батюшка, - вежливо поздоровался полицейский.
- И тебе, сын мой, - важно ответствовал священник.
Отец Елпидофор был мал ростом, тучен, коротконог, имел круглые щеки, бороду веником и вообще производил, обычно, довольно комическое впечатление. Но сейчас он ступал важно, не шел, а прямо шествовал, глаза его, заплывшие добродушным жирком и, обычно, прищуренные, смотрели строго, спина распрямилась, а голос звучал сурово и значительно.
- Никак службу затеяли? – спросил Балабашкин, дивясь происшедшей в батюшке перемене.
- Крестный ход, сын мой, во избавление от напасти, постигшей места сии. Обойдем их с иконами и молитвой, дабы от всякого зла оборонить. – И, обращаясь, уже к собравшимся продолжил. – Помолимся же, дети, за нас и за братьев наших во Христе, ибо сказано: «Господь крепость жизни моей. Кого мне страшиться? Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут!»*
*Псалтырь. Псалом 26.
Собравшиеся, числом не менее сорока душ, в основном женщины разных возрастов, но было и несколько мужичков среди которых Семен заметил деревенского дурачка Васяку и запойного алкаша Пахомыча, с готовностью построились и, воздев хоругви, двинулись за священником, оглашая площадь нестройным пением. Отец Елпидофор неторопливо шел во главе процессии, гордо вздернув бороду и мерно помахивая дымящимся кадилом.
Балабашкин какое-то время смотрел им в след, затем покачал головой и направился к находившейся на противоположной стороне площади управе. Когда урядник уже собирался переступить порог, его вдруг окликнул Приходько.
- Ваше благородие?
- Ну?
- А ведь когда у Максимова коров порезали, - полнолуние было.
-???
- И сейчас полнолуние.
- Приходько, - не выдержал Балабашкин, - запомни: нет никаких оборотней! Никаких упырей! Никакого колдовства! Вообще нет никакой мистики! Понял!? Нет! И не было!
С этими словами полицейский урядник крепко захлопнул за собой дверь.
Глава 2
Не только отец Елпидофор подозревал, что с волком, объявившимся в окрестностях Никольского дело не чисто.
В лесной сторожке, кое-как собранной из неошкуренных бревен, за столом расположилось трое мужчин лет за тридцать. В ржавой железной печке потрескивали дрова, но все равно холодно было так, что от дыхания изо рта валил пар, поэтому все сидели в верхней одежде.
- Я вам говорю: не может такого быть! – Энергично рубя воздух настаивал один из собравшихся, с виду самый молодой в компании, мужчина невысокого роста, с румяным безбородым лицом, темноволосый и темноглазый, – Ни при моем отце, ни при деде Стая не ходила на разбой, если только людишки сами чего не учиняли. Я Князя Волков знаю! Это дело не его лап!
- Не вопи. – Поморщился другой, постарше с вытянутым бледным лицом. – Мало ли, чего, Михалка, при твоем деде не было. Ты убитого почтальона видел? А коров порезанных? А с мужиками ты говорил? Я вот говорил. И с Буней браконьером, который ходил по следу волка, ментом подраненного. И куда тот след увел, а? Может у нас тут простой волк шалит или собака бешеная? Чего молчишь?
- Ну…- сбавил тон тот, которого назвали Михалкой, - это оборотень, тут я с тобой, Ратмир, не спорю. Но, - энергичным жестом он пресек ехидную реплику, готовую вырваться у оппонента, - не из нашей Стаи. Не верю.
- А откуда тогда?
- Может прибылой? Не пороть бы горячку, а Князя Волков отыскать.
- А ты, Беьерн, что скажешь?
Третий мужчина, крупный светловолосый и голубоглазый, не торопясь огладил короткую рыжую бороду. Ответил раздумчиво:
- Мы точно знаем одно: прошлой ночью оборотень убил человека, и сегодня наверняка попытается снова. Мириться с этим нельзя никак. Вожака Стаи искать долго, да и незачем: мы Стражи и остановить волка-убийцу - наше дело.
- Наша юрисдикция. – Значительно кивнул Ратмир.
За столом воцарилось молчание. Бьерн прихлебывал чай из стакана в позеленевшем латунном подстаканнике. Ратмир снял вязанную шапочку защитного цвета, пригладил редеющие светло русые волосы и вновь надел ее на голову.
- Так значит… - начал было он, но Михалка вдруг резко вскинул руку, призывая к молчанию. Поднявшись с лавки, он шагнул к двери и осторожно приоткрыл створку. Внутрь просунулась рыжая, тронутая сединой морда старого лиса. Ноздри зверя трепетали, уши были испуганно прижаты к голове. Михалка медленно опустился перед ним на корточки, заглянул в глаза и так застыл на несколько секунд, затем вновь выпрямился. Лис исчез.
- Он на Вороньем хуторе, в роще. – объявил Михалка.
Никто из присутствующих ничуть не удивился и не выказал сомнения. Ратмир лишь удовлетворенно крякнул и проворчал под нос: «ну, наконец-то». Бьерн залил угли в печи. Охотники разобрали стоящие у стены ружья: две двустволки, а у Бьерна – обмотанная медицинскими бинтами автоматическая винтовка с мощным оптическим прицелом. Через пару минут избушка уже скрылась за обступающими ее могучими елями, а трое охотников гуськом бежали по лесу на широких, подбитых мехом лыжах.
Там, где извилистая лесная тропа пересекала просеку, остановились передохнуть. Ратмир вытащил из за пазухи завернутую в целлофан карту местности, ткнул в нее острием финского ножа:
- Вот, это урочище Вороний хутор, тут, соответственно, роща, где этот гад сидит, - клинок уперся в пятнышко, обозначающее лесной островок посреди росчисти, оставшейся от действительно стоявшего здесь когда-то хутора. – Мы с Михалкой подберемся по оврагу и спугнем его. Наверняка он двинет к Ржавым ямам и попасть туда сможет только через ЛЭП. Вот здесь ему пройти придется.
- Ясно. – кивнул Бьерн. – Там я его и встречу. А если не к Ямам, а к дороге двинет?
Ратмир коснулся пальцем в обшитой кожей флисовой перчатке тонкого проводка, свисающего из под шапки.
- По рации дам знать. Все, пора расходиться: стемнеет скоро.
- По глоточку? – Михалка вытащил из внутреннего кармана плоскую фляжку.
- Разве что по одному. За удачу.
- Ну, помогай нам Велес.
Мужчины по очереди приложились к фляжке с крепкой брусничной настойкой, затем, молча, разошлись. Михалка, а за ним и Ратмир двинули по просеке, опираясь, каждый, на одну лыжную палку в левой руке, а правой придерживая на плече ружейный ремень. Первый – эдакий ретроохотник: бобровая шапка, черная бекеша из стриженной овчины, туго перетянутая кожаным патронташем, белые бурки на ногах, из правого голенища торчит рукоять охотничьего кинжала с серебряной насечкой, ружье – курковая тулка с горизонтальным расположением стволов; второй с ног до головы в манерном охотничьем камуфляже с заснеженными еловыми лапами и филинами, за плечом бофлинт чешского производства. Несколько мгновений Бьерн глядел в след удаляющимся Стражам, затем развернулся и нырнул в просвет между деревьями.
Куцый грезил во сне. Там он вновь и вновь бросался из засады и ломал шею добыче. Давно, слишком давно, он не пробовал человеческой крови, но прошлой ночью вновь испытал восторг убийства, насладился предсмертным ужасом бьющейся жертвы. Скоро вновь придет время охоты и тогда…
Вдруг что-то встревожило волка: рывком он вскочил на все четыре лапы, верхним чутьем ловя ускользающее ощущение угрозы. Солнце еще стояло слишком высоко над верхушками деревьев, время идти в засаду пока не настало, тем не менее, к его лежке, несомненно, приближалось двое людей. Людей ли? Своим колдовским зрением, какого нет ни у одного обычного волка, оборотень видел огоньки их жизней. Слишком яркие. В их мерцании было что-то угрожающее и неумолимое. Желтые клыки зверя обнажились в злобном оскале. Стражи Зеленой межи? Охотники? Не обычные охотники, каких он бы запросто перехитрил. С этими не больно похитришь. Смутный страх заполз в сердце волка и он прянул в сторону, противоположную приближающейся опасности, проскочил открытое место и скрылся в низких зарослях ивняка и вербы. К этому бою Куцый еще не был готов.
Преследователи упрямо шли по пятам. Куцый заложил несколько петель по редколесью, но сбить Стражей со следа не удалось. Наоборот, пока он кружил, они срезали путь, значительно сократив расстояние между собой и волком. Теперь оборотень уже не хитрил, он бежал, стремясь как можно скорее достичь болота, того места, где под слоем темной ледяной воды скрывается лаз в места, последовать в которые за ним будет непросто даже этим охотникам.
Вперед, через густые заросли молодого ельника, больно бьющего по морде колючими лапами, через канаву с поросшими осиной краями, под выворотень и дальше, через чистый березняк за которым уже маячит открытое место.
У крайних деревьев волк остановился, осторожно осмотрелся, принюхиваясь и прядая ушами, одно из которых было почти начисто оторвано в давней драке. Никого. По широченной, не из всякого лука перестрелишь, просеке гулял ветер, завывая в опорах огромных стальных башен, воздвигнутых людьми. Куцему тут всегда было не по себе: здесь текла сила людей, могучая, равнодушная и смертоносная, от которой у него ныли глаза и никак не удавалась сосредоточиться. Если бы он мог выбирать, то подождал бы темноты, но охотники ждать не будут. Вот они, совсем рядом, за теми деревьями. Волк осторожно сделал первый шаг из укрытия.
Бьерн занял позицию у самой опоры ЛЭП, выкопав в снегу неглубокую лежку, на дно которой положил лыжи, застелив сверху надувным ковриком, и теперь вот уже час мерз на ледяном ветру. Перед ним простиралось метров триста открытого пространства, разделяющего лес, широким языком подступающий слева и торчащий справа хилый осинничек, за которым начиналось гиблое болото, именуемое в народе Ржавыми ямами, куда не рисковали соваться ни люди, ни звери. Даже сборщики клюквы и те шерстили лишь противоположный край топей.
И где-то там, совсем близко, находились ворота в Навь,- мир мертвых, владения духов, одним словом на Ту сторону, что является изнанкой этой, понятной и привычной реальности. Есть такие места, где мир смертный и мир предвечный слишком близко сходятся между собой, так что грань между ними, Зеленая межа, становится прозрачной. За такими местами приглядывают Стражи, - воины Круга Посвященных, хранящих древнее знание этой земли. А на Той стороне, вестимо, свои стражи и привратники, чтобы сдерживать зло, которое может прийти из Нави в Явь и остановить излишне любопытных, неосторожных или тех людей, кто решил прибегнуть к запретному знанию из озорства или злого умысла. Нынче год две тысячи десятый от рождения Исуса из Галилеи, девяносто второй год новой Империи, люди в космос летают, но по прежнему случается всякое, а уж здесь, в окрестностях Святоозера, скрывающего могучий источник волшебной силы, - подавно.
Лицо охотника внезапно уколола снежинка, затем еще одна. Только бы не началась метель. Под ее покровом тварь запросто может ускользнуть и второй раз поставить ей ловушку будет не так-то просто. Стрибоже могучий, не надо метели!
Захрипела рация, сквозь треск помех в наушнике раздался голос Ратмира:
- Бьерн, прием.
- Слушаю.
- Идет в твою сторону. Контакт через пять-семь минут.
- Понял. Конец связи.
Гарнитуру рации долой, чтобы не отвлекала. Пора исполнять долг. Странный долг в этом странном, открывшемся ему совсем недавно мире, который оказался куда сложнее привычного и понятного бытия обыкновенных людей.
Бьерн прикрыл глаза, успокаивая дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох: белый свет, уносящий сомнения и тревогу, сознание словно охватил хрустальный шар, намертво отсекая его от всего окружающего. Необходимая предосторожность, чтобы оборотень не уловил запах мыслей охотника, - они это могут. Вдох-выдох. Постепенно даже сквозь сомкнутые веки стали проступать контуры окружающего: черные силуэты решетчатых башен, пляшущие на ветру ветви кустарника, стволы деревьев на опушке. Вот среди них шевельнулась серая тень.
Бьерн открыл глаза. Волк несся через просеку большими прыжками. Самозарядная винтовка Токарева образца 1943 года, ловя упреждение, хищно повела дырчатым дульным компенсатором. В окуляре прицела появился вытянутый силуэт, низко пригнувший на бегу голову. Расстояние 120 метров, поправка на ветер учтена заранее, чуть правее…указательный палец мягко тянет спусковой крючок…выстрел. Резиновая накладка приклада чувствительно толкнула в плечо, через долю мгновения серебряная безоболочечная пуля, специально отлитая тупоносой для лучшего останавливающего эффекта, ударила оборотня между ребер, опрокинув на снег. Против ожидания тварь тут же вскочила, вновь устремляясь к кустарнику на краю болота. Бах! Бах! Одна пуля ушла «за молоком», подняв снежный фонтан метрах в трех позади зверя, другая попала куда-то в район крестца, развернув его на месте. Бах! Волк покатился по земле и, наконец, затих.
Двое охотников вышли из леса и двинулись вдоль волчьего следа параллельно друг другу, держа между собой дистанцию в десяток шагов. Вот и волк: лежит голубчик, зарывшись оскаленной мордой в снег. Грохнул одинокий ружейный выстрел, картечь стегнула по телу зверя, но тот даже не дернулся: и так видно – готов.
Справа, у подножья опоры ЛЭП, поднялась на ноги фигура в белом армейском маскхалате. Бьерн, все это время страховавший товарищей, подтягивая на ходу ремни подвесной системы, направился к ним. Подойдя, легонько ткнул кончиком лыжи в серо-пегий мех убитого зверя.
- Не такой уж и здоровый. Чего стреляли? Только трофей попортили.
- Береженого боги берегут. – Флегматично ответил Ратмир, переломил стволы ружья, достал и хозяйственно упрятал дымящуюся латунную гильзу в один из кармашков патронташа.
- Шкуру снимать будем? – в руке охотника появилось узкое вороненое лезвие обоюдоострого кинжала.
Вояка. Все бы ему трофеи. Михалка досадливо дернул уголком рта, ответил веско:
- Не будем.
- Как скажешь. – Пожав плечами, Бьерн спрятал кинжал обратно в ножны у правого бедра. – И куда его теперь?
- Тут недалеко. Я покажу.
- Лапы ему свяжите, – распорядился Ратмир, направляясь к опушке.
Просунув ствол молодой березки между спутанных конечностей зверя, Ратмир и Бьерн потащили его к болоту, оставляя за собой цепочку кровавых капель. Михалка шел впереди, указывая дорогу. Ветер неожиданно стих. В наступившей тишине скрип наста под лыжами казался необыкновенно громким, резал слух. Редкие снежинки, кружась, падали на всклокоченную шкуру убитого оборотня.
Кое-как протиснувшись через кустарник, Стражи вышли на открытое место, протянувшееся перед ними не менее чем на версту. Лишь изредка на белой равнине торчали одинокие силуэты мертвых сосен, да чернела кромка далекого леса. Низкие серые тучи едва не цеплялись за нее своими отвисшими животами.
- Осторжнее тут, - велел Михалка, - идите за мной след в след.
Медленно скользя, далеко обходя пятна желто-бурого снега, маленький охотник продвигался вперед, пока не остановился возле ямы, заполненной черной водой. Бьерн заметил старые, не менее чем трехдневной давности отпечатки волчьих лап.
- Здесь. Бросайте его сюда.
Проломив хрупкий ледок, туша рухнула в самую середину болотного глаза, на миг мелькнул короткий пушистый хвост и бок, покрытый стремительно намокающим мехом, затем тело волка перевернулось. Бьерн до крови закусил губу: из воды на него смотрело бледное человеческое лицо с остановившимися глазами, гирлянда пузырьков выскользнула из раззявленного в немом крике щербатого рта и оборотень навсегда исчез в темной глубине.
- Из тьмы пришел, во тьму и отправишься, - промолвил Ратмир, пародируя слова заупокойной молитвы.
Бьерну вдруг стало жутко и очень холодно. Захотелось домой, к жаркому камину и стакану горячего вина, подальше от этого болота, стылой тишины, кровавых следов, от ненавидящего мертвого взгляда из-под темной воды.
- Эх, сейчас бы выпить, да девку сговорчивую. – сказал он, просто чтобы не молчать.
Желтые, прямо как у волка, глаза Ратмира радостно сверкнули. Хитро прищуряь он толкнул локтем стоящего рядом Михалку.
- Слыш, Михалыч, ты как насчет этого?
-Насчет выпить?
-Насчет сговорчивой девки. – Осклабился Ратмир.
- Да ну тебя! – Смутился Михалка, чья упорная верность супруге часто становилась предметом дружеских подначек. – Чего стоим? Пошли уже.
Возражений не последовало. Охотники молча развернулись и гуськом двинулись восвояси. Прошли вдоль ЛЭП, пересекли дорогу, на которой погиб несчастный почтальон Горемыкин, затем потянулись поля. Когда впереди показались курганы над берегом Святоозера, пришло время расставаться. Следовало бы покурить, но никто из Стражей табака не употреблял. Михалка вновь достал свою заветную фляжку.
- Друзья мои Михаилы, утирая рот, обратился Ратмир к Михалке и Бьерну, не изволите ли завтра отобедать у меня?
- Охотно, ваше сиятельство, слегка поклонился Бьерн.
- Я тоже непременно буду, - кивнул Михалка, - надо бы и вправду выпить после сегодняшнего. Да и потолковать следует.
- Значит, жду вас к четырем. Между прочим, господа, у меня имеется пара бутылочек отменного крымского «Муската».
- Ну, тогда тем более придем, Дмитрий Александрович, - рассмеялся Бьерн.
Он пожал мужчинам руки и, не оглядываясь, зашагал прочь. До родного имения оставалось не меньше двух верст в обход озера.
Вечерело. На землю медленно опускались синие сумерки. Святоозеро открылось перед ним с высокого яра. Как всегда, казалось, что на середине, над широкой полыньей во льду, висит легкий туман. Где-то там, в недоступной глубине, мерцают золотом башни легендарного Китежа. Еще одна сказка, обернувшаяся былью, как волшебство, русалки и лешие, как оборотни. Сам он в священном городе не бывал, а товарищи отмалчивались: мол, время придет – сам все увидишь. Может быть, может быть…
Холодало. Бьерн повыше подтянул ворот теплой куртки и тут заметил цепочку темных фигур, медленно бредущих вдоль берега. Поднявшийся вновь ветер трепал церковные хоругви, раздувал бороду идущего впереди священника. Богомольцы шагали устало, число их, с утра, заметно поредело, но возглавляющий процессию отец Елпидофор упрямо вел их дальше, замыкая Никольское широким кругом.
Бьерну захотелось подъехать к батюшке, который, явно, тоже выбился из сил и замерз, сказать, что опасности больше нет и все они могут смело отправляться по домам. Дааа, вот так прямо и скажу: «Идите греться, добрые люди, ни о чем не беспокойтесь. Сварожья дружина с напастью уже справилась». Отец Елпидофор, чего доброго, еще драться полезет или околоточному нажалуется. Грустно улыбнувшись, Бьерн тряхнул головой и остался на месте, пропуская процессию. Пусть себе дальше идут: не помрут чай, да и никакого вреда, кроме пользы, от их молитв не будет.
Но мысли об упрямом священнике мелькнули и ушли, вытесненные прочь неким воспоминанием. Каждый раз, видя людей над озером, особенно как сейчас, в сумерках, Михаил Юрьевич вспоминал одну встречу… или скорее видение, или морок, или сон наяву, боги знают, что это было и как это назвать. Хотя в тот день, два или три года назад, было вовсе не темно – стояло летнее утро, почти уже полдень. Вот так же он тогда вышел из леса на берег, стоял, любовался летним небом с облаками, буйной июньской зеленью березок на склоне Власьевой горы и вдруг увидел, как там, меж деревьев, появилась фигура. Приглядевшись, понял, что это женщина. Она возникла на открытом месте внезапно, и Михаил моргнул: думал, померещилось. Перед этим он в рассеянности смотрел именно на то место и был уверен, что заметил бы женщину раньше, если бы она шла… откуда? Тропа пролегала в обход Власьевой горы, а просто так по ней никто не гулял, землянику не собирал – считалось, что под горой скрыто древнее святилище самого Велеса, и это место считалось запретным. Никто из местных жителей не стал бы там прогуливаться просто так.
Тем временем женщина, все так же без тропы, спустилась со склона и вышла на берег озера. Одета она была в длинную белую рубаху вроде тех, что до сих пор носили в этих местах поклонницы традиционного стиля, но без поневы, обязательной для замужних женщин. Тем не менее, это была и не девушка: на голове ее был такой же белый платок или покрывало, скрывающее волосы. Сердце дрогнуло: чутьем Стража он уловил, что эта женщина – не одна из местных жительниц. Не сворачивая и не замедляя размеренного шага, она миновала прибрежную полосу песка и… спокойно пошла дальше по воде озера, направляясь к середине. С высокого берега хорошо были видны отраженные в воде облака, и незнакомка, идущая по сверкающей под солнцем поверхности, была похожа то на заблудившееся облачко, то на лебедя, плывущего через озеро. Михаил с трудом сдерживал желание протереть глаза: он видел то женщину, то птицу, то просто белое пятно, но боялся даже моргнуть, чтобы не выйти из состояния сознания, в котором ее вообще возможно увидеть.
Вот она дошла до середины озера – до того места, где находились ворота на Ту Сторону и которое не замерзало даже в самые лютые зимы. И там пропала так же внезапно, как перед тем появилась на склоне. И уже через минуту Михаилу казалось, что и не было никакой женщины, что обманули его белые стволы берез на Власьевой горе, белые тени облаков и солнечные блики на воде. И все же, бывая на этом месте, он снова и снова вспоминал это удивительное происшествие. Воспоминание было очень смутным – он не разобрал ни лица женщины, не мог потом вспомнить, было ли у нее что-то в руках, ни какой-то заметной приметы в ее одежде, ничего. Но все же верил, что обман зрения тут ни при чем. Та Сторона, которую они с Ратмиром и Михалкой поставлены охранять, выглянула однажды ему навстречу. И это была добрая весть – значит, он на верном пути.
Глава 3
Этим утром Беркана вышла из дома пораньше – еще с ночи нехорошее предчувствие не давало ей покоя и заставило проснуться даже раньше обычного. Апрельского рассвета пришлось ждать не долго, и она ступила за порог, едва развеялись синие предутренние сумерки. Но выйти ей удалось не сразу: медведица Машка еще не закончила обычную работу и возилась перед дверью, могучими лапами разбрасывая снег в разные стороны. Для апреля его было удивительно много, и за ночь нападало еще. «Курьи ножки», то есть три довольно высоких еловых пня, на которых стояла ибушка, скрылись под толщей снега вместе с лестницей из широкого бревна, ведущей к двери, и сруб сейчас казался стоящим на поверхности земли.
Беркана поставила в сенях на пол широкую деревянную бадью с кашей – для Машки. Потрепав свою прислужницу по мохнатому, холодному от налипшего снега загривку, Беркана вышла наружу. Снегу нападало много, и обычному существу пришлось бы вставать на лыжи, чтобы пройти хоть несколько шагов, не проваливаясь по пояс. Но Беркана в этом не нуждалась – она просто шла туда, куда ей требовалось, по земле, по снегу, по льду, по воде… Она была не тяжелее тени облаков, и так же, как тень, не чувствовала ни холода, ни жары, а лишь различала их, как тень и свет. Зимой она облачалась в шкуру белого волка мехом наружу, потому что в снежную шубу одевается сама земля; зимой она была белой волчицей, весной – белой лебедью, летом – зеленой березкой, а осенью оставалась в облике женщины средних лет, не молодой, но и не старой, воплощением светлого дня конца сентября, когда урожай убран, но солнце еще светит ярко и земля облачается в торжественный красно-золотой убор.
Пусть ее лежал сперва вдоль кромки леса, потом в глубину по тропинке, исчезнувшей под снегом, в самую чащу, к полузамерзшему болоту под названием Ржавые ямы. Туда она ходила каждый день – посмотреть, нет ли нарушения границы, не пытался ли кто-нибудь пройти туда или сюда. О каждой такой попытке ее предупреждало чутье, и требовалось проверить, насколько силен нарушитель и чего он хочет. Летом ей помогала в этом стая волков – стародавних стражей границы между Явью и Навью, но сейчас им трудно было бегать по снегу, и они предпочитали оленьи и лосиные тропы, где заодно добывали себе и пропитание.
И еще на границе болота она учуяла запах – запах смерти. Оттуда, из Ржавых ям, несло духом Бездны, и Беркана ускорила шаг. Всякое нарушение границы несет с собой опасность, потому что всякое нарушение порядка, разделяющего мир на Навь, Явь и Правь, открывает дорогу хаосу. Но если одиночное проникновение, особенно умелое, наносит не больше вреда, чем тонкая иголка, проходящая сквозь ткань, а умелые действия шаманов даже латают дыры, то проникновение со смертельным исходом создает прорехи – иногда очень большие и грозящие гибелью целым городам и народам. В истории человечества немало примеров, когда губительная стихия порывается в мир людей – в виде извергающейся вулканичсекой лавы, землетрясения, грандиозного пожара, наводнения, схода лавин – и своей слепой силой приносит незаслуженную гибель сотням, тысячам людей, а то и целым цивилизациям. Это и есть прорыв Хаоса в Космос, и случается он там, где кто-то неосторожно нарушил равновесие сил на границе. Здесь, в окрестностях Див-озера, почти тысячу лет назад произошел один из таких порывов, и с тех пор тут осталось окно, вроде незамерзающей полыньи в озере. Со временем она затягивается и должна уже довольно скоро затянуться совсем – если не помешают, если никто не своими непродуманными действиями не расширит прореху, не откроет заживающую рану бытия. Для того она, Беркана, женщина-лебедь, женщина-береза, веточка Мирового Дерева, и живет здесь, на границе, всегда держа под рукой иголку и нитку…
Он лежал на снегу возле лужи, где бурая вода мешалась с набрякшим снегом, от болотной воды казавшимся грязно-желтым. Он вернулся на эту сторону уже мертвым и не смог бы выбраться сам – Ржавые ямы выбросили тело. Оно так и коченело вверх лицом, на котором за ночь образовалась ледяная корка, рассыпанные волосы были полузанесены снегом и казались серыми. В глазных впадинах тоже застыл лед, но в оскаленном рту виднелись неровные, редкие, желтые зубы.
Куцый… Беркана вздохнула, оставновившись над ним. Она знала, что рано или поздно этим кончится. Некоторое время назад он откололся от Стаи и ушел на внешнюю сторону. Она посылала волков искать его, но он сумел скрыться, затеряться среди людей . И не зря она боялась, что жить по-человечески он не сможет – ему ведь всегда нравилось охотиться на внешней стороне. Обычные охотники из числа людей не сумели бы причинить ему вреда, и раз он вернулся из-за Зеленой межи мертвым, стало быть, его фокусы привлекли наконец внимание Стражей с той стороны. Как тому и следовало быть, раньше или позже.
Беркана протянула руку и провела ладонью над телом. В одном месте, над ребрами, и в другом, в нижней части позвоночника, в ладонь знакомо кольнуло будто мягкой тупой иголочкой: серебро. Только серебро было способно убить Куцего, и благодаря серебру внутри тела его и принесло назад. Те, кто его застрелил, тоже не хотели, чтобы пришелец с внутренней стороны остался в их мире.
Те, кто его застрелил… Беркана задумалась: а кто это? В памяти замелькали лица. Волхв Златомил, он же боярин Лютоум, по прозвищу Голавль, из рода бояр Щербатых-Вийских… Волхв Святояр, он же Боровиков Николай Ефимович, бывший капитан… какого-то там гусарского полка, она тогда не запоминала, какого именно. Нет, не они. Беркана покачала головой, понимая, что эти люди охраняли внешнюю сторону слишком давно. Едва ли они еще живы. Кто-то уже должен был прийти им на смену, но она не помнила никого после Святояра. Она не могла бы сказать, сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз появлялся на внутренней стороне – но помнила, что тогда он был уже стариком. А с его преемниками ей пока не приходилось сталкиваться. Ведь это только для нее сменяются сезоны, но колесо Всемирья вертится, вращая вокруг оси все один и тот же год. Для них, на внешней сторне, года сменяют один другой, смывая время в Бездну и принося каждому их живых необратимые перемены. Беркана не любила об этом думать. Порой она встречала людей с той стороны, и каждый раз грустила, когда они уходили туда, куда она не могла за ними последовать. Но с этим ничего не поделать – как вечно ее существовование, так временны и переменчивы они, люди, отражения богов в мире Яви, проводники их воли и силы.
Повернувшись к лесу, уже хорошо видному среди утренних сумерек, она подняла руки ко рту, и над лесом разнесся вой зимней волчицы. В такой близи от Ржавых ям ее услышат везде – по обе стороны. Но только здешние волки поймут, кто зовет их и какую весть несет, а охотники-люди за Зеленой межой напрасно будут искать на снегу следы той, чей голос они слышат так отчетливо и близко…
Глава 4
Долгий, заунывный вой резанул по ушам. Черный волк открыл глаза и злобно зарычал: голос зимней волчицы говорил ему о многом и прежде всего о том, что он потерпел неудачу. Куцый, черт бы побрал этого сына дворняги, провалил все дело!
Рыцарь Хуго появился в городе Вийске под видом инженера-геодезиста, приехавшего делать съемки местности, три недели тому назад. Ему почти сразу повезло: в ресторане гостиницы, где он остановился, группа прилично одетых господ громко обсуждала свежую новость: жуткую резню, которую устроил волк-одиночка на молочной ферме какого-то Максимова. Навести справки не составило труда и Хуго даже не удивился, узнав, что события разыгрались буквально по соседству с конечной целью его путешествия. А еще через три дня он подходил к ветхой избушке на окраине большого, но порядком запущенного парка при старой помещичьей усадьбе. К этому времени ему уже было известно про неудачное нападение волка на человека близ деревни Митино и о целой волчьей стае, заявившейся чуть не прямо к барскому дому. Тогда их отогнали выстрелами и огнем: после резни на ферме народ тут стал осторожным и бдительным, но Хуго был уверен, что целью волков были вовсе не господский птичник или овчарня, а обитатель этой вот избушки, который обосновался тут с полгода назад, нанявшись за копеечное жалование и харчи сторожем парка и истопником при барской оранжерее.
Покосившаяся дверь внезапно распахнулась и на пороге возник мужичок средних лет с реденькой бородкой и растрепанными сальными волосами, недобро зыркнув изподлобья, прохрипел простуженным голосом:
- Вам, эта, кого?
- Тебя, - зловеще улыбнулся Хуго и несильно толкнул затянутой в черную кожу ладонью мужичка в хилую грудь, - привет, брат оборотень.
Тот, по щенячьи взвизгнув, влетел внутрь, опрокинул стоящее в сенях пустое ведро и, споткнувшись, растянулся на полу. Все так же улыбаясь, Хуго зашел, не торопясь придвинул к себе единственный в комнате стул, уселся на него и воззрился на ворочающееся на полу тело сторожа.
- Ты что, ты кто? – заблажил тот, приподнимаясь на локтях и при этом злобно косясь по сторонам.
- Заткнись, - брезгливо бросил рыцарь, - и назови мне свое имя. Имя!
Рыкнул он, вдруг подавшись вперед, глядя сторожу прямо в выпученные от страха глаза.
Тот снова взвизгнул и подался назад, пока не уперся спиной в стену.
- Куцый я! – проскулил он.
- Куцый? Ну что же, господин Куцый, кто ты такой мне известно, кто я – ты, поди, тоже догадался, если не совсем дурак.
- И что вам от меня надо?
- Мне надо, - вновь улыбнулся Хуго, - знать, сколько ты еще намерен протянуть, прежде чем тебя загрызут или пристрелят? Луну, или две? Это ведь людишки думают, что волки приходили резать скотину, а ты знаешь, кто им нужен. Правда ведь? И знаешь, что они вернутся.
В ответ Куцый сокрушенно кивнул.
Дальше было совсем просто. Как говорят эти русские: «В семье не без урода». Куцый, оборотень-изгой, был все же потомственным волком сторожевой стаи и взялся отыскать дорогу к зачарованному городу и отвести туда Хуго. Он признал власть рыцаря-оборотня и согласился стать его вассалом, приняв в лен окрестные земли по ту и по эту сторону Межи, над которыми ему была обещана полная власть. Разумеется, эмиссар ордена промолчал о том, что собирается попросту разрушить город и что властвовать Куцему после этого будет, собственно, ненадчем, даже если он уцелеет. Казалось, дело на мази и остается лишь дождаться условленного срока. Сам Хуго, в образе Черного волка, бродил над берегом Див-озера, ожидая встречи со своим помощником, но вой Зимней волчицы ясно сказал ему, что ждет он зря. Все нужно было начинать сначала.
Черный волк одним прыжком выскочил из ямы под поваленной елью, где пережидал дневное время, и побежал в сторону Никольского. Время не ждет, время подгоняет и если тупиком оказался один путь, надо просто найти новый. В конечном успехе Хуго не сомневался.
Санкт-Петербург, февраль 2012 г.