Глава седьмая.
- Что, Николаша, отменили футбол сегодня, - Тигран имел в виду футбольный матч между динамовцами Киева и москвичами из ЦДКА, который должен был состояться после открытия нового республиканского стадиона.
- Не отменили, а просто перенесли на другую дату.
- На следующий выходной?
- Вот прогоним немцев с нашей территории, и все мероприятия, которые были отменены, будут сразу же проведены.
Тигран удовлетворительно покачал головой.
- Обидно, конечно, - продолжал Николай, - так хорошо подготовились. Везде уложили асфальт, сколько красивых цветов рассадили, сколько людей было задействованы в открытии стадиона, и тут, на тебе.
-А ты думаешь, скоро этот матч проведут? – Тигран сказал тихо, наклонившись так, чтобы вопрос услышал он и Андрей, который сидел на табурете у открытого окна, и нервно курил.
- Знаешь, Тигран, сейчас не стоит такие вопросы задавать. Время немножко теперь другое.
Николай это сказал без какой-то напыщенности и важности, как обычно это делают молодые работники правоохранительных органов. В его интонации скорее была обеспокоенность о своём соседе, которого уважал и наверняка, не желал, чтобы у него были проблемы из-за неосторожно брошенной фразы.
- Я когда бежал из Стамбула, тоже думал, что вернусь через несколько недель, самое большое – месяц. Но глубоко ошибался. Только спустя несколько лет я пытался разузнать о своих родителях, братьях. Твои коллеги из ЧК мягко говоря, мне посоветовали, чтобы я не очень искал связь с заграницей. Это было так сказано, что я больше не пытался найти своих родных. Может и теперь всё будет очень долго. Тогда немцы создали переполох в мире и теперь хотят что-то доказать.
Тигран, докурив папиросу, вновь полез в карман за очередной. Он предложил Андрею. Он, молча, кивнул в знак благодарности, и также закурил.
- Прошло уже двадцать шесть лет, как покинул свой дом, а я не знаю, кому обратиться, куда писать, чтобы помогли мне найти моих родных.
- Да-а-а, - протянул сочувственно Николай, - за двадцать шесть лет многое могло измениться, но надежды терять не надо. Может быть, напишем вместе в Министерство иностранных дел. Что тут такого. За эти годы ты своей жизнью показал, что любишь наш Советский Союз, работаешь плодотворно, передовик производства.
- Николаша, кому нужны мои заслуги на работе. В моей анкете черным по белому написано – Уроженец г.Стамбула. Капиталистического Стамбула. И мой отец не был пролетарием, чтобы вызволить его с капиталистического ада. Наоборот, мы жили богато, хоть и в Турции, пока всех иноверцев не объявили врагами народа.
- Прям, как у нас, - сказал Андрей и сразу осекся, понимая, что выпалил глупость.
- Как до революции – поправил Николай, помогая выйти Андрею из состояния замешательства.
- Да, как при кровавых Романовых,- пытался окончательно выйти из глупого положения Андрей.
- Тигран, вспоминать, что твой отец был зажиточным, не обязательно. Партия вместе с народом построили новое общество, самое справедливое в мире. И на защиту родины тебя не взяли не потому, что турецкий армянин. В стране, как ты знаешь немало твоих соотечественников, и я уверен, что многих призвали в Красную Армию. А тебя не берут из-за твоего почтительного возраста.
- Николаша, мне нет пятидесяти.
- Ну, я не могу тебе за военкома сказать, - улыбаясь, ответил Николай, - пожалуйся Кирпоносу.
- Я и товарищу Ворошилову, и если надо, самому Иосифу Сталину напишу. Андрей, ты мне поможешь написать письмо.
- Теперь уже поздно. Не успею. Утром на войну. Выспаться надо.
В кухню вошла Лиля. В глазах у неё стояли слёзы. Она не замечала соседей и вплотную подошла к Андрею.
-Тебе пора спать, милый, – прошептала она.
Он пожелал соседям спокойной ночи и покорно покинул кухню.
- Николаша, ты знаешь, о чем я подумал? – спросил Тигран, не дожидаясь ответа, - посмотри, как Лиля в последнее время полюбила своего мужа.
- Понятно, что ей плохо будет без него.
- И знаешь, что я ещё подумал?
Николай внимательно посмотрел на собеседника.
- Я не люблю, когда здесь, в коммуналке обсуждают чьи-то семьи, но ты представь, как сейчас Андрей задыхается от её любви. А ведь он раньше страдал от её невнимания к нему. Она думала, есть муж и ладно. Не видела она в нём любимого мужчины, а как его забирают на войну, так и страсть в ней возгорелась. Не понимала она, какой ценный подарок в лице Андрея дарит ей жизнь. Он мужик красивый, умный, всегда старается угодить жене, сына не обижает зря, и товарищ хороший. Согласен?
- Ну. Да!
- Не пьющий. А если пьёт, то просто из-за чувства товарищества и чтобы его не посчитали чужим. А это хорошая черта.
- Тигран, ты как бы на его поминки настроился, - тихо произнёс Николай.
- Не приведи Господь, - Тигран перекрестился.
Николай, который по обычному советскому этикету должен был хотя бы пожурить собеседника за этот христианский жест, добродушно улыбнулся.
Так проходил первый день войны, самой страшной войны в истории человечества. Не все киевляне ощутили в этот день страх, не все восприняли всерьёз угрозу, повисшую над страной с первыми бомбовыми ударами и жертвами. Те, кто видел и слышал взрывы, видел тела погибших людей, ощущал жуткое беспокойство, страх за завтрашний день. Но в основном киевляне были уверены, что эта внезапная агрессия Гитлера на Советский Союз ограничится этими терактами. Начавшуюся войну сравнивали с Финской, и были уверены, что она также быстро закончится, хотя почти вся Европа была повержена Германией. Кто-то по своей наивности полагал, что немецкий пролетариат не допустит развязывания войны с великой страной рабочих и крестьян.
Вечерний Киев утопал в лёгкой летней прохладе. Киевляне не верили, а может быть, не хотели верить, что начавшее лето может оказаться горьким и трагичным. Летний вечер самого продолжительного дня в году был умилительным, особенно для влюбленных. Быть может, чувствуя скорую разлуку, молодые старались как можно дольше продлить время свиданий. Казалось, князь Владимир на своём пьедестале вежливо отворотил глаза вверх, чтобы не мешать наслаждаться друг другом влюбленным под действием пьянящего летнего воздуха, который обычно бывает на Владимирской горке в такое время.
Киев продолжал жить прежней жизнью, несмотря на бомбардировки в некоторых местах города. Услышав грохоты взрывов, горожане думали. Что идут армейские учения, обычно проводимые за окраинами города. Всё также киевляне и гости столицы прогуливались по Крещатику, посещали театры и кинотеатры. Но горожане старшего поколения, едва услышав о бомбёжках, стали запасаться продуктами, спичками, и даже водой.
Андрей лежал в своей супружеской постели на боку, обняв супругу. Он старался не думать о завтрашнем дне, но тревожные мысли терзали ему всё нутро. Больше всего его беспокоила предстоящая неизвестность. Что будет с ним? Долго ли продлится война и выживет ли он в ней? А может быть убьют при первой же бомбёжке или в первом бою.
Не давала ему покоя и вспыхнувшая внезапно ревность. Никогда он не испытывал такого гнетущего чувства, да и супруга ему не давала для этого повода. Лиля была красивой женщиной. После рождения сына она смогла сохранить своё стройное тело таким, каким оно было до замужества. С годами она становилась привлекательней. Проницательный взгляд её черных глаз нередко заставлял привлекать внимание мужчин, и наверняка нарушать у них ритм сердцебиения. Её манящие губы вызывали трепет у мужчин, а теперь огорчение Андрею. Он вспомнил, как однажды в кухне сосед Степан вслух восторгался её фигурой, сопровождая её своим взглядом. И даже пытался её поцеловать в губы. Андрей схватил чей-то половник и пытался занести над Степаном, но вошедший в это время Тигран перехватил занесший над головой нерадивого соседа это кухонное оружие. Он сам был не прочь избить Степана, но в случае нанесения ему какой либо ранки, мог оказаться в качестве ответчика в милиции. Сутки спустя, после того как похмелье отступило, Степан извинялся перед Андреем за своё гнусное поведение, раскаивался так, что стало жаль его. Но теперь вспоминая тот случай, у Андрея ещё больше разыгралось чувство ревности.
«Он будет к ней постоянно приставать. Он воспользуется моим отсутствием. Отсутствием? А может быть смертью?»
Андрей живо представил себя убитым на поле брани, супругу читающую извещение о его смерти и лицемерного соседа Степана, выражающего соболезнование.
- Лиля, - прошептал Андрей.
- Чего тебе, миленький мой? – прошептала по-детски супруга.
- А если к тебе будут приставать?
- Лёвушка не спит ещё.
- Послушай, Лиля. Когда меня не будет здесь, к тебе будут приставать?
Лиля отодвинулась от супруга, создавая скрип кровати. Глаза её блестели в темноте обидой.
- Извини.
Андрей попытался беззвучно приблизиться поближе к ней, но пружины кровати предательски скрипели, казалось, при каждом вздохе.
Через некоторое время в кроватке послышалось тихое сопение Лёвушки. Нежное тело супруги благоухало в предвкушении любви и сладострастия. Андрей видел, как приподнимается грудь Лили при каждом вздохе. Она была великолепна в эти минуты, и он долго не решался дотронуться до неё, чувствуя, что на сей раз он не сделает того, что делал обычно по ночам в течение нескольких счастливых лет. Мысли о разлуке смешивались со страхом быть убитым на войне. Наглая рожа соседа Степана так и витала в его воображении, казалось, что он наблюдает за ним и потешается над его бессилием. Андрей не сомневался, что как только он окажется на войне, сосед попытается склонить её к тайному сожительству. В супружеской верности Лили он нисколько не сомневался, но его убивала мысль, что этот подлый сосед всеми средствами будет добиваться близости с его женой.
- Милый, поспим лучше. Ты и так устал за сегодняшний день. Кто знает, что нас ждёт впереди. Не будем терзать себя мыслями. Спи! – она поцеловала его в плечо, чувствуя, как он съёжился от её любви и нежности, переданной через этот вожделенный обжигающий поцелуй.
Андрей проснулся около четырёх утра. Так рано он просыпался, когда был чем- то обеспокоен. Грудь его кипела от тоски и ревности. Он нисколько не сомневался, что будет убит на этой войне, и его место в брачной ложе в виде скрипучей железной кровати займёт кто-нибудь другой, и возможно сосед Степан.
Рассветало. В такое время город обычно спал, и порой были слышны соседские храпы. Но теперь из приоткрытого окна был слышен грохот проезжающих грузовиков, неразборчивые оживленные людские голоса, гам воробьёв, проснувшихся раньше времени. Видимо, и они были обеспокоены первыми взрывами войны.
С окна веяло лёгкой утренней прохладой, которой обычно наслаждаются, приятно затягиваясь до прилипания ноздрей. Но от утренней свежести Андрею стало только холодно, и он уже был готов дрожать от озноба, но его взгляд упал на супругу. Она спала, казалось безмятежным сном, но вздрагивающие брови, говорили о том, что сон её далеко неспокойный, и никому было неведомо, от каких сновидений морщится её лоб. Она была укрыта лёгким летним одеялом до пояса. Грудь жалостливо выглядывала из выреза ночной рубашки, как бы сожалея, что её уже не будут гладить так нежно и трепетно, и не будут покрывать жгучими поцелуями, как это делал Андрей.
Лиля внезапно проснулась, чувствуя на себе взгляд супруга. Она раскинула руки для объятия, и вмиг Андрей почувствовал прилив желания растворить себя в её теле. Никогда они так не жаждали друг друга. Никогда прежде их поцелуи не были такими страстными. Казалось, они готовы были поглотить друг друга. В эти минуты для них ничего не существовало. Мысли Андрея о войне и наглом соседе напрочь исчезли из памяти. Он видел перед собой полуоткрытые глаза супруги, полные нежности и любви.
Лучи утреннего июньского солнца нагло слепили глаза молодым, напоминая о предстоящей разлуке. Они были несколько утомлены от пережитых минут сладострастия, и теперь пытались продлить наслаждение друг другом.
- Скорее бы ты вернулся, - прошептала Лиля.
- Разве с войны возвращаются? – попытался пошутить Андрей.
- Вернёшься! – как бы приказала она ему.
- Слушаюсь. Ты, лучше береги себя.
Лёвка, проснувшись, сразу вскочил со своей кроватки и побежал к родительской кровати.
Родителей там не оказалось. Лёвка сжал губы от обиды, чтобы не зареветь. Он подбежал к двери. К счастью она была не заперта. Он босиком бросился в кухню, сдерживая слёзы. Увидев мать среди соседей, он подбежал к ней и, уткнувшись в живот, расплакался.
- Ара, Лёва, мужчины разве плачут? – улыбнувшись, спросил Тигран.
Рядом с ним стоял отец и нежным взглядом смотрел на сына.
«Каким счастьем я обладаю, - думал Андрей, - любимая, красивая жена, сын – милое создание. Как я Вас люблю мои самые родные!»
Лиля потрепала Лёвке волосы и велела одеваться.
- Будем папку провожать! – сказала она гордо, едва сдерживая слёзы.
- На войну? – спросил Лёвка, уверенным тоном, словно наперёд зная, что без отца не будут победы над врагом.
Лиля смотрела на сына застывшим взглядом, не произнося ни слова.
- Лёвик-джан, - вмешалась Азнив, понимая состояние подруги, - торопись. Сейчас узнают, что папа пойдёт воевать, и немцы испугаются.
- Ура! – негромко воскликнул Лёва, и бегом побежал одеваться, - мой папа герой!
Соседи стали прощаться с Андреем. Евгения Ермолаевна расцеловала его в обе щеки и перекрестила.
- Ты уж прости. Я по-своему. По-христиански, но от души.
Лиля благодарно посмотрела на соседку.
-Андрюш-джан, я скоро приеду к тебе, - громовым голосом заявил Тигран.
Никогда Лёвка так быстро не одевался, как теперь. Он схватил отца за руку.
- Я с тобой пойду! – заявил он.
- Мы вместе пойдём папу провожать, - сказал чей-то знакомый родной голос.
Лёвка поднял голову и увидел своего деда. Внук сразу обратил на сверкающие от слёз глаза дедушки.
- Деда, а почему ты плачешь? – спросил Лёвка деда.
- От радости, внучек, ведь тебя вижу, наконец.
Дед укоризненно посмотрел на сына и, смахнув слезу, звучно поцеловал его в щёку.
- Прошу тебя, Андрюша, побереги себя. Не дай старику умереть от горя.
Андрей положил руку на плечо отцу.
- Папа, это я должен волноваться о тебе. Может быть, вам всем нужно уезжать из Киева? Кто знает, что будет после.
- Успокойся, сынок, - старик перешёл на шепот, - Сталин Киев никому не отдаст. Меня одно волнует.
Отец тяжело вздохнул.
- Тебя ничего не должно волновать, ведь меня не забирают как врага народа на расстрел. Иду защищать свою родину.
- Сынок, кто тебе сказал, что хорошо оставлять свою семью в этой поцовской коммуналке и идти бить Гитлера.
- Но меня всё равно бы призвали, папа.
- Надо всегда думать и о других вариантах. А вдруг…
- Мне Лиля то же самое говорила. Лучше быть добровольцем, чем казаться трусом среди гоев.
Отец никак не ожидал от сына такой словесной прыти. Он поджал губы, как бы выражая свою обиду на весь мир. Руки его нервно теребили ручки авоськи, наполненной красными яблоками, умело сохранившимися с прошлого года.
Соседи стояли в стороне, поглядывая, как отец с сыном о чём-то перешёптываются, прекрасно понимая, что отец не одобряет геройские намерения сына. Азнив, глядя на них, неожиданно всхлипнула, вспомнив своих родителей, когда в далёком пятнадцатом прощалась с родителями.
Как был поразительно похож дядя Иосиф – отец Андрея на её отца в этот момент. Наверное все отцы похожи друг на друга, когда провожают своих детей навстречу неизвестности.
- Дядья Ёся, - отважилась она обратиться к нему, - вы мне верьте. Моя сердце неправду не говорит. Он говорит, что будет хорошо всё.
Старик Иосиф посмотрел на Азнив, мокрыми от слёз глазами и кивнул ей в знак благодарности. Казалось, что именно она протянула ту соломинку, за которую хватается утопающий.
- Спасибо, Азочка. Мне так не хватает таких добрых слов.
Азнив бережно держала кружку и когда провожающие соседи вместе с семьёй Штольцмавышли из подъезда, вылила им вслед воду.
-Аствац кез паи (Хранит тебя Бог)! – сказала она и, переложив кружку в левую руку, перекрестилась.
*******
- Мой дед Иосиф, пока мы добирались до вокзала то пешком, то трамваем, кажется, всю дорогу вытирал слёзы. Изредка он поглядывал на сына, и сразу опускал глаза, чтобы вытереть платком очередной поток слёз. А когда мы на перроне прощались с отцом, дед посмотрел на него, широко улыбаясь, и сказал, что очень гордится им.
Лев Андреевич сам всхлипнул и замолчал. Семён и Эдуард сидели в креслах. По их лицам видно, что они с нетерпением ждут продолжения рассказа, несмотря на позднее время.
- Быть может, нам пора спать, - спросил Лев Андреевич, - время уже за полночь!
Казалось, что реплика не была услышана. Его слушатели сидели не шелохнувшись.
- Нам пора спать! – отец строго посмотрел на сына, как это делал, когда маленький несносный Сёмка противился идти спать.
- Папа, а когда я ещё услышу от тебя продолжение рассказа? Я так ничего и не знаю о своем дедушке, бабушке.
- Поверь, сынок, у меня уже нет сил рассказывать о том страшном, но прекрасном времени.
- Прекрасном? – недоуменно переспросил Эдуард.
- Да, я не оговорился. Если бы видели, каким взглядом провожала наша мама нашего отца. Сколько любви и скорби было в её взгляде. А эти бриллианты в глазах!!! То есть эти слёзы. Я бы лелеял всю жизнь ту женщину, которая бы хоть раз посмотрела в мою сторону таким взглядом. Сёма, прости, но твоя мама так и не одарила меня такой радостью, даже в дни любви обилия. Чего греха таить, но и нынешняя красавица никогда не смотрела на меня с такой любовью.
- Но ты всегда слишком занят и тебе некогда было ходить на войну, чтобы в момент расставания так смотреть на тебя, да и войны в наше время, слава Богу, не было, - заметил не без иронии Эдуард.
Лев Андреевич громко рассмеялся. Семён слегка улыбнулся. Несмотря на поздний час, он жаждал услышать продолжение.
- Лёва, расскажи дальше про родителей, - попросил Эдуард, - когда ещё мы с тобой можем переговорить. На фирме я постоянно в субординации. Мне порой боязно подойти к родному брату.
Штольцман - старший благодарно посмотрел на брата.
- А мне всегда казалось, что тебе неинтересна наша родня, - сказал Лев Андреевич.
В этот момент прозвонил его телефон. Для него этот звонок был неожиданным. Посмотрев на монитор телефона, он прищурился, как будто б не верил своим глазам. Лев Андреевич поднёс палец к губам, прося у своих собеседников тишины, и вышел в другую комнату. Через некоторое время он вновь оказался в комнате, где всё также бодро сидели его родные в ожидании услышать продолжение рассказа.
- Эдик, завтра меня приглашают на встречу с интересными людьми, - он указал пальцем вверх, не уточняя, кто конкретно звонил к нему и зачем, - встреча завтра в Киеве.
- Значит, завтра мы остаёмся в Киеве, - решил уточнить Семён.
Лев Андреевич кивнул Семёну.
- У тебя на работе будут из-за этого проблемы, если мы задержимся?
- Нет, папа. Меня поймут на работе.
- Лёва, давай вернёмся к нашему разговору.
- Но в свою очередь и ты не проявлял интереса к нашим корням. Разве ты расспрашивал отца или мать про их жизнь?
- Конкретного разговора не было, но когда в доме были гости, отец рассказывал о прожитой войне, хотя он это делал после того, как пропускал рюмашку. И мама была словоохотливой, когда чувствовала, что собеседник проявляет не просто интерес, а сопереживает о трудно прожитых годах вместе с ними. Скажу честно, своими детскими мозгами я не так переживал эту войну, как сейчас. Дед Иосиф, как отец пошёл на войну, почти каждый день приходил к нам. Справлялся об отце и каждый раз передавал для меня сладости, фрукты. Всякий раз дед уходя, что-то бормотал на иврите. Это сейчас я понимаю, что он просил Бога позаботиться о сыне, невестке и обо мне. Ну, вот Эдичка, вот так мы с мамой остались без папки. Деду мы говорили, что у нас всё хорошо, хотя с первого дня, как отец ушёл на фронт, до мамы стал дониматься это сосед Степан. Ты не представляешь, как он нам портил жизнь.
Лиля преподавала в школе немецкий язык, и летом у неё было достаточно времени для воспитания сына. Всякий раз, обещая сыну дальние походы, она строила планы для развлечений именно на лето. Но жизнь её внезапно изменилась.
Постоянная мысль о том, что её любимый муж может быть погибшим, отравляла ей жизнь. По утрам она со страхом глядела на появляющегося почтальона, лицо которого было печальным и виноватым. Похоронки в большом количестве приходили каждый день, и всякий раз он старался быстро передать письмо адресату и удалиться. Не каждая квартира имела свой почтовый ящик. Получив первое письмо, Лиля неимоверно обрадовалась, но увидев, что оно написано почти десять дней назад, растревожилась. Кто знает, может быть, пока оно шло, её любимого убили на этой проклятой войне.
Однажды на кухне она занималась стряпней. Как обычно мысли её были заняты супругом, хотя руки её проворно перемешивали тушёные стручки фасоли. Такое незатейливое и экономное блюдо Лилю научила готовить Азнив.
- Лиля-джан, не говори, что эта не какая-то спаржа, и не фасоль - всякий раз просила она, - Это лоби. Повтори, ло-би.
- Лоби, - повторяла она, ублажая приоритетное право арармянки называть фасоль лоби.
Прошлым летом она готовила Андрею это блюдо. Ему оно нравилось. И теперь понравилась она и Лёвки, тем более, что мама ему напомнила,
Убедившись, что фасоль достаточно потушилась, она приготовилась добавить взбитые яйца в свою стряпню. Едва она разбила яйца, как вскрикнула от неожиданности. Кто-то сзади обхватил ладонями её обе груди. На мгновение она подумала, что это вернулся Андрей, но сразу отмела такую мысль. Он не позволил бы себе такую распущенность в кухне, которой пользовались домочадцы коммуналки. Лиля не раздумывая, обернулась и закатила пощечину левой рукой подошедшему сзади наглецу.
- Прости Лиля, - опешил от неожиданности Степан, потирая щеку.
Лиля не ответила и ударила его правой рукой.
- Ты чо? – Степан попятился назад.
- Пошёл вон, - прошипела Лиля. Глаза её яростно горели.
Степан, испугавшись, попятился к двери, не заметив, вошедшего в кухню Лёвку.
- Лиля, пойми меня правильно, - задыхаясь, заговорил он, - может быть, я делаю что-то не так, но я люблю тебя, понимаешь. Как только увидел тебя…
- Мама любит только папу, не приставайте к ней, дядя Стёпа, - услышал сосед голос малыша.
Степан обернулся и виновато посмотрел на Лёвку.
- Я не пристаю к ней, Лёвушка. Маму твою уважаю я.
Степан попытался рассказать малышу, какая молодчина его мама. И грамотная, и хозяйственная, а самое главное – красивая.
Лиле был неприятен разыгрываемый соседом спектакль.
- Лёва, не задерживай дядю Степана. Помой руки, сейчас будем есть,- сказала она строго.
Сосед поспешно удалился, потирая обеими руками красные от пощёчин щёки.
Через несколько минут Степан вернулся в кухню. Остановившись в дверях, он обвёл взглядом всё помещение, и убедившись, что в кухне, кроме Лили никого нет, решительно произнёс:
- А я вот люблю тебя, и буду любить всегда. Поверь мне, Лиля, я сделаю тебя счастливой. Андрей тебе не даст то, что я могу для тебя.
Лиля никак не реагировала на его слова и продолжала готовить лоби.
- Мы поселимся с тобой в центре Киева в отдельной квартире. У тебя будет всё. Каждое лето мы будем ездить на море, - продолжал давать обещания Степан.
Лиля попробовала на вкус тушеный обрезок стручка фасоли,
- По-моему у нас получилось это лоби, - сказала она.
Степан не понимал, кому были адресованы эти слова, но решил, что Лиля всё же польстилась на его обещания и предлагала соседу отобедать, считая себя виноватой за нанесенные ему пощечины.
- Давай пообедаем у меня комнате, - с улыбкой произнёс он.
Вдруг из-за шкафа появилась маленькая фигурка Лёвы.
- Дядя Стёпа, извините, но мама будет со мной обедать. Мы всегда с ней обедаем, если я не в садике.
Степан вздрогнул от неожиданности, но пытался выйти из замешательства. Лиля, заметив растерянность соседа, снисходительно улыбнулась. Но Степан воспринял её улыбку, как надежду на то, что Лиля когда-нибудь окажется в его объятиях. Но только не сегодня.
- Прости за навязчивость. Приятного аппетита, - сказал он, стараясь это произнести как можно вежливо.
Такую вежливость Степана Лиля сочла сожалением о совершенном вульгарном поступке.
«Больше он не будет меня домогаться».
Прошло несколько дней. И с каждым прошедшим днём у людей закреплялась мысль, что начавшая война затянется надолго и будет кровопролитной. Частые слухи о быстром продвижении немецких войск в глубь страны беспокоили людей и вызывали панику.
Лиля была уверена, что Красная Армия в скором времени отбросит гитлеровскую армаду за пределы страны и её любимый супруг вернётся домой. Теперь она понимает всю боль разлуки, и как много значил для неё Андрей.
В жаркие летние дни сидеть в своей комнате было невыносимо душно. Она дожидалась ночи, как только голоса жильцов в коммуналке замолкали, шла в душевую оживить своё тело под душем холодной воды. Именно ночью вода текла не тонкой струйкой, а приятным дождём ласкающих капель.
Лиля укрыла простыней Леву, и неслышными шагами отправилась в душевую. Она включила кран, и ей показалось, что шум бегущей из душа воды разбудил всю коммунальную квартиру. Попробовав ладонью воду, Лиля скинула с себя халат и встала под душ. Холодные капли не щадили её нежного тела и оно покрылось пупырышками. Теперь, как только она входила в душевую, ею овладевало сожаление о том, что она не позволяла Андрею вместе находиться в этом крохотном помещении, смежным с туалетом. Считала это неприличным. Но как бы она сейчас была счастлива, если бы он её согревал своим присутствием в этой холодной душевой. Лиля закрыла глаза, представив Андрея рядом с собой, но тут же вскрикнула от неожиданности. Перед ней стоял Степан в майке, заправленной в трусы.
- Лилечка, я не могу без тебя, - громко шептал он, пытаясь обнять её.
Глаза его бегали по её телу, руки стремились погладить то пушистый низ живота, то её груди, при виде которых, он сходил с ума.
Лиля размахивала впереди себя руками, как бы держа оборону. Поняв, что Степан не выйдёт из душевой, повинуясь её категоричному нежеланию быть с ним, она сжала кулак и ударила его в лицо. Степан от неожиданности упал на пол, и расшиб себе лоб.
- Сука жидовская, ты чо? Тронулась?
Лицо Степана было в крови, он захлёбывался от собственной крови и холодной воды из душа, отрезвившей его от страстного пыла.
- Сука ты продажная, - ответила ему злобно Лиля, прикрывая ладонями груди и низ живота, - пошёл отсюда на хер. Завтра за тобой НКВД придёт. Я жена красноармейца, они тебе быстро вправят мозги.
Степан, смахнув воду из копны волос, выскочил в коридор, стараясь бесшумно пройти в свою комнату.
Лиля дрожащими руками закрыла дверцу на крючок, служившим знаком, что душевая занята, но не как предостережение от посягательств на изнасилование. Снаружи дверца легко открывалась. Достаточно было продеть в щель между полотном дверцы небольшой ножичек или даже плоскую палочку от эскимо. Именно таким образом Степан проник к Лиле. Она наспех вытерлась полотенцем, и едва выйдя из душевой, забежала в свою комнату. Здесь она дала волю слезам. Ей было страшно находиться в коммуналке без своего супруга. Она боялась своего соседа. Лиля была уверена, что Степан будет продолжать преследовать её, пока она не согласится переспать с ним. Ей так хотелось разреветься от отчаяния, но она боялась разбудить Лёвку.
- Мама, а ты почему плакала ночью, - спросил Лилю сын в кухне, когда она готовила ему завтрак.
- Тебе показалось, Лёва, - ответила она.
- Лиля-джан, тебя кто-нибудь обидел? – заботливо вмешалась Азнив.
- Да-нет же.
- Значит, да и нет? – пыталась она понять премудрости русского языка.
- Азнив, дорогая, у меня всё в порядке.
Соседка взглянула ей в лицо.
- Посмотри, какие у тебя чёрные круги вокруг глаз. Разве можно себя так мучить, - не унималась Азнив.
- Да, я плохо спала.
- И я плохо спала, - не унималась Азнив, - ночью шум какой-то слышала. Думала, что немцы в нашу коммуналку пришли.
Проницательной Азнив было понятно, что Степан домогался Лили ночью, в то время, когда она пользуется душем. Своими соображениями она вскоре поделилась с мужем, как только тот вернулся с работы.
Вечером Тигран стоял в кухне у раскрытого окна, и курил папиросы. Взгляд у него был злой. С соседями старался не поддерживать разговор. Вскоре появился Степан с чайником и ещё какой-то кухонной утварью. На лбу у него зияла небольшая свежая рана.
Внезапно Тигран оживился. Щелчком послал окурок в окно, и вплотную подошёл к Степану.
- Степа, почему тебя не берёт на фронт? – с нарочитым интересом спросил Тигран.
- Работа у меня такая. Связана с дежурством на железной дороге.
- А рану тоже на дежурстве получил? - прищуриваясь, спросил Тигран.
- Чо это ты мне экзамен устраиваешь?
- Имею право!
- Интересно, кто тебя уполномочивал?
- Не умничай, негодяй.
Степан не ожидал такого поворота в диалоге, едва не выронив чайник, а Тигран уже подталкивал его своим грузным телом.
- Пропусти меня, - потребовал Степан.
- Теперь послушай меня, ублюдок. Твоё счастье, что Андрей на войне.
Тигран незаметно ударил Степана в живот. Тот съёжился от боли, глаза молили о пощаде.
- Будешь вести себя хорошо? - теперь воспитатель взял Степана за ухо и пытался поднять его вверх.
- Не издевайся, Тигран. А если что, прости.
Тигран посмотрел ему в глаза.
- Нехорошо, ты поступаешь, Стьопа. Лиля – золотой человек. Не унижай её. Прошу тебя.
В это время в кухню вошла Лиля с сыном. При виде Тиграна, держащего Степана за ухо, Лёвка залился смехом.
- А во что вы играете, дядя Тигран? – спросил он, не прекращая смеяться.
Тигран отпустил Степана, и сделал задумчивый, словно пытался вкратце что-то объяснить юному соседу. Степан остановился в дверях, пытаясь услышать, как объяснит малышу своё поведение.
- Это когда дядя хочет что-то, но ему нельзя, нужно потянуть за ухо. И здоровье лучше становится.
- А меня потяните за ухо, - попросил Лёвка.
Степан ухмыльнулся, посмотрел высокомерно Лиле в глаза, и вышел в коридор.
- Давай я подержу тебя за нос, а ты меня ухвати за нос.
Лёвка ухватился ручонкой за огромный нос Тиграна, а тот двумя пальцами едва нащупал носик Лёвки. Малыш едва сдерживал смех, глядя в чёрные как смоль глаза взрослого соседа.
- Лёвка, у некоторых народов вот так держатся за носы, приветствуя друг друга. Когда-нибудь, не дай бог, заболит у кого-то голова, ты попробуй подержаться вот так за носы. И боль проходит.
- А у дяди Стёпы прошла она?
- Надеюсь, что прошла. Будем верить.
Тигран осмотрелся. В кухне кроме Лили не было никого. Он кинул взгляд на дверь.
- Лиля, надо уезжать тебе. Город не выстоит. Всё очень серьёзно, и не так как говорят по радио.
Лиля взволнованно посмотрела на Лёвку, жестом приглашая его выйти.
- Это невозможно. Из города нас не выпустят. Посчитают сеятелями паники.
- Попроси тестя. Он мужик бывалый, и придумает, как лучше убраться с Киева.
- Не такой он деловой, как все думают. А что я скажу на работе. Через день нас пошлют на оборонительные работы.
-Лиля, прошу тебя, выслушай меня, - взмолился Тигран, переходя на шепот – если немцы войдут в Киев, они сразу возьмутся за евреев. Ведь ты не сможешь выполнять каторжные работы. Поверь мне. Если я в своё время не убежал с Азнив из Стамбула, то нас зарезали бы в пустыне Дер-эль-зор. Немцы по культуре выше турков. Они не способны на такие убийства, но евреев они не оставят без внимания. Беги, пока есть время. Беги, ради своего сына. С завтрашнего дня я буду работать в две смены. Говорить с тобою будет некогда. Подумай о ребёнке. Надо убегать.
- Мама, давай убежим, - неожиданно послышался голос Лёвки.
Он стоял в дверях и виновато смотрел на мать, боясь материнской взбучки за непослушание.
*****
- Мама мне строго сказала, что о разговоре c Тиграном я никому не говорил. И вот спустя семь десятков лет я нарушил её наказ, - устало улыбаясь, сказал Лев Андреевич.
- Лёва, а почему вы не бежали? – спросил Эдуард.
- А куда? К родственникам? Они жили западнее Киева, и уже находились в оккупации.
Все были заняты эвакуациями фабрик, заводов. И сейчас я не представляю, чтобы Ставка издала указ о депортации евреев ради их же спасения от фашистов. Все надеялись, что Киев отстоят.