«23»
Михаилу Романовичу Старовойтову было пятнадцать лет, когда закончилась Великая Отечественная война. Оттого в его характере, наряду с некоторым авантюризмом и пофигизмом, свойственным всей флотской братии, была некая мудрость, безошибочное понимание людей и отношение к жизни, в чем-то отличавшееся от отношения к ней людей «послевоенных».
На речном флоте Старовойтов проработал уже четверть века. Пятнадцать лет капитаном, из них десять – на танкере ТН-6**. За эти годы, кроме денег, он заработал авторитет, ряд хронических заболеваний и почетное прозвище – «МРС»*( малый рыболовный сейнер).
Он был бы уже не против перейти работать на берег – материально семья уже давно не нуждалась в его высоком заработке: была квартира, в которой он жил три месяца в году, машина, которую он заводил один раз в году, а потому собирался подарить сыну, была даже дача в Крыму – небольшой домик с пятью сотками земли, где он был один раз, когда покупал у дальнего родственника своего коллеги-речника.
Он был не против, но, во-первых, специальность судоводителя на берегу вовсе не востребована, во-вторых, даже если зимой он принимал такое решение, когда сидел с супругой, с детьми и внуками за новогодним столом, то в марте, когда северный ветер сменялся на южный, который приносил такие запахи, от которых, не то, что в море уйти - улететь хотелось вместе с птицами на север, Старовойтов это решение менял. Говорил жене, что она его неправильно поняла, что он даже не думал, даже в мыслях не держал, и вообще работать некому. На кого он оставит теплоход?
В это время Михаил Романович молодел, становился энергичным, веселым с людьми и дюже злым на работу. Ремонт судна, который ни шатко, ни валко длился всю зиму, неожиданно заканчивался в кратчайшие сроки под его неусыпным руководством. Он быстро решал все вопросы вооружения судна, кадрового комплектования и с нетерпением ждал, когда ледокол взломает тяжелый серый лед затона.
Потом, выполняя рейсы по Иртышу и Оби, Старовойтов не мог дождаться, когда он выйдет в губу. И только там, в море, в этой вечной стихии свободы, чей голос, изменчивый и безостановочный он умел слушать, чьи ветры и настроения он понимал, где не видно ни берегов, ни других судов, где только он и компас решали, куда перекладывать штурвал, Михаил Романович ощущал себя Капитаном.
И вспоминал сорок второй год, голодного пацана Мишу Старовойтова, который, как и его мать, еле таскал ноги от тяжелой работы, а писем от отца с фронта не было целыми месяцами, отчего жизнь казалась еще горше и невыносимее, и который, в тесной, темной комнатушке жался к печке холодным зимним вечером, читал книжку и сквозь пламя горевших поленьев видел алые паруса одинокого корабля на зыбкой линии горизонта, неуверенно разделяющей две бесконечности - небо и море, и себя на капитанском мостике и непременно с биноклем.
И только там и тогда, приходило чувство, что жизнь прожита не зря. Не зря сложил голову его отец, которого он всегда вспоминал перед лицом великой морской стихии – она напоминала капитану о Боге, хотя всю жизнь учили не верить, но он помнил, как мать по ночам молилась, а он делал вид, что не знает об этом. Все время жил в нем тот мальчишка военной поры, которому мечта помогала пережить те нелегкие годы, и та, неистребимая годами, романтика, еще тогда поселившаяся в его душе и всю жизнь помогавшая переживать долгую разлуку с домом и близкими и по-прежнему любить тяжелую флотскую работу.
Капитан Старовойтов был согласен с товарищем Сталиным в том, что кадры решают все, поэтому воспитательную работу с подчиненными вел так, как ее понимал, частенько повторяя: «Не мы изобрели кнут и пряник, не нам их отменять» Сам он был благодарен покойному Станиславу Мазовецкому - отцу Юрки, который был для многих молодых капитанов жестким и справедливым наставником. Оттого и прощалось Юрке многое, чего другому Старовойтов бы не спустил. Многое, но не все. За пристрастие к спиртному Мазовецкого он драл, как сидорову козу, хотя сам был не против поклониться Бахусу. Случалось по три дня не выходил из каюты. Но – то, что позволено Юпитеру, не позволено быку. И, когда «бык» попадался, пощады ему не было.
Юра Мазовецкий, зная, что у поварихи всегда есть водка, очень с ней сдружился и иногда выклянчивал бутылочку в долг. Как-то раз, ночью выпив, но не достаточно, он отправился к Зине. Чтобы не шуметь в коридоре – каюта Наримановой была рядом с капитанской, Юра решил зайти с галерки и постучать в иллюминатор. Но, как это часто бывает, глубокая конспирация не помогает, если исполнитель элементарно невнимателен.
В темноте и под градусом Мазовецкий перепутал иллюминаторы и постучал в каюту кэпа. Тот встал, не включая света, и услышал за окном страстный шепот моториста:
- Зина! Зинка! Открой окошко! Пузырь надо, срочно!
Капитан окошко, понятно, открывать не стал, а вышел в коридор и постучал в каюту Наримановой:
- Зина, выдь на минуту!
- Что случилось, Михаил Романыч?
- Накинь халатик, выдь, тут к тебе пришли!
Дело в том, что накануне кокша клятвенно заверяла Старовойтова, что она Юрке водку не дает, он к ней не обращается, а где он берет спиртное, она сама не знает и очень удивляется.
Мазовецкий, разглядев какое-то движение в темной каюте, стал стучать настойчивее:
- Зина! Зиночка, открой, солнышко! Ну, очень бутылочку надо!
Старовойтов подбодрил повариху:
- Ну, что стоишь? Открывай, солнышко! Тебя зовут.
Повариха сердито опустила стекло. Радостный Мазовецкий просунул улыбающуюся физиономию, пытаясь в темноте разглядеть, кто это стоит рядом с Наримановой:
- Кто это у тебя, Зинка?
Тут южный темперамент поварихи проявился извержением самых искренних чувств, и рассерженная Зарина с яростью заехала когтями в пьяную морду Мазовецкого:
- У, шайтан!!
После этого кэп задраил иллюминатор – воспитательная работа была закончена. На следующий день сказал Шевченко, чтобы Лёньку Королева поставил с ним в ночную вахту, а Мазовецкий пусть со вторым штурманом стоит.
- Они ж подерутся, Романыч!- Возразил старший механик.
- Вот и будет им обоим проверка на вшивость. Если подерутся - спишем обоих и хрен с ними! Хватит пряники раздавать, пора и кнут употребить.
Шевченко объявил Мазовецкому волю капитана. Тот попытался возмутиться, но механик пресек возражения:
- А я тебя предупреждал, Юра, доиграешься! Все хватит, кончилось наше терпение. Теперь на судне будет политика кнута и пряника!
- Это, как это?
- А вот так это! Мокрым кнутом по задам, черствым пряником – по зубам! Навигация к концу идет - показатели нужны. Дисциплину будем ужесточать.