Донецкий радиозавод "Скиф".
Вернее, не донецкий, а, скорее, макеевский. Ну, и не совсем радиозавод. Как и большинство подобных заводов - номерной. И выпускаем мы здесь двухкассетный дерьмовый магнитофон "Скиф", а ещё так называемые "изделия" со смешными наименованиями "бархотка", "ложка", "шахта"... Кстати, один из немногих в Союзе заводов, выпускающий также и микросхемы.
Цех микросхем запускали уже при мне, и с ним у меня связаны довольно смешные воспоминания. Его начальник Александр, Саша, рассказывал мне, что в Японии такие заводы располагаются на островах в океане, чтобы было далеко до городов, промышленности и прочей пылящей пакости. Кроме того, водные испарения над океаном конденсируются вокруг любой пылинки в атмосфере и затем "топят" её в океане. Таким образом производство идёт в обеспыленной атмосфере, ибо любая пылинка для микрочипа подобна многотонной бомбе, попавшей в детский садик (тьфу, тьфу, тьфу).
Да-с. А наш завод умудрились поставить посредине угольного Донбасса, на
границе между двумя промышленными городами с мощнейшей промышленностью - Донецком и Макеевкой. В районе, где выйдя утром из дома в светлой рубашке, к вечеру возвращаешься с порыжевшими рукавами, и чёрным воротничком.
К чести разработчиков, они все же предусмотрели по периметру заводского здания бассейны с водой и фонтаны. Но по какой-то причине фонтаны много лет простояли сухие, а впоследствии последний директор завода Мыкола Мефодийовыч (Николай Мефодиевич) отдал мудрое распоряжение засыпать бассейны чернозёмом и посадить там розы. Красиво, ничего не скажешь.
А ещё Саша рассказал, что на таких производствах в Японии задействованы 15-16 летние девственницы, живущие на полу-казарменном положении. Что перед началом смены их оттирают в бане специальные мойщики, и что рабочий день у них не более 4-х часов. Все это потому, что через четыре часа, с поверхности даже такой молодой кожи начинают отслаиваться и падать эпителиальные клетки, могущие снизить "выпуск годных" микросхем, который даже у японцев достигал не более 4%.
Он показал мне проспекты с фотографиями рабочей формы японок. Что-то среднее между белоснежным костюмом врача в операционной и формой космонавтов.
У нас же в этом цеху работали 25-40 летние "девственницы". И перед сменой они одевались в грязноватые, якобы белые халаты, не всегда свежевыстиранные. И жили они, соответственно, не на полу-казарменном положении без мужского окружения.
Однажды, я видел как через цех микросхем шел сантехник, дядя Володя, в сапогах-говнодавах, со свёрнутым в кольцо грязнющим шлангом на плече.
...Горбачёв был на гребне популярности. Он выходил прямо в народ, и часами нёс сплошную околесицу, состоящую из слов "перестройка", "ускорение", "консенсус", "демократия". А народ усиленно балдел от такой супер-демократии, и наивно верил, что это действительно перестройка, что это настоящая демократия, что вот-вот наступит благодать. Распивая бутылочку водки, размышляли о том, что истребят пьянство, что народ сам начнет управлять производством, избавившись от сидящих на его шее "голубых воротничков",что....
И действительно, так называемых ИТР-овцев резко сокращали, и это жутко радовало так называемый "простой народ". Единственное, что "простой народ" таки да не радовало - не стало хорошего вина, да и водку стало трудно купить. Зато самогона стало хоть залейся.
Стремительно пустели магазины, останавливались заводы, срывались поставки между республиками. В хозяйственном магазине, рядом с моим домом, раньше всегда стояли огромные ящики, заполненные лампочками всех мощностей, упакованными в квадратные гофрированные картонки, вдоль зала, на деревянных помостах, стояли холодильники ЗИЛ, Днепр, Донбасс. Теперь же здесь ящики вообще убрали, холодильники исчезли, на полках вместо разнообразных товаров теперь лежало только три четыре пары кооперативных детских платьиц микроскопического размера. В магазинах стало светло и пусто.
Зато в бывшей подсобке оборудовали видеотеку и там крутили невиданные ранее боевики с Брюсом Ли, а также крутую эротику. И пускали туда всех, невзирая на возраст. Плати и входи.
Перестройка быстрыми темпами превращалась во Всесоюзный Бардак. И, тем не менее, большинство из нас верили Горбачёву. Верили перестройке. И, самое главное, наконец-то появилась почти настоящая свобода слова. Она опьяняла, от неё вырастали крылья. Появились новые программы на телевидении, новые телеведущие. Свобода! Свобода! Свобода!
Вот один анекдот той поры. Встречаются на границе СССР две собаки. Одна бежит за границу, а вторая из-за границы в Союз. Та, которая из-за границы, спрашивает:
- Ты куда?
А вторая говорит:
- Да вот бегу из Союза. Уж больно пожрать хочется!
Первая ей отвечает:
- А я нажралась. Теперь вот назад возвращаюсь, погавкать.
И вдруг... Путч! Незнакомое, непонятное, пугающее слово. По телевизору только музыка, а в Москве танки. Потом телевизор ожил. Длинный стол за которым ряд стариков. Кто-то в френче, типа сталинского. Зачитывается постановление.
***
Зал заседаний завода Скиф. Утро. Все начальники подразделений, производственных цехов сидят за длинными столами, составленными в виде огромной буквы П. Это около 70 человек. В зале гул голосов. Из уст в уста передаются новости одна другой всё более пугающие. Все возбуждены, напуганы, взбудоражены.
Перекладина буквы П пустая. Директор задерживается. Совещание почему-то всё никак не начинается. Мы ждем уже более получаса. Как-то тревожно на сердце. Хочется что нибудь съесть.
Входная дверь с силой рапахивается, да так, что ударяется ручкой о стену. В зал вбегает директор Мыкола Мэфодиёвыч. Он потирает руки и хищно улыбается. Подлетает к своей перекладине. Слегка наклонившись, опирается о неё двумя руками и выпаливает:
- Ну, слава богу! Наконец-то настоящая власть вернулась! Теперь будет порядок!
В его словах есть некая правда, но от этого почему-то становится ещё более жутко. Зал замолкает, повисает мертвая тишина, и я понимаю: это всё - пора из этой страны уезжать от Мыколайив Мэфодийовычов.
Jun. 13th, 2008